Читать книгу: «Дневники путешествий», страница 2

Ну, неважно. Зато эти умные. И сейчас, когда перешли с вегетативной пищи на нормальную, стали рождаться и вырастать вполне крупные, даже полные молодые люди. Старые же все как щепочки.

Очень много времени мы провели в музее жень–шеня и в прилегающем магазинчике. Устав после первых же полутора часов, я выстояла очередь и мстительно купила себе ночной крем и единственную на всю округу красивенькую маленькую черную футболку с золотым тигром. (Он так извивался, что сперва я подумала – это дракон). Наверное, детскую. Больше привлекательных футболок в Корее я практически не встретила. Спикировала как–то на улице на короткое розовое кимоно, но оно оказалось японской одеждой, и я гордо удалилась.

Потом, кажется, нас сразу помчали в кампус… уже не помню точно. Допустим, что так.

Кампус – обширный зеленый самостоятельный город в городе. Примерно как… нет, не знаю. Очень большая территория; прекрасивый, по сути, парк на горах, с золотистой речкой и тихими озерами. Ландшафтные дизайнеры там суперские. Одним из главных очагов университетской жизни оказалось здание № 73: Культурный Центр. В нем и происходили пленарные заседания, церемонии открытия и закрытия Конгресса. Студентов по случаю летних каникул было не очень много. Но все же были; приветливые общительные детишки, always ready to help. И было еще 200 (двести) студентов–волонтеров. Они обслуживали все заседания всех 479 секций, все приемы, фуршеты, презентации, круглые столы и т.д. Все с приличным английским.

В фойе Центра, где мы сгрудились достаточно неразумно, нам по очереди выдали много лифлетов, бэдж, программные материалы в эргономичном бэге, показали первые выставки книг. Натан сгоряча решил сразу же оформить командировку; не тут–то было. Первого числа – и баста. Там всё по правилам. Там в торговых точках не торгуются и не берут бакшиш, даже не понимают, что это такое. Помню, в один дождливый вечер, когда я засиделась в кабачке французских вин, а под конец решила дать хорошему, европейского типа бармену чаевые, – парень так удивился, а потом так обрадовался: It’s for me? Oh, thank you, madam! А была ли я права?

Натан, не будь прост, в несколько заходов стал пытаться осуществить план. Он разузнал, где там административное здание, и повлек меня туда: добиваться своего. По дороге нам встретился Валя Бажанов… или нет, это все было на следующий день. Так или иначе, и в административном здании настырному Натану так же вежливо отказали. Нет – и всё. Сказано: первого числа. Были люди, например, несчастный Вовк, которым этот педантизм сильно повредил.

Тем временем мы освоили ближайшие аллеи, пруд с мостиком и студенческое кафе с изумительно отвратным комплексным обедом. Пожалели денег, да и не знали, что нас ждет. Валентин, который высокомерно заявил, что не привык скаредничать, заказал себе что–то на 1000 won дороже, но тоже, я видела, несъедобное. К счастью для себя, я обнаружила в упомянутом административном здании уголок с fast food типа subway. Он меня потом не раз спасал.

После этого мы предприняли непоправимый шаг. Вернее, множество шагов. Мы «повелись» на заявление Валечки Бажанова, что он знает, где неподалеку станция метро, – с полчаса ходьбы, – и пусть мы до нее прогуляемся под горку пешочком.

О метро. По–корейски «чи – ча – чул». В нем также много разных потрясающих изобретений, объявлений, приборов, станков, переходов, товаров, людей, но все равно, разобраться легче, чем в Афинах, и оно много опрятнее, чем в Москве. Поезд приходит и останавливается за стеклянными закрытыми купе; пол в вагонах бирюзовый или розоватый, скрипит от чистоты, хочешь – щекой приляг, хочешь – языком лизни. Тихо, быстро, чинно. Всего несколько линий, разных цветов (наша была зеленая), все под номерами (наша – № 2). На немногих станциях можешь сделать трансфер, а не понял или прозевал – будешь пилить еще перегонов 6–7. Цена билета, от 1000 won, поднимается в зависимости от зоны. Один раз мы с Натаном ухитрились–таки в этом понятнейшем и удобнейшем метро потеряться… но это потому, что неправильно произнесли свою станцию и вышли на три остановки раньше. А дальше началось рождение истины: население в какую только сторону зазывно не махало руками и не тыкало пальцами, а некоторые даже совершали сложные и пластичные ныряющие движения в том смысле, что нам надо под мост. Надо еще добавить, что обмишулились мы с Натаном не когда–нибудь, а в тот самый день, когда Валентин Сусанин повел нас по Сеулу с миной самого опытного туриста на свете, и завел (а я, напоминаю, смертельно устала уже со времени выезда в Москву и прилета в Инчон) на три станции дальше той, что требовалась. Той, что была собственно Seoul National, в 20 мин ходьбы от подножья горы с треугольными воротами, откуда начинался восход на кампус. Всего 3–4 остановки на автобусе, большом, зеленом и полном веселых студентов. Нет, мы проперли пехом эти 3–4 автобусных, и потом плюс еще 3–4 перегона метро!! Валентин в конце концов занервничал (а жара! а книжный груз! а неистовый свет! а новые босоножки, натирающие бедные ноги!) и сознался, что, наверное, пропустил вход в метро. Я устроила скандал, Натан с Валентином обратились за информацией к населению, и Сеул с готовностью стал нам помогать. Началось рождение истины… Всего не упомню, но самое комичное было, когда я тоже включилась в расспросы, и крупный неутомимый столичный житель, который уже ходко вел нас к метро, развернулся на мое «green line, please», пронесся обратно к перекрестку нашей встречи и затолкал меня в огромный супермаркет, в отдел vegetation. "Green line, madam!"

Отделавшись от него, мы попытались снова найти то место, где уже зиял малозаметный и вместе с тем приметный невеликий полупрозрачный купол, вход в долгожданный subway, – а слово "metro" ни один кореец не понимает, – и опять потерялись. Злобно шипевшую меня ребята освободили от всей ручной клади и завели в хорошенькое кафе. Там я отпыхла и рискнула съесть фруктовое мороженое. Потом, наконец, мы почти благополучно всыпались в вагон подземки… и… и вышли не там!.. как я попала в номер – не помню.

Чи–ча–чул. Каково?

Приведу здесь и сейчас рассказ Елены Борисовны о дружелюбии корейцев. Это она поправляла меня (уже много позже), убеждённую, что корейцы – люди предельно закрытые и на контакт с незнакомцами ни в какую не пойдут.

«Вы, видимо, говорили с ними по–английски. [Ну да! А как ещё? Не по – корейски же?.– Э.Т.] С незнакомыми корейцы не хотят говорить по–английски, они не любят этот язык. И я подумала, может это молчаливая забастовка против американцев… На самом деле корейцы очень хорошо чувствуют, что кто– то попал в затруднительное положение, и тут же приходят на помощь. Тот же Бирюков [платный переводчик. – Э.Т.] рассказывал, что они попали в автомобильный туннель и не знали, как оттуда выбраться. Женщина остановила машину, стала их расспрашивать, посадила к себе в машину и вывезла в безопасное место, потратив на них полчаса своего времени.

А вот случай со мной. Мы с Королевым [Главный Ученый секретарь РФО. – Э.Т.] решили пойти в национальный парк. Сеул находится в котловине и окружен возвышенностями метров в 600. Все эти возвышенности – национальные парки. Народ там ходит на вершины со скандинавскими палками, как стало у нас теперь модно (я сама хожу по лесу с ними).

Но мы припозднились (Чумаков [Вице–президент РФО. – Э.Т.] по делам не отпускал Королева) и пошли наверх только часа в два.

Вот до этого места мы дошли, и здесь остановились. Чумаков сказал Королеву, чтобы он был в гостинице в 8 часов. Королев пошел вниз, а я сказала, что устала и немного отдохну. Часов в 6 подошел ко мне кореец показал на часы и показал вниз – т.е. нужно спускаться, а то темно будет.

Я пошла вниз, но поскольку уже тогда у меня с ногами было неважно, то шла медленно (ведь известно – подниматься легче, чем спускаться). Стало темнеть, меня нагнали парень с девушкой, предложили помощь (знаками) – немного они мне помогли, но мне показалось, что дорога становиться горизонтальнее и быстро я выйду из парка, я их поблагодарила и они пошли дальше, но оказалось, что это далеко не все. Дорога шла то вниз (ступенями), то горизонтально, и этому не видно было конца. Догнали меня еще другие парень с девушкой, опять предложили помощь (по–английски они не говорили), парень взял меня под руку, я другой рукой опиралась на горную палку, которую купила при входе в парк, девушка светила нам под ноги фонариком. Так мы спустились до места, где была вода, источник с краном. Девушка намочила платок, и без просьбы с моей стороны отерла мне лицо, шею, плечи. Тут подошли пожилой кореец с дочерью (тоже без языка), мои провожатые ему рассказали обо мне, он позвонил другой своей дочери, которая говорит по–английски, передал мне телефон, и я ей сказала, что как только выйду из парка, возьму такси и поеду в гостиницу. Но оказывается, это был еще не конец пути. Этот человек был, видимо, служитель парка. Он предложил мне сесть в их машину и доехать до улицы, где я могла бы взять такси (это все без слов одними жестами). Когда мы выехали в город, он посовещался с дочерью, и они решили меня довести до гостиницы, они даже не знали, где она находится – ехали по навигатору. По дороге девушка меня угощала конфетами, через сестру по телефону спрашивала, не голодна ли я, зачем я приехала, много ли нас в делегации. А когда подъехали к гостинице, она взяла меня под руку и довела до самой двери.

Я думаю, теперь вы изменили свое мнение о корейцах».

1 сентября 2008 г.

Итак, Всемирный Философский Конгресс, № 22, впервые состоявшийся в Азии. Были некоторые споры по поводу этого первенства; ведь № 21 был в Стамбуле (почему я не поехала тогда?! Это все мое христианское смирение! недостойно, самозванство, надо сначала книжку на 800 стр. написать! настоящую, большую систематическую философию создать! А простые люди взяли да с простой души и поехали везде! И в США, и в Германию…), – а Турция разве не Азия?

Спору быстро положила конец Иоанна Кучуради, благородного вида старушка, экс – президент ФИСП (FISP – Federation of International Societies of Philosophy). Зал так понял, что от этого почетного первенства Турция сама отказывается, потому что она – Европа. А в прошлом и вообще великая Эллада. Все согласились.

Размах Конгресса был грандиозен. После регистрации 29 июля, начиная с 9 утра 30 июля и до 18 вечера 5 августа шли, шли и шли бесконечные встречи, пленарные и секционные заседания, круглые столы, брифинги и т.д. По вечерам бывали приемы, банкеты, экскурсии по ночной Реке на параходике – час вниз, час вверх, до Золотой башни. Всего работало почти 500 секций, участвовало более 2000 человек из 88 стран. На первом пленарном заседании при открытии Конгресса было что–то 5–6 приветственных выступлений–докладов. Даже если мне начать серьезно угрожать увечьем, я не вспомню сейчас подлинные имена respected Премьер–министра, представителя ЮНЕСКО, седенького хрупкого Президента Академии наук, Мэра Сеула (он появится позже), Президента Оргкомитета – а, нет, вот его помню: господин Мьонг Хьон Ли. Потому что мы с ним переписывались, и от его имени я получила приглашение выступить с докладом на XXII World Congress of Philosophy, каковое приглашение не возымело ни малейшего действия на моего ректора, не тем будь помянут, и на этот международный форум он мне не дал ни пенса. Я поехала на край света на деньги Булата. Он–то знает, что такое – поездка на край света!

Там выступал еще Президент Сеульского Национального Университета, – тоже, кажется, Ли. Или нет, Му. Или Ким. Словом, с этими именами мне всю дорогу было сложно. За почти две недели в Корее или рядом с корейцами на пароме мне далось только одно их выражение: hamsáamnida, разговорное от hamsa hamnida, спасибо. В самую душу в первый день врезалось, например: «профессор ЧА». «Леса Ча», пробубнила я в сторону, и умница Вадим понимающе усмехнулся… знает!

Однако очень хорошо, почти дословно запомнила я пленарный доклад Президента Конгресса и на тот момент Президента ФИСП датского философа Питера Кемпа. Он говорил о роли ЯЗЫКА ФИЛОСОФОВ в обществе и языка вообще – как силы, не –милитаристской, не–экономической, не–технологической, но огромной!

Выступая с пленарным докладом «Power of the Word» при открытии Конгресса, профессор Кемп заявил следующее.

Our strength… is in our capacity to speak rationally about everything, to consider the role of everything in the whole.

…The only power we have is the power of the word… «la parole est mon royaume», and I am not ashamed of it.

Philosophical argumentation and reflection constitute a non–economical, non–technological and non–military power by the word that is capable of challenging the other powers, exposing lies and illusions, and proposing a better world as dwelling for humanity.

Not only because philosophers have the very visible power of the word and therefore are challenged by society to account for what they are doing by educating in philosophy and speaking in the public space, but also because they cannot explain their own activity without a reflection about the power of the word in general. And thereby they must recognize that this power is enormous… in a world that we perhaps more than ever shape by our words.

And maybe the world would be a worse place for human life without philosophy.

Therefore we need philosophy, we need the power of the word. This need is the deepest drive we have.

Эта речь была воспринята мною, как и прочими участниками Конгресса, предельно близко к сердцу. Питер Кемп заявил также: …Today we have several big problems we must resolve together. Therefore we must be cosmopolitans, and this is no more a romantic dream but a very concrete task. Let me only mention three concrete problems: the problem of global warming and environment in general, the problem of intercultural co–existence, and the problem of financial globalization.

Прочие доклады не очень впечатлили. East–West, tolerance, peace, mutual understanding, respect, harmony, West knows how to earn money for living, East knows how to live… globalization… communication…

В ходе Конгресса прошли перевыборы Президента ФИСП; теперь это американец, Мак Брайд – Кемп сказал, что это его друг. Все равно очень жаль. Идеалом философа, не скрывающегося в башне из слоновой кости, но идущим на агору, на помощь людям, предстал для меня Питер Кемп. Какой красивый человек! То же впечатление – от знакомства с Иоанной Кучуради. Я звала ее milady Joanna, и, по–моему, правильно.

Я могу здесь привести еще цифры:

– Korea – 823 participants;

– USA – 174

– Russia – 166

– Japan – 134

– China – 126

– India – 64

– Germany – 53

И вот – начало. Зал Конгресса, большой и удобный, в кофейных тонах, с широкими креслами, с приятным освещением, был до краев заполнен народом. Пресса, ТВ, блики камер, снуют помощники–волонтеры в голубых костюмчиках униформ. Волнение, умеренной степени. Ожидание. Старание остаться наедине с новой иностранной атмосферой, которую так люблю.

Разнообразие человеческих типов. Бродят благожелательные йоги, раздают макулатуру. Я сижу близко перед трибуной. Огромный экран в глубине, трибуна впереди слева, посреди сцены – стол Президиума. Звучит «Ариран», национальный гимн, и первые лица занимают места. Началось!! Право открыть Конгресс было предоставлено моему любимому Питеру Кемпу. Потом стали выступать корейские товарищи…

Я все их имена с полным уважением уточню потом по программе. Знаю, что и они намучились с этим моим Emilya Tajsin. Однако поначалу, хотя и знала, что они там все либо Кимы, либо Паки (произносится как park), все равно растерялась. Птичий язык! Таинственный! Но красивый, гораздо мелодичнее и звонче китайского. И ОЧЕНЬ понравился мне торжественный концерт, музыка, танцы, ярчайшие костюмы, разнообразные инструменты, царственные декорации, прекрасные девушки, колокольчики, курьезные головные уборы, рев труб и раковин–каракул – словом, всё понравилось!! Хотя некоторые в зале, я заметила, кое–чем тяготились. Действительно, придворную музыку воспринимать непросто (собственно, как и народную). Она тянется, тянется, тянется, медитировать под нее хорошо. В течение часа.

Было очевидно, как много уважения и надежд, сколько труда, сколько денег вложили хозяева в этот Конгресс, чего на Западе не стали бы делать. Один из участников события, Джулиан Баджини, делился впечатлениями в И – нет: consider that the Prime Minister, Seung–soo Han, turned up to give one of four congratulatory addresses at the opening ceremony; the Mayor of Seoul hosted the congress banquet; and the Korean media reported widely on it. Many westerners may think the world congress is no big deal, but for Korea, it mattered very much. …That partly reflects the civic –mindedness of Korean culture, but also a genuine belief in the inherent worth of the project.

Уточняю имена.

• President of Korean Organizing Committee, Myung–Hyun Lee

• Prime Minister of Korea Seung–soo Han

• President of the National Academy of Sciences, Tae Kil Kim

• President of Seoul National University Jang–Moo Lee

• Koïchiro Matsuura, Director–General of UNESCO

• President of the Congress Peter Kemp

• President of Korean Philosophical Association Dr. Lee Samuel

• Vice–president of the Congress … ну вот, забыла!!

Баджини: At the opening ceremony, pride and hope in philosophy were also on display. Myung –Hyun Lee looked to «open up a new way of thinking that helps to surmount today's crisis»; Prime Minister Han thought philosophy was important to fight terrorism and deal with environmental problems; while Jang –Moo Lee, president of Seoul National University, said that «we expect philosophy to teach us not only ways of adapting ourselves to the vicissitudes of the human condition but also the direction in which to steer the human destiny». For someone from the Anglophone world, hearing such lofty ambitions for philosophy is quite startling, but a week at the world congress suggests that transatlantic modesty about philosophy's scope and power is the global exception, not the norm. Elsewhere, it seems that people still look to philosophy to provide leadership and guidance, both intellectual and moral.

…После обеда, которого я не помню, – кажется, это был простой хот–дог в Subway – я отправилась искать, где заседает моя секция № 53 или 54. Смотреть в карту не стала, чтобы ее не мять. Расспросила студентов по дороге, и они отбуксировали меня к зданию B–200, College of Agriculture and Life Sciences. Название меня несколько задело, ну да ладно. В этот колледж снизу от основного здания вела расчудесная извивающаяся дорога, усаженная цветной растительностью и обрамленная зелеными холмами с домиками общежитий там и сям. По этой дороге, как выяснилось, ездил по всему кампусу большой сверкающий зеленый автобус. Но воспользоваться им с толком мне не удалось ни разу.

В–200 оказался очень привлекательным местом, красивым, простым и удобным зданием в 2 этажа. Секция «Теории познания» заседала на втором. До сих пор не знаю, почему я шла так неспешно – то ли заглядвывалась по сторонам, то ли теряла дыхание на подъеме, то ли тормозили незадачливые спутники… Словом, к началу заседания я опоздала. Заняла распоследнее место у двери, отдышалась; председательствовала молодая стройная гречанка Вуола Тсинорема, Критский университет. Кто выступал и что говорил в тот момент – убей, не помню. Когда в 15.45 объявили брейк, я пошла на улицу с сигаретой; с кем–то уже разговорилась, раздавала визитки (их категорически не хватило); ну, думаю, уж ко второй части я не опоздаю!

…Я–то не опоздала. Да гречанка, не говоря худого слова, куда–то бесследно исчезла, как я уже упоминала об этом. Её сопредседатель Доу–сик Ким вообще в тот день не появился. Тогда и случилось то, что случилось: повертев беспомощно хорошенькой осветленной головкой, пышная девушка–испанка громко возгласила: Maybe someone volunteers to play chairman? И я вызвалась. С 16.00 до 18.00, 30 июля 2008 г.

На МОЕЙ секции прозвучали следующие доклады:

– Angel Faerna. Can Wittgenstein be Considered a Naturalist? (Spain)

– Stella Villarmea. So You Think You Can Tell Sense from Nonsense…? (Spain)

– Xiang Huang. Situating Default Position Inside the Space of Reasons. (Mexico)

– Ken Shigeta. Dissolving the Skeptical Paradox of Knowledge… (Japan)

– Iudoo Khanduri. Competency; the Only Criteria of Applied Knowledge. (India).

Умнее всех был испанец Анхель Фаэрна с его Витгенштейном. (О Витгенштейне говорили ВСЕ, но он – лучше всех). Как я жалела, что не удалось познакомиться поближе! Вечером на приеме, на огромном пленэре футбольного поля с импровизированной эстрадой, я все пыталась подсесть поближе или развернуться к ним, но испанцы тогда меня не отличили… а назавтра, когда доклад держала уже я сама, они не пришли на секцию, уехали exploring Korea. Так все и кончилось бы; но мы мельком виделись с ними позже, в холле поистине роскошного Novотеля, они махали, улыбались, но поговорить не пришлось… а потом Стелла написала мне в Казань очень доброе письмо. Я ответила. На этом все.

Жалею об одной глупости (Лажа № 4): надо было явочный лист послать по аудитории!! Просто я считала, что Тсинорема это уже сделала; да; нет; если даже да; но у меня–то не осталось вещественной памяти об этом событии, как я сейчас думаю, более важном, чем собственное выступление.

Вечером и ночью после банкета на траве я упорно смотрела в TV вместо того, чтобы как следует подготовить доклад, принять душ, выпить кофе кон лечо и спать лечь. В результате я страшно не выспалась в очередной раз, и речь моя была очень незадачливая. Называлось она «Philosophical Truth in Mathematical Terms and Literature Analogies». Я использовала пифагорейскую арифметику (учение о гармонических рядах) и произведение Борхеса. Слава богу, хоть мальчик – волонтер в перерыве помог мне высветить на экране мои ГАРМОНИЧЕСКИЕ РЯДЫ и ЧИСЛО ИСТИНЫ. Мало кто мало что понял. Сочувствующие коллеги, Натан, и Валера Павловский, и неистовый Степан Вовк, говорили мне, что все очень хорошо прошло, и что, во всяком случае, если что–то и было похуже, чем надо, то это мне помешала ревнивая Тсинорема. Сама я понимаю, что это было неакадемично, непонятно, кувырком, бойко так… Наверное, истина лежит где–то ближе к числу 0,693 (при Sn = 1000)… Но факт, что у аудитории не родилось ко мне НИ ОДНОГО ВОПРОСА.

Единственный блестящий знак внимания и понимания – и я его ношу на груди, скрываю, не хвастаю – это короткий разговор с одним японцем, имя не помню, визитку не отличаю. Он попросил у меня для себя ТЕКСТ моего ДОКЛАДА. Да господи, царица небесная, разумеется, сейчас же, сейчас… руки задрожали… вот только переложу страницы по порядку… а Ваша собственная специальность какая? Оказалось, что он профессор МАТЕМАТИКИ. Sic. Вот так–то вот.

…Натану, напротив, всегда и везде задавали очень много вопросов о его Философии Небытия. Говорил он хорошо и складно, выглядел внушительно, когда надо – элегантно и обаятельно, дарил книжки, всем понравился и запомнился – словом, я рада за него.

В качестве критического замечания в адрес Конгресса могу сказать, что докладов в области подлинной философии, настоящей, метафизической – то есть онтологии и гносеологии – было мало. Очень мало. Мировые звезды, надо заметить, не приехали. Великобритания, например. Секцию по онтологии в день своего выступления Натан закрывал вдвоем с… Арлычевым; вот была парочка! На нашей секции, теории познания, «чистых философов», как я считаю, было двое: я и Мустафа Исаевич Билалов (Махачкала, Дагестанский государственный университет). Правда, я посмотрела и послушала, конечно, не все выступления, а на секцию «Философия языка» не попала совсем, и до сего дня с горестным недоумением спрашиваю себя: почему?! Однако я присутствовала на десятке секций, помогая с переводом; позже мои впечатления подтвердились и в Философском поезде, стало быть, они адекватные. Поднимались проблемы охраны среды и биоэтики; политической философии и аналитической философии; эстетические, логические, психологические, геологические, религиозные, моральные, правовые, какие угодно проблемы, но не метафизические. Прискорбно. Или, может, мне не везло, и я всегда бывала «не там где–то»?

Правда, Натан принес мне потом снимки других заседаний секции онтологии; там было много китайцев, и все говорили о бытии; так что не все потеряно. Но а вот гносеология подавалась почти исключительно как эпистемология. Оно, конечно, неплохо («не худшее зло»), но все же…

Зато философия языка, чувствуется, на самом гребне. И философия науки никуда не девалась. Владимир Пржиленский – а он ученик и соратник покойного Кохановского – обещал прислать (и прислал) мне свой учебник и хрестоматию, для аспирантов. Так что теперь буду преподавать философию науки по новейшим книжкам. Его книжкам.

Пока, похоже, все упомянутые четыре – философия науки, философия языка, гносеология и эпистемология – это все один и тот же конгломерат, замешанный на Витгенштейне. Надо будет внимательно абстракты почитать. А вообще –то я присутствовала на следующих секциях: онтологии, гносеологии, социальной философии (с Валерием Павловским), философии науки (с Владимиром Пржиленским), философии природы (с Еленой Золотых), эстетики (с Галиной Коломиец); еще на секции, где «зажигали» наши мэтры, Лекторский, Степин и Гусейнов. Еще переводила Арлычеву и еще какой–то Шехерезаде, а с секции логики сбежала. Дни заседаний, довольно похожие друг на друга, сейчас уже перемешались у меня в голове. Третьего августа это было или четвертого? Не знаю, и уже не вспомню… да и не так это важно. Вобщем, ближе к концу на одном из пленарных заседаний я утром застаю такую картину: сидят в президиуме две колоритные старухи. Одна – крашеная брюнетка, стриженая, в прошлом кудрявая, с брезгливым выражением желтого, длинного, какого –то деревянного, лица. Другая, блаженненькая, добренькая, седенькая, с маленьким личиком как печеное яблочко, похожа на старого герцога из «Собаки на сене». Первая оказалась европейской звездой, бывшим (до Кучуради) Президентом ФИСП, прославленным итальянским философом мирового класса, одним из отцов–основателей постмодернизма, Эвандро Агацци. Вторая – каким–то известным корейцем, кажется, Чу, одним из первых выпускников Seoul National. Что они докладывали, совершенно не помню, хотя слушала очень внимательно и заинтересованно. Знаю, что Агацци говорил о необходимости разработки аксиологического аспекта философии науки; а вот Чу… Пришлось потом опять лезть в сборник абстрактов.

При закрытии, как и при открытии конгресса, прошел грандиозный концерт. Если первый был этнический, то последний уже в классике. Необычайное совершенство их сценического и, в особенности, музыкального искусства превзошли мое воображение. Концертами сопровождался и каждый прием, банкет, фуршет, и пр., оставляя то же ощущение недосягаемого мастерства, будь то церемониальный танец, труба или барабаны, джаз или классика. Один только номер был комичный: когда корейская сторона давала банкет в честь российской делегации, последним номером объявили «барыню». И по сцене заскакал щуплый и старенький, черненький, морщинистый танцор, весьма воодушевленный, чьи движения, безусловно, были боем с тенью на получение черного пояса в тхэ–квон–до.

К сожалению, у меня «там» часто, и небезосновательно, возникало жванецкое ощущение, что я «НЕ ТАМ где –то все время». Что «все люди» гуляют по ночному Сеулу, ужинают в дорогих ресторанах, играют в рулетку и выигрывают; ездят в Национальный парк, в Корейскую деревню, в главные музеи и дворцы, ЛАЗАЮТ по всей стране от Желтого до Восточного моря, – а я все не попадаю, неудачница, в самое «яблочко». Интересничаю, хочу всех перемудрить, отхожу от толпы, окружающей гида – и проигрываю. Почему я не поехала в дискотеку, когда все поехали, включая Андрея? Все на северный рынок – а я на секцию. Все на южный – а я на секцию же. Зачем я якшалась с отставным министром и доигралась до того, что он подарил мне аметистовый браслет? Почему я не пошла, как хотела вначале, в spa–салон с теми дамочками? Почему я ни разу не напросилась в компанию с Володей и Вадимом, которые мне очень нравились, а встречалась с ними только по делу, на заседаниях или до, если готовила перевод? Или вот, – скажу уж, чего там, – на полдороге в Сок Чхо все пошли в музей… и потом в кафе, а я так и проторчала у дороги, пританцовывая под тихую музыку возле каменного черного медведя в натуральную величину, у подножья десятка неких идолов типа монгольских!

Почему Валентин, обещавший еще в Казани, что мы с ним «убежим с конгресса, который не обещает быть интересным», и поедем смотреть страну – почему он не выполнил своего обещания, даже попытки не сделал, а поехал куда – то с какой – то неведомой мне «хорошей компанией»? Почему Натан наблюдал наверху у телебашни шествие с мечами – а я внизу болтала с таксистом, почему на его слайдах уличные представления, маскарады, огромные горы с форсируемыми реками – А Я ВСЕ НЕ ТАМ ГДЕ–ТО?! Перевожу, перевожу… вскакиваю для этого каждый день в семь утра… ночью пялюсь в телевизор… вечером брожу под муссонным дождем… днем ищу подарки для родни на пустых выжженных душных улицах с закрытыми витринами… сижу в скверике у неведомого университета… пикируюсь с Валерой Коноваловым, с Морозовым, с бизнесменами, женами, с каким–то одесситом… зачем? Двести спин передо мной, гида не видно и не слышно, и я, одна из всех, иду в обратную сторону или поперек, авось самостоятельно увижу что–то стоящее… не тут–то было.

Тем не менее, действуя проверенными способами выращивания жемчуга из песка, кое–что интересное и занимательное я тоже переживала. Во–первых, благодаря переводческой деятельности, я посетила больше всех секций и слышала самые разные выступления от политиков до медиков, от йогинь до феминисток. Во–вторых, я изучила географию кампуса тоже, кажется, лучше всех наших, потому что все, как правило, сколько–то посидев на «своей» секции, направляли стопы в город и страну. Далее, общение: английский язык позволял заводить любые знакомства, беседовать на любые философские и не–философские темы и заниматься чем угодно, вплоть до интервьюирования первых корейских лиц (на это интервью я как раз не пошла: переводила Мустафе). Прямо говоря, люди: не хотела бы – не переводила бы. Мне очень нравилось там, на самом Конгрессе.