Читать книгу: «Змеиный крест», страница 3

ЮОРИЯ

– Ю, – ласково сказал Вестер, беря свою госпожу за руку. – Уйдем?

Леди Юория осмотрела полный тел мрачный зал и усмехнулась: тут были не только красные герцоги и двое старших их сыновей, о которых так волновался дядя. Она выполнила и перевыполнила план. Дядя будет рад, увидев, наконец, ее стратегическое мышление в деле. И конечно, он отметит, как хорошо она распоряжается его подарком.

Вестер, еще час назад одним заговором убивший почти всех на территории поместья, явно чувствовал себя не в своей тарелке. Юория про себя называла его полезным слабаком.

Таким был вкус победы. Запах триумфа мешался с запахом крови и дерьма, тишина была оглушительнее фанфар. Юория не отказала себе в удовольствии: стараясь не наступать на лужи, прошла мимо развалившейся в резном деревянном кресле Флоры Голденер, переступила через кого-то из младших Теренеров, затем обошла лежащее лицом вниз тело какого-то щуплого желтого маркиза и остановилась перед массивной фигурой Оливера Голденера. Он умер, обнимая двух своих младших сыновей, будто мог защитить их своим отвратительным огромным телом. Голденеры. Страницу можно вырвать. Говорят, он был верен жене-простачке, а значит, никаких бастардов.

– Ю, – снова подал голос Вестер. – Хватит. Уйдем.

Она обернулась к нему, тонкая, статная, невыносимо прекрасная в свете луны, и улыбнулась холодящей кровь улыбкой. Юория знала, что в один миг ее образ затмил в глазах ее молодого мужа только что совершенное им массовое убийство, и что он не может оторвать взора от блика на черных шелковых волосах, свободно струящихся по высокой груди.

– Думаешь, я перестаралась?

– Герцог Даор… – Вестер сглотнул. – Говорил, что наша цель – Теренеры.

– Эта земля граничит с нашей, Вестер, – как дурачку объяснила она ему. – Ты понимаешь? И мы самые сильные здесь. А значит, император отдаст ее нам. Мне нужно только, чтобы ты поправил память оставшейся в живых прислуге – она будет нашим гарантом. Император должен быть уверен, что это красные пытались расшириться на запад. Дядя хотел уничтожить их наследников, но я сделаю больше – я дискредитирую их всех. Как думаешь, что дальше будет с Красной землей, всеми этими отвратительными степями, и красным войском?

– Императорские шепчущие легко определят влияние, – возразил ей Вестер.

Юория неторопливо присела рядом со связанной женщиной.

– Она, бедняжка, – убийственно нежно сказала Юория, глядя прямо Виле в глаза и погладив ее по щеке, – просто не доживет до того, чтобы предстать перед императором. Она сбежит, и, конечно, расскажет о преступлениях красных всем, кому сможет, а потом те, кому она рассказала, будут нашими свидетелями. Так ведь, Вила жена Ласа, предательница? У меня есть подарок за твое предательство: ты проживешь чуть дольше остальных.

Вила дернулась, пытаясь избежать прикосновения руки черной леди, и упала. Воздушный кляп, облепивший ее губы, изнутри покрылся кровью и слюной. Она мелко дышала и едва видимо извивалась, как выброшенная на берег рыба.

Юория распрямилась, с омерзением отодвинувшись от Вилы как от гигантского насекомого.

– Вестер, приди в себя. Сначала эти двое и их друг снаружи, – она кивнула на стражников у двери. – Не хмурься: я и так взяла самых худших. Один из них споткнулся о собственные ноги. Никто не должен этого помнить.

АЛАНА

Сквозь сомкнутые веки красными искрами пробивался солнечный свет. Алана инстинктивно зажмурилась сильнее и попыталась перевернуться на бок, спина и ребра тут же отозвались разрывающей болью, она охнула и открыла глаза. Весь груз произошедшего навалился на нее одним махом, прибавившись к боли. Дневное солнце ослепляло.

Алана машинально схватилась рукой за змеиный крест и почувствовала знакомое приятное тепло и впившуюся в ладонь острую грань. Прикрыв глаза, она сделала несколько вдохов.

Изба была незнакомой. У окна стояла Вила и смотрела наружу.

Если бы спина не болела так сильно, Алана бы, наверно, бросилась к маме и обняла ее до хруста. Но вместо этого она лишь дернулась сесть и снова повалилась на подушки с глухим стоном.

Вила обернулась. Глубокие складки залегли у рта, вокруг глаз, между бровями. Уголки губ скорбно были опущены вниз, что придавало обычно счастливому лицу незнакомый вид скорбной театральной маски. Алана бы не удивилась, если бы в черных как смоль волосах заметила седые пряди, но растрепанные волосы были грязными, спутавшимися, но все еще темными.

Солнечный свет частично скрывал силуэт Вилы. Она обнимала себя руками, будто стараясь успокоиться.

– Мама?.. – спросила Алана как-то сразу обо всем, боясь назвать что-то конкретное.

– Ласа убили, – хрипло сказала Вила, поворачиваясь к окну. – Это были красные. С ними были шепчущие. Снова они. Почему они здесь? – Ее голос сорвался на всхлип. – Я не знаю, как они смогли попасть в поместье. Я спряталась в кладовой и выбралась, когда они ушли. Но как-то они узнали, что я была там, как, почему они не убили меня сразу? Мысли путаются… Вероятно, нас тоже убьют. Обеих. Меня точно. Тебя можно попробовать спасти: никто из них не знал, что ты была в имении вчера… И не знает. Я вытащила тебя после, очень тихо. Ты молодец. И амулет тебя скрыл.

– Нам нужно уезжать? – Алана постаралась собраться, отгоняя мысли о папе, переломанном, как Марек, выпотрошенном, как Вэл-старший. – Где Ева?

– Еву они забрали, чтобы я не убежала, – едва слышно ответила Вила, и Алана поняла, что истязало маму сильнее смерти папы. – Я пойду за ней сегодня, как только ты уедешь.

Алана не понимала, о чем она говорит. Она облизнула пересохшие губы и сказала:

– Я тебя не брошу. И Еву.

Вила подошла к кровати и села на краешек, положив дочери руку на лоб. Другой она протянула Алане стакан с водой. В глазах ее были мука и нежность, и сердце девушки защемило.

– Девочка моя, знаю, ты ужасно упрямая,– ласково сказала она, и голос звенел от непролитых слез. – Для тебя есть выход. Есть одно… Я не рассказывала тебе. Я согласилась быть глазами и ушами герцога Даора в Приюте Тайного знания.

Это звучало как бред.

– Что? Это же какой-то бред. Вы не могли нигде встретиться… – Алана осеклась. – Мама, ты бредишь?

– Нет, я не помню… – тихо прошептала Вила. – Не помню, почему он обратился ко мне, вот странно, верно? Действительно звучит как бред, но это было, клянусь… – ее глаза бегали, лоб нахмурился. – Не помню, Алана! Не помню! Но он послал мне запрос от имени директора Приюта Келлфера. Вот, смотри, я… я не сошла с ума.

Алана взяла у матери помятый и чуть влажный свиток. И действительно, в руках ее лежало приглашение к работе по контракту на десять лет в Приюте Тайного знания. У имени Вилы, жены Ласа, красовалась печать, которую так хотел хоть раз в жизни увидеть Вэл: сапфирово-синие ключ и пламя.

Что бы ни творилось с мамой, приглашение, судя по всему, было настоящим.

– Тут написано: «со взрослыми членами семьи». Значит, мы едем вместе.

– Нет, – покачала головой Вила. – Ты едешь одна. Я иду за Евой.

– Я никуда тебя не отпущу! – возмутилась Алана, хватая мать за руку.

Вила удивлённо моргнула.

– Что?

– Ты идёшь на смерть. Я не пускаю тебя! Папы нет. Голденеры мертвы. Хотя бы поэтому, прошу, не иди. Останься со мной. У меня сломаны ребра и спина. Я и двигаться не могу, я умру, если ты уйдешь. Они поймут, что я была там и что я видела и слышала, рано или поздно узнают, и тогда они убьют и меня. Без тебя я умру, слышишь. Не уходи.

Конечно, Алана любила сестру. Конечно, была готова сама вызволять ее, отдать за нее жизнь, если потребуется. Но сейчас, здесь, в опасности была Вила, и нужно было спасти ее любыми средствами. Алана слишком хорошо понимала, что то, отпустят Еву или нет, вообще не зависело от появления Вилы. Не приди она – не было никакого смысла убивать девочку, а приди – не было смысла девочку не убивать.

И кроме того, Ева могла быть уже мертва.

– Я не буду обсуждать это с тобой, – твердо ответила Вила. – Решать мне. Ты отправляешься в Фортц, а я делаю то, что считаю нужным.

– Не поеду одна, – упрямо повторила Алана. – Только с тобой.

Вила встала и подошла к двери, прислушиваясь: за дверью тишину разрывал лай собак и голоса. Кто-то четырежды коротко постучал в дверь. Вила вздрогнула, потом как очнулась, вытащила откуда-то большой заплечный мешок.

– Алана, послушай внимательно, – заговорила она спешно, что-то уминая в нем. – Вот сюда кладу приказ о переводе. Тебя будут звать моим именем. Вила, жена… вдова Ласа. Поняла? Скажешь, что твоя дочь и твой муж умерли от лихорадки совсем недавно, если спросят. Вряд ли спросят… Точно не будут проверять.

В дверь постучали еще раз, и мама затараторила ещёебыстрее.

– Своего имени никому не открывай. Никто проверять не будет, им плевать, не давай повода себя заподозрить. Просто скажи, что ты – это я. Дорогу обратно забудь, что бы тебе ни говорили и ни писали обо мне и Еве! Узнаю, что за нами пошла, и с того света прокляну!

Щеки Вилы горели лихорадочным румянцем.

– Мама… – попыталась Алана прервать ее, но Вила лишь повысила тон.

– Если тебя захотят найти – укройся в Приюте, попробуй с кем-нибудь подружиться, сделай для этого все, что нужно! Тебя быстро вылечат, это совсем не сложно для них, не бойся. Не снимай амулет без сильных шепчущих рядом, ты знаешь, он хранит тебе жизнь, ты не представляешь, как это важно! Слушай меня! Слушай! Можно его снять только при директоре Си…

Глаза Аланы предательски закрывались. Промелькнула мысль, что мама добавила в воду пёстрый корень. Алана проклинала себя и за то, что пила, и за то, что такая предсказуемая, она хватала маму руки и пыталась не засыпать.

Мама легонько похлопала Алану по щеке.

– Слушай! Слушай! Не доверяй никому! Никому не рассказывай истории, что я рассказывала тебе о резне в белом замке! Никогда! Ты всю жизнь жила в Зелёных землях. Забудь про белых и черных, и красных. Только зеленые. Ты уехала ещё до смерти Голденеров. Поняла? С тобой может связаться… герцог … помогать ему… не называй…

Слова ее растворялись.

– Мама, зачем ты… – Алана хотела сказать, что зря мама опоила ее, но сбилась и закончила иначе. – Люблю тебя. Спасибо.

– И я люблю … – донеслось издалека. – Вот Вила. Небольшое … От боли … спит … заговор просто же …

И странная речь, шипение змеи, то ли во сне, то ли наяву, согрела Алане бока и спину, когда она окончательно провалилась в крепкий сон, и ей наконец-то стало легко дышать.

АЛАНА

Первым, что Алана увидела, проснувшись, было чуть ли не самое красивое женское лицо, что она видела за всю свою недолгую жизнь.

– Привет, привет, – солнечно улыбнулась девушка. На вид ей было не больше двадцати пяти, и она точно была не уроженкой Зелёных земель: таких, светловолосых и светлоглазых, тонких как тростинка, среди коренастых и темноволосых зеленоземельцев было не найти. – Просыпайся.

– Привет, – отозвалась Алана, оглядываясь. – Ты кто?

– Я – Хелки, послушница, второй год, – гордо ответила девушка, и тут же трогательно смутилась. – Я немного… начудила, теперь я со слугами свободное время провожу. Отвечаю вроде как за чистоту. Тебя же Вила зовут? Тебя Балгар зовет. Завхоз. Он сегодня не в духе, я ему объяснила, что ты спишь после травм и исцеления, а он велел тебя пнуть, если сама не просыпаешься… На самом деле, не такой он плохой, отличный мужик, просто строжит тут всех, это его дело.

Хелки продолжала и продолжала говорить, ее звонкий как колокольчик голос умиротворял. Алана была почти уверена, что теплый шепот, исцеливший ее раны накануне, принадлежал этой приятной шепчущей. Алана пошевелилась – спина не болела.

– Я далеко? То есть где? – Мысли немного путались.

– В Фортце, на территории Приюта, в западной…

– Тайного знания?! – перебила Алана.

– Ну да.

– Это так далеко… – выдохнула девушка, откидываясь назад на мягкую спинку. – Свет, как же далеко…

– Порталом все близко, – бодро отрапортовала Хелки.

– У тебя есть портал назад?

– Нет, конечно, – Хелки засмеялась, словно Алана сморозила какую-то глупость. – Портальных проемов мало, нам два дали всего – туда и обратно. А сама я создавать их не умею. Да и на территории Приюта нестабильный создать нельзя, не уверена, что даже кто-то из директоров может.

Мелькнувший было луч надежды испарился. За Черными землями, не меньше десяти дней пути! Что бы ни происходило с мамой, Алане было не успеть.

«Она любила меня, заботилась обо мне и хотела меня спрятать, таково было ее решение!» – напомнила себе Алана, но легче не стало.

ЮОРИЯ

Леди Юория нетерпеливо мерила комнату шагами. От высокого узкого окна – и до столбиков, держащих бархатный балдахин, двадцать семь шагов, и обратно. Дядя должен был прибыть уже вечером, а сказать ему было нечего – отчет о неудаче она бы предоставить не рискнула. Его короткое письмо было пропитано недовольством ее действиями, и женщина понимала: как только он узнает, что единственный возможный свидетель для императора как сквозь землю провалился, причем сделал это через портал, он отправит ее обратно в Скальный замок доживать оставшиеся годы среди неплодородных земель, угрюмых людей и крика чаек. Юорию передернуло: то удаленное место было настоящей тюрьмой, и она скорее дала бы изрезать свое красивое лицо, чем снова оказалась бы запертой среди грубых стен.

Но герцог Даор Карион был беспощаден. Он не станет торговаться. Его голос, острый как клинок и мягкий как бархат, скажет ей убираться прочь – и тогда останется лишь последовать его приказу. Она представила, как сидит в корявых стенах и ждет вестей от дяди, и как он, более не заинтересованный в ней, не пишет. Умозрительное отчаяние было таким осязаемым, что Юория остановилась и присела на кровать в растерянности. Должен же быть какой-то другой выход!

Леди Юория повидала достаточно на своем недолгом веку. Еще когда она была совсем девчонкой и прибыла в замок дяди второй раз, уже без матери, он предложил ей следить за черноторговцами, занимавшимися незаконной торговлей, продажей рабов и контрабандой, на правах его глаз, и Юория, всегда стремившаяся представлять из себя больше, чем глупо оступившаяся Лита, с радостью согласилась. Деловая хватка Юории, возможно, не была слишком крепкой, и в политике она разбиралась не слишком хорошо, но благодаря родовому имени и страху глав банд перед черным герцогом, даже самые отчаянные и безумные бандиты относились к ней как к королеве. Довольно быстро Юория обзавелась целой сетью информаторов, не боясь вести дела и с худшими разбойниками, не признающими даже власти императора: и они, дрожа перед именем Карионов и охваченные жаждой золота, тоже легко соглашались на любые ее задания. Даже среди привыкших к убийствам и пыткам бывалых бандитов Юория со временем снискала славу страшного человека: неуязвимая благодаря протекции дяди, она творила все, что хотела, отличаясь при этом неумеренностью в своей жестокости. Стоило кому-то проявить к ней хоть каплю неуважения, зачастую случайно, и она с легкостью мановения руки расправлялась с целыми семьями. Слава об этой легкости неслась впереди Юории Карион, черной розы девяти земель, красивейшей и опаснейшей женщины Империи. Ей легко и охотно платили долю от вырученных грязных денег – и Юория с улыбкой приносила их дяде. Денег у Даора всегда было столько, что принесенное ей золото он не считал. Чаще всего, он оставлял в ее ведении половину, и так Юория всего за три года не только построила себе собственный помпезный замок, но и обзавелась личной армией наемников. Людям наказанных ею кланов Юория предлагала принести присягу на крови, суля горы золота и безопасность, и, конечно, стоя рядом с освежеванными телами своих недавних товарищей, они соглашались. Воины Юории не носили одежд с гербом Карионов и по сути были абсолютно свободны в действиях: все знали, кому они подчинялись, но никто не заикался о связи с черными герцогами.

В атмосфере бесчестья и продажности, жестокости, преступных махинаций Юория чувствовала себя как рыба в воде.

Еще в самом начале пути дядя сказал ей, что ему все равно, как она будет добиваться поставленных целей. Когда она заигралась, уязвленная грубостью шутки выжившего из ума торговца опасным наркотиком фатиумом, герцог Даор спокойно объяснил ей, что вырезать крупные кланы целиком нельзя, что глав торговых семей можно убирать только в том случае, если им на смену уже подрос кто-то достойный, иначе она теряет ценный ресурс, который он мог бы использовать в будущем. А затем поинтересовался, удалось ли ей найти нужных людей. Юории тогда удалось – и Даор был доволен.

Каждые несколько месяцев она представала перед дядей, чтобы рассказать ему о положении дел во вверенной ей области. Обычно он мерил ее тяжелым и холодным взглядом, пригибающим к земле, кивал и без вопросов отпускал. Она пыталась завести с дядей разговор о чем-то еще, как-то показать, что сама она не была лишь полезным ресурсом, но его не интересовали ее мысли, он говорил ей выйти, и Юория подчинялась, прикусив язык: дядю лучше было не злить. Она с трепетом думала, каким бы он мог оказаться в гневе, какой огонь скрывается за непроницаемой маской спокойствия. Ей казалось, что жар этого пламени так силен, что жалкая страстность приносивших ей драгоценности мужчин рядом с ним выглядит бледной искрой на фоне пожара. Какими властными должны были бы быть его движения, как сам он должен был бы измениться глазами, подходя к ней, с какой непреодолимой силой он схватил бы ее за плечи!

Юории хотелось, чтобы Даор хоть чуть-чуть приоткрылся ей, тогда она смогла бы… проявить участие. Стать ему интересной. Если бы он только посмотрел на нее, по-настоящему, увидел горящий в ней отблеск своего жара, то вряд ли остался бы равнодушным. Никто из мужчин, с которыми она играла как кошка с мышами, не оставался!

.

Однажды Юория набралась мужества и спросила, почему Даор не взял ее на воспитание после смерти ее матери, оставив в Скальном замке на попечении глупых слуг. Даор оторвал взгляд от бумаг, которые изучал, и посмотрел на нее. Едва уловимое недовольство промелькнуло в его глазах.

– Ты была мне не нужна и ничего из себя не представляла, – ровно ответил он. – И единственным плюсом твоего существования в тот момент, единственным, что спасло твою жизнь, когда я мог использовать твою смерть, являлась возможность заключить династический брак при необходимости. Какой бы ты ни была – ты женщина-Карион.

Юория почувствовала подступающие предательские слезы, но проглотила их, гордо вскинув голову. Она красиво и возмущенно откинула назад свои шелковые волосы и так гордо, как могла, сказала:

– Я предлагаю вам, дядя, самому жениться, если понадобится подобным образом образовывать выгодный союз.

При упоминании женитьбы черный герцог лишь усмехнулся, и Юории показалось, что он смотрит с интересом. Поэтому она набрала полную грудь воздуха и продолжила с пылом:

– А меня я предлагаю вам отпустить. Сделать свободной.

Повисла тишина. Огонь потрескивал в высоком камине, сложенном из острых друз светлого кварца, и где-то далеко за окном пронеслась стая черных тревожных птиц. Юория смотрела на закат, догоравший за хребтами гор, и его багровое марево расплывалось в ее полных гордых слез глазах. Она знала, что солнце последними лучами золотит ее нежную кожу, делая похожей на прекрасную Пар-оольскую деву.

Даор неспешно отложил перо, закрыл серебряную чернильницу со звонким щелчком и поднялся из-за стола. Он подошел к племяннице, ступая по голым плитам почти неслышно, и она замерла, завороженная его хищными движениями. Герцог остановился всего в нескольких шагах от нее. Юория ждала, что сейчас вспыхнет та искра, что разжигает пожар, но дядя неожиданно согласился с ее наглым предложением:

– Значит, хочешь свободы, – холодно сказал он ей, и услышав тон его голоса, Юория тут же пожалела, что вообще открыла рот. – С удовольствием подарю тебе ее. Цена ее невысока: роди девочку. Мне все равно, от кого она будет. Я назову ее Юорией, и ты будешь мне больше не нужна.

– Ч-что? – не поверила она ушам.

Дядя повел пальцами, и тяжелые шторы цвета пепла с шелестом закрыли алевший вдалеке закат. Юория вздрогнула и обернулась к нему, ища повод решить, что он пошутил. Но Даор был серьезен.

– У тебя есть месяц на то, чтобы забеременеть, – продолжил он все так же холодно. – По истечении этого срока, если самой тебе не удастся, я на одну ночь подарю тебя любому из черноторговцев, желающих поучаствовать в данном действии. А их, черная роза, будет немало.

Юория даже не успела ему возразить, упасть в ноги, умолять – черный герцог открыл портал и исчез, оставив ее, сломленную и дрожащую, обдумывать сказанное.

Юория хорошо слышала повисшее в воздухе продолжение истории: она родит девочку и умрет, а ее дочь получит ее внешность и имя, и будет иметь возможность заключать династические браки и вносить изменения в родовые книги.

.

Весь тот месяц она писала черному герцогу письма и умоляла его передумать, она клялась ему в верности, все глубже и глубже погружаясь в пучины отчаяния и проклиная себя за то, что вообще заикнулась о себе, попытавшись поразить его своим свободолюбием. Герцог Даор не отвечал. Она с непонятно откуда взявшимся волнением представляла себе, как он открывает ее письма и несколько раз перечитывает их, а его губы кривятся в той усмешке, что ее так пугала.

Юория забеременела к самому концу срока, ненавидя себя за это и отдавшись дяде на милость, и лишь избавив себя от необходимости совокупляться с теми, кому он мог бы ее швырнуть как девку для утех. Вернувшийся герцог потрепал ее по щеке и с улыбкой предложил прервать беременность, если она захочет остаться черной леди Юорией Карион. Она поливала слезами его сапоги, благодаря, и внутри нее рождалось новое для нее, незнакомое прежде чувство безграничной преданности и любви.

И когда он коснулся ее живота, впервые подойдя так близко, что его головокружительный запах, запах холодного ночного воздуха, окутал ее, Юория всем телом подалась его рукам навстречу. Боль, пришедшая следом, была такой сладкой, что она пыталась уловить его пальцы и обхватить их губами, чтобы заполнить откуда-то взявшуюся пустоту, куда более мучительную, чем потеря ребенка. Даор отстранился, не давая ей приблизиться, дразня и мучая, и оттолкнул Юорию от себя. В том, что происходило с ней после его ухода, она не признавалась никому: те растянутые сладкие часы, полные яркого и острого удовольствия, причиняемого себе самой с мыслями о том, кто мог и втоптать ее в грязь, и возвысить одним лишь своим решением, прикосновением, словом…

Юория просила дядю о встрече, но он, как и всегда, не считал нужным ей отвечать.

Она скучала так же отчаянно, как раньше боялась.

Когда он вновь появился, такой же режущий взглядом, как раньше, Юория напрасно пыталась заговорить с ним, напрасно пыталась встретиться глазами. Она была готова, скромно потупившись, объяснить свое поведение в прошлую их встречу, она заранее продумала, как заломит руки и признается ему, и как потом платье с широким вырезом соблазнительно осядет к ее ногам бесполезной тряпкой, и она останется перед ним обнаженной, сдаваясь на его милость снова, ожидая ее, готовая принять все, что герцог посчитает нужным сделать.

Но Даор Карион ничего не спросил. Выслушав очередной отчет, черный герцог уведомил, что сохранил ребенка в ледяном артефакте, намекнув Юории на неустойчивость ее положения и предложив более не забывать об этом.

Вместе со страхом в Юории все сильнее разгорался азарт. Она понимала, что Даор сделал это, чтобы исключить неповиновение с ее стороны в будущем, но ей нравилось иногда думать, что с помощью сложных чар самый сильный мужчина, которого она знала, пытается сохранить ее, Юорию, рядом с собой. Все тогда обретало смысл: он не хотел отпускать ее и лишь ждал, что она дотянется до него, сможет понять, что ей делать, и сделает все для него, доказав свою безусловную преданность. И Юория старалась больше и больше, пыталась обрадовать герцога Даора любым возможным способом, готовилась к каждому его появлению, продумывая все до мелочей. От немногословного, но чуткого до ласки Олеара она узнала, что герцог любит сухое гранатовое вино долгой выдержки – и на столе, за которым он сидел, всегда стоял бокал с лучшим гранатовым вином, что ей удавалось достать. Один из воинов герцога как-то сказал ей, что музыке герцог предпочитает тишину, и она распустила музыкантов, которым раньше приказывала играть во время своих отчетов и после них. Герцог не любил холода и сырости – и замок к его приходу начинали протапливать за сутки.

Юория самозабвенно искала, чем может усладить и взор Даора Кариона. Он, казалось, не обращал внимания на обстановку, не замечал изменения цвета стен, мебели, занавесей, освещения. Во время доклада он смотрел только на племянницу. Так она объясняла себе, почему во время его появлений старается выглядеть так роскошно, как может, а втайне надеялась на то, что его равнодушный взгляд все же остановится на ее гладких как шелк волосах или острых ключицах, игриво прикрытых тончайшим кружевом. Юория мечтала, что черный герцог Даор разглядит, наконец, что она представляет из себя, и оценит и ее красоту, и ее преданность.

Но он был все так же безразличен к ней. К ней! Покорявшей мужчин движением плеча и бедер, к ней, признанной красавице, черной розе, ночной фантазии каждого черноторговца всех девяти земель!

Дядя не мог не иметь любовниц. Он был ослепительно красив той темной красотой, от которой захватывало дух: правильные аристократичные и мужественные черты лица, холодные как лед черные глаза, белая кожа, тяжелые длинные волосы цвета воронова крыла, которые он почти никогда не собирал; он был высок и широкоплеч, двигался быстро и уверенно. Все в его внешности кричало о его высоком происхождении и текущей в его крови магии.

Юория не раз слышала, как восхищенно шептались знатные дамы за его спиной. Как они обсуждали очередную дуэль, из которой он вышел победителем, как и обычно, одним точным ударом в горло на месте убив рискнувшего бросить ему вызов красного генерала. Как на его одежде даже не осталось капель крови. Как он небрежно вбросил меч в руки удивленному секунданту и удалился, и как вечером появился на приеме императора такой же невозмутимый, как и всегда.

Однажды Юории удалось соблазнить одного из его личных охранников, и тот поведал, что у дяди иногда появлялись женщины из благородных, но когда она попыталась найти их, оказалось, что ни одной уже нет в живых. «Мотив, которым ты руководствовалась, расспрашивая Лиолана и тем отправив его на смерть, не имеет смысла, Юория, – сказал ей дядя в следующую их встречу. – Не позволяй этому стать проблемой». Сбивчивых извинений униженной Юории он, как и обычно, не дослушал.

.

Извинений герцог Даор никогда не любил. И сейчас, когда она провалилась, отступив от данного ей приказа, Юория понимала, что единственное, чем она может смягчить свою вину и даже, возможно, убедить дядю в своей дальновидности, было ей недоступно. Портреты Аланы дочери Ласа были у каждого вольного наемника, у каждого трактирщика, у каждого бродячего торговца всех девяти земель. Она допросила мать приемной матери мерзавки, но старушка, несмотря на смертельную дозу пузырчатки, не смогла ответить, где ее внучка. Единственная, кто знал об этом наверняка, была объявлена предательницей и болталась в петле на потеху воронам и ничего уже не могла поведать. Вестер после измотавшего его больше, чем кухарку, проникновения в разум, выразился ясно: она рассказала обо всем только дочери. Идиотка! Как можно было не кричать о таком на каждом углу! Как можно было не рассказать об этом половине деревни!