Читать книгу: «Запрет на безумие», страница 6

– Тебе не нравится? – удивился Лисандр. Его удивление казалось искренним.

– Нравится? Почему здесь так убого? – не смогла больше сдерживать себя Брина. Только что она трапезничала с ангелами, а теперь… теперь ее спустили на грешную землю. – Здесь ужасно! Я не могу поверить, что мы владеем и… этим, – она всплеснула руками. – Куда подевалась красота? Куда подевалось изящество?

– Остались позади. – Лисандр остановился у пустующей сцены времен бунтов и революций. – Ты идешь или остаешься?

Брина поспешила за братом, в надежде не столкнуться с редкими представителями человечества, по ошибке забредшими в эту часть клуба – уж очень они были плохенькими: неопрятными, противными.

– Впечатлена? – Лисандр приковал к Брине взгляд.

Брина постаралась посмотреть на безумца так, как совсем недавно на нее смотрел Ролан.

У нее получилось. Лисандр усмехнулся и сказал:

– Пора кое с кем познакомиться.

Лисандр обошел сценический помост и оказался у неширокой двери, полностью слитой со стеной, органично в нее вписываясь. Единственное, что позволяло распознать ее, так это легкий металлический блеск, который невозможно было разглядеть, не подойдя вплотную.

Лисандр приложил руку на створку. Область прикосновения полыхнула желтым и дверь отворилась.

Он переступил порог, молча предлагая Брине следовать за ним, что Брина и сделала. Дверь за ними закрылась.

Они оказались в неглубоком коридорчике, казалось, освещенном тысячей прожекторов, который заканчивался аналогичной дверью, только не цвета металлик, а черной. На этот раз Лисандр приложил палец к панели, находящейся сбоку на стене.

Брина вошла и в эту дверь, чтобы очутиться в совершенно темной комнате-пространстве-зале – она понятия не имела, куда попала, потому как даже намека на освещение здесь не было. Она остановилась: не понимать, куда ступаешь – стремно. И так бы, наверное, и стояла, если бы Лисандр не подтолкнул ее в спину, побуждая идти, а не бояться.

Идти пришлось недолго, уже скоро впереди замаячили отблески света.

Брина зашагала увереннее, вдохновленная надеждой выбраться из «пещеры». По мере приближения, странная игра света становились ярче и приобретала четкость. Брина распознала цвета: белый, красный, желтый. И только подойдя практически вплотную, она поняла, что это за огоньки.

Брина стояла напротив вращающихся дверей: четыре широкие стеклянные плоскости крутились по вертикальной оси. Стекла темные, словно тонированные, с характерным глянцевым блеском – сквозь них невозможно было что-либо разглядеть. Казалось бы.

Стекла все же пропускали свет. Белые и красно-желтые блики, которые до сих пор наблюдала Брина, проступали с обратной стороны. Иного объяснения не было: там, где она оказалась, элементарно отсутствовал источник света, чтобы блики эти создавать.

– Ты первый, – сказала Брина, не желая становиться первопроходцем, ступающим в неизвестность.

Десятки иголок прожгли затылок – она ощутила на себе взгляд Лисандра, прежде чем он ступил в один из треугольников, приводя конструкцию в движение. Брина последовала за ним и оказалась…

…оказалась в таком же неуютном зале, который с Лисандром они покинули только что, вот буквально пару минут назад: аналогичная атмосфера, аналогичная расстановка мебели, сама мебель. Однако там отдыхали люди, тогда как здесь – догмары.

Брина стояла, не смея шелохнуться.

Да, видела она все то же самое, вот только в зеркальном отображении: столики стояли слева (тогда как у людей, если наблюдать от главного входа – справа), а бар – напротив них. Стены обшарпаны, мебель старая, воздух спертый и угнетающий. Отличалась только цветовая гамма серого: оттенки бетона в половине догмар приобрели темную тональность. Те же стены были графитовыми, но различных сложносочиненных тонов. Здесь вообще было темно, казалось, свет горел лишь для того, чтобы предугадывать очертания предметов.

– Познакомься с нашими людьми, – услышала Брина позади себя, – с Людьми Догмар.

Не переставая удивляться, Брина прошла вперед. Только сейчас она заметила, что ножки столиков здесь несколько ниже, так как вместо стульев стояли грязно-фиолетовые приземистые диванчики – потрепанные диванчики, на которых полулежали догмары, занимаясь не самыми пристойными делами. Другие догмары стояли, выпивали, веселились, кто-то обнимался, кто-то общался, хохотал. Никто не танцевал.

Народу здесь было больше. Брина проходила мимо догмар, местами проталкивалась, вглядывалась в лица, поражаясь царившей развязной атмосфере. Брина задавалась вопросом: это только здесь так, или пофигистические настроения, окутавшие небольшое пространство, присущи нынче всей расе?

Раньше все было иначе. Догмары жили среди людей, строили семьи, растили детей, пускай рожали их догмарки редко.

У догмар имелись свои комитеты, места общих встреч, собраний, разнообразные общественные организации. Они напоминали отдельную нацию в мире превосходящих по численности людей. И никакой цветущей безнравственности: не так открыто, не с позволения лидера. Но то, что она видела сейчас… Это то, к чему Лисандр стремился привести своих людей? То, что он хотел им дать?

Моралисток Брина не любила (это они «любили» ее), но и потакание порокам не приветствовала. И уж точно желала лучшего для своих особенных сородичей. Конечно, она могла ошибаться. Наверняка, тот прекрасный мир, который ей запомнился, есть и теперь, только не здесь, где-то за пределами. Ведь для чего существуют клубы?

Явно не для танцев.

Брина продолжала неторопливое шествие, не переставая обращать на себя внимание. Брина чувствовала себя невестой Дракулы. Каждый заметивший ее догмар считал необходимым обернуться вслед и проводить ее заинтересованным взглядом. А кто-то удивленным. Похотливым, завистливым. Последнее относилось к женщинам, от которых за версту ощущалось неприятие, катился клубок отрицательных чувств.

Симпатий Брина не вызывала, по крайней мере, не у всех. Иерархия, о которой толковал Лисандр, проявляла себя как нельзя лучше. То, что Брина непростая догмарка, сомнений у окружающих не вызывало: Лисандр шел за ней по пятам, внимательно наблюдая за ее реакцией, и, всем своим видом демонстрируя покровительственное к ней отношение.

Возможен был другой вариант: догмары знали, кто она такая. Слухи в среде догмар, как и в среде людей, разлетались быстро. Кто-то нашептал, что вернулась «Она»… и пошло-поехало. Наслышанных о «сбежавшей сестре» или ставших тому свидетелями, Брина уверена, было немало. Такое не забывается, в особенности, когда во главе целой расы тот, чья кровинушка осмелилась на подобный шаг: биография Лисандра, без сомнений, стала настольной книгой каждого, как некогда таковой значилась биография лидера Деона.

И вот они ее узрели: на нее смотрели, за ней наблюдали. С Лисандром они не сильно походили друг на друга: он унаследовал внешность отца, Брина матери. Но все же было в них что-то общее, выдающее их принадлежность одной семье – раньше так все говорили.

Несмотря на растерянность, в которой прибывала, Брина не позволяла себе расслабляться: с прямой осанкой она родилась, вздернутый подбородок унаследовала – она готова к лучам презрения. К тому же в какой-то момент ей стало совершенно не до завистников: она заметила еще более странную картину и целенаправленно двигалась к ней.

У самой дальней стены, где по идеи должна возвышаться сцена, висели фотопортреты. Около дюжины цветных фотографий, вставленные в тонкую черную раму, размером в спальное окно. На фотографиях – суровые лица мужчин, поверх которых товарным знаком впечатаны круглые мишени.

Портреты машинально притягивали взгляд, в том числе за счет цветной печати. Казалось, весь невзрачный серый интерьер, со своей невзрачной серой колористикой задумывался специально для того, чтобы подчеркнуть красочность этих «картин», и тем самым акцентировать на них внимание.

И судя по тому, как группа молодых догмар, пускали в них дротики, играя в дартс, «картины» миссию свою выполняли.

Брина пригляделась к одной из фотографий: к смуглому плутоватому брюнету, поверх головы которого было надписано «Цель», а внизу, под подбородком «Уничтожение».

Брина поняла: это были ferus. На этих фотографиях изображались ferus, именно они и никто иной.

Неторопливо, даже заторможено, на ходу подбирая верные слова, Брина обернулась к Лисандру.

– Это что? – спросила она.

– А что это? – прозвучало в ответ.

– Ты что совсем спятил? – Брина старалась говорить спокойно. – Совсем съехал с катушек? Что ты творишь?

– А что я творю?

– Это! – Брина ткнула пальцем в одну из фотографий. – И это! – Брина ткнула в подростков, выкрикивающих непристойности в адрес снимков. – И вон там тоже! – Она указала на зал, где придавались слабостям догмары. – Ты их развращаешь!

И если нелюбовь к ferus она понять могла, то ситуацию в целом – нет. Подростки у фотографий, а главное, в этом зловонном, порочном месте стали последней каплей. Когда догмары стали такими… такими безучастными? Когда перестали следить за своими детьми?

– Я лишь даю им то, чего они хотят. К моему возвращению, они уже были такими.

– Но ты можешь это остановить! На то ты и лидер!

– А хочу ли я этого?

– Что? – удивилась Брина. – Да что с тобой происходит? Мы не делаем из каждого догмара зомби, озабоченного жаждой уничтожения ferus. Это твоя война и группы твоих приспешников, не превращай всех в подобных себе, не разжигай в своих людях пламя ненависти и агрессии.

Взгляд напротив похолодел. Лисандр произнес:

– Ты права, прости. Хочешь, кое-что покажу? – Брина опомниться не успела, как ее схватили за руку, и потащили за собой.

– Лисандр, отпусти, – сквозь зубы выдавила Брина, понимая, что на них все пялятся. И, видимо, пялились все то время, что они спорили.

Лисандр не реагировал, а вел ее к лестнице, расположенной в стороне от играющих в дартс.

– Да отпусти ты меня! – возмутилась Брина, но в нее вцепились самкой богомола, и теперь причиняли нешуточную боль.

Лисандр повел ее вверх по лестнице.

Брина оказалась на втором этаже: в светлом просторном холле, напоминающем приемную медицинского центра. Правда, центра не современного, а доисторического: белые стены постепенно желтели, их прорезали трещины, местами с них слезала штукатурка, образуя серые засушливые островки.

И, наконец, ее осенило, что напоминала ей Мертвая зона со своими пока еще «живыми» и уже «мертвыми» постройками.

Остановку времени. Как будто время замерло на определенной отметке, а вместе с ним и жизнь части Радлеса, что отражалось во всем, в том числе в интерьере: его не обновляли годами, а то и десятилетиями.

Но время не замирало, оно не останавливалось. Просто на протяжении нескольких десятилетий у догмар отсутствовала управляющая рука. По всей видимости, у людей тоже.

Вдалеке у стены выстроились двери, такие же белые, как все вокруг. Лисандр повел ее к ближайшей из них и, распахнув с размахом, завел сопротивляющуюся Брину внутрь.

– Вот, Лиси, смотри! За этим я наблюдаю, когда мне скучно.

Брина попала в темную комнату размером четыре на четыре метра. По центру стоял одинокий стул, к дальнему углу прижималось мягкое кресло. Стену напротив мебели замещала стеклянная перегородка, посмотрев на которую, Брина вздрогнула.

За стеклянной перегородкой была еще одна комната, на первый взгляд очень даже симпатичная комната, с обоями цвета сливок, изящной веерообразной ширмой, с пышным веником сухих цветов в углу…

…а по центру стояла железная двуспальная кровать с кричащим алым одеялом… помятым, на вид несвежим…

В стороне от кровати обнаружилась молодая пара: мужчина поправлял ремень на брюках, девушка застегивала рубашку.

– Какая жалость, не успели. Но ты же неглупая, сложишь два плюс два?

Лисандр дернул ее за руку, не позволив до конца дофантазировать, и повел в соседнюю комнату. С прежним размахом распахнув створку двери, он ввел ее в уже знакомое помещение – только что наблюдаемая пара испуганно обернулась к ним.

– Не волнуйтесь, это всего лишь я! – бросил Лисандр и обернулся к Брине.

– Вот здесь, – он указал на стоящий неподалеку от кровати диван, который Брина не заметила, – я наблюдаю за ними, когда мне совсем хреново!

Он снова поволок ее за собой. Брина как марионетка болталась из стороны в сторону.

– Ты делаешь мне больно! Отпусти!

– Это к вопросу о том, что я кого-то здесь развращаю, – не слышал ее Лисандр. – А здесь, – он открыл еще одну дверь, – мои приспешники догмары занимаются чертовой поимкой ferus! – рявкнул Лисандр, наконец-то отпустив руку Брины.

Она потерла зудящее запястье и прошла глубже в комнату.

Помещение оказалось очень большим. Множество столов стояли рядами, множество техники, научных инноваций стояли, висели, сливались со стенами. На мониторах компьютеров мелькали изображения, карты, топографические съемки. На других высвечивался текст на латинице, какие-то оккультные символы…

И за всем этим наблюдали догмары.

– Не бойся, это только местный штаб.

Лисандр развернул ее к себе, не позволив с головой погрузиться в атмосферу.

– А поскольку ты тоже догмар и, между прочим, моя сестра, прошу тебя не рассказывать мне в присутствии остальных о том, как я неправильно веду дела, и уж тем более не подвергать сомнению мои решения относительно этой дикой нечисти!

Брина вздрогнула. Она успела позабыть: Лисандр умел выходить из себя. Случалось такое редко. Но метко.

– Выведи меня отсюда, – прошипела Брина и, не имея сил смотреть на брата, направилась к выходу.

– Ты меня поняла? – процедил Лисандр, возвращая ее на место.

– Поняла, – процедила в ответ и, вырвав руку, пулей вылетела из комнаты.

На такой же сверхскорости Брина преодолела лестницу, замечая, как Лисандр следует за ней. Шел он как всегда неторопливо, но в какой-то момент ее нагнал. На лице – полнейшая безмятежность.

Брина проталкивалась сквозь толпу, желая быстрее оказаться снаружи.

Опустив голову в легком наклоне, Лисандр извинялся за бескультурье сестры.

Брина ускоряла полет, не желая и локтем соприкоснуться с братом.

Лисандр шел спокойно, зная, что без него она отсюда все равно не выберется.

На душе у Брины летали мухи, тогда как в сердце поселилась туча.

На душе Лисандра светило солнце. Яркое и теплое, не позволяющее омрачать его жизнь. По крайней мере, так казалось Брине… и всем остальным.

***

«Красная метка» пустовала.

Посетителей не было с тех самых пор, как в баре произошла трагедия – засада и нападение догмар. С того злополучного дня прошло около месяца – практически тридцать горестных дней, как двери заведения накрепко закрыли и открывали только для того, чтобы некогда рабочие бара забирали оставленные или позабытые вещи.

Пока права на владение заведением не отошли к Нелли, баром заправлял Дмитрий – бармен, и в первую очередь человек, которому погибший приятель Нелли доверял как самому себе. После случившегося, он молча взял на себя обязательства перед другом и стал присматривать за его творением.

Однако не преданность мертвому другу делала его особенным. Исключительным в глазах ferus Дмитрия делало то, что он был первым и единственным человеком, посвященным в их необычную тайну – тайну существования ferus, неведомых людям сверхъестественных существ.

Конечно, ferus не одобряли осведомленности Дмитрия: посвящение в их сакральный секрет человека, пускай и приятеля Нелли, пищать от восторга не заставляло. Да, он не был в курсе деталей, не знал подробностей их доблестной жизни, но и того, что всплыло наружу, было более чем достаточно.

Однако таков был приказ Александра (продиктованный желанием Нелли) – не трогать человека, и все ferus вынужденно ему повиновались. Александр и сам был вынужден. Он мог самолично расправиться с обузой, не испытывая и толики угрызений совести, поскольку не питал иллюзий относительно того, чем им подобная гласность грозила.

Вот только теперь он был вместе с Нелли, говорят, он даже любил ее, и хотел он того или нет, ему все же приходилось сдерживать свою сущность, свою животную природу ferus, и идти на определенные уступки, если не хотел предстать в глазах человечки этаким «дрянным подонком».

«Ну-ну, – подумал Дей, отставляя недопитую бутылку пива. – Посмотрим, как долго ты продержишься».

Дей выпрямился на барном стуле, и взглянул на высокого жилистого блондина, работавшего в нескольких шагах от него.

За Дмитрием ferus все же присматривали. Увлекался бармен профессиональными гонками (как и Дей, он любил машинки), вечерами захаживал в бильярдную, где школьный друг-администратор бесплатно угощал его пивом, состоял в длительных, но непонятных отношениях – сходился и расходился со своей подругой дважды на неделе как по расписанию. Это из того, что знал о бармене Дей. Ну, а в данный момент он батрачил в баре.

В скором времени заканчивался минимальный срок траура, и Нелли готовилась к повторному открытию «Красной метки», посчитав, что Зойл (так звали ее друга) этого хотел бы. Поэтому она припахала каждого, кого могла: Ролан гнул спину творил ей сцену мечты, а Дмитрий стал своего рода управляющим, на кого легли всевозможные мелкие и не очень обязанности по ведению дел в заведении: ответственность за найм нового персонала, за хозяйственную часть, например, доставку выпивки, продуктов, и другие организационные моменты.

Бедный – бедный бармен.

Дмитрий протер и поставил на поднос очередной новоприобретенный бокал и, видимо, устав поглядывать на Дея искоса, посмотрел на него в открытую.

– Что-то не так? – обратился он к гостю.

Да, Дей умел напрягать людей.

– Все так, – ответил Дей.

– Есть вопросы?

– Есть.

– Тогда задавай. – Дмитрий отложил в сторону тряпку и полностью сосредоточился на нем.

– Когда ты планируешь сообщить о нас полиции? – поинтересовался Дей.

– Я не собираюсь сообщать о вас в полицию, – не дрогнув, ответил Дмитрий.

– А в газеты когда? – Дей отпил пива из бутылки, не спуская глаз с человека.

– В газеты тоже не собираюсь.

– Тогда куда собираешься? На телевидение?

Дмитрий выдержал паузу и только затем сказал:

– Да, на телевидение можно было бы.

Дей улыбнулся, правда, весело ему не было.

– Что, смешно, да? – поинтересовался Дей.

– Вовсе нет. – Дмитрий сохранял невозмутимость и не велся на его провокации: он догадывался, в чем дело.

Дей его проверял, проводил свой тест на вшивость, который Дмитрий обязан был пройти. И пока что его проходил: пульс не учащен, сердцебиение в норме, глаза не бегают – Дей не чувствовал лжи. Легкое волнение не в счет. Все волнуются. Тогда как у бармена на то имелась уважительная причина.

Возможно, теперь Дей от него отстанет. На время. И слегка расслабиться.

– Ты ведь знаешь, чем тебе это грозит?

– Знаю.

– Вот и отлично.

– Еще пива?

– Давай. – Дей отставил опустевшую бутылку в сторону и взялся за новую, запущенную к нему по барной стойке.

Настроение было не к черту. Последние месяцы выдались не самыми лучшими, а уж последние недели были просто ужасны: не поддающимися никакому логическому и не логическому объяснению. А непонимание происходящего для Дея было равносильно вымиранию вида ferus – то есть хуже всего.

И во всем виновата Она.

Дей предпринял очередную попытку выкинуть ее из головы. Не так давно он пообещал себе, что для него этой женщины больше существовать не будет. Он не желал о ней думать, не желал вспоминать, не желал тревожить ею душу. Вот только избавиться от непрошеных мыслей было неимоверно трудно.

Как и теперь.

Ликерия. Так ее звали.

Что-то заставило его задержать на девчонке взгляд, обратить на нее внимание. При первом же мимолетном визуальном касании, еще тогда, месяц назад. Но он не мог понять что: что именно побудило сердце остановиться, а кровь побежать быстрее – глаза, скользящая походка?

Это был удар: запрещенный удар под дых, выбивающий воздух и затрудняющий дыхание. Удар, к которому Дей оказался не готов. Совершенно обычная, не выделяющаяся из общей массы невыразительных людей. Но в тот день он ее выделил, непроизвольно припечатал к ней взор. Подобного с ним не случалось, он не знал, как на такое реагировать. А потому стоял и тупо пялился.

И если бы только тогда.

Он еще не раз приходил к ней после и наблюдал, как она работает. Пытаясь разобраться, кто она есть; пытаясь понять, что заставило его чувства – его дремавшие годами чувства – проснуться и закричать об опасности, которая от нее исходила. К ней, несомненно, следовало присмотреться: нутро кричало, протестовало, требовало. Просто так его инстинкты не вопили, для того имелись причины – для всего имелись причины, как и всему существовало объяснение. И он искал объяснения в ней.

Но не находил, что сводило его с ума: инстинкты не желали довольствоваться малым и продолжали его терзать. Пока не совершил поступка, который совершать, определенно, не следовало, пока он не сделал то, что только ухудшило его состояние, потревожив остаток еще непотревоженного. Но именно это ответило на часть интересующих его вопросов.

Он пришел к ней домой, намереваясь лишить ее нежелательных для ferus воспоминаний. Но вместо этого он ее поцеловал, со всей питавшей и распиравшей его злостью. И все осознал: он желал девчонку как женщину – до боли в чреслах, до помутнения разума, до черных точек перед глазами от головокружения. То была тяга, дикая потребность, которой он не мог и не хотел сопротивляться – о том и кричали чертовы инстинкты.

Он не помнил, как смог оторваться от нее и уйти, не помнил, что вообще заставило его оторваться и уж тем более уйти. Но он ушел. Покинул с четким представлением, что происходило у него в душе. А ведь ответ был неимоверно прост.

Дей опустошил вторую бутылку пива и, горько усмехнувшись, отодвинул ее к первой.

Желание. Чертово гребаное желание.

Оно накатывало мощнее цунами, что он едва стоял на ногах. Дей полагал, что в жизни испытал всевозможное, и испытать еще больше никак невозможно; полагал, что в своем отнюдь не целомудренном времяпрепровождении успел постигнуть все – величайшие радости и досадные разочарования, удовольствия, на грани истязаний и аморальные, порочные желания. Праведником Дей не был.

Однако то, что пробудила в нем она… это было другое, доселе ему незнакомое. И это пугало: пугало то, к чему такая потребность могла привести.

Дей встал с насиженного места, огляделся, осматривая бар.

Дмитрий отошел, Ролан работал у дальней стены, устанавливал сценический помост.

Не говоря ни слова, Дей покинул бар и пошел вверх по улице.

После случая в квартире Ликерии, он к ней больше не приходил… неделю. Какую-то жалкую неделю он все еще пытался ее забыть.

Не забыл. Пришел, вернулся. Только Ликерии не было. Как и ее вещей.

Дею не хотелось вспоминать, что с ним тогда творилось: было стыдно, мерзко, противно. Стыдно за то, что он, ferus, потерял голову из-за какого-то человека.

Однако тогда он был не в себе: его поглотила темная ярость, пелена безумства застила глаза.

В такие моменты рассудок отключался, и Дей отключался вместе с ним. Чтобы мог включиться другой, «неправильный» Дей, живущей своей неправильный жизнью, творя свои необъяснимые поступки, которые после «настоящий» Дей не мог объяснить даже себе.

Он разгромил ее смехотворный дом.

Когда узнал об ее исчезновении. Осмотрев всю площадь с ее крошечными комнатами, не найдя вещей и личных принадлежностей. Он съехал с катушек, он ушел в разгул, вернулся к истокам непотребной жизни, чтобы несколько позже, вконец обессилев, опустошенным и ненавистным себе – ненавистным много больше прежнего, отправиться ее искать.

И он нашел. Нашел Ликерию. Отыскал в одном из прибрежных городков.

Он наблюдал за ней день, неделю, две, на протяжении многих бессонных ночей. Говорил, что не будет, уверял, что в последний раз, убеждал, что действует в интересах ferus.

И продолжал задаваться тысячей вопросов. Что он здесь делает? Почему не отпустит? Не оставит в покое себя и ее?

А главное, что в ней было такого… такого пленяющего и демонического, что заставляло следовать, тянуться за ней? Неужели пресловутое желание? Он переживал неведанные муки ради удовлетворения физической потребности?

Что же будет, если потребность удовлетворить? Наваждение его отпустит?

И Дей наблюдал. Прекрасно зная, что знает ответы, однако, не желая их признавать: ответы ему не нравились, причины происходящего ему не нравились. Он боялся: боялся правды – Дей страшился ее осознать. А потому продолжал отвергать.

И держался от Ликерии на расстоянии. Ему хотелось подойти к ней ближе, встать вплотную, заглянуть в глаза. Она посещала общественные учреждения, однажды побывала в больнице. Для чего? Он не знал. Намеренно не позволял себе знать, чтобы не потерять себя окончательно, чтобы не уйти в Нее с головой. Хотя бы в этом он себя еще сдерживал.

Вплоть до вчерашнего дня, когда он понял, что в городке Ликерии нет. Более того, ее не просто не было: если раньше он мог ее чувствовать – по ее тончайшим «хрустальным» вибрациям, по сложноплетеной, зажатой энергетике, то теперь ничего – Дей абсолютно ничего не ощущал. Даже запаха не мог уловить – куда ушла, улетела, уехала, куда она делась, куда пропала. Ее просто не стало. И никаких следов.

В приступе паники он вспомнил о Ролане, ему стало необходимо с ним поговорить: в голову лезли абсурднейшие мысли. Возможно, здесь, подобно Радлесу существует своя аномальная зона, создающая помехи в «чтении» людей?

Дей не собирался обнажать свою душу, даже Ролану он не рассказал бы всего. Ролан и не станет лезть к нему в сердце, и не поспешит разбалтывать секретов. Ролан реально мог помочь, если не словом, то делом точно. Он был единственным близким ему ferus, к которому он решился бы с подобной просьбой обратиться – Дей всегда мог на него положиться.

Дей считал так ровно до сто пятнадцатого непринятого звонка. Тогда, вконец взбешенному, ему стало казаться, что его ближайшим другом может стать Александр, ведь с некоторых пор он был знатоком женско-человеческих причуд.

Да, Дей вел себя как идиот, однако поделать ничего не мог. Он хватался за любую соломинку, за мало-мальски правдоподобную возможность, в попытках понять, каким таким образом девчонка сумела его обхитрить: сумела пропасть с его ментального радара?

Сейчас же Дей успокоился и взглянул на сложившуюся ситуацию с другой, оптимистичной стороны.

Возможно, исчезновение Ликерии к лучшему. Возможно, вот он реальный шанс избавиться от влияния этой подлой женщины и зажить своей прежней жизнью. Да, потребуется время, вероятно даже время немаленькое, однако в итоге он освободится от пагубной власти над ним человека.

Дей стоял напротив цветной пятиэтажки и смотрел на окна четвертого этажа – ее окна. Неосознанно, но он снова пришел сюда. От бара до дома в среднем четверть часа ходьбы. При его ширине шага еще меньше.

И он снова здесь помимо своей воли…

Дей рассердился. На себя. Опять. И смачно выругался, не жалея выражений. Он дал себе слово, он пообещал…

Дей отвернулся и, полный презрения – презрения к самому себе, – пошел обратно.

Видимо, исполнить свои обещания будет сложнее, чем он предполагал.