Читать книгу: «Чужое черту не продать», страница 4
Шаг третий
Малкут видел время. Оно текло назад. Огненный сезон, потом время земли, водные месяцы- один за одним- потом период воздуха- все в точности до наоборот обычного положения вещей. Мир пустился вскачь, набирая скорость. Стирались грани между годами. Время, события, даже люди. С головы отцы пропадала седина, белые одежды Димиря сменялись серым балахоном, лицо беса становилось более пухленьким, уходили хищно выступающие скулы. Дикий виноград, украшавший вход в беседку собирал свои чуткие тонкие щупальца, сама беседка исчезла из дворцового сада, пропал гном, ухаживающий за растениями, Зорька еще мог расправлять свои крылья, а потом стал совсем крохотным и запахнулся в скорлупу. Нянечки, что ухаживали за маленьким наследником, молодели с каждым безумным оборотом временной оси. Малкут бесформенной субстанцией плыл сквозь этот поток, отрешенно глядя со стороны на силуэты прошлого, как вдруг… Все замерло.
Словно сработал какой -то выключатель – мир остановился и сознание мальчика зависло в одной точке. В начальной точке.
Это была комната северного крыла замка. Ее большие окна выходили на дворцовую площадь с одной стороны, а с бокового угла открывали обзор на сад. В этом году там уже во всю цвели вишни- слишком рано из-за наступившей в самом начале месяца молодого пламени устойчивой жары.
В комнате было много света, лучи солнца проникали в помещение и скользили по нежно- розовым, почти белым стенам с легким перламутровым отблеском. Уже завтра жемчужная комната оденется в черный. Она опустеет и быстро появится запах затхлости. Ставни будут закрыты, а на окна лягут тяжелые черные шторы, перевязанные рыжими лентами, но сейчас здесь было тепло, нежно и очень уютно.
На большой кровати под балдахином сидела красивая молодая женщина с забранными в хвостик светлыми волосами и книжкой в руках. Она устроилась у изголовья, подобрав под себя ноги и нежно гладила ладонью свой большой живот, читая вслух любимые всеми детьми Асханны сказки странствующего барда и музыканта – Мино.
На кресле возле кровати утонула в перинах повивальная бабка. Тучная морщинистая старуха, чье лицо осталось невероятно милым и добрым, несмотря на отпечаток возраста, тихо посапывала, укрывшись теплой цветной шалью. На столе возле окна стояло все, что было необходимо для принятия родов. Теплую воду бабка набирала заново каждые полчаса, чтобы вода сохранялась нужной температуры, и уже к середине дня набегалась так, что уснула. Женщина не стала ее будить. Ни сейчас, ни когда почувствовала неожиданную боль у солнечного сплетения.
Сперва она сама не обратила на нее внимания- женщина была на последнем сроке, живот часто прихватывало в этот период. Но потом боль становилась сильнее и сильнее, а когда начались схватки ее просто невозможно стало терпеть.
Это случилось ближе к вечеру. В комнате началась кутерьма, бабка причитала и бегала вокруг роженицы, меняя теплые полотенца, служанки сновали туда- сюда, таская ведра чистой водой и унося тазы уже с медно- красной.
– Белия, девочка моя постарайся не кричать так сильно, – умоляла повитуха, но женщина ее уже не слышала.
Она металась по кровати, обезумев от боли. Ее глаза закатались, по лицу градом струился пот. Малкут равнодушно наблюдал за происходящим, перетекая, словно потоки воздуха, по комнате в которой творилось настоящее сумасшествие.
– Ох, Хранительница Огня, погибнет, ребеночек, – прошептала под нос бабка.
– Нет! – роженица закричала так громко, что служанка, стоящая слева от нее, вздрогнула.
– Нет! Нет! – в глазах Белии появилась осмысленность, она схватила повитуха за руку и натужно застонала, – Лима. Нет… Только не ребенок.
– Прости, дочка, – бабка положила роженице руку на лоб, – но не суждено ему.
Она что -то зашептала, сильнее сдавливая виски женщины. Роженицу опять скрючило болью, и она заорала, но потом выпрямилась и из последних сил вцепилась Лиме в толстые, огрубевший пальцы, убрав от своей головы.
– Пусть я тогда, – едва слышно застонала она, повитухе пришлось наклонится ближе, чтобы разобрать, что женщина говорит.
– Пусть я тогда, Лима, ребенок… Мой ребенок должен жить. Я уйду, а он должен жить. Слышишь? Сделай так, чтобы он остался жить.
Бабка ахнула.
– Думай, что просишь! – она выдернули руку из ослабевающих пальцев роженицы.
– А это… Это… Это не просьба, – каждое слово давалось Белии с огромным трудом, – я приказываю.
С лица старухи сошла вся краска, она смотрела на бледное, залитое потом лицо.
– Дочка, как же так… Что же ты творишь? Неужели ты серьезно?
Лицо Белии исказила гримаса боли, однако она очень мягко, без рывка, повела правой рукой в сторону, и рука повивальной бабки против воли потянулась следом, словно прикованная невидимыми кандалами.
– По- твоему, я сейчас могу шутить?
Старуха заскрипела зубами, засопела, на ее простодушном, миловидном лице вдруг проступил совсем другой облик – кривой, крючковатый нос, маленькие красные глазки и острые желтые зубы за тонкими бескровными губами. Мгновение и он исчез. Повитуха резким движением указала служанкам на выход. Те повиновались без лишних слов.
– Никогда ни в чем в своей жизни, я не была так уверена, как в этом решении, Лима. Сделай, что должно.
Бабка вздохнула и обвела голову роженицы круговыми движениями.
– Может и не выйти, – упрямо повторила бабка, проводя старый, как мир ритуал.
– Ничего, – женщина вдруг вымученно улыбнулась, – ты сама меня учила – чужое бесу не продать. Так что все будет так, как должно быть.
Старух хмыкнула, на лице залегло подобие улыбки. Ее руки все быстрее носились над головой Белии, глаза закатились. На какой -то момент показалось, что от повитухи осталась лишь одна материальная оболочка, а дух куда -то исчез.
Не было понятно в какой момент роженица потеряла сознание. Просто глаза ее наконец закрылись, спина выгнулась дугой, с уголка рта потекла красноватая пена, а уже через мгновение ребенок, за чью жизнь мать готова была отдать в выкуп свою, появился на свет и закричал так, что задрожали оконные стекла.
***
Мир в узкой прорези тента пах сухой травой и слега покачивался. Жара стояла дурманящая, хотя день только начинался. В синем небе висело большое тяжелое солнце, на слабом ветру колыхалось марево, а по земле скребли колеса. Был слышен тихий разговор, у которого невозможно было разобрать слов. Мир же не просто покачивался, он ехал, и в этом не могло быть никаких сомнений. Или ехала крыша, потому что, сколько Малкут себя помнил, он никогда в жизни никуда не ездил.
Мальчик распахнул глаза шире и сел. Он нашел себя уютно расположившимся на импровизированном ложе из двух пуховых матрасов и яркой лоскутной простыни внутри бревенчатой повозки, которая, как не удивительно, действительно ехала. И ехала она на восток Асханны, прочь от Харота по самому палящему зною, возможному за весь год.
Малкут похлопал глазами и потянулся. Мышцы затекли, словно он спал несколько месяцев, было слышно, как прохрустели суставы. Одежда была явно не его. Слишком широкие штаны, подвязанные бечевкой, слишком длинная рубаха, из рукавов которой торчали только самые кончики пальцев, мягкие мокасины.
В нос ударила пыль, голова моментально закружилась и пришлось сделать несколько глубоких вдохов, ожидая, пока мир перестанет вертеться.
Разговор, доносящейся с козел повозки, было едва слышен и, прислушавшись, Малкут понял, что говорила женщина. Казалось бы, даже сама с собой. Ее голос был мелодичным и очень живым, интонации менялись с каждой произнесенной фразой.
Мальчик перевернулся на колени и неуверенно подполз ближе к отогнутому куску тента, теперь голос стал достаточно громким, чтобы разобрать отдельные фразы.
– Неделя целая, Гера. Они должны были уже вернуться.
Ответом была тишина, но женщина заговорила снова. Да так, словно вела с кем -то беседу.
– Что ты заладил, Фокус, Фокус. Он иллюзионист, а не волшебник! – в голове слышались недовольные нотки, – если воины их нагнали? Я боюсь представить, что они могли с ними сделать!
Тишина.
– Нельзя была пускать их с Лиской одних, – теперь тревога, и снова никто ей не ответил.
– Алания? И чем он поможет – твой Алания? – заворчал голос, – замолит стажу до смерти?
Малкут подполз еще ближе, пытаясь услышать того, кто женщине отвечает, но все тщетно. Только монотонный скрип колес нарушал ее монолог.
– Знаешь, Гера, тебя послушать – так я всех недооцениваю! Клирик- apostata не так у тебя прост. Иллюзионист, зеркал боящийся, как огня, с целой свитой Наместника справится может, если захочет. Одна жена твоя, похоже, проще не придумаешь!
– С женой сложнее, чем с отступником?! – женщина вскрикнула, после недолгой паузы, да так звонко, что Малкут вздрогнул, – ну, знаешь! С такими разговорами, Греманн, ты можешь остаться вообще без жены! Пойду проверю мальчиков, не хочу с тобой разговаривать.
Малкут не успел отпрянуть, как желтый матерчатый полог повозки поехал в сторону, и он почти столкнулся с фигурой, обвешанной разноцветными накидками. Платки лежали так плотно, что из-под них виднелись только большие лазурные глаза, полные волнения.
Женщина ахнула и всплеснула руками.
– Очнулся! Греманн, он очнулся!!
За ее спиной на вожжах сидел широкоплечий, крепкий мужчина, тоже закутанный в цветные накидки.
Услышав восклицание, он натянул поводья, заставляя двух огромных животных, тащивших не только эту, но и шесть прицеленных сзади повозок, остановится. Колонна бродяг замерла.
Малкут хлопал глазами, привыкая к яркому солнечному свету и ошарашено смотрел на спины, запряженные в упряжь. Мальчик понятия не имел, что это за звери. Огромные – больше повозки – с телом, покрытым буграми мышц, и острыми рогами, украшающими крупную бычью голову. Ноги были не очень длинными, но настолько мощными, что казалось, могли бы поспорить толщиной с дубами Баира. На головах странных быков были намотаны цветные платки, смоченные водой.
– Ох, ну наконец -то! – причитала себе под нос женщина, и платок на ее лице ходил ходуном от теплого дыхания, – мы так боялись, думали, что может ты и вообще никогда не очнешься. Ведь никто не знал, к чему приведет задумка Берка. Ох, как же хорошо.
Женщина спешилась и поманила его к себе.
– Вылезай скорее, дай хоть на тебя посмотреть!
Пожилой мужчина тряхнул рукой, отбрасывая края накидки и протянул Малкуту огромную ладонь.
Мальчик недолго поколебался, но затем все- таки решился опереться на нее и спрыгнуть с повозки.
Вокруг на сколько хватало глаз лежала степная равнина. Земля под ногами была горячей, и вся шла узором витых трещин. Это хорошо чувствовалось через тонкую подошву мокасин. Солнце слепило яркими лучами, делая небо над головой практически белым. Ветер поднимал клубы песка и мелкой гальки, гоняя туда- сюда поземки. У Малкута, за жизнь не видящего ничего масштабнее дворцового сада, перехватило дыхание и защипало глаза.
Женщина, улыбнувшись нежно, положила свою теплую руку ему на плечо.
– Долго не стой. Без хансулатских накидок сгоришь на солнце. Меня зовут Глая. Это мой муж – Греманн. Ты Малкут, верно?
Мальчик кивнул, будучи не силах оторваться от вида, раскинувшегося перед ним.
– Как ты себя чувствуешь, у тебя что -то болит?
Малкут прислушался к своим ощущениям. Сосущая, опустошающая боль, шествующая с ним об руку каждый раз, когда он делал что -то не так, пропала, и мальчик ошарашено покачал головой. Это не скрылось от внимательных взглядов супругов.
– Вот что, – Глая махнула, – полезай- ка обратно. Привал сделаем через полчаса, как закончится Пустая земля. Тогда со всеми и познакомишься.
Греманн кашлянул.
– Ну, почти со всеми, – поправилась Глая, – хоть расскажем тебе, что произошло. Хорошо?
Малкут опять лишь кивнул.
Взобравшись обратно на повозку, он обернулся к женщине.
– Глая, – голос мальчика был тихим и сипловатым, лицо исказила гримаса – горлу явно было непривычно вновь издавать звуки, слова кошкой царапнули по нему.
– Да? – женщина уже забралась на козлы рядом с мужем.
– А где Берк? – задал мальчик единственный волнующий его вопрос.
Женщина едва заметно напряглась, но быстро улыбнулась, он увидел это по морщинкам, залегшим у ее глаз.
– Он отдыхает, Малкут. Все подробности на привале. Сейчас нам дорога каждая минута.
Хотя на сердце было тревожно, мальчик не стал спорит. Он столько был без сознания – сможет подождать встречи с другом еще полчаса.
– Малкут, – раздался из-за почти опустившегося тента голос Глаи.
Мальчик высунул голову.
Лицо женщины стало сероватым, но она все еще тепло смотрела на ребенка.
– Это, кажется, твое, – она указала на место, где он стоял минуту назад. Там бесформенным пятном лежала… тень.
Самая настоящая, может только слегка более темного цвета, чем обычно, корчащаяся под лучами солнца.
– Это точно моя? – испугано пролепетал Малкут, совершенно не зная, как на происходящее реагировать, но боясь показаться невежливым.
Греманн хмыкнул. Глая кивнула.
– Вне всяких сомнений. Наши тени, знаешь ли, сами по себе не гуляют.
Мальчик осторожно мотнул головой, как бы подзывая тень за собой. Та легонько дрогнула и послушно перетекла в повозку. Малкут нервно сглотнул и задернул полог.
Привал удалось устроить только через полтора часа. Греманн не щадя гнал яшуров, и их тяжелые, свинцовые копыта гулко бились об иссушенную беловатую землю. Они остановились только когда у одного из быков подломились ноги, и он просто завалился на бок, тяжело дыша и закатывая огромные золотистые глаза с узкими горизонтальными зрачками. К тому моменту беглецы как раз достигли кромки леса Семи, и Пустая земля оказалась позади.
Шатры разворачивать не стали, только развьючили быков, да запахнули плотнее хансулатскую холщевку на телегах, чтобы сохранить хоть какую -то прохладу внутри. Вагоны загнали под редкий навес сосновой рощи, и расположи по кругу. Опушка стала похожа на небольшое разноцветное солнце с шестью лучами. Седьмую повозку с раскладной перевозной клеткой, в которой отдыхали яшуры, спрятали глубже в лес, затянув тентом практически наглухо. Сейчас лучшим лекарством для огромных животных были сон и прохлада. Бронебойные быки могли восстановиться достаточно быстро, но только в условиях полного покоя.
Малкут, неуверенно отогнул раскрашенный желтой пастелью полог вагончика, принадлежащего руководителю цирка и его супруге, и спрыгнул на землю. Солнце зависло далеко на западе и редкие обжигающие лучи пробивались сквозь кроны корабельных сосен. На этих светящихся нитях висела пыль, бесцеремонно поднятая колесами телег.
Малкут окинул взглядом округу. Бродяги разбивали лагерь в абсолютно тишине. И хотя они работали в команде, каждый был занят своим делом. Теперь, когда в благодатной тени путники скинули лишние одежды – хансулатские плащи и накидки – Малкут смог их хорошенько рассмотреть.
Высокий – за два метра ростом – абсолютно лысый мужчина, с вязью причудливых татуировок на затылке, весь состоящий из узлов бугрящихся мышц с темной, блестящей от пота кожей, таскал к синей повозке плоские и гладкие булыжники, отрывая много килограммовые камни от земли так, словно те были легче тополиного пуха. Ему явно подходила не каждая глыба, потому что сперва он внимательно осматривал каждую из них, проводя большой раскрытой ладонью и почти касаясь глади, и только если удовлетворенно кивал, осторожным, выверенным движением закидывал себе на плечо и нес ближе к лесу.
– Это Йерги, – мальчик с любопытством наблюдающий за действием, развернувшимся на унылой опушке, вздрогнул от неожиданности, когда к нему бесшумно подошла Глая. Женщина тоже сняла платки и теперь Малкут увидел добродушное светлое лицо, полные бледноватые губы и глубокие морщинки в углах голубых глаз.
– Йерги дрессировщик, – продолжила женщина, – который научил нас обращаться с быками. Он присоединился к нам на самом севере Асханны – почти на границе с Годро – вместе со своими «питомцами».
Малкут восхищенно следил за тем, как силач, натаскав необходимое ему количество камней, достал из синей повозки, в которой лежал весь скарб, ковшики, несколько поварешек, большую бадью, наполненную родниковой водой и принялся готовить обед.
Глая расхохоталась, видя неподдельное удивление на лице мальчика, Малкут смущенно улыбнулся в ответ.
– Да- да, он еще и повар, – женщина смотрела на Йерги, которому едва достала бы до солнечного сплетения своей белокурой макушкой, с нескрываемой нежностью, – до его появления в нашей труппе мы питались всякой походной дрянью, а в телеги впрягали варгардских тяжеловозов. Ты их когда-нибудь видел?
Мальчик покачал головой.
– Они больше похожи на маленьких кучерявых ослов, но жрут за троих. В одну повозку приходилось запрягать пару, а стадо в четырнадцать голов кормить было тяжеловато. Яшуры изрядно облегчили нам жизнь, так как вдвоем тащат целую колону.
Силач тем временем налил в алюминиевые кастрюли воды и поставил на булыжники. За день те раскалились до такого состояния, что жидкость начала весело булькать уже через минуту.
Малкут восхищенно ахнул и Глая снова улыбнулась.
– Это особая порода камней – каю, огненные камни. Даже в месяц синего пламени и ранней осенью она впитывают солнечное тепло, как губка, и еще очень долго хранят этот огонь. В такую пору готовить на них, конечно, не получается, но Йерги выкладывает их вокруг лагеря и ночь мы проводим в тепле.
Из чащи на опушку тем временем вышли трое. Рядом с крепким, коренастым Греманном, который тоже снял многочисленные платки со своего тела и остался в светлых штанах и просторной походной рубашке, шел высокий, светловолосый и кареглазый мужчина. Его нос был озорно вздернут, а приветливое лицо украшено россыпью веснушек. Справа был второй – немного пониже, и старше, с волосами цвета воронова крыла, заплетенными в косички и забранными в хвост на затылке и внимательными бархатными глазами цвета крепкого кофе.
– Влат и Кхан, – коротко ответила женщина, блондин приветливо махнул рукой и улыбнулся.
Греманн отдал мужчинам какое -то молчаливое распоряжение, и они, кивнув – Влат размашисто, а Кхан хмуро и коротко – двинулись его выполнять.
– Они акробаты. Плюс помогают Йерги следить за быками, – медленно говорила Глая, – чистят клетку, поят и кормят самих животных.
По очереди мужчины проверили каждую из шести повозок. Влат пробегал пальцами по колесным парам и буксам, осматривая обтянутые кожей грубой выделки тормозные башмаки, убеждаясь в надежности и прочности креплений, добавляя техническое масло в движущиеся части и подкручивая при необходимости винты небольшой карманной отверткой. Кхан инспектировал повозку, на половину туловища исчезая под каркасами телег, затем вылезал и внимательно осматривал боковые рамы на предмет трещин и сколов. Кроме того, каждая повозка была по периметру обхвачена стальными поручнями. Сверху – почти по крыше, и по основанию. Не успел Малкут спросить, для чего, как Влат легко впрыгнул на нижний поручень и придерживаясь за верхний прошел по каждой повозке. Так можно было передвигаться между вагончиками, не касаясь земли и не останавливая движения, а после такой основательной проверки если надо будет срочно отправляться в путь, повозки будут к этому готовы.
Пока каждый занимался своим делом, Глая неторопливо представила Малкута Бродягам и рассказала, наконец, что произошло, пока он был без сознания.
Харот встал на уши. Сержанты армии Наместника переворачивали вверх дном каждый дом в каждом кольце столицы. Дворцовое кольцо прочесали меньше, чем за час и труппа, которая расположилась у самых ворот, соединяющих Ярморочное кольцо и площадь, приняли решение бежать. Дальше события развивались со скоростью лавины, спускающейся в месяц тревожного потока с Архарсских хребтов. Шатры умудрились свернуть быстро и не привлекая особого внимания. Солдаты разогнали зевак по домам и по Кольцам был объявлен комендантский час, поэтому улица перед трактиром «Сам пришел» опустела. Солдаты схлынули вниз по Ярморочному кольцу и теперь проверяли торговцев и ремесленников, продвигаясь вглубь.
Яшуры, запряженные в тонкую кожаную упряжь с серебряными клепками нетерпеливо переминались на своих мощных ногах, пока Бродяги обсуждали последние штрихи слепленного на скорую руку плана. Спустя еще пару минут повозки неслись к южным створкам трех колец. Это был самый старый и плохо охраняемый выезд из столицы, упирающийся прямо в Пустые земли, на которых не было ничего живого уже много лет и до самого Рубинового моря тянулась иссушенная, больше похожая на песок почва. От южных земель Асханны Мертвая земля была отрезана горной грядой – Цепью Саила – которая вытянула свой хребет почти до леса Семи. В былые годы, после Войны Драконов и Разлома, когда страны немного встали на ноги, через южные створки уходили только, чтобы никогда не вернуться. Еретики, предатели, шпионы – их участь была страшнее смертной казни.
Два огромных бронированных быка на удивление изящно летели по узким улочкам. Ярморочное кольцо удалось пересечь за пару десятков минут. Дальше было сложнее. Здесь кварталы были разлинованы хаотично и на резких пересечениях повозку заносило, темп приходилось сбавлять.
Сидящий на козлах Йерги уверенно давал команды животным, выбирая самые темные и безлюдные подворотни. Семь разноцветных и одинаковых по размеру повозок, не скрипя и почти не кренясь поворачивали по узким улочкам, словно шли по невидимым рельсам. Яшуры, взявшую хорошую скорость, смели бы любого, попавшегося на их пути, но редкие зрители, которые могли встретиться в этот час, увидели бы только порыв буйного ветра, невесть откуда взявшегося в черте города. Фоукс не только скрыл беглецов под мороком, но и наворожив себе иллюзию из семи разноцветных повозок и двух яшуров рванул в противоположную от южных ворот сторону, и в то время, как настоящие повозки беспрепятственно проскочили последнее Кольцо города и уверенно понеслись вдоль горной Цепи Саила. Фоукс, Лиска и Алания забрали преследование на себя. Бродяги шли без остановок много дней. Выносливости яшуров, казалось, не было предела, а извозчики сменяли друг друга почти через сутки. Греманн, Йерги, Глая. Снова Йерги. И только сейчас, когда Малкут пришел в себя, Харот остался далеко позади, а Цепь Саила сменилась холмистой местностью и уперлась в лес Семи, Греманн разрешил, наконец, сделать привал
На поляне уже был накрыт импровизированный стол и сытная мясная похлебка разносила по округе чарующий аромат свежей баранины и тмина, когда на горизонте появилось размытое, плывущее в вечернем мареве пыльное пятно. Двое всадников гнали коней по направлению к лесу Семи. Греманн, наводящий порядок в желтой повозке, спрыгнул на землю и приложил ладонь козырьком ко лбу.
Спустя пару мнут уже можно было различить ярко- алые плащи незваных гостей и золотые уздечки тонконогих скакунов. Позолоченные копыта сверкали в лучах закатного солнца.
Руководитель труппы нахмурился и дал короткую команду левой рукой. Это даже командой назвать было сложно, однако те, кому она предназначалась среагировали моментально. Уже через мгновение в руках Йерги оказался внушительного размера композитный лук. Тонкий, с резным костяным грифом и древком, покрытым эластичными и прочными сухожилиями дикого вепря. Великан легко установил грозное оружие, а Влат закрепил на нем стрелу с ярким оперением, и замер, ожидая следующую команду.
Греманн кивнул и болт оттолкнулся от тетивы с резким, высоким звуком разрезая воздух. Малкут затаив дыхание следил за смертоносным полетом, но, когда до всадников осталось всего несколько метров, стрелу окутал сиреневый дым, и она разлетелись роем бирюзовых и желтых бабочек. Морок, закрывающий всадников все это время, дрогнул, обнажая обычную, изрядно запачканную походную одежду, хансулатские накидки и убирая золото со сбруи и лошадиных ног. Всадников неожиданно стало трое.
Греманн усмехнулся в усы и удовлетворительно кивнул.
– Наши, – тихо выдохнула стоящая рядом с Малкутом Глая.
Напряжение, все это время висевшее над опушкой грозовой тучей, растаяло, как дым, сменившись звенящим ожиданием.
– Слава Дракону, – шепнула женщина, погладив мальчика по плечу.
Вблизи путники оказались еще более перепачканными, чем издалека. Мужчины осунулись и, несмотря на неровный загар, были бледны. Лицо Фоукса закрывала мягкая замшевая маска, некогда белая, но сейчас потерявшая свой ослепительный цвет. Греманн крепко пожал мужчинам руки и Малкут увидел, сколько благодарности таило это молчаливое рукопожатие.
Алания был высоким, светловолосым и светлоглазым мужчиной, одетым в черную, запылившуюся в дороге монашескую рясу северного кроя, в жестком воротничке которой сияла вставка из тонкого, ограненного аквамарина. Черты его лица, начиная с тонкого носа, заканчивая упрямым волевым подбородком, заросшим жесткой щетиной, были резкими, а взгляд зеленых глаз цепким, как гарракские гончие.
Третьим всадником, когда путник скинул платок с головы, оказалась девушка. Смуглокожая, с огромными серебристо- серыми глазами, густо подведенными сурьмой и игривыми иссиня-черными кудряшками. Волосы запачкались с дороги, а усталость выбелила полные губы, но она при всем при этом она оставалась невероятно красивой.
Малкут уже знал, что с труппой путешествует некая Лиска, но не знал, что девушка была самой настоящей цыганкой. Он неуютно поежился, но не успел ничего сказать, как вдруг полог одной из повозок – той, что была запахнута плотнее всех и имела нежный бежеватый оттенок кофе с молоком – отогнулся и на землю немного неловко и грузно спрыгнул бес. На его плече гордо задрав облезлую голову восседал Зорька. Сердце Малкута прыгнуло к горлу и он, издав не то вздох, не то стон порывисто бросился к другу, не обращая внимание на весь окружающий мир, и обнял.
Берк поморщился, едва устояв на ногах, а Зорька, гаркнув что -то с негодованием, спорхнул на землю с грацией подстреленного индюка. Хлопая давно не используемыми по назначению крыльями, он рассказал собравшимся все, что думал о человеческой импульсивности, но Малкуту было совершенно все равно. Мир плыл перед глазами, и ему пришлось уткнуться другу в плечо лицом, часто моргая.
– Не реви, – голос беса был слабым и глухим, но очень довольным.
– Я и не реву, – всхлипнул Малкут.
Отпустив, наконец, беса, мальчик вытер нос рукавом своей рубахи и смахнул предательские слезы.
– У меня Тень, – гордо сообщил он, ткнув пальцем в землю, где, мешаясь с сумраком деревьев, у его ног лежало темное, бесформенное пятно.
Берк рассмеялся, помогая Зорьке забраться обратно на его плечо.
– Знаю. Сам шил.
Идиллию прервал неопределенный звук, вырвавшийся у Алании. Клирик ни то фыркнул, ни то кашлянул и, смерив мальчиков холодным взглядом, молча пошел прочь – куда -то к клетке с яшурами.
– Не берите в голову, – подошедший к мальчикам светловолосый мужчина улыбнулся и по- братски похлопал их по плечам, – у нашего святоши премерзкий характер. В отличие от меня. Я Влат, – он пожал им по очереди руки, – давайте знакомится, наконец.
Спустя пару часов, когда импровизированный стол был собран после сытной трапезы, солнце окончательно скрылось за неровной линией горизонта, а Фоукс развесил вокруг лагеря непонятные, пушистые комочки, излучающие мягкий, рыжеватый свет, Берк с Малкутом остались вдвоем. Привалившись спиной к колесу переданной им в полное распоряжение бежевой повозки, бес чесал крупный слегка слоящийся клюв Зорьки. Птица распушила нищее оперения и, прикрыв глаза от удовольствия, издавала тихие мурчащие звуки. Малкут отрешенно наблюдал за ними, сидя на уже остывшем до приемлемой температуры камне каю. За неполный день сын наместника познакомился с большим количеством людей, чем за всю свою жизнь и от этого голова шла кругом. Бродяги оказались приятными людьми. Влат и Йерги были добродушными весельчаками, хотя рост темнокожего великана сперва напугал Малкута, а длинный, пересекающий широкий нос рубец заставил судорожно сглотнуть и позволил разгуляться фантазии. Кхан хмурился и не сорил словами, но он так общался со всеми, поэтому поставившие на уши весь Харот друзья могли не принимать это на свой счет. Фоукс сейчас казался еще более изящным, чем в их первое знакомство, с хорошими, едва ли ни княжескими манерами, и он очень открыто принял ребят, с упоением описав во всех красках их с Аланией и Лиской уход от погони. Цыганка вызывала у мальчика неописуемый восторг вперемешку с суеверным ужасом. Даже он, при всей своей нелюбви к книгам, знал, что кочующий народ – опасное племя. Не принадлежащие ни одному Дракону и отлученные от его Храма эти люди были единственные, кто обладал исходной – первозданной – магией, поэтому им не нужно было благословление Дракона, чтобы творить волшбу. Они не обращались к сущности стихии в своей груди, потому что считалось, что ее у них вообще нет. Несмотря на это о мощи их колдовства ходили легенды. Цыгане не подчинялись наместникам, избрав своего Короля, в подчинении которого находились все семь существующих по эту сторону разлома таборов. Говорили, что Королевский табор почти не кочевал, а сидел где -то на севере Асханны в лесах Мадея. Остальные свободно путешествовали по свету – чаще всего по собственному тракту, на который не решались выезжать другие путники, выбирающие хорошо знакомый и достаточно безопасный путь Торгового союза. Племя даже ходило под парусами до ближайших островов Северного моря и было вне закона в нескольких провинциальных городах Баира, но кочевникам, правда, и самим не охота было совать туда свои смуглые носы. Греманн же с Глаей вообще напоминали родителей этой странной, разношерстной семьи. Только Алания отнесся к чужакам совсем холодно, но Берк, покачав головой, посоветовал Малкуту не думать об этом.
– Что мы теперь будем делать? – осторожно спросил мальчик друга.
Бес задумчиво вздохнул, втягивая свежий влажный запах хвойного леса, и кашлянул. Зорька, нежно поклевав его за пальцы, спрятал голову под крыло. Берк осторожно поднял птицу и, отогнув матерчатый полог бежевой повозки, запустил его туда, подтолкнув ладонью к бесформенной груде тряпья под которые он заранее положил несколько каю, чтобы Зорька не замерз ночью. Сокол удовлетворенно крякнул и, усевшись в импровизированное гнездо, уснул.
– В столицу мы не вернемся, – сразу отрезал Берк, возвращая тент на место, – но и циркачей обременять не станем. Как только лес Семи останется позади, их путь ляжет по обычному маршруту. Труппа посетит Хансулат и двинется его восточными землями прямиком к Годро. Там зазимуют и только в месяц новой земли соберутся обратно в Асханну.
Благодаря тому, как мастерски Фоукс обдурил воинов Наместника, позволив себя догнать только к исходу недели и обыграв все так, что ни у кого не заронилось и мысли о причастности Бродяг к пропаже наследника, труппа могла позволить себе вернутся на юг вполне спокойно. Чем и собиралась воспользоваться следующей весной.
