Читать книгу: «Вместе обрести сейчас», страница 5

Выкуси падла. Две недели и домой.

Когда в моем городе ветер

Когда в моем городе ветер – тоска бьет меня по рукам

Мерцающий в камне за этим, слепой и воинственный Храм

Во сне, что не видел иначе – не вижу теперь жития

Потухший и праведный факел тусклее, но стойко зиял!

Слепой и величий старец, танцующий грозно в огне

Покорно волнующий танец… Он молвит для всех на Земле,

Что в жизни не видящий братства, зачем созерцает порой,

Когда сотворив святотатство – хранитель теперь и герой.

Казненным и вечно усопшим – он слезами жжет черноту,

Воюющим и не утопшим – он песнь восхваляет одну,

Чтоб не было больше бессмертных, ничтожных и глупых имен

На крови замешанных бледных. Пленен и казнен палачом.

На камне, что в Храме Священном, покоится тело его,

Огнем и мечом разогрето, величие ложе его

Пришедших к нему за советом – не гонит, а дело гласит,

Бушующим в городе ветром – рушит стены и снова творит

Зачем нам гниющие стены, что в битвах сравнялись с землей

Для путников смелых и пленных, блуждающих мимо порой

Дозором свой град охраняет слепой и воинственный Храм

И факел все также зияет, тепло отдавая стенам и нам

И старец все так же не дремлет, взрывая страх и горечь обид

Бушующим в городе ветром возносит жизни и снова творит

Всё меняет свои очертанья простым взмахом жесткой руки

А Храм сохранит изваянье на дне пересохшей реки…

Дожидаться окончания летних каникул ради начала учебного года. Со мной такое впервые. Ольга с помощью своей тетради распахнула мне свою душу. Ольга, которую знала я, и та Ольга, чьи стихи не выходили из моей головы, казалось, не могли иметь между собой ничего общего. Перечитывая ее записи, мокрыми от слез глазами, у меня не оставалось и тени сомнения о правильности выбранного мною направления в медицине. – Господи, думала я, бедные девочки, какой ад пришлось пережить каждой из вас. Hӧlle auf Erden.²² В одночасье повзрослевшие дети. В то время пока ты капризничаешь, выбирая, где и как тебе лучше жить, твои сверстницы не мечтают ни о чем кроме как просто жить.

Глава 6

Лето достигло своей середины. В саду закраснела малина. Зелень воспрянула от умывших землю дождей, идущих который день. Я стала бояться дождя, как плохой приметы, как предвестника надвигающейся беды. Тетя зачастила гостить у коллеги-соседки, оставляя меня в одиночестве. Алла Николаевна звонила напомнить о приближающемся дне рождении дочери, приглашая меня на обед. Я обещала быть.

Ближе к вечеру по обыкновению я ходила на колонку за водой мимо темного заросшего водоема. Мужичок недвижимо сидел в резиновой лодке, удя рыбу. В период дождей самый лучший клев, хотя, откуда в этом болоте может водиться рыба. Накачав воды в бутылки (попутно качая мышцы рук), я свернула к водоему убедиться в том, что мужик на лодке – не муляж и не местная достопримечательность. С полными пятилитровыми бутылками в руках, я спускалась к воде маленькими шажочками, намочив ноги в мокрой от дождя траве. Тишина в воздухе такая, хоть ножом на куски нарезай. Поставив одну бутылку на землю, я сделала из большого и указательного пальцев кружок, сузив его и подогнав под свое зрение, объект был взят на прицел. Живой! Этот способ всегда приходит ко мне на выручку, забудь я взять с собой очки.

Из разросшегося по берегу камыша в воду с плеском как чертик из табакерки вывалилось тело, до жути испугав меня. Бросив бутылку я, не колеблясь, побежала на помощь, поскальзываясь на мокрой земле.

– Э-эй, женщина, – закричала я, зайдя в воду.

Ухватив лежащую ничком женщину за подмышки, я вытаскивала ее из воды. Тяжелая зараза! Мы завалились вместе с ней на землю, и я больно ушиблась копчиком. И только выбираясь из-под придавившего меня груза, я увидела, что это была не женщина, а прилично одетый обросший недельной щетиной молодой мужчина. Его черные густые ниже плеч собранные резинкой волосы ввели меня в заблуждение. Я вовремя подоспела, он не успел сильно нахлебаться воды, но еще пара секунд и было бы поздно. Правду говорят, что пьяных Бог бережет.

– Мужчина, вы меня слышите? – спрашивала я, склонившись над ним, хлестав его по щекам, приводя в чувства. Жить, что ли надоело?

– Отвали пацан, – зарычал он, прокашлявшись и оттолкнув меня в сторону так, что я вновь упала на землю.

– Эй, вы что делаете? Я вам тут жизнь спасаю, а вы меня толкаете, – сказала я с обидой в голосе.

– Я не просил себя спасать, – лежа на спине в мокрой траве и возводя к серому небу глаза, рыдая, говорил он.

Он не на шутку разозлил меня.

– Да что вам сделала эта жизнь, что вы так бездарно хотели с ней расстаться? – отчитывала я его.

– Я сказал, отвали, – он отвернулся набок и захрапел.

Я подползла к нему на коленях.

– Что у вас случилось, я могу вам помочь? – спрашивала я, слыша храп в ответ.

Мои совесть и воспитание не позволяли мне оставить человека в таком состоянии. Мало ли что ему пьяному еще в голову взбредет. Мужичок на резиновой лодке даже не пошевелился.

Темнота сгущалась.

– Мужчина, – дергая его за руку, говорила я. Где вы живете, какой номер вашего участка?

– Зеленый забор, – еле ворочая языком, сказал он.

Вывозившись по уши в грязи, я растолкала пьяное тело, заставив принять вертикальное положение. От вымокшей одежды у меня зуб на зуб не попадал, а ему хоть бы хны. Зеленый забор, и где его сейчас искать? Я вспомнила про большой дом с мезонином за высоким тёмно-зелёным забором из металлочерепицы в пяти домах вверх от нашего участка, не сродни нашим нарошечным домишкам. Я видела тот дом в свой первый приезд на дачу. Конечно, маловероятно, что он может жить в том доме, ну а вдруг. Облокотив на себя тяжелую тушу, я потащила его в обход нашего участка, чтобы не попасться тете на глаза.

– Пацан, слышь, пацан, закурить дай, а пацан, – бормотал он, заплетаясь ногами и языком.       Коротким путем я дотащила его на себе до дома. Ворота зеленого забора были открыты настежь.

– Э́то ваш дом? – спрашивала я, снимая его тяжелую руку со своей шеи.

– Зеленый забор, – отвечал он, склоняясь к земле.

Вырвавшись из моих рук, он упал на колени и пополз к крыльцу. Закрыв за ним ворота, я мчалась за оставленными у водоема бутылками с водой. На мое счастье тетя еще не вернулась из гостей. Пулей умывшись в бане ледяной водой и переодевшись в сухую одежду я посмотрелась в зеркало висевшее в предбаннике. На моем левом ухе недоставало золотой сережки. – Посеяла. Сняв вторую сережку, я убрала ее в карман. Добежав до домика, я села в кресло отдышаться от марш броска.

– Тетя? Вы уже вернулись? Как сходили?

– Хорошо сходила, – сказала тетя, положив на стол сверток со свежей рыбой.

– Откуда рыба?

– У дороги за участком Тамары Александровны продают. Карпики свежие.

– Здорово. Я не услышала, как вы вошли, – сказала я, не услышав привычного скрипа калитки.

– Калитка открыта была. Ты чего взъерошенная вся?

– Я?

– Ты. Мне мама твоя звонила сейчас, говорит, ты на звонки не отвечаешь весь вечер.

– Телефон наверху остался, а я в саду на качели читала, – выкрутилась я. Два пропущенных от мамы, четыре от Чингиза.

По крыше всю ночь стучал дождь. Промочив ноги, я сидела в своей комнате, закутавшись с головой в одеяло, трясясь от холода. Я сидела и покусывала нижнюю губу, переживая о том мужчине. Лишь бы глупостей не натворил. А что, если он один в доме, и ему никто не поможет? Ничего, пусть проспится, нашел пацана, тоже мне, – сказала я вслух, сменив милость на гнев.

Утром меня разбудил все тот же стук по крыше. Походу надорвалась, подумала я, ощущая ноющую боль в спине и руках. Вдобавок ко всему еще и сережку потеряла, а это подарок брата на совершеннолетие.

– Девочка, ты уже проснулась? – нежным голосом спрашивала тетя. Спускайся, умывайся и будем завтракать.

– Guten Morgen, tante, – сказала я, высунув ноги на лестницу, постепенно показавшись полностью. На сковороде шкворчала яичница.

– Guten Morgen, Madchen, как спалось? Ты кашляла ночью.

– Да, холодно было, не обращайте внимания, – шмыгнув носом, сказала я.

На подоконнике, настаиваясь, бурлили две банки кваса для окрошки.

– Чем планируешь сегодня заняться? – спрашивала тетя, наливая чай.

– Читать буду, осваивать материал. Видали, сколько учебников привезла с собой.

– Тебе не скучно здесь?

– Что вы.

– Хочешь, вместе пойдем в гости к Тамаре Александровне, она тебя приглашала. Она женщина интересная, пасьянсы раскладывает.

– Спасибо тетя, я не хочу никуда идти.

– Девочка, а тогда ты не будешь против, если я Тамару Александровну приглашу к нам?

– Делайте что пожелаете, тетя, – сказала я, мысленно находясь у водоема.

Целый день напропалую сеялся противный мелкий дождь. Перво-наперво мне нужно было отыскать сережку. Прибежав после завтрака на водоем, я вскинула голову кверху, смотря на кроны берез.

– Что березы расшумелись? – сказала я, поставив руки на бок. Помогли бы лучше серьгу найти. Безрезультатно вдоль и поперек облазив берег, я, поникнув, побрела домой, кленовой палкой избивая подросшую от дождей траву.

Тетя Эмма редко поднималась ко мне на этаж, поэтому была уверена, что я занимаюсь. А я провалялась весь день, слушая любимую ольгину музыку. Вздрогнув от пронизывающего скрипа калитки, я подскочила к окну. К нам во двор зашла крупная немолодая черноволосая с седой прядью женщина, промокшая от дождя до нитки. Тетя открыла ей дверь. Я высунула голову в дырку в полу, посмотреть на гостью.

– Добрый вечер девочки, – сказала женщина. А вот и я.

– Здравствуйте, – сказала я, тут же спрятавшись, чтобы не мешать их общению. К нам пришла та самая коллега-соседка Тамара Александровна.

Что день, что вечер, не понять, все однотонное. Я спустилась вниз за водичкой. Они перетащили стол с кухни в другую комнату, чтобы разговорами и горящим в комнате светом не мешать мне.

– А, девочка, присоединяйся к нам, – сказала тетя, держа в руках игральные карты. На столе стояла початая сливовая наливка принесенная соседкой.

– Еще раз добрый вечер, Александра, – сказала соседка, проницательно смотря мне в глаза, сидя в тетином летнем халатике.

– Добрый, – сказала я, убрав руки в карманы. Во что играете?

– В тыщу.²³ Распишем на троих?

– Я не умею. Просто посижу с вами.

– Ну, посиди, посмотри, как старушки рубятся, – сказала соседка, засмеявшись своим грубоватым голосом.

Я, зевая, принесла табурет с кухни и подсела к ним за столик. Ветер за окном давал концерт. Моя стихия.

– Наливочки? – предложила мне соседка.

– Не спаивай мне ребенка, – сказала тетя.

– Так до бесконечности можно играть, – кинув на стол карты, сказала соседка.

– Да, жаль, что ты не умеешь, – сказала тетя, обращаясь ко мне. За столом собрались два маститых игрока.

– Ну что, теперь погадаем? – сказала соседка, потирая ладони.

– Я пас, без меня, – сказала я, вставая из-за стола.

– Все девочки любят гадать, не обманывайте себя Саша, – сказала Тамара Александровна, перетасовывая колоду.

– Ладно, давайте, – сказала я, с серьезным лицом вернувшись за стол, подключив весь свой скептицизм.

– Левой рукой от себя, – сказала она.

Я сдвинула колоду, смотря ей в глаза. Она начала тасовать карты и раскладывать комбинации.

– Не закрывайся, руки на стол положи, – буркнула она.

Я повиновалась.

– Агрессии много в тебе излишней. Судьба непростая, – начала она, вытаскивая по одной карте. Зеркальная судьба. Скоро все на свои места встанет, все проясниться.

– Чего вы все вокруг да около ходите, общими фразами сыплете, – ухмылялась я, переглядываясь с тетей взглядами. Расскажите лучше о суженом, кто он будет?

– От тебя зависит, кто он будет. Сестра твоя умерла, за большой грех бабки своей расплатившись. Кара Божья постигла ее, – говорила она, вытащив из колоды еще одну карту.

– Вы че несете? – вспылила я.

– Через тебя исправление пойдет, – продолжала она. Ты конструктор всей ситуации.

– Так, девочки, пора закругляться, – хлопнув руками по столу, сказала я, встав с места.

– Зря вы так, Саша.

– Как так? Чего вы мне тут чешете про грехи чьи-то, сестру какую-то выдумали, у меня сестер отродясь не было.

– Карты врать не умеют, – спокойно отвечала она.

– Вы только что этими картами играли, а теперь гадаете на них же, да еще и подвыпивши, – сказала я, щелкнув себя пальцами по шее.

– Девочка, не груби гостье, – одернула меня тетя.

– Ничего Эмма, все правильно. Я пойду, проводи меня, – сказала Тамара Александровна. А вам Саша, удачи и терпения.

– Спасибо, и вам всего, – сказала я, возмущаясь, поднимаясь по лестнице.

***

Погода устаканилась. Утром, как ни в чем не бывало, взошло солнце. На рябине под окном раздавалось щебетание птиц, мешая мне спать. Тетя соглашалась со мной в том, что ее подругу вчера занесло не в ту степь. Получив от тети задание, собрать ягоды жимолости на варенье, мне предстояло сначала прогуляться до местного ларька за металлическими крышками на банки для закруток. Единственный продовольственный объект во всем поселке находился по соседству с единственной на весь поселок колонкой, соответственно рядом с домом председателя садового товарищества. Купив упаковку крышек для тети и сливочное мороженное в стаканчике для себя, чтобы облегчить боль в горле, я пошла домой мимо водоема. Даже не спрашивайте меня, что делал мужичок на резиновой лодке. Казалось, в этом ларьке отоваривались только мы с председателем. Хоть бы одна живая душа на встречу попалась. Некогда дачникам по магазинам расхаживать, работать надо. Это нам курортникам, – не успела я закончить мысль, как кусты у болота зашевелились. Там явно кто-то прятался. Я ускорила шаг, случись что, мужичок на лодке мне точно не помощник. Проверено. Широкими шагами, измеряя расстояние от водоема до дома, безостановочно оборачиваясь, я дошла до калитки. Чего бояться, думала я, день на дворе, однако эта мадам Ленорман²⁴ заронила во мне своими гаданиями некоторый страх и тревогу.

Вечером того же дня по заведенному порядку с пустыми баклажками в руках я отправлялась за водой. Солнце за день хорошо просушило землю. Кое-где оставались неглубокие лужицы. Качая воду, я озиралась по сторонам. Отойдя от колонки, председатель, выглядывая из окна, кивнул мне головой в знак приветствия. Я кивнула ему в ответ. На углу водоема за поворотом рос высокий в три, а то и в четыре обхвата тополь. Заливисто квакали лягушки. Я шла и напевала засевшие в моей голове строчки из предпоследнего стихотворения Ольги: прорублю я окно в стене, чтобы встретить рассвет весны… Эти слова четко ложились на мою музыку. Я шла и представляла, как доберусь до гитары и сыграю песню.

– Здравствуйте милая девушка, – послышался низкий мужской голос.

Я обернулась. Прислонившись к тополю, крутя зубами стебелек бухарника, стоял высокий, широкоплечий, как сказала бы Анька «диковатой внешности» мужчина. Вот это да, подумала я, оглядывая его, и как у меня получилось такого детину на себе из воды выловить? Он выплюнул стебелек и подошел ко мне.

– Позвольте, я помогу вам, – сказал он сдержанным тоном, чуть робея. Негоже девушке тяжести носить.

– Вы меня напугали, – говорила я, стоя на месте.

– Не бойтесь меня, милая девушка, – заторопившись, говорил он. Это же я, вы узнали меня?

– Ах, это вы. А я думала водяной.

– Ёрничаете, девушка.

– Девушка, уже неплохо, – сказала я, поставив на землю полные бутылки, продолжив идти дальше.

– Прошу у вас прощения за свое поведение и обидные слова, – говорил он, догоняя меня. В моем состоянии трудно было что-либо разобрать.

– Намекаете на мои короткие волосы? Не извиняйтесь, я тоже не за того вас приняла.

– Это как?

– Со спины разобрать было трудно. Мы оба засмеялись.

– Я искал вас, чтобы спасибо сказать. Вы смелая девушка. Вы спасли мне жизнь, – говорил он, не видя моей улыбки до ушей. Вы покорили меня своим отважным поступком.

– Да бросьте, любой другой окажись на моем месте, поступил бы точно также.

– Можете мне поверить, не любой.

– Все, протрезвели? – сказала я, повернувшись и невзначай посмотрев в его большие карие глаза загнанного зверя. Он смотрел на меня добрым отеческим взглядом. Теперь неловко сделалось мне.

– Вы не знаете, кто этот мужичок на лодке, что сидит в ней как приклеенный, – спросила я, смеясь и показывая рукой в сторону водоема.

– Это Антоныч. Он глухонемой. Видели, на въезде женщина рыбой торгует? Это его сестра.

Мне было неловко вдвойне.

– Разве в этом болоте водится рыба?

– Конечно. В этот котлован вода из Иртыша качается.

Неудобно было спрашивать о причинах его недавнего поступка, момент неподходящий, поэтому оставшийся путь до участка мы шли в тишине. Он шел позади меня, неся бутылки. Я спиной ощущала его энергетику, чувствуя себя защищенной.

– Все, пришли, – сказала я. Возвращайте бутылки.

Он без слов поставил бутылки на землю, густая высокая трава тут же спрятала их.

– Спасибо вам еще раз, – начал он серьезно, если бы не вы…

– Ну а если бы не вы, – сказала я, улыбаясь, то я не потеряла бы дорогую для меня вещь.

Он также молча полез правой рукой в карман своих черных джинсовых шортов, достав из него серьгу и на открытой широкой ладони протянув мне.

– Откуда она у вас? – спросила я радостно.

– Извините за подробности, проснулся утром после, в общем, вы поняли, разжал кулак, а в нем вот это. Возьмите пропажу.

Синими от ягод жимолости пальцами я дотронулась его ладони. Он дождался, пока я заберу серьгу, затем протянул ко мне ладонь и представился:

– Михаил.

– Са.. , Александра, – сказала я, взяв его горячую ладонь в свою.

– Девочка, это ты? – увидев меня в обществе незнакомца, спросила тетя, подходя к калитке.

– Это тетя, все, мне пора, – схватив бутылки, сказала я. До встречи.

– До свидания, милая девушка, – сказал он, – закрываясь рукой от закатного солнца.

– Кстати, зря побрились, вам борода к лицу, – сказала я, шмыгнув в калитку.

Он ушел по тропинке вверх навстречу покатившемуся за лес солнцу.

Глава 7

Я ждала вечера следующего дня, чтобы вновь пойти за водой, лелея надежду на случайную встречу, пока не понимая зачем. Задумчиво помешивая ложечкой чай, я неотрывно смотрела в точку на картине Крамского. Загадочная русская душа. Кто он, этот молодой человек, что четыре дня тому назад жаждал распрощаться с жизнью. Уверенность, что мы встретимся снова, выдавали мои глаза, которые были замечены настороженной тетей Эммой.

– Девочка, пей чай, остынет, – обеспокоенно сказала тетя, намазывая маслом ломтик пористого батона.

– Да, тетя.

– До чего варенье вкусное получилось, – выводя меня на разговор, говорила она.

– Да, тетя, вкусное, – в раздумьях, отвечала я.

– А что, скажи мне, нужно было от тебя тому бродяге? Он приставал к тебе? Или может денег просил? – протянув мне бутерброд, спросила тетя.

– Что, каких денег?

– На опохмелиться, – гордо заявила тетя, вернув меня своими умозаключениями в реальный мир.

– Этот как вы выразились бродяга, попал в тяжелую жизненную ситуацию (наверное, подумала я). И никакой он не бродяга, а весьма интеллигентный молодой человек, – защищая Михаила, сказала я.

– Мы с Тамарой Александровной на днях, видели твоего интеллигента на пару с бутылкой, и что-то мне подсказывает, что, по тому, как он еле на ногах держался, в бутылке у него была не питьевая вода. Вот я и спрашиваю, что он хотел от моей девочки.

– Прошу вас, не надо стереотипов. Если мужчина несет в руках бутылку, это не означает, что он пьяница или забулдыга какой.

– Все равно, девочка, будь осторожна.

– Тетя, вы все преувеличиваете.

До вечера надо было как-то скоротать время. Объевшись клубники, я угнездилась на садовой качели под высокой яблоней в компании учебника по фармакологии. Каждую минуту я отрывалась от чтения глядя через забор. Тетины предостережения на счет Михаила не пугали меня. Мне он не показался забулдыгой и уж тем более самоубийцей. Меня больше волновало то неведомое внутреннее ощущение, вызванное от общения с ним, когда окна и двери в твоей комнате с сифонящим сквозняком внезапно закрыли и теперь тебе нечем дышать, а ты не можешь понять, как открыть окно.

– Девочка, – строго позвала меня тетя, показывая в воздухе указательным пальцем круговое движение, чтобы я перевернула книгу. Я не заметила, как читала книгу, перевернутую вверх ногами. Да что со мной такое происходит, – захлопнув книгу и встав с качели, подумала я.

– Девочка, – крикнула мне тетя, ты розы сейчас зальешь. Бросив в размытую клумбу шланг, я спешно перекрыла воду.

– Простите. Я все исправлю, – виновато сказала я. Тетя, покрутив головой, зашла в дом.

Время похода за водой настало. Надев свой лучший из имеющейся дачной одежды темно синий в мелкий белый горох сарафан, я окрыленная открыла калитку.

– Девочка, – окликнула меня тетя, ты куда собралась?

– Как куда? За водой.

– В доме воды предостаточно. Отдохни, не ходи сегодня.

– Тогда вместо двух бутылок наберу одну.

– Смотри, мимо колонки не пройди, – улыбнувшись, сказала она. Я улыбнулась ей в ответ.

Выйдя за ворота, я вприпрыжку поскакала по тропинке, размахивая пустой баклажкой в разные стороны, крапивой царапая оголенные ноги. В наушниках играла «эдж оф илюжн» Джона Сермана.²⁵ Аллея расширялась, и я в предчувствии сбавила темп. У водоема пусто. Никого. Выглядело глупо с моей стороны надеяться, вновь с ним увидеться. Как же это неприятно выпадывать из гнезда, свитого из собственных иллюзий. Может я пришла слишком поздно, а может наоборот рано? – думала я, одной рукой накачивая воду, другой отбиваясь от комаров. Зато теперь мне известно имя рыбака Антоныча, олицетворения российского менталитета; вокруг страсти кипят, а он все сидит в своей лодке и устремленно следит за поплавком.

Обогнув поворот, я приближалась к тому самому тополю, сбавляя шаг.

–Здравствуйте, милая девушка, – от знакомого голоса, внутри вспыхнул пожар.

– Вы меня напугали, – сказала я, обернувшись и запустив в волосы пятерню. Этот жест появился у меня с приобретением на голове коротких волос.

– Что же вы Саша, так поздно гуляете? – спросил он, подойдя ко мне и забрав из моих рук бутылку с водой.

– Кого мне бояться в этой глухомани? Председателя, Антоныча? А может мне стоит бояться вас?

– Да, Саша, вы бесстрашная девушка, заключил он. Торопитесь? – внушительно спокойным голосом спросил он.

– Почему же, нет, не тороплюсь – сказала я, а у самой от «укусов» крапивы зудели голяшки, и глаза слезами наливались.

– Угощайтесь.

– Что это?

– Шоколад, печаль лечить.

Он ждал меня каждый вечер на привычном месте у тополя, помогая нести наполненные бутылки заодно провожая до дома. Мы безмолвно прогуливались под деревьями в свете угасающего дня, не решаясь что-либо спрашивать друг у друга. А если и обращались друг к другу, то строго на «вы». Мы разговаривали взглядами. Искалеченная проксемика. Он перестал бриться, приняв во внимание мое замечание. Мне было приятно.

– Поражаюсь, как такая хрупкая девушка как вы, умудрились вытащить из воды такого не хрупкого меня, – однажды заметил Михаил.

– Родная река помогла. Я ведь на Иртыше выросла. Поэтому приручить воду было несложно, – рассуждала я.

– Выходит, что и я на Иртыше вырос.

– Да, но с одной поправкой. Я росла в другой стране.

Тетя Эмма была крайне недовольна моим общением с Михаилом. Из ее уст больше не звучало ласкового словосочетания «моя девочка». Ей казалось, что я отдаляюсь от нее. Взрослые всегда сердятся, если дети идут наперекор их желаниям, не беря в расчет их личные мнения и чувства. Я разрывалась между тетей и новым другом. Она с трудом верила в его порядочность и безобидные намерения.

– Александра, ты помнишь, что тебе завтра надо ехать в город? – спросила тетя под вечер.

– Ой! – схватившись за обе щеки, сказала я.

– Эх ты. Гостинцы приготовила?

– Забыла совсем, сейчас соберу, – сказала я, забыв о данном Мише обещании быть вечером у тополя.

***

Я встала пораньше. В домике промежутками раздавался тихий храп. Тетя еще спала. Аккуратно подкрадываясь по скрипучему полу мимо тетиной комнаты, чтобы ее не разбудить, я вышла во двор. Деревья в прозрачном воздухе стояли сонные. Взяв в коробке с инструментами секатор, я пошла в наш розарий, нарезать белых роз для моей подруги, в ее первый безучастный день рождения. Запаковав колючие стебли роз в газету, оставив для тети написанную записку на кухонном столе с текстом: «Уехала в город, не теряйте, люблю вас. Ваша девочка», я, приподнимая кверху калитку, во избежание скрипа, вышла за ограду.

На старте последний летний месяц, как подведение итогов. С полными котелками гостинцев собранными для Аллы Николаевны из сада, я стояла на автобусной остановке, ожидая дачного автобуса. День обещал быть жарким. Безлюдно. Бродячий пес зонарно серой окраски перебежал вслед за мной через дорогу, виляя хвостом. Даже собаки смотрят по сторонам, прежде чем дорогу перейти. И кто из нас венец творения?

– Что дружочек, проводить меня пришел? – почесав пса за ухом, сказала я. Нечем мне тебя угостить.

По трассе со свистом в город пролетело авто. В пятистах метрах от остановки установлена памятная стела с годом основания города Омска.

До черты рукой подать, – думала я. Совершить побег и все закончить. Нет, не хочу, теперь здесь моя жизнь. Здесь новая я. От прежней Саши не осталось и следа. Автобус долго не шел. Я залезла в проезжающую мою остановку без опознавательных знаков маршрутку.

– До города идете?

Водитель в белой замызганной фуражке кивнул головой. Маршрутка подпрыгивала на кочках, как мячик попрыгунчик, развеивая по салону дурманящий букет ароматов от спелых ягод и цветов, перебивая стойкий запах бензина.

Цветной картридж в принтере закончился. Увы. Парадоксальная способность у этого города, в яркий ясный пышущий летом день, сохранять грязное и серое одеяние. Беспрерывный бег и спешка. Будни. Время, проведенное на природе, вне стен города, можно сравнить с тягучей жевательной резинкой. Оно тянется медленно и бесконечно. На природе все по-другому, там ты управляешь временем, а не время управляет тобой. Встраиваясь после долгого отсутствия в городской ритм и сутолоку на улицах, где потоки машин, светофоры и пешеходные переходы, натурально ощущаешь себя пришельцем.

– Санечка, приехала! – обнимая меня на пороге, не дав поставить котелки на пол, говорила Алла Николаевна.

– Здравствуйте! Я не рано к вам заявилась? – снимая рюкзак, спросила я.

– Румянец здоровый появился, – говорила она, ущипнув меня за щечку. Природа пошла тебе на пользу. Я со вчерашнего дня в отпуске.

– А это вам, гостинцы от нас с тетей. Дары сада, – говорила я, компактно размещая котелки с малиной, крыжовником и клубникой в тесном коридоре.

– Куда мне одной столько, Санечка. Спасибо.

– А это Оле, – передавая ей цветы, сказала я.

– Белые. Поставим в ее комнату? Идем.

Мы вошли в комнату Ольги. На столе стоял ее портрет в рамке формата А4, с напечатанной мною фотографией из предоставленного Аллой Николаевной семейного фотоархива. Длинноволосая огненно-рыжая девчонка с игривыми серо-зелеными глазами, с блестящей серьгой на левой брови.

– Могли бы на могилу сегодня съездить, ты ведь не была еще, – говорила она, расправляя стоявшие в вазе лепестки роз. Вот только нельзя к ушедшим приходить в день их рождения. Двадцать лет исполнилось бы моей доченьке. Спасибо тебе Санечка и брату твоему за помощь и деньги на памятник.

– Съездим как-нибудь вместе, – говорила я, смотря в Ольгины глаза на портрете.

– Все вместе? – переспросила она.

– Мы с вами. Вы и я.

– Да, конечно. Спасибо за то, что приехала сегодня. Останешься с ночевкой? – спросила Алла Николаевна.

– У меня автобус на семнадцать часов.

– Куда тебе спешить? Оставайся, – уговаривала она.

– Не могу тетю одну на даче бросить, она волноваться будет, – сказала я, не подумав. Алла Николаевна опустила глаза вниз.

Я пекла блины под рассказы о курьезных случаях из ольгиного детства. Смех сквозь слезы. О найденной внутри учебников тетради с заметками я рассказывать не стала. Отобедав, мы переместились в зал. Алла Николаевна намыла малины, достала из секретера связку из семи тяжеловесных советских фотоальбомов и подсела ко мне за стол, покрытый белой хлопковой скатертью.

– Это я Олечку в ванночке купаю, – сказала она, первым открыв красный альбом. Дедушка снимал, на наш четвертый ФЭД; а это мы на каруселях в парке водников, – говорила она, поглаживая фотографии; Олечка в бабушкином медицинском халате и колпаке. В доктора играет.

– Забавная девчушка, – говорила я умиляясь.

– Вот Олечка с букетом астр на линейке в первом классе. Будто вчера было. Здесь ребятишки дворовые, друзья, – перелистывая страницы, говорила она. О, а это мои студенческие годы пошли, но мы их ворошить не будем.

– Отчего же, мне очень интересно взглянуть, – из вежливости сказала я.

– Правда?

– Правда. Я люблю старые фотографии. Любые; свои, чужие. Люблю разглядывать застывшие мгновения.

– Ну, тогда поехали, – сказала она, открывая альбом.

– И у меня такое есть, – восторженно сказала я, увидев фото молодой Аллы Николаевны около омского трамплина²⁶.