Читать книгу: «Лето придёт во сне. Приют», страница 19
Этой ночью, последней перед субботой, я почти не спала. Забывалась время от времени тяжёлой дрёмой, но меня раз за разом выбрасывали из неё накатывающие волны страха. К утру я была настолько истощена эмоционально, что погрузилась в некое почти сомнамбулическое состояние. Поскольку наступил выходной, после завтрака мы все остались в дортуаре, но не разговаривали друг с другом. Настуся не вылезала из постели, лежала, отвернувшись к стене, не то спала, не то терзалась угрызениями совести. Зина уткнулась в возвращённый планшет. Яринка сидела на подоконнике, тоскливо глядя вдаль, как узник сквозь прутья решётки.
Я же старалась гнать от себя мысли о том, что скоро в коридоре раздадутся деревянные шаги Агафьи, и она, открыв дверь, велит мне идти в процедурную. Этого я боялась до обморочной слабости, но в то же время отчаянно ждала. Пусть уж всё побыстрее случится и останется позади. До следующего раза…
Шаги раздались незадолго до обеда. Дверь зловеще медленно приоткрылась, и я, как и ожидала, увидела за ней Агафью с сурово поджатыми губами.
– Дарья, – отрывисто бросила она, – идём. Быстро.
Яринка на подоконнике издала короткий шипящий звук, Настуся еле слышно всхлипнула, Зина ещё ниже склонилась над планшетом. А я встала. Обулась. Машинально провела ладонью по волосам – не растрепалась ли коса? И пошла.
Агафья не ждала меня, она уже шагала по коридору, не оглядываясь, уверенная, что я никуда не денусь и последую за ней. Я и следовала, пытаясь утешить себя тем, что уже через каких-то пятнадцать минут всё кончится, я вернусь в дортуар, выпью очередную таблетку, и выматывающий душу страх, наконец, меня отпустит.
А Агафья почему-то не пошла вниз по лестнице. Она остановилась у двери воспитательской, дождалась, когда я приближусь к ней, и велела:
– Заходи.
Недоумевая, но с уже зародившейся отчаянной надеждой на избавление от очередной порки, я вошла.
За столом, тем самым, за которым обычно восседала Агафья во время моих свиданий с Головой, обнаружился грузный мужчина. Пожилой, с залысинами и очень знакомый. Я много раз видела его на территории приюта и знала, что это воспитатель одной из мальчишеских групп. И, кажется, даже шестнадцатой.
В том, что моя догадка верна, я убедилась уже в следующий момент, когда увидела стоящего рядом с мужчиной Дэна.
– Вот! – объявила Агафья, толкая меня в спину, отчего я чуть не упала, потому что ноги вдруг отказались идти. – Любуйтесь!
Мы с Дэном смотрели друг на друга, и я отчаянно боялась увидеть в его глазах упрёк, обвинение в том, что всё это случилось из-за меня, из-за моей неосторожности, из-за самого факта моего появления в его жизни. Но Дэн смотрел спокойно и даже чуть улыбнулся уголками губ.
– Агафья Викторовна, – баском протянул воспитатель Дэна, после того как «налюбовался» мной, – вы хотите сказать, что этот ребёнок и есть та самая девушка, уличённая в связи с моим питомцем?
Не дожидаясь ответа, он обернулся к Дэну:
– Денис, это она?
– Да, – кивнул он. – Но это не та связь, про которую вы подумали.
– Да неужели? – ядовито спросила Агафья и взяла со стола мой злосчастный планшет, на дисплее которого, разумеется, красовалась обложка «Сексологии для всех». – Ты признался, что дал ей эту гадость. Зачем же это было сделано, как не с целью развратить девочку?
– С целью образования и просвещения, – учтиво ответил Дэн, продолжая чуть заметно улыбаться, и, судя по всему, именно это, а вовсе не его ответ, окончательно взбесило Агафью.
Она швырнула планшет обратно на стол с такой силой, что я мысленно с ним попрощалась, и обратила покрасневшее лицо к мужчине:
– Вы слышали? Этот негодяй считает, что подсовывать двенадцатилетней девочке пошлую книжонку – это образование и просвещение! Почему же я должна поверить, будто он не зашёл ещё дальше?
Мужчина не успел ответить, его опередил Дэн:
– Эту двенадцатилетнюю девочку, насколько я знаю, обхаживает разведённый старик, но вы почему-то не находите в этом ничего предосудительного.
Агафья потеряла дар речи, и даже воспитатель Дэна утратил часть спокойствия – нахмурился, шумно задышал.
– Денис, пока к тебе не обращаются, будь добр молчать! – бросил он и обратился к Агафье: – Почему бы нам не спросить саму девочку?
– Попробуйте, спросите! – с вызовом ответила Агафья. – Лично мне она не изволила сказать ни слова!
– Кхм… Дарья? – Мужчина явно не привык общаться с девочками и теперь нервно ёрзал, подбирая слова. – Скажи… ты и Денис… вы что-то делали вместе? Ты понимаешь… что-то, чего нельзя делать?
Я мотнула головой, а Агафья закатила глаза, явно выражая этим свою оценку такому методу допроса. Потом схватила меня за плечо и резко развернула к себе.
– Отвечай! – гаркнула она. – Он трогал тебя? Раздевал?
– Нет.
– Целовал? Просил потрогать его?
– Нет!
– Где вы встречались?!
Я повернула голову, пытаясь поймать взгляд Дэна, но Агафья ударила меня по щеке:
– Отвечай!
– Агафья Викторовна… – укоризненно протянул воспитатель. – Я не считаю, что побои в этом случае будут способствовать откровенности ребёнка.
– Вадим Никанорович, – она даже не поглядела на него, – я не подвергаю сомнению ваш профессионализм, но буду очень признательна, если вы оставите мою работу мне.
Мужчина замолчал, а Агафья снова взялась за меня:
– Отвечай, мерзавка, или прямо сейчас мы снова отправимся в процедурную! Где вы встречались?!
Внезапно, нарушая запрет своего воспитателя, опять заговорил Дэн:
– Мы встречались у прудика. Я приходил заранее и прятался за скамейку, Даша садилась на неё, и так мы разговаривали. Со стороны не было видно. Это было всего четыре раза, в последний раз я и дал ей эту книгу.
«Спасибо, Дэн. Теперь я знаю, что говорить».
– Заткнись! – взвизгнула почуявшая подвох Агафья. – Вадим Никанорович, ваш воспитанник ведёт себя ужасно, похоже, что вы для него не авторитет.
И тогда, чтобы отвлечь их внимание от Дэна, я, наконец, заговорила, громко и вызывающе:
– Я сама попросила эту книгу! Потому что, сударыня, то, что вы нам рассказывали про… про мужчин и женщин, про телиге… теле… в общем, это совсем не то, что я знала до приюта. Чушь полная! И рассказывать вы не умеете! Вот я и хотела разобраться сама.
Агафья и Вадим Никанорович безмолвно вытаращились на меня, а Дэн добавил:
– А я счёл, что девочка имеет полное право знать правду, раз уж через каких-то пару лет ей предстоит ублажать старика.
– Денис, если ты ещё раз откроешь рот без моего на то распоряжения, – тихо, но угрожающе произнёс воспитатель, – я не посмотрю, что ты уже солдат, сниму ремень и всыплю тебе по первое число!
– Как вы вообще познакомились?! – снова взвилась Агафья. – Что у вас может быть общего?
На этот раз Дэн не посмел ослушаться Вадима Никаноровича, но я уже приблизительно поняла, в каком направлении нужно врать, и ответила почти без задержки:
– Денис бегал на стадионе. А я раньше, до приюта, тоже очень любила бегать, вот и спросила, откуда он. Подумала, а вдруг тоже, как я, из свободной деревни? У нас все были очень сильными и могли бежать без остановки хоть…
– Избавь нас от пропаганды вашего безбожного образа жизни! – перебила меня Агафья. – То есть ты сама подошла к незнакомому парню, который на несколько лет старше тебя, и стала задавать вопросы? Воистину, можно изъять человека из дикости, но дикость из него не изымешь!
– Денис, так всё и произошло? – спросил Вадим Никанорович, и Дэн кивнул:
– Мне было любопытно с ней пообщаться, всё-таки я в первый раз встретил кого-то из дикарей, а она рассказывала интересные вещи.
Агафья обвиняюще ткнула в него пальцем:
– И ты небось решил, что с такой девочкой будет куда легче проделать… всё то, что написано в твоей мерзкой книжонке?!
Дэн снисходительно усмехнулся:
– Сударыня, если бы мне хотелось именно этого, неужели я не нашёл бы кого-нибудь покрупнее?
– Денис! – возмущённо воскликнул Вадим Никанорович, но тут же без всякой паузы согласился с Дэном: – Агафья Викторовна, а ведь действительно… девочка очень мала, не выглядит даже на свои двенадцать лет. Возможно ли допустить…
– О, уверяю вас, возможно! – ядовито усмехнулась Агафья. – За свой стаж работы в приютах я повидала всякое, и поверьте мне – двенадцать лет – это не минимальный возраст, в котором девочки подвергались растлению.
– Я понимаю, но… – воспитатель искоса поглядел на Дэна, – из всех своих воспитанников Дениса я бы заподозрил в таком в последнюю очередь. Он талантливый ученик, подающий надежды спортсмен и на учениях показал себя исключительно с хорошей стороны.
– Думаете, я ждала от Дарьи чего-то подобного? – фыркнула Агафья. – Она всегда была скромной девочкой, неплохо училась, а в последнее время с успехом выступала в церковном хоре. Но нужно ли вам объяснять, сударь, что именно из таких вот тихих омутов и следует в первую очередь ожидать чертей?
Вадим Никанорович помолчал, задумавшись, потом глухо произнёс:
– И всё-таки это очень серьёзное обвинение. Как видите, дети всё отрицают.
– Ещё бы они не отрицали! – Агафья метнула на меня уничтожающий взгляд. – Это не повод им верить. Сейчас я отведу Дарью на медицинский осмотр. Впрочем, я уверена, что физически она невинна, но ведь ни для кого не секрет, что есть и другие способы развратить девушку – было бы желание. А после мы поставим в известность директора, как это и нужно было сделать с самого начала. При всём моём к вам уважении, сударь, это не то дело, которое можно уладить между собой.
– Но вы ведь понимаете, – Вадим Никанорович глубоко вздохнул, – что даже самого того факта, что такая книга попала к девочке из рук Дениса, достаточно для сурового наказания?
Агафья вздёрнула бровь:
– А вы считаете, что этот юноша его не заслуживает? По-моему, таким, как он, молодым да ранним, самое место в колонии! Впрочем, решать всё равно не нам. А теперь я должна сопроводить девушку к врачу. Буду благодарна, если подождёте.
У так называемого между нами «женского доктора» я уже была, когда только попала в приют и проходила обследование в клинике. Но что тогда, что сейчас, сам визит не произвёл на меня впечатления. Я не почувствовала ни страха, ни стыда, всё это без следа растворила в себе чёрная непомерная утрата. В прошлый раз я потеряла родителей, а сейчас теряла друга, а вместе с ним всё то хорошее, на что могла надеяться в будущем. И мне некого было винить в этом, кроме себя.
На какой-то миг, когда после осмотра врач подтвердила мою девственность, во мне зародилась надежда на более-менее благополучный исход, но, увидев, как Агафья в ответ скептически поджала губы, я окончательно упала духом.
Вернувшись в воспитательскую, кроме Вадима Никаноровича и Дэна, мы застали там и Пётра Николаевича, красного и запыхавшегося. Уже сам тот факт, что директор, презрев неудобства, которые доставлял ему лишний вес, сам поспешил сюда, да ещё так быстро, не сулил ничего хорошего.
Взрослые принялись что-то горячо обсуждать и спорить, но я их не слушала. Я смотрела на Дэна, пытаясь мысленно докричаться до него и сказать о том, как я виновата и как мне жаль. Он тоже глядел на меня, и от его взгляда хотелось зажмуриться, потому что в нём не было ни злости, ни обвинения, только жалость и печаль. Дэн прощался со мной.
– Агафья Викторовна, – вдруг сказал Пётр Николаевич, – присутствие девочки обязательно? Мне кажется, что её можно отпустить, она тут скорее пострадавшая сторона.
– Ну это ещё надо выяснить! – вскинулся воспитатель Дэна. – Девочка призналась, что сама попросила книгу у Дениса.
– Девочке нет четырнадцати лет, с юридической точки зрения она ни за что не несёт ответственности, – мягко напомнил директор. – В любом случае её наказание будет оставлено на усмотрение Агафьи Викторовны. А вот с юношей всё намного сложнее. Не забывайте, что нам ещё предстоит узнать, каким образом к нему попала эта книга.
– Я отведу воспитанницу, – Агафья поднялась и шагнула ко мне. – Идём, Дарья.
Я беспомощно посмотрела на Дэна, он коротко кивнул. А когда передо мной уже открывалась дверь, вдруг громко позвал:
– Дайка!
Я обернулась и замерла, не обращая внимания на шипение и тычки Агафьи.
– Дайка, помни, – быстро сказал Дэн, – я никогда не хотел от тебя того, что думают они. Ты мне – сестрёнка.
О плохих вещах лучше не рассказывать долго. Дэн не смог себя оправдать, и через несколько дней его перевели из приюта в колонию для несовершеннолетних.
Глава 18
Михаил Юрьевич
Мой голос одиноко летел под купол церкви, туда, где косые лучи заходящего солнца пробивались сквозь витражи, рассыпая по стенам разноцветные блики. Девочки-певчие молча расходились, шёпотом прощаясь друг с другом и бросая на меня осторожные взгляды. Я пела уже долго, очень долго, понимала, что теперь весь вечер будет болеть горло, но не могла остановиться.
Сразу после того, как фургон с закрытыми решёткой окнами увёз Дэна, Агафья разрешила мне вернуться в церковный хор. Возможно, тому посодействовало ходатайство Марфы Никитовны, а может, сама Агафья решила, что с меня достаточно наказаний и пора всё возвращать в прежнее русло. И только тогда, снова взойдя на клирос, я поняла, как мне этого не хватало. Теперь пение стало моей отдушиной, моим самовыражением, способом дать выход бесконечной тоске. Плакать у меня не получалось, я не хотела больше показывать свою слабость, ругаться и бунтовать уже не было смысла. И оставалось только петь. И делать это, по словам Марфы Никитовны, я стала куда лучше, чем раньше. Наивная преподавательница думала, что просто пришло моё время «раскрыться», но я-то знала, что это непролитые слёзы хрусталём звенят в моём голосе, не находя другого выхода.
И чаще всего пела я теперь медвежью колыбельную. Её слова, особенно припев, чуть-чуть успокаивали меня, помогали поверить, что зима – не навсегда. И мне достаточно, как тому медведю, просто впасть в спячку. И проснуться уже посреди солнечного лета…
– Просто ложись и спи, лето придёт во сне, – пела я, закрыв глаза, почти веря в такие моменты, что так и будет. Надо лишь чуть-чуть подождать, отключиться, не думать ни о чём. Уснуть…
Но когда у меня это почти получалось, всегда находился тот, кто будил.
Как и в этот раз.
– Дашенька! – окликнула Марфа Никитовна, и пришлось замолчать. – Пора закрывать церковь, спускайся.
Я послушалась. Я теперь всегда и всех слушалась, совсем как до встречи с Дэном. Ведь если нет никакой возможности что-то изменить к лучшему, зачем навлекать на себя неприятности? Нет, я не боялась новых наказаний, но мне была глубоко противна мысль о том, что опять придётся смотреть в лицо Агафье и что-то ей отвечать.
Агафью я старалась избегать, как только могла, а когда приходилось находиться с ней в одном помещении, старалась не поднимать глаз. Но даже при одном звуке голоса воспитательницы или запахе её духов на меня накатывала волна душной ненависти. Я не испытывала ненависти ни к Петру Николаевичу, решившему судьбу Дэна, ни к полицейским, навсегда забравшим его от меня, ни к Настусе, с которой всё началось. Только к Агафье. Именно она – сухая, невозмутимая, бесчувственная – стала для меня теперь средоточием зла.
Когда я вышла на улицу, приют уже погружался в сумерки, солнце почти спустилось за лес и золотило лишь верхушку колокольни. Это было красиво. Я невольно задержалась на миг, задрав голову и, как всегда, глядя на сияющие в вышине колокола, вспомнила, как была там, наверху, надо всем моим невеликим миром. Но теперь в этом воспоминании не было ни следа прежней радости, ни предвкушения новых. Всё утонуло в тоске по Дэну и в чувстве вины перед ним.
В дортуаре стояла тишина. Теперь здесь почти всегда было тихо. Настуся превратилась в тень самой себя, Яринка не разговаривала ни с ней, ни с Зиной, я теперь вообще почти всё время молчала. Да никто и не горел желанием со мной общаться. Слухи по приюту, как всегда, разлетелись моментально, по пути обрастая подробностями, как существующими, так и вымышленными. И теперь для всех я была «та самая дикарка, которую поймали со старшегруппником». Изгой. Девушка, запятнавшая себя блудной связью. Косые взгляды, шёпот за спиной, презрительные усмешки парней. Яринка рассказала мне, что многие воспитанники возмущались тем, что после всего этого я продолжаю петь в церкви и даже задавали вопросы батюшке Афанасию (на что он ответил, что я – всего лишь оступившееся дитя, а Господь велел прощать оступившихся). Мнение недовольных меня не волновало, но батюшке я была благодарна за доброту и за подаренную мне возможность продолжать петь. Церковь была теперь единственным местом, где ко мне продолжали хорошо относиться. Никто не спрашивал о том, что же в действительности произошло между мной и Дэном, и правдивы ли слухи, ползающие по приюту. Здесь я продолжала оставаться Дашенькой, самой младшей девочкой в хоре, знающей песни далёких таёжных краёв.
Бросив сумку на пол, я прошла через звенящий тишиной дортуар и забралась на подоконник с планшетом, собираясь учить уроки. По идее, мне это было не нужно – плохие оценки не пугали, но зубрёжка помогала отвлечься, отгородиться от тоски. И от Яринки. Я чувствовала, что подруга хочет вытащить меня из скорлупы, заставить разговаривать обо всём произошедшем, чего я до сих пор умудрялась избегать. Нет, от самих воспоминаний я не убегала, хоть и не видела смысла их лишний раз ворошить, но очень боялась, что Яринка, в конце концов, спросит: а что нам теперь делать? Что нам делать теперь, когда нет Дэна? И как я ей отвечу? Будем учиться, молиться, и если не выйдем замуж, то отправимся до старости жить в общежитии и работать на фабрике? Или же подрастём и убежим в тайгу, искать других? Второй ответ понравился бы подруге куда больше, но он был обманом, ловушкой. Ведь, даже если нам удастся каким-то чудом добраться до Сибири, вряд ли мы продержимся наедине с тайгой хотя бы одно лето. И точно никого там не найдём… Я могла доказывать обратное Дэну, но не хотела обманывать себя и Яринку.
Сейчас она смотрела на меня со своей кровати, я чувствовала щекой пристальный и требовательный взгляд, но делала вид, что увлечена уроками. Не спрашивай меня ни о чём, не отбирай у себя надежду…
Дверь приоткрылась, и в дортуар заглянула Агафья. При виде её мои пальцы так сжали планшет, что он жалобно скрипнул, и я торопливо потупила глаза, чтобы воспитательница не успела увидеть в них откровенную ненависть. Но это не избавило меня от её внимания.
– Дарья, выйди-ка, – велела Агафья, и пришлось сползти с подоконника. Нет, я не боялась нового наказания за непослушание, просто хотела побыстрее отвязаться.
Агафья ждала прямо за дверями, не стала приглашать меня на разговор в воспитательскую, видимо, тоже не горела жаждой общения.
– Михаил Юрьевич хочет с тобой увидеться, – обронила она, глядя в стену. – Завтра.
– Разве вы ему не рассказали о… о моём проступке? – удивились я. Только Головы мне сейчас не хватало!
– Разумеется рассказала. – Агафья досадливо дёрнула плечом. – Я не имею права утаить такую информацию и подсунуть порядочному мужчине…
Договаривать она не стала, но по резко сжавшимся губам воспитательницы я поняла, что не рисковала услышать о себе ничего хорошего.
– …и я очень удивлена, что после этого он хочет тебя видеть.
А я-то как удивлена…
– Когда мне завтра подойти в воспитательскую? – уныло уточнила я. Если вдруг Голова вздумает читать мне мораль или упрекать за потраченное не меня время, клянусь, тоже выскажу всё, что думаю о старых извращенцах!
– Не в воспитательскую, – процедила Агафья. – Михаил Юрьевич хочет приехать лично и поговорить с тобой наедине.
Тут уж я открыла рот. От удивления и возмущения. Насколько мне известно, о визите жених просит у невесты, а потом уже, в случае её согласия, – у администрации приюта. А сейчас получается всё решили за моей спиной?!
– Завтра к двенадцати будь добра, опрятная и причёсанная, явиться к крыльцу школы. С последних уроков можешь уйти, разрешаю. – И Агафья отвернулась от меня, не дожидаясь ответа.
Но не ушла, а снова дёрнула двери нашего дортуара.
– Ярина, выйди. – Заметив, что я стою на прежнем месте, раздражённо бросила: – А ты зайди!
Я послушалась, проводив глазами подругу, и вернулась на подоконник. За Яринку можно было не беспокоиться, скорее всего, её снова возжелал видеть очередной кандидат на руку и сердце, вот Агафья и явилась сообщить нам обеим о предстоящих свиданиях. Надеюсь, подруга пошлёт подальше и этого желающего, вызвав тем самым возмущение наших старых дев и самой Агафьи.
Но когда Яринка вернулась, то по её слишком задумчивому лицу я поняла, что не всё так просто. Обменявшись кивками, мы молча отправились на лестницу, впервые после того, как раскрылось моё общение с Дэном. С тех пор секретничать здесь нам стало не о чём…
– Ну что там у тебя? – спросила я, прислоняясь к стенке. Получилось устало, почти раздражённо, и, чтобы сгладить это, я торопливо добавила: – Потом тоже тебе кое-что расскажу.
Яринка повела плечами:
– Да вот, батя опять хочет меня видеть. Завтра припрётся.
Ещё не легче. Сговорились они все, что ли?
– Что ему на этот раз нужно?
– Пока не знаю. Но, правда, странно.
– А чего странного? Будет тебя на нового богатого жениха науськивать. А то ишь – выбирать вздумала.
– Так это он мог и по телефону. Ты просто моего батю не знаешь, он за копейку удавится, а сюда ехать – это же надо тратиться на дорогу!
– Разве ты не можешь отказаться от этой встречи?
Яринка помялась:
– Могу наверно. Так-то он мне никто, по закону я ему больше не дочь. Но я согласилась. Ты не подумай чего, на самом деле глаза бы мои его не видели, просто интересно. Не просто же так он едет.
– Да я и не думаю. – Мысль, что Яринка вдруг воспылала дочерней любовью к своему блудному папаше, вряд ли могла прийти мне в голову. – Сходи, конечно. Всё какое-то разнообразие в этом отстойнике. Когда он прикатит?
– К двенадцати, – скривилась Яринка. – Агафья меня даже с уроков отпускает пораньше ради такого случая.
– Ой, и мне к двенадцати! – спохватилась я. – Не смогу в этот раз с тобой пойти.
– Ничего, – подруга решительно тряхнула головой, – я его не боюсь. Поговорим, наконец, с глазу на глаз… Подожди, а тебе куда?
Я торопливо рассказала о разговоре с Агафьей. Яринка фыркнула:
– Вот же неймётся! Чего твоему старпёру теперь-то от тебя понадобилось?
– Наверно, хочет меня отругать за то, что время у него отняла, а сама вот такой оказалась… – уныло предположила я.
– В таком случае пусть лучше сразу разворачивается и обратно едет. Не бойся, ты ему ничего не должна.
– Я и не боюсь. Просто хочется, чтобы все уже оставили меня в покое…
До завтрашнего дня я придумывала, что бы такого ответить Голове ехидного и циничного, но не грубого? Такого, за что меня нельзя будет наказать, но что поставит на место этого надутого индюка, вздумай он осуждать моё поведение. Ничего подходящего не придумалось, и я решила импровизировать на месте, авось да придёт на ум достойный ответ.
Этой мыслью я утешала себя, когда (опрятная и причёсанная, разумеется) отправилась на встречу с бывшим женихом, пришла к школьному крыльцу и остановилась там, озираясь. Агафью долго ждать не пришлось, почти сразу она замаячила в дверях, повелительно махнула мне рукой.
Раньше я как-то не задавалась вопросом, где именно происходят встречи приютских девушек с их кавалерами. Оказалось, что в одном из кабинетов на первом этаже школы. Кабинет этот был разделён пополам прозрачной стеной, с одной стороны которой должна была разместиться воркующая парочка, с другой же – воспитательница невесты, бдящая за тем, чтобы «молодые» не позволяли себе вольностей. Разумно, конечно, учитывая цели, преследуемые здешними визитёрами.
А мой (теперь уже наверняка бывший) жених, моя плешивая Голова, уже был на месте, сидел за небольшим столиком, сложив перед собой руки, как прилежный ученик. Кроме этого столика и двух стульев, в нашей с ним половине кабинета больше ничего не было.
Агафья подтолкнула меня в спину, и я, войдя в стеклянную дверь, уселась на свободный стул, вызывающе глядя на Голову.
– Здравствуй, – чуть улыбнулся он.
Лицезреть его целым и объёмным, а не в чёрной рамке монитора, было очень странно. Когда я раньше пыталась представить себе, как выглядит мой жених в реальной жизни, мне почему-то казалось, что он должен быть мал ростом и упитан. Но сейчас я видела перед собой сухопарого высокого мужчину, с широкими плечами, в развороте которых угадывалась прежняя удаль, и на чьём лице не было ни намёка на обрюзглость или унылость. Разумеется, он был не молод, но назвать его теперь старпёром у меня бы язык не повернулся.
– Здравствуйте, – тихонько ответила я, настороженно глядя на него.
Но Михаил Юрьевич вовсе не выглядел сердито или разочарованно, как я ожидала, взгляд его был спокойным и, как мне показалось, даже сочувствующим. Подтверждая эту догадку, он мягко спросил:
– Ну как ты?
Я дёрнула плечом. А что тут ответишь? Нормально? Так это неправда, а изливать Голове душу я не собиралась. И вообще, пусть уже говорит, что хотел, и катится куда подальше, ищет другую идиотку для работ на своей тухлой даче. Главное, не пожелать ему этого вслух…
Я покосилась в сторону. В другой половине кабинета Агафья сидела за столом и, демонстративно не глядя на нас, барабанила пальцами по подлокотнику кресла. Голова перехватил мой взгляд и вдруг, подавшись вперёд, негромко сказал:
– Не бойся, она нас не слышит. Здесь уважают право гостей секретничать со своими невестами.
Тоже мне, гость нашёлся. И начинал бы тогда уже секретничать, если на то пошло. Я одарила бывшего женишка раздражённым взглядом, но он не смутился, а деловым тоном велел:
– Сейчас следи за выражением лица. На нём не должно быть ни удивления, ни тем более радости. Представь, что я опять рассказываю тебе про свою дачу, и ты мечтаешь о том, чтобы я поскорее заткнулся.
Я изумлённо уставилась на него, и Голова досадливо щёлкнул языком.
– Ну сказал же – никаких эмоций! Давай так – вообще не смотри на меня, смотри в стол. Только в стол. Не шевелись.
Я послушно опустила глаза, окончательно переставая что-либо понимать. А Михаил Юрьевич, стрельнув глазами на Агафью, раздельно произнёс.
– Тебе привет от Дэна… Дайка.
Выйдя из школы, я не стала возвращаться в дортуар. Вместо этого отправилась к прудику, где и села на скамейку. Ту самую, с которой Агафья увела меня прямиком в процедурную. Но сейчас я не боялась этих воспоминаний. Напротив, приветствовала их! Ведь оказалось, что все последующие события, какими бы они ни были болезненными и унизительными, произошли к лучшему. Радость, вначале робкая, ошеломлённая, боящаяся спугнуть саму себя, постепенно выходила из-под контроля, становилась неуправляемой. И я уже с трудом оставалась неподвижной, вместо того чтобы запрыгать, затанцевать, запеть и, разбежавшись, плюхнуться плашмя в прудик, так, чтобы брызги веером взмыли в солнечный воздух, чтобы в них вспыхнули разноцветные радуги…
Но эта скамейка не иначе как была заколдована, на ней почему-то никак не получалось посидеть в одиночестве! Не успела я до конца осознать резкие перемены, вот-вот грядущие наступить в моей жизни, как услышала частый топот, и, обернувшись, увидела несущуюся ко мне Яринку. Рыжая коса стлалась по воздуху за её спиной, глаза зеленели на пол-лица.
Затормозив передо мной так, что пыль взлетела из-под ног, подруга упала рядом и попыталась отдышаться. А потом сказала короткое, но ёмкое слово из шести букв, которое я от неё раньше не слышала, зато неоднократно слышала в Маслятах, например, когда у нас загорелся сеновал.
– Что-то случилось? – осторожно спросила я, решив сначала выслушать подругу, а потом уже сообщить ей фантастические новости.
– Случилось! – нервно выкрикнула она. – Ещё как случилось! Этот козёл хочет забрать меня!
Я потрясла головой:
– Какой козёл? Куда забрать?
– Да отец же! Он собирается снова признать меня дочерью и забрать домой!
Две девочки, идущие под руку по дорожке, замедлили шаг и тревожно оглянулись на нас.
– Тише! – Я успокаивающе положила ладонь на Яринкину коленку. – Разве так можно? Он же от тебя отказался.
– Вчера отказался, сегодня передумал! – Яринкин голос дрожал от ярости, но громкость она поубавила. – Он же у нас мужчина, отец, а я – его собственность. Захотел – выкинул, захотел – подобрал!
Она ударила кулаком по скамейке.
– Подожди… да как так? А отказаться ты можешь?
– Нет. Я ему сразу сказала, что не хочу, а он ответил, что меня никто и не спрашивает, что ему осталось только уладить какие-то бумажные дела и тогда он за мной приедет.
Я помолчала, переваривая новость. Случись это часом раньше, не знаю, как бы мне удалось пережить этот очередной и сокрушительный удар. Однако теперь всё по-другому.
Но Яринка этого ещё не знала, она, ссутулив плечи, вцепилась руками в край скамейки и, чуть не плача, бормотала:
– Ненавижу, ненавижу… ну почему он просто не оставит меня в покое? Да я… если он приедет за мной, я просто возьму что-нибудь тяжёлое и разобью его тупую башку! Пусть лучше меня отправят в колонию, чем к нему… Что смешного?!
– Прости. – Я и правда улыбалась от предвкушения того, как сейчас удивлю и обрадую подругу. – Тебе не нужно ни в колонию, ни к отцу. Нас здесь скоро не будет.
Яринка уставилась на меня с такой надеждой во взгляде, что я, не желая её мучить, заговорила торопливо, путаясь в словах:
– Я только что была на свидание с Головой… тьфу, с Михаилом Юрьевичем! Он пришёл от Дэна. Он другой, понимаешь? Дэн рассказал им про нас, и Голо… в общем, он специально притворился одним из этих старых извращенцев, чтобы приглядывать за нами. —
Я торопливо перевела дух и торжественно закончила:
– И сегодня Михаил Юрьевич пришёл сказать, чтобы мы не делали глупостей, потому что о нас помнят и скоро заберут отсюда!
Яринка моргала. На её лице поочерёдно отражались самые разные чувства: удивление, радость, смятение, восторг. Она схватила меня за руку:
– Подожди… Ой! Это точно? А Дэн? Когда нас отсюда заберут? И как? Нет-нет, сразу не отвечай, расскажи всё по порядку!
Я кивнула и сосредоточилась, пытаясь оживить в памяти разговор с экс-женихом.
Вообще-то, разговором это назвать можно было разве что с натяжкой. Говорил в основном Михаил Юрьевич, а я лишь потрясённо кивала, иногда задавая вопросы. Разумеется, первое, о чём я спросила, – о Дэне. Где он и что с ним?
– О Денисе не беспокойся, – строго ответил Михаил Юрьевич. – Это наша забота. Скажу лишь, что он очень просил за тебя. Если честно, мы сомневались и уже почти решили оставить всё как есть, но он уговорил. Поэтому я здесь. Ты готова покинуть приют?
Я уже хотела со всем энтузиазмом подтвердить свою готовность, но вспомнила про Яринку и сникла:
