Читать книгу: «Генрих VIII. Жизнь королевского двора», страница 2

2
«Триумфальная коронация»

Первым долгом короля была женитьба ради политических выгод, а также для обретения сына и наследника. Генрих решил взять в жены вдову своего брата Екатерину Арагонскую, с которой был помолвлен еще в 1503 году. Екатерина, шестью годами старше его, была дочерью Фердинанда Арагонского и Изабеллы Кастильской, суверенов объединенной Испании; тем не менее в период вдовства Генрих VII держал ее в черном теле и не позволял принцу Генриху жениться на ней. Для этого имелись две причины. Первая: смерть королевы Изабеллы в 1504 году превратила Екатерину из наследницы объединенной Испании в принцессу одного лишь Арагона, и Генрих понял, что можно подыскать сыну и другой, более выгодный брачный союз. Вторая, более важная: хотя папа дал разрешение на брак Екатерины с принцем Генрихом, каноническое право запрещало женитьбу на вдове брата. Екатерина поклялась, что ее брак с принцем Артуром не был доведен до консумации, то есть окончательного завершения. Тем не менее Генрих VII не удовлетворился этим и испытывал сомнения в законности такого союза. Однако принц Генрих решил проигнорировать отцовские сомнения.

Как и Генрих, Екатерина получила классическое образование, имея наставников-гуманистов, среди которых был Пётр Мартир. Кроме того, она ознакомилась с трудами древнеримских авторов, работами святого Августина и святого Иеронима. Эразм называл ее «редкостной и прекрасной защитницей» гуманистического учения, сообщая, что она «любила хорошую литературу, которую успешно изучала с детства». Впоследствии Генрих VIII часто читал вместе с нею и позволял ей невозбранно пользоваться своими библиотеками. Особенно хорошо Екатерина изучила Писание. Эразм говорил королю: «Ваша супруга проводит за чтением священной книги то время, которое другие принцессы тратят на карты и кости». Ее молитвенник, датированный 1527 годом, до сих пор можно видеть в часовне замка Лидс в Кенте.

Екатерина превосходно знала латынь – ее письма к принцу Артуру считали достойными пера самого Цицерона, – бегло говорила на французском и без труда овладела английским, хотя у нее навсегда сохранился испанский акцент, судя по тому, как она записывала, видимо по слуху, имена собственные: Хэмптон-корт становился у нее «Антонкуртом», а Гринвич – «Гранушем».

Эразм считал Екатерину «необычайно образованной для женщины»¹. Она была очень умна и прекрасно подходила Генриху по уровню интеллекта. Более того, Эразм полагал, что Екатерина образованнее самого Генриха, а потому очень расстроился, когда в 1516 году она не одобрила его греческий Новый Завет, переведенный с латинской Вульгаты святого Иеронима³.

«Зачем Эразм исправляет Иеронима? Он что, мудрее его?» – вопрошала Екатерина². Гораздо большее впечатление на нее произвела книга Эразма «Институт брака» (1526), которую она заказала. «Ее величество королева справедливо придает этому сочинению огромную важность», – отмечал Томас Мор.

Екатерина, невысокая и полноватая, имела величественную осанку и держалась с достоинством. В отличие от большинства испанцев, она была обладательницей светлой кожи, «очень красивого цвета лица»³, серых глаз и рыжих волос «большой длины, весьма приятных для лицезрения»⁴. Согласно сохранившимся описаниям, в юности Екатерина слыла «прекраснейшим в мире созданием»⁵ с «прелестным и очень здоровым цветом лица»⁶. Скромная круглолицая девушка на портрете работы Михеля Зиттова, который датирован 1505 годом и ныне хранится в Художественно-историческом музее в Вене, – почти наверняка Екатерина: на ее шейном украшении видны многократно повторяющиеся инициалы «К» и гранат – эмблема Екатерины.

Невзгоды, пережитые в молодости, научили Екатерину терпению и сдержанности. Генрих VIII отзывался о ней как о «женщине замечательной кротости, смирения и благожелательности»⁷, а фламандский посол считал ее «дамой живого, доброго и мягкого нрава»⁸. Даже в нелегкие минуты у нее «всегда играла улыбка на лице»⁹. Более спокойная и серьезная, чем Генрих, Екатерина обладала твердыми моральными убеждениями, будучи «настолько религиозной и набожной, насколько можно выразить словами»¹⁰, и в то же время упрямой и бескомпромиссной. Под внешней покорностью и мягкостью скрывались решительная воля и непоколебимая стойкость. Благодаря своей честности, доброте и проницательности Екатерина завязала со многими людьми крепкую дружбу и могла рассчитывать на их верность. По словам Эразма, она была «блестящей представительницей своего пола».

Глубокое благочестие Екатерины было вполне традиционным, что, вероятно, значительно повлияло на религиозную жизнь двора в первой половине правления Генриха. Она часами молилась, стоя на коленях без подушки¹¹ в своей часовне перед испанским распятием и двумя статуями: святой Екатерины с колесом и святой Маргариты с короной и крестом¹². Королева ежедневно изучала Часослов Пресвятой Девы, а после обеда читала вслух своим дамам благочестивые произведения. Она вставала в полночь на утреню, с рассветом вновь поднималась на раннюю мессу, постилась каждую пятницу и субботу, накануне дней поминовения святых и во время Великого поста. Луис Карос, посол короля Фердинанда, находившийся в Англии в первые годы правления Генриха, утверждал, что это голодание привело к нерегулярности менструаций¹³ и в результате сказалось на акушерском анамнезе Екатерины.

Королева каждую неделю исповедовалась в грехах и причащалась по воскресеньям, несколько раз совершала паломничества к святилищам Богоматери Уолсингемской, Богоматери Кавершемской и другим¹⁴. Особое почтение Екатерина испытывала к францисканцам. В поздние годы она носила под королевскими одеяниями сшитую из грубой саржи рясу францисканских терциариев⁴¹⁵. Но во время восшествия Генриха на престол Екатерина была молодой женщиной, которая радовалась внезапной перемене своей судьбы и счастливо предвкушала будущее.

В июне 1509 года юный король привез Екатерину во дворец Гринвич, где они должны были пожениться. Гринвич играл немалую роль в жизни английских королей начиная с XI века, но дворец на берегу Темзы, в пяти милях вниз по реке от Лондона, был построен лишь после 1433 года. Его воздвиг Хамфри, герцог Глостер, брат Генриха V, давший ему имя Белла-корт; он же возвел башню в Гринвичском парке, на месте нынешней Королевской обсерватории. После 1447 года Белла-корт был перестроен и роскошно отделан для супруги Генриха VI, королевы Маргариты Анжуйской, которая переименовала его в Пласентию («Удовольствие») и заселила дворцовый парк оленями.

Между 1498 и 1504 годом¹⁶ по желанию Генриха VII – вероятно, вдохновленного рассказами о дворцах герцогов Бургундских в Принсенхофе и Генте – Пласентию перестроили, расположив части нового здания вокруг трех больших внутренних дворов¹⁷, а выходящий на реку фасад с эркерами облицевали красным кирпичом в бургундском стиле¹⁸; название дворца еще раз изменилось – на Гринвич. Впоследствии он стал одной из главных и наиболее роскошных резиденций династии Тюдоров, где произошло немало важных исторических событий. Раскопки показали, что дворец стоял там, где сейчас находится Королевский военно-морской колледж, а покои короля выходили на реку. Вокруг раскинулись прекрасные сады с фонтанами, лужайками, цветниками и фруктовыми деревьями¹⁹.

Гринвичский дворец был новаторским для своего времени: ров вокруг него отсутствовал, и, хотя помещения располагались одно над другим в пятиэтажном донжоне, как обычно делали в замках, никаких укреплений рядом не было. Как и бургундские дворцы, он предназначался прежде всего для проживания, впоследствии по его образцу возвели многие величественные здания раннетюдоровского периода²⁰.

Донжон стоял между часовней в восточном конце дворца и кухней в его западной части. Сохранились некоторые виды дворца снаружи, в частности зарисовки, выполненные Антоном ван ден Вингерде в 1550-х годах, но о том, как выглядели бы интерьеры, мы знаем очень мало. Комплекс включал в себя главный холл с кровлей, которая лежала на выкрашенных желтой охрой балках, большую палату и ряд служебных помещений²¹. В кабинете Генриха, выходившем окнами на Темзу, имелись фрески со сценами из жизни святого Иоанна²².

Генрих VIII любил Гринвич, где он родился, и в первой половине правления проводил больше времени, чем в любом другом дворце. Там он охотился, верхом или с соколами, в парке площадью в две сотни акров или наблюдал за строительством кораблей в доках, которые в 1513 году устроил по соседству, в Вулвиче и Дептфорде. До Лондона было легко добраться водным путем. Король не скупясь тратился на улучшение своих дворцов, и в 1530-х годах антиквар Джон Леланд писал:

 
Гляди, как блещет глянцем счастья уголок,
Звезде подобно, осиял бы он небес чертог.
Какие крашеные крыши! Окна – глаз отрада!
А башенки – звездам и ревность, и досада!²³
 

В 1478 году Эдуард IV основал в Гринвиче общину францисканцев-обсервантов, особенно строго соблюдавших правила ордена. Позже Генрих VII выстроил похожую обитель рядом со своим дворцом Ричмонд. Генрих VIII, как и Екатерина Арагонская, глубоко чтил обсервантов «за их строгую приверженность бедности, искренность, милосердие и ревностное служение»²⁴. В первую половину его правления орден получал немалые выгоды от королевского покровительства; несколько домашних священников короля и королевы были его членами, а церковь францисканцев в Гринвиче, построенная после 1482 года и соединявшаяся галереей с королевскими покоями²⁵, служила любимым местом молитвы для Екатерины, желавшей найти там место последнего упокоения.

Именно в Гринвиче, в кабинете королевы, Генрих и Екатерина поженились 11 июня 1509 года. Церемонию провел Уильям Уорхэм, архиепископ Кентерберийский. Публичных торжеств не последовало, и традиционный обряд укладывания жениха и невесты в постель, видимо, тоже не состоялся. В 1501 году, когда Екатерина выходила замуж за принца Артура, следовали церемониалу, разработанному Маргарет Бофорт: кровать застелили и окропили святой водой, затем дамы увели невесту со свадебного пира, раздели, накрыли вуалью и «почтительно» уложили в постель. Юного супруга «в сорочке и накинутой поверх нее мантии»²⁶, в сопровождении его джентльменов⁵ и веселых придворных, под звуки шомов⁶, виол и тамбуринов привели в спальню. Музыка стихла, епископы благословили ложе, помолились о том, чтобы брак был плодоносным, и только после этого молодых оставили наедине, снабдив вином и пряностями для подкрепления сил²⁷. Это единственный письменно зафиксированный случай, когда в XVI столетии английскую королевскую чету публично уложили в брачную постель.

Королева-консорт была обязана обеспечить трон наследниками, заниматься благотворительностью, во всем содействовать супругу и оказывать цивилизующее влияние на его двор. По идее, она не должна была играть никакой роли в политике, хотя большинство жен Генриха VIII делали это, – правда, зачастую их участие в политической жизни сводилось к обеспечению протекции своим родным и сторонникам.

До 1514 года Екатерина являлась неофициальным послом короля Фердинанда, и Генрих уважительно относился к ее суждениям о политике, но затем отец Екатерины обманул его, и король никогда уже не ценил мнение супруги так высоко, как прежде. Ее влияние сильнее всего сказывалось в домашней жизни: она надзирала за королевским хозяйством, распоряжалась своими владениями, возглавляла советы, которые состояли из главных чинов ее двора, и уделяла время благотворительности, чем завоевала любовь простых англичан. Верная своему девизу «Покорная и преданная», Екатерина не пренебрегала и шитьем рубашек для мужа.

Эмблемы Екатерины – гранат Гранады и пучок стрел Арагона – вскоре появились во всех королевских дворцах, в сочетании с розами, коронами и порт-кулисами⁷ Тюдоров. Королеве полагалось одеваться в соответствии со статусом, и Екатерина всегда появлялась на людях в роскошных нарядах, часто с распущенными волосами (что было позволено только незамужним девицам и королевам) или в венецианской шапочке⁸. Именно Екатерина ввела в Англии моду на испанские фартингейлы – нижние юбки из льняного полотна или холстины, натянутые на каркас в форме колокола из обручей, диаметр которых увеличивался от талии к подолу; материалом для них служили тростник, китовый ус или сталь. Фартингейлы носили под платьем или киртлом⁹, и они оставались в обиходе примерно до 1520 года.

Эмблемы Екатерины можно видеть на многих предметах из ее обширной коллекции драгоценностей, в которую входили официальные украшения, передаваемые от одной королевы-консорта к другой. Как большинство людей в то время, Екатерина верила, что некоторые из них обладают сверхъестественными свойствами: считалось, например, что одно из ее колец помогает от судорог. У нее имелись помандер – круглый золотой футлярчик для ароматических шариков с циферблатом на нем, вероятно один из ранних образцов часов, – а также очень дорогие распятия с самоцветами, висевшие на жемчужных нитях, подвески с изображением святого Георгия и изысканные броши для корсажа, на которые подвешивались жемчужины.

Екатерина разделяла страсть Генриха к охоте и разнообразным придворным забавам, а также его интеллектуальные интересы. Она любила музыку, танцы, содержательные беседы, с удовольствием наблюдала за турнирными поединками. Участвуя в них, король всегда привязывал к копью знак ее благосклонности. Соблюдая придворные традиции, он сочинял для нее стихи и песни, например:

 
Как остролист всегда зелен
И не меняет цвет,
Так и я буду истинно верен
Своей даме сто лет²⁸.
 

Генрих охотно говорил окружающим, что «по-настоящему любил ту, на которой женился»²⁹. Отцу Екатерины он писал: «Если бы я до сих пор был свободен, то выбрал бы ее в жены прежде всех остальных»³⁰. В молитвеннике своей матери, Елизаветы Йоркской, который король подарил супруге, есть надпись: «Я ваш, Генрих К., навеки». После каждой полуденной трапезы его можно было застать в покоях Екатерины, где он обсуждал политику, богословие или книги, принимал посетителей либо просто проводил время за «всегдашней приятной беседой с королевой»³¹. Генрих часто ужинал у супруги и всегда слушал вместе с нею вечерню. Его главным желанием было приносить радость королеве.

Екатерина обожала его и обращалась к нему по-разному: «ваша милость», «супруг мой» или «мой Генрих». Вскоре после свадьбы духовник Екатерины говорил, что она пребывает «в величайшей радости и удовлетворении, какие только возможны»³². Для полного счастья королевской чете не хватало лишь сына, наследника престола.

От своего бережливого отца Генрих VIII унаследовал огромное состояние, которое оценивалось в 1 250 000 (около 375 миллионов) фунтов стерлингов. «Плодородная и изобильная земля Англии в то время процветала, имея в избытке богатство и достаток, в ней царили мир и благодать»³³. При Тюдорах страна после тридцати лет династических войн наслаждалась покоем и даруемыми им преимуществами.

Вскоре появился план коронации нового монарха, которая должна была стать первой в череде многих последующих демонстраций пышного великолепия, коими характеризуется все правление Генриха. Запасы алой, белой и зеленой материи, необходимой для облачения придворных, закончились, и хранителю Главного гардероба пришлось делать во Фландрии новые заказы. Портные, вышивальщики и ювелиры едва справлялись с работой³⁴.

Двадцать первого июня король и двор переехали в Тауэр, где монархи по традиции проводили некоторое время перед коронацией. Главная, или центральная, башня замка, после побелки в 1234 году известная как Белая, была воздвигнута Вильгельмом Завоевателем в 1080 году для защиты Лондона. В то время королевские покои занимали ее верхние ярусы. Впоследствии другие правители возводили новые башни, создав кольцо внешних укреплений, а в XIII и XIV столетиях все монархи, от Генриха III до Ричарда II, приложили руку к созданию внутри них роскошного дворца.

Генрих III отстроил главный холл и покои к востоку от внутреннего двора, между тремя башнями – Белой, Уэйкфилд и Ланторн. Главный холл имел крутую деревянную кровлю, высокие окна и каменные колонны (к концу XVI столетия он уже лежал в руинах). При Эдуарде I был сооружен королевский проход к воде под башней Святого Фомы, c XVI века известный как Ворота предателей. К тому моменту члены двора пользовались воротами, построенными Эдуардом III у башни Крейдл (Колыбельной). Гардеробную башню со времен Средневековья использовали для хранения королевских одежд и занавесов.

Тауэр был любимой резиденцией Эдуарда IV, который разделил большую палату Генриха III на зал для аудиенций, личный покой и спальню. Генрих VII пристроил к башне Крейдл галерею, а башню Ланторн превратил в королевские апартаменты со спальней и уборной; при Генрихе VIII здесь появился ренессансный алтарь, «отделанный по краям под старину»³⁵. Позже в этих комнатах висели гобелены с изображением сирийского царя Антиоха, будто бы сотканные Екатериной Арагонской, Екатериной Парр и Марией I. Генрих VII тоже внес свой вклад в обустройство Тауэра – построил башню для библиотеки рядом с Королевской башней, где находилась спальня Генриха VIII и откуда начиналась галерея, пересекавшая сад³⁶.

В Тауэре веками помещались зверинец (в XVI веке львов держали в Львиной башне), арсеналы, монетный двор и сокровищница. До 1661 года драгоценности короны хранились в Вестминстерском аббатстве. Тауэр – крепость в центре Лондона – еще не приобрел зловещей репутации, но тем не менее связывался в сознании Генриха с несчастьями. Его мать умерла там при родах, а ее братья, известные как «принцы в Тауэре», по широко распространенному убеждению, были убиты Ричардом III в стенах крепости. Генрих редко посещал Тауэр, хотя по его приказу там осуществляли некоторые работы: Белая башня получила декоративные навершия, а вдоль Тауэрской пристани впервые поставили пушки. Для королевской резиденции Тауэр был слишком старомодным, промозглым, сырым и зловонным: окружавший его ров превратился в свалку. Тем не менее ко времени коронации Генриха королевские покои были обновлены и украшены яркими полотнищами – красными, зелеными и белыми (последние два цвета являлись фамильными для Тюдоров).

Двадцать второго июня король провел церемонию вроде той, что в 1399 году устроил по случаю своей коронации Генрих IV, и пополнил орден Бани двадцатью шестью новыми членами³⁷, многие из которых были его ближайшими друзьями и служили ему в личных покоях. Все они сперва совершили ритуальное омовение, затем подавали королю блюда за обедом и участвовали в ночном бдении в нормандской часовне Святого Иоанна внутри Белой башни, самой древней из сохранившихся королевских молелен. До Реформации ее украшали прекрасные стенные росписи, витражи и разноцветная алтарная преграда (все это исчезло к 1550 году).

На следующий день, 23 июня, весь Лондон с ликованием наблюдал за блестящей процессией: король и королева проследовали через Чипсайд, Темпл-Бар и Стрэнд к Вестминстерскому дворцу. Лондон все еще оставался средневековым городом, обнесенным стеной, хотя за ее пределами быстро разрастались предместья: вдоль Стрэнда стояли величественные дома знати со спускавшимися к реке садами. На фоне неба четко вырисовывались шпили готического собора Святого Павла и восьмидесяти других церквей. Процветающий и оживленный, Лондон был сильно перенаселен – узкие улицы и стоявшие вплотную друг к другу дома с выступающим вторым этажом создавали ощущение скученности; главной городской магистралью для большинства жителей служила Темза.

В честь коронации здания на пути следования процессии были увешаны гобеленами, из питьевых фонтанчиков, присоединенных к водопроводу, текло бесплатное вино. Генрих ехал верхом под пологом, который несли бароны Пяти портов, перед ним выступали герольды. Король был великолепен в своем златотканом камзоле, расшитом драгоценными камнями, и в отороченной горностаем мантии из малинового бархата; на плечо его была надета перевязь с рубинами. Екатерину, в вышитом платье из белого атласа и горностаевой мантии, везли за ним в носилках, с которых свисали полотнища белого шелка и золотые ленты. Дамы королевы в одеяниях из голубого бархата ехали сзади на одинаковых лошадях³⁸. Из окна дома на Чипсайде за происходящим наблюдала Маргарет Бофорт; преисполненная чувств, она плакала от радости.

Ближе к вечеру король и королева прибыли в Вестминстерский дворец, где с XI века заседало королевское правительство, – главную лондонскую резиденцию монарха. То был обширный комплекс каменных и деревянных построек, занимавший территорию площадью в шесть акров. Большая часть дворца в XIII веке, при Генрихе III, подверглась перестройке, не затронувшей, однако, великолепный Вестминстер-холл, возведенный в 1097–1099 годах по велению Вильгельма II Рыжего (Руфуса); впечатляющая крыша, державшаяся на открытых деревянных балках, была установлена на здании в 1394 году при Ричарде II. В Вестминстер-холле заседали суды – Королевской скамьи (уголовный), Канцлерский (или Суд справедливости) и Общих тяжб, – а в главном холле собственно дворца, который называли Белым, собиралась Палата лордов. То есть места для крупномасштабных придворных церемоний там не хватало.

Королевские покои, которые ремонтировали при Эдуарде IV и Генрихе VII, хранили следы поблекшего великолепия былой эпохи. Генрих VIII, как и его отец, использовал в качестве опочивальни огромную Расписную палату Генриха III, размером 86 на 26 футов. Над ложем короля находилась фреска XIII века, выполненная в красно-синих тонах с добавлением золотой и серебряной краски и изображавшая коронацию святого Эдуарда Исповедника, а на соседних стенах красовались росписи со сценами сражений ветхозаветных времен. Стоявший неподалеку от реки дворец плохо отапливался, внутри его царила сырость; для защиты от сквозняков двери завешивали коврами. На замусоренном переднем дворе с часовой башней и фонтаном толпились нищие. Тем не менее в первые годы правления Генрих проводил в Вестминстере много времени.

Всю ночь перед коронацией король и королева бодрствовали в часовне Святого Стефана, заложенной королем Стефаном в XII веке (Эдуард III, реконструировав ее в XIV веке, велел написать фрески, на которых были запечатлены он сам и его многочисленное семейство).

В Иванов день – воскресенье, 24 июня, – Генрих и Екатерина, облаченные в малиновые королевские мантии, прошествовали в Вестминстерское аббатство по усыпанной цветами и травами ковровой дорожке из полосатой ткани³⁹; перед ними шли представители знати в подбитых мехом мантиях алого цвета. Как только фигура короля скрылась в аббатстве, толпа разорвала ковер в клочья, которые люди взяли себе на память⁴⁰.

«Этот день озаряет лучом святости молодого человека, который составляет неувядающую славу нашего времени! – восклицал Томас Мор. – Этот день – конец нашего рабства, источник нашей свободы, начало радости. Отныне вольные люди с сияющими лицами выбегают навстречу своему властителю»⁴¹.

После приветствий от пэров Генрих произнес коронационную клятву и был помазан миром, затем архиепископ Уорхэм возложил ему на голову корону святого Эдуарда Исповедника⁴². Хор громогласно пел «Te Deum Laudamus», пока тридцать восемь епископов вели новопосвященного монарха к трону, где первейшие из его подданных принесли присягу на верность ему.

Главным среди певчих в тот день был доктор Роберт Фейрфакс, которому предстояло в будущем прославиться в качестве «главного музыканта страны»⁴³. Выпускник Кембриджа, Фейрфакс первым получил ученую степень по музыке в Оксфорде. Генрих прослышал о его славе органиста и хормейстера аббатства Сент-Олбанс и убедил стать джентльменом (взрослым певцом) Королевской капеллы. Фейрфаксу поручили написать большие полифонические мессы и мотеты для капеллы, а также светские баллады для двора. Ему платили всего 9 фунтов, 2 шиллинга и 6 пенсов (9,12 фунта стерлингов) в год, то есть меньше, чем королевскому садовнику, однако каждый Новый год музыкант дополнительно получал щедрое вознаграждение за сочинение гимнов и копирование нот.

Королева получила свою тяжелую золотую диадему, украшенную сапфирами, рубинами и жемчугом⁴⁴, во время гораздо более короткой церемонии. Когда королевская чета покинула аббатство, на голове у Генриха была облегченная «имперская», или арочная, корона, а на плечах – бархатная мантия на горностаевом подкладе. Толпа приветствовала своего повелителя, звучал орган, трубили трубы, гремели барабаны, звенели колокола, возвещая, что Генрих VIII «славно коронован на радость всей стране»⁴⁵.

Король и королева во главе большой процессии отправились обратно в Вестминстер-холл на коронационный пир, «такой великолепный, какого не знал сам Цезарь»⁴⁶. Когда все расселись, зазвучали фанфары, и герцог Бекингем с графом Шрусбери въехали в зал верхом, дабы объявить, что «роскошное, вкуснейшее и нежнейшее мясо [доставлено] в изобилии»⁴⁷. После второй перемены блюд Защитник короля, сэр Роберт Дайммок, проехался по залу взад-вперед на своем рысаке, а затем бросил наземь перчатку, вызывая на поединок любого, кто посмеет оспорить титул короля. Генрих наградил его золотым кубком. После банкета «состоялся турнир, продолжавшийся до полуночи»⁴⁸.

Празднества продолжались несколько дней:

Чтобы сделать коронацию еще более торжественной, в угодьях Вестминстерского дворца проводились рыцарские поединки и турниры. Для удобства царственных зрителей возвели павильон, покрытый гобеленами и увешанный дорогой аррасской тканью. Рядом установили необычный фонтан, над которым соорудили нечто вроде замка, увенчанного короной, с зубцами из роз и золоченых гранатов, стены покрасили в белый цвет [с] зелеными ромбами, внутри которых были роза, гранат, колчан со стрелами или буквы «Г» и «Е», все позолоченные.

На стенах [замка] также вешали для обозрения гербовые щиты участников турниров, а в определенные дни изо рта замковых горгулий лилось красное, белое и бордоское вино. Устроителями поединков были лорд Томас Говард, наследник графа Суррея, адмирал сэр Эдвард Говард, его брат лорд Ричард Грей, сэр Эдмунд Говард, сэр Томас Найвет и эсквайр Чарльз Брэндон. Затрубили трубы, и свежие молодые кавалеры и дворяне вышли на поле боя. Все участники были великолепно одеты⁴⁹.

Бросавшие вызов надевали золотые шлемы с перьями и называли себя «рыцарями Дианы». Среди них были Эдвард Невилл, Эдвард Гилдфорд и Джон Печи, а защитники, принимавшие вызов, именовали себя «рыцарями Паллады». Чарльз Брэндон отличился в поединке с могучим соперником из Германии – немцем: «он так ударил немца по голове», что у того пошла кровь из носа, и его, побежденного, увел⁵⁰.

На следующий день в честь Дианы, богини охоты, в миниатюрном парке и замке, которые устроили на турнирной площадке, загоняли и убивали оленей. Затем окровавленные туши, подвешенные на шестах, преподносили королеве и ее дамам⁵¹.

Конец празднествам положила смерть Маргарет Бофорт, которая ушла в мир иной 29 июня, на следующий день после того, как король достиг совершеннолетия. На смертном одре она убеждала Генриха взять себе в наставники строгого и набожного Джона Фишера, епископа Рочестера, ее духовника, сподвижника-гуманиста и помощника в образовательных проектах. Фишер, который сделал блестящую научную карьеру и прославился как «самый святой и ученый прелат в христианском мире»⁵², был человеком твердых принципов и глубокой искренности; он носил власяницу под церковной мантией, спал на жестком соломенном тюфяке, регулярно бичевал себя, а питался в основном хлебом и похлебкой. Маргарет, его покровительница, считала, что Фишер, который не был льстецом, в отличие от большинства епископов, станет подходящим человеком для руководства молодым и неопытным королем. Однако нет никаких свидетельств того, что Генрих всерьез прислушивался к мнению Фишера.

После кончины леди Маргарет король приказал, чтобы церковные колокола звонили шесть дней. Епископ Фишер воздал должное добродетелям покойной в речи, произнесенной на ее похоронах в Вестминстерском аббатстве, а Эразм, друг Фишера, написал эпитафию.

Итак, Генрих VIII достиг совершеннолетия и начал самостоятельно править своим королевством.