Читать книгу: «Настенька», страница 2

Глава 3

Я сидела за столом и тупо пялилась в пространство невидящим взглядом. Наверное, я так сидела уже довольно долго, даже возможно несколько часов, так как услышала встревоженный голос женщины.

– Настенька, ну не надо убиваться-то так, – всхлипнула она, понимая, что я не реагирую на её слова и вообще веду себя как-то странно.

– Подождите, – только и смогла выдохнуть я, – Мне нужно подумать.

Да, а подумать было над чем.

Первое, я – это была уже не я, а какой-то другой человек. Я то и дело зрительно цеплялась взглядом за эти тонкие худые ручки с детскими длинными пальчиками и маленькими аккуратными ноготочками. И голос мой был другим и тело, и даже волосы.

Второе, я попала в какую-то ни то деревню, ни то село. Но это село было не простым, а каким-то допотопным, не современным что ли. Ну, если я смогла переместиться в чужое тело, то почему бы не переместиться и в другое время? Логично? Логично. Ох, голова кругом пошла от всех этих мыслей. Попахивает психушкой.

Третье и самое главное, что теперь делать? Мало того что я не знала толком кто я теперь такая, так я ещё и не знала куда я попала, кто эти люди и вообще.

Голова начала сильно болеть, в висках застучало, словно отбойным молотком. Мне все больше стало казаться, что я сошла с ума, и это моя разыгравшаяся фантазия так изощренно со мной шутит. Голова резко закружилась, и я вдруг почувствовала, как на мои сложенные на столе руки упало несколько горячих алых капель.

– Ах ты ж, божечки! – вскричала женщина и метнулась из дома.

Не прошло и несколько секунд, как женщина вернулась в дом с полным ковшом снега.

– На-ка, приложи, – засуетилась она вокруг меня, – Кровушку остановить надобно.

Я посмотрела на растёкшиеся красные капли на руках и на столе, и меня вдруг накрыло понимание. Это не сон, и не сумасшествие. Это всё реально!!!

Я зачерпнула полную ладонь снега и приложила его к своей переносице. Странно, снег не показался мне холодным и обжигающим. Он был прохладным и только. Он даже почти не таял в моих руках. Какой странный у них тут снег. Но развить дальнейшие мысли по этому поводу мне было некогда.

– Значит, меня зовут Анастасия, – решила уточнить я, утирая лицо снегом от кровавых подтеков. Кровь уже не шла, да и чувствовала я себя уже лучше.

– Да, Настенька ты, Прохоровых дочка, – кивнул мужичок.

Я положила комочек снега на стол и стала наблюдать, как он начал медленно таять, превращаясь в розовую лужицу. Все-таки странный у них тут снег, в руках не тает, а на столе и в ковше растаял.

– Сколько мне лет? – снова спросила я.

– Так пятнадцать, – ответила женщина, и торопливо спросила, – Неужто совсем ничего не помнишь?

Я посмотрела на неё мрачным взглядом и отрицательно качнула головой.

– Совсем ничего, – утвердительно произнесла я, а потом снова поинтересовалась, – Что это за место? Где я вообще нахожусь? И какой сейчас год и месяц?

Мужчина, который всё это время стоял молчаливой тенью в сторонке, решил-таки поучаствовать в разговоре:

– Село Грязное, январь, год 1050 от Рождества Христова.

– Тааааак, – протянула я. Только этого ещё не хватало, – Какая страна? – и, увидев непонимание во взглядах своих собеседников, добавила, – Какое государство? Кто правит здесь?

– Так князь правит, – как само собой разумеющееся проговорил мужичок.

– Какой князь? Имя? – проговорила я нетерпеливо.

– Димитрий Ярый, он же Онежский, – получила я долгожданный ответ.

Я лихорадочно начала напрягать память. Так, Великая княгиня Ольга правила с 945 года, кажется. Владимир крестил Русь в 988 году, это я помнила точно. После него правил Ярослав Мудрый вплоть до 1054 года. А они мне тут про какого-то Димитрия Ярого говорят. Хм… Это какая-то другая Русь, и Русь ли вообще? Или месторасположение иное, или альтернативный мир? Скорее всего.

Я снова внимательно огляделась вокруг. Так, образа и иконы православные в правом углу избы, это раз. Медные крестики на местных аборигенах, это два. Речь русская, хоть и устаревшая, но однозначно русская, это три. Одним словом всё-таки Русь-матушка, но какая-то другая. Видимо, всё же альтернативный мир. Ладно, разберёмся.

А дальше я всеми возможными способами выуживала из этих неразговорчивых людей нужную для меня информацию. Некоторые вещи меня сильно изумили, какие-то откровенно порадовали.

В целом, как оказалось, как такового крупного государства не имелось вообще. Были небольшие княжества и баронства, где правили князья и бароны. Онежское княжество было среднего размера, имело три крупных города и восемнадцать сёл. Одним из таких было село Грязное, в котором я и оказалась. Здесь жили люди вольные, то есть свободные. Хотя крепостное право или рабство все-таки в княжестве было. Только я пока не совсем поняла, рабство это было или крепостничество. Вот как-то так дела обстояли. Я же про себя искренне порадовалась, что оказалась свободной.

– Хорошо, – подытожила я, – Значит, жильём я обеспечена, в смысле дом у меня есть, и никто его отнимать у меня не собирается.

Женщина утвердительно кивнула:

– Прохоровых дом твой по праву. Свободная ты, значит, тебе и принадлежит. Из всех Прохоровых ты одна и осталась.

– Хорошо, – выдохнула я с облегчением. Жильем обеспечена, это уже решало много проблем. Осталось понять, чем жить? Как и на что существовать?

На следующее утро в сопровождении всё той же четы Семёновых, Матрены и Макара, я шла через всё село к своему новому месту жительства. На мне был тяжелый овчинный тулуп, одолженный у Матрены, плотный шерстяной платок и нечто напоминающее меховые сапоги или унты. Пока мы шли тихой процессией по улице, я видела, как люди останавливались, перешептывались и откровенно тыкали в меня пальцами, при этом крича что-то нелицеприятное. Н-да.

– Почему они на меня так смотрят? – спросила я нахмуренную женщину, – Я им что-то сделала? Что не так?

– Не обращай внимания, – сердитым взглядом окинул прохожих Макар, – Чего уставились? А ну-ка расступитесь, – прикрикнул он на толпу молодых парней, что перегородили нам путь.

Да, со мной явно было что-то не так, раз люди смотрели на меня такими испуганными и шокированными глазами.

– Матрёна, – потянула я женщину за рукав и повернула к себе, – В чём дело? Почему они так на меня смотрят?

Глаза женщины нервно забегали, а губы поджались, что по всем признакам указывало на то, что она не знает что мне ответить, а сказать правду очевидно не входило в её планы.

– Говорите, – жестко произнесла я, но из-за моего тонкого девичьего голосочка прозвучало это как-то не убедительно. И я взяла её руки в свои и крепко их сжала.

– Ты ж до смерти-то была совсем другой. Лицо словно в печи обожженное, паршой всё покрытое. А как из гроба поднялась, так кожа чистая, белая, ровная. Вот люди и боятся. Ведьма думают, вурдалачка.

Я на это только хмыкнула. Да, деревня полная суеверий и прочей ерунды. Хотя… Я же и впрямь из гроба встала. А если учесть то, что со мной произошло, то конечно получается мистика в чистом виде. И не удивительно, что люди остерегаются. Я бы тоже напугалась.

А тем временем мы приближались к окраине села. И я увидела дом, который принадлежал семье Анастасии Прохоровой.

Что ж, на первый взгляд домик показался мне маленьким и низеньким. Но это было лишь на первый взгляд и по меркам моего мира. Подойдя ближе, я увидела хорошую такую крепкую избу, с тремя небольшими окошками и резными ставнями. Невысокое, но довольно широкое деревянное крылечко примостилось с правого бока, а с левого что-то типа крытого двора или сарая, очевидно для хозяйственных нужд, а возможно даже для скотины.

– А что, у меня и скотина какая-то есть? – поинтересовалась я с испугом в голосе.

– Была, – согласно кивнул Макар, – Корову ещё твои братья продали. А у тебя осталась коза и пару десятков кур. Но после твоей…, хм, ну в общем, курей соседи разобрали, а козу староста взял.

– Понятно, – хмуро закончила я.

– Ну, ты это, не печалься, – потрепал меня по плечу мужчина, – Курей тебе соседи вернут, а про козу тебе надобно самой с Трифаном поговорить, авось и воротит.

– Трифан – это кто? – поинтересовалась я.

– Староста нашего села, Колобов Трифан Степанович, – с почтением произнесла Матрена.

– Понятно, – кивнула я. Ох ты ж, ну и имена у них тут у всех, как бы не запутаться.

А тем временем, мужчина ловко справился с нехилым таким замком на двери, я бы даже сказала с амбарным.

– Вот, – протянул он мне не маленький такой ключик от замка, – Ну хозяюшка, заходи в дом.

Мы втроём вошли в темное и небольшое помещение, очевидно предбанник или, правильнее назвать, сени. В комнате чувствовался запах засушенных трав, и действительно, под потолком повсюду были подвешены пучки различных растений.

Следующая дверь вела уже непосредственно в дом, который представлял собой одно общее большое помещение, перегороженное на несколько частей одной большой печью. Таким образом получалось, что печь не только отапливала весь дом, но и разделяла его на две части. Первая, из которых представляла собой кухню со всеми её атрибутами. Здесь и печь растапливалась, и стол стоял большой кухонный, и утварь различная имелась, а также стеллаж со всевозможным скарбом и посудой. В целом это помещение мне понравилось, здесь было уютно и по-деревенски очаровательно.

Вторая комната очевидно носила характер одновременно общей спальни, столовой, гостиной и детской. Эта комната мне не понравилась совсем, она была не уютной и перегружена унылой темной мебелью и сундуками. Ладно, разберемся со всем этим старинным барахлом позже.

– Ты давай, Макар, дров и воды натаскай, – толкнула в бок мужа Матрена, – А я пока снедь разложу, – проговорила женщина и начала распаковывать узелок, который принесла с собой.

Я внимательно посмотрела на её поклажу:

– Что это? Зачем? – стала я смущаться. Мне и так было жутко неудобно, что я почти двое суток проживала у них и объедала их семью.

– Я тут тебе немного еды собрала. А то и так тощая как жёрдочка, – грустно покачала головой женщина, – Вот тут маслице, медок, лепешечки, яички, капуста квашеная, – перечисляла женщина, раскладывая небольшие глиняные горшочки на столе.

Следующий пару часов я сидела неподвижной статуей на скамье и со странными чувствами наблюдала, как чета Семеновых развернула в моём, теперь уже, доме бурную деятельность. Макар принес дрова и затопил печь. Матрена подмела пол, принесла воды, и уже даже что-то кашеварила на печи.

Я же продолжала сидеть и ощущать себя совершенно чужой и не на что не способной. Хотя, в сущности, так оно и было на самом деле. Ведь я была уже не я, точнее не та я, какой я себя помнила. Я толком не знала, в какой мир я попала. Я не знала даже, кем теперь я являлась. Мне было известно только имя и то, что я была круглой сиротой.

Чем больше я думала о сложившейся ситуации, тем хуже мне становилось. Что делать мне в этом мире? Как выжить? Ведь я абсолютно не приспособлена к подобной жизни, я ничего не знала о ней и ничего не умела.

Уже ближе к вечеру, оставшись совершенно одна, моё моральное состояние скатилось в полнейшее уныние. Я медленно бродила по темному совершенно чужому для меня дому, разглядывая старинные непонятные предметы и всё больше и больше погружаясь в мрачные мысли.

Не улучшало настроение и полное отсутствие электричества. Лишь три лучины, горевшие возле печи, давали скудное освещение, наполняя избу страшными мрачными тенями.

– Божечки мои, – с тяжелым вздохом выдохнула я, закрыв лицо обеими ладонями, окончательно впадая в отчаяние.

Всю ночь я так и не смогла сомкнуть глаз, просидев до самого рассвета на полу возле печки, укутавшись в теплый овчинный тулуп Матрены. И только когда тусклое зимнее солнце заглянуло в маленькие окошечки избы, я смогла, наконец, задремать, свернувшись калачиком на широкой деревянной лавке.

Проснулась я на закате. Точнее что-то громкое разбудило меня. И это что-то было не чем иным, как оглушительным стуком в дверь моего дома.

Ещё не до конца проснувшись, я села на лавке и долго и испуганно всматривалась в темноту. Кто-то так яростно барабанил в дверь, что казалось, что вся моя маленькая изба сотрясалась от этого напора.

Медленно приблизившись к двери, я нерешительно её отворила. Дверь громко и протяжно скрипнула, а я же чертыхнувшись, начала вглядываться в темноту сеней. Шум снаружи становился всё громче, а стук яростнее.

Тихонько скользнув в сени, я застыла у самой входной двери, из-за которой послышалось:

– Ведьма гулящая, а ну выходи! – раздались мужские голоса и, судя по возгласам и посыпавшимся далее в мой адрес выражениям, говорившие были сильно пьяны.

– Выходи, девка подзаборная, кому говорят! – продолжали кричать с той стороны, после чего снова послышались сильные удары.

Я с испугом прижалась к двери, которая на первый взгляд казалась довольно крепкой. Тяжелый металлический засов ходил ходуном, под яростным напором ломившихся, но всё же выдержал натиск непрошенных гостей. И уже через несколько минут шум стих, как и пьяные голоса.

Я еще долго стояла, прижавшись к двери, с бешено колотившимся сердцем.

– Здорово, просто отлично, – подытожила я немного позднее, когда смогла уже полностью успокоиться.

– И что теперь делать? – спросила я саму себя, – Ведь они могут вернуться в любой момент. Могут убить или изнасиловать.

Да, ситуация была на грани. Отчаяние новой волной захлестнуло меня. Все следующие долгие часы я, как ненормальная, металась по тёмной избе, ища хоть какие-нибудь подходящие предметы, чтобы защититься. В моём арсенале нашелся большой тяжеленный топор, печной ухват с длинной ручкой, несколько тупых кухонных ножей также лежали наготове, был здесь и небольшой молоток.

Обложившись всем этим нехитрым оружием, лишь только на рассвете я смогла наконец задремать.

Проснулась я через несколько часов. Солнце ещё не село, и мне выпал шанс наконец нормально рассмотреть свой новый дом при дневном свете.

Не теряя времени даром, я подбросила в затухающие угли новую партию дров, и отправилась осматривать своё новое имущество. Особо меня интересовала одежда, ведь ходить в сарафане и лаптях зимой мне совсем не хотелось. Да и убегать при необходимости в таком виде крайне неудобно.

Первый, открытый мною сундук порадовал меня несколькими отрезами грубо сотканного серого льняного полотна, тремя парами мужских сапог, и тремя овчинными тулупами, опять-таки мужскими. Ну конечно, ведь у Насти был отец и двое братьев. Эх, жаль, что никого из них не осталось в живых, была бы мне хоть какая-то защита и опора.

Второй сундук оказался доверху набит различными рукоделиями, начиная от красиво вышитых льняных скатертей и салфеток, заканчивая расшитыми рубахами и сарафанами. Н-да, прям, как из музея народного промысла. Хорошенько порывшись во всём этом старославянском барахле, я отложила для себя пару плотных рубах без вышивок, а также пару длинных сарафанов, очевидно принадлежащих прежней Анастасии. Увы, но никакого нижнего белья или чулок я не нашла, зато заметила берестяную коробку, внутри которой оказались различные приспособления для шитья, если здоровенную иглу длиной в пятнадцать сантиметров можно было так назвать. Отдельно примостились небольшие клубочки с грубо скрученными нитками, в основном шерстяными.

Третий и самый большой сундук удивил меня наличием в нём небольшой тонкой перины и двух ярких лоскутных одеял.

Раздавшийся стук в дверь отвлёк меня от созерцания всего моего имущества и заставил не только неожиданно подпрыгнуть, но и ощутимо испугаться. Кто это ко мне пожаловал в гости? И с добром ли?

Схватив с лавки тяжеленный топор, я тихой поступью подошла к двери, ведущей в сени, и начала её медленно открывать.

– Твою ж…, – выругалась я шепотом, снова услышав громкий протяжный скрип здоровенных кованых петель. С этой дверью определенно нужно было что-то делать. От этого скрипа у меня все волосы на теле дыбом встают.

Вероятно, незваный гость тоже его услышал сквозь входную дверь, и подал голос:

– Настенька, это я, Матрёна!

– Фуууух, – облегчённо выдохнула я и положила на пол топор, попутно откидывая тяжеленный металлический затвор.

– Здравствуйте, Матрёна, – проговорила я ей устало и отошла от двери, приглашая гостью зайти в сени.

Женщина быстро вошла внутрь и поспешно захлопнула за собой дверь.

– Всю избу выстудишь, – объяснила она уже в доме и укоризненно посмотрела на весь тот бардак, что я учинила, производя ревизию имущества всех трёх сундуков.

– Мать твоя приданное для тебя собирала, – проговорила женщина печально качая головой, глядя на перину и стёганые одеяла.

– Ясно, – проговорила я. Теперь мне было понятно, почему перина и одеяла прятались в сундуках. Приданое моё это, значит.

– Ладно, Настёна, собирайся, к старосте пойдём, – проговорила женщина, деловито подвинув меня в сторону и начав аккуратно укладывать моё имущество в сундуки.

Глава 4

– Матрёна, могу я вам вопрос задать? – обратилась я к женщине, раздумывая, как бы разжиться нормальной одеждой.

– Вот третий день я тебя слушаю, и никак не уразумею, что говоришь. Иной раз вроде и по-нашему, понятно вроде бы, но всё чудно как-то, – хмыкнула женщина, снова окинув меня внимательным взглядом.

– Матрён, да говорила я уже, что не помню ничего. Ты лучше на вопрос ответь, – от волнения я неожиданно перешла на «ты», – Скажи, где бы мне можно было бы одежду прикупить или пошить? Ну, или обменять может можно на что-то из моего имущества, – неожиданно додумалась я, понимая, что скорее всего денег-то у меня и нет совсем.

Матрёна посмотрела на меня, как на душевнобольную:

– Где же это видано, чтоб девка себе обновы покупала? – возмущенно всплеснула руками женщина, – А руки то на что? У матери твоей в сундуках отрезы льна были, вот и шей.

Понятно. Видимо, здесь покупать что-то было не принято. Значит, придётся носить то, что есть.

– Матрёна, так мне бы тулупчик полегче, – сделала я как можно более наивное лицо, – Я как раз тебе твой вернуть хотела. Глядь, а у меня кроме мужских тулупов и нет ничего. На улицу не выйти, сапог тоже нет.

Женщина задумалась, а потом махнула рукой.

– Давай-ка полезай на сенник, – скомандовала она, деловито глядя куда-то на потолок, – Там твои, да матушки твоей и сапожки, и валенки, да и тулуп овчинный твой лежит. Я перед похоронами припрятала…

Женщина вдруг осеклась и потупилась, видимо имея в виду именно мои похороны. Помрачнела и я, вспоминая, как очнулась в гробу с закрытой крышкой. Судорога ужаса от всего пережитого пробежала по моему телу, и я нервно задышала, хватая ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба.

Видя моё состояние, женщина в последний момент успела подхватить меня, не дав повалиться на пол, и усадила на лавку, интенсивно растирая мои запястья и виски.

– А руки-то ледянущие какие?! – с ужасом принялась она тереть мои холодные ладошки, – Давай девонька, держись, не ровён час помрёшь ещё.

Я медленно приходила в себя. Матрёна подала мне полный черпак воды, и я жадно принялась пить, чувствуя, как с каждым новым глотком ко мне возвращались силы.

– Сейчас к старосте пойдём, по поводу козы говорить будем. Не робей, девка, глядишь, воротим скотинку. Всё ж молочком козьим разживёшься, а то смотреть на тебя страшно, кожа да кости, – женщина тяжело вздохнула и удрученно покачала головой, – Да переодеть тебя надобно. Не дело молодой девке в мужских портах расхаживать.

Я торопливо опустила на себя взгляд и посмотрела на свои худые ноги с одного бока, затем с другого. И что не так? Эх, знала бы Матрёна, сколько времени мне потребовалось, чтобы ушить это безобразие и приспособить что-то вроде пояса, чтобы этот ужас с меня не сползал. В конечном итоге, на мне красовались широкие мужские штаны из плотного тёмно-коричневого сукна, тонкая рубашка, видимо предназначенная под сарафан, но использованная мною как нижняя сорочка. А сверху я натянула плотную свободную простую рубаху, грубо сотканную из серого льна. Она доходила мне до середины бедра и напоминала тунику. Финальным штрихом служил широкий коричневый пояс, он видимо шёл в комплекте с брюками, и который теперь плотно облегал мою узкую талию, тем самым ещё сильнее подчёркивая хрупкость юного девичьего тела.

А вот с бельём мне довелось повозиться часа три, не меньше. Конечно до шикарных изделий Victoria’s Secret мне было как до Пекина в одной позе, но всё же это лучше, чем ничего. Ну не приучена я ходить без белья. На это дело даже пришлось пожертвовать одну из тонких расшитых скатёрок, мягкая и гладкая ткань которой лучше всего подходила для этих целей. На моё счастье или на печаль, на бюстгальтере получилось сильно сэкономить и время, и материалы, так как моя микроскопическая грудь в нём абсолютно не нуждалась. Я в очередной раз с унынием посмотрела на себя и вспомнила свой роскошный бюст полного четвёртого размера из прошлой, теперь уже, жизни.

Эх, что ж всё грустно-то так? В прошлой жизни я уже в пятнадцать лет была ростом сто семьдесят сантиметров с бюстом третьего размера, густыми светлыми волосами и красивыми длинными ногами, как любили говорить парни, от ушей. А что сейчас? Мелкая пигалица ростом дай бог сто шестьдесят или чуть более того сантиметров, худое костлявое подростковое тело, бледное лицо с тёмными кругами под глазами, черты которого я никак не могла разглядеть. Ясное дело, ведь в ведре с водой много не увидишь, а зеркал тут не водилось, ни в моём доме, ни в доме Мартёны.

Единственное, что хоть немного радовало меня в моём новом облике, так это тёмно-каштановые волосы. Они, в сравнении со всем остальным, были густыми, длинными и красиво вьющимися. Шикарные волосы, одним словом. Если их коротко подстричь, то из меня получился бы самый настоящий мальчишка, такой себе смазливый пацанёнок – подросток.

Решив, что выглядела я более-менее приемлемо и самое главное практично, я категорически отвергла все попытки Матрёны меня переодеть, отвечая одной лишь фразой: «И так сойдёт».

Сенник, о котором упомянула Матрёна оказался чердаком, который располагался над крытым двором. Там, на широкий брёвнах, в самом дальнем углу, за кипой сухого ароматного сена был припрятан простой холщёвый мешок, в котором оказалось две пары коротких валенок тёмно-серого и коричневого оттенков. Валеночки были небольшими и очень аккуратными, как раз на мою маленькую ножку, размера наверное тридцать пятого, не больше. Помимо валенок, мешок обрадовал меня парой лёгких кожаных сапожек, правда изрядно поношенных, но довольно крепких и практичных. Они были тоже примерно моего размера, что несказанно подняло мне настроение. Ну и помимо обуви в мешке оказался небольшой овчинный тулупчик, как и говорила Матрёна, видимо тоже мой, или матери Насти. Он был лёгким и больше напоминал детскую дубленку светло-бежевого цвета. В тон к тулупу нашлись и меховые рукавички.

Находки сильно воодушевили меня, ведь теперь я могла выйти из дома. Не могла же я всё время сидеть в избе, ожидая чего-то, что поможет мне приспособиться к этой новой жизни?

Боже мой, мне до сих пор не верилось, что всё произошедшее со мной действительно было правдой. Сколько раз я читала фантастические романы о попаданцах, но никак не могла предположить, что нечто подобное может произойти со мной.

От мыслей о своей утраченной жизни, я вновь впала в уныние и, под внимательным взглядом Матрёны, спустилась по шаткой лестнице обратно вниз с сенника на крытой двор, видимо предназначенный для скотины.

И вновь мне вспомнились те моменты, проведенные в закрытом гробу. Но на сей раз, я думала уже о другом. Интересно, кто проводил меня, раздавленную мусоровозом, в последний путь там, в том мире? Кто пролил слёзы над моим остывшим телом? Кто-нибудь вообще хоть расстроился?

Осознание того, что я, в прямом смысле этого слова, была никому не нужна, почему-то больно кольнуло сердце. Родителей у меня не было, они погибли в автокатастрофе несколько лет тому назад, друзей тоже растеряла, муж ушёл, коллеги по работе меня недолюбливали, возможно уважали, но друзей я там так и не завела. И что осталось в сухом остатке? Пару –тройку дальних родственников и не наберешь.

Я представила, как меня тихо и без слёз похоронили на самом дальнем кладбище по эконом-варианту. Как мои троюродные кузины уже делят между собой мою квартирку в центре города. Как постепенно могила моя зарастает, крест кренится, надписи блекнут. И никто так больше и не вспомнит о ней и не придет навестить усопшую.

Тридцать пять лет! Мне тридцать пять, и как я прожила эту жизнь? На что её потратила? Ни семьи, ни детей, ни друзей. Купила квартиру? Поднялась по карьерной лестнице? Денег заработала? Молодец, конечно! Но для кого были все эти старания? Кому теперь они нужны? Кто вспомнит обо мне, хоть одним добрым словом помянет?

Горькие слёзы застилали мои глаза. Я утёрла их рукавом и громко шмыгнула носом.

Мрачно вздохнув, и ничего не говоря Матрёне, я скинула на пол свою поклажу и принялась натягивать на себя валеночки и свой, уже теперь, тулупчик.

Так мы и шли. Нахмуренная Матрёна и я, молчаливая и погрузившаяся в свои тяжёлые мысли.

Дом старосты находился в самом центре села. Он был огорожен высокой изгородью с большими деревянными воротами, рядом с которыми примостилась небольшая калика. Громкий тяжёлый лай собаки заставил меня отшатнуться от калитки и испугано прижаться к Матрёне.

– Не бойся, – проговорила мне женщина, открывая калитку и указывая на здоровенного пса, который оказался, к моему счастью, на привези, – Это Буран. Он, как видишь, на цепи в дневное время, так что проходи, не бойся.

Мне стало страшно от одной мысли, что этого здоровенного кобеля выпускают в ночное время, и он беспрепятственно бегает по всей территории двора старосты, а возможно и всей деревни.

Матрёна торопливо схватила меня за руку и повела по дощатому настилу двора прямо к широкому крыльцу дома. Жилище старосты представляло собой такую же избу, как и все остальные в этом селе. Хотя возможно дом был всё-таки побольше размерами. Пройдя сени, мы оказались в тёпло-натопленной комнате, где возле окна за столом сидело несколько человек.

Во главе стола расположился низенький плотный бородатый мужичок, сгорбившись над какими-то холщёвыми листами, похожими на бумагу, и что-то пытался вывести на них обожженным гусиным пером. Возраст его было определить довольно сложно, так как сильная растительность на лице, и косматая голова с проседью и со спутанными сальными прядями делала его в моих глазах стариком. Но я понимала, что скорее всего все мужчины этой деревни от двадцати лет и старше бородаты и косматы, так что вполне могло оказаться, что и этому аборигену не более сорока лет от роду.

Рядом с этим косматым, сидело двое молодых парней. Ну, так во всяком случае мне показалось, так как у одного борода была совсем ещё небольшой, а другой видимо был ещё юн, и его пушок на лице это подтверждал. Тот, что постарше, тихо пробормотал что-то похожее на слово «ведьма», и его рот злобно скривился. А другой, что помоложе, испуганно вытаращился на меня и перекрестился.

– Здравствуй, Трифан! – громко поздоровалась Матрёна, подтягивая меня за руку ближе к себе и пихая в бок локтем, чтобы я перестала пялиться по сторонам.

– Здравствуйте, – поздоровалась и я, внимательно разглядывая космача, понимая, что этот бородач и есть староста села Грязное.

– И тебе не хворать, Матрёна, – поздоровался в ответ староста, а затем его взгляд прищурился на меня, – И ты Настя, здравствуй. С чем пожаловали?

– За своим пришли, – ответила женщина и выжидательно уставилась на мужчину.

Космач хмыкнул и аккуратно отложил перо в сторону.

– За козой, стало быть? – важно провел он рукой по отросшим усам и бороде, – Хорошо, но только сначала разочтёмся.

Я с непониманием посмотрела сначала на него, а затем перевела взгляд на Матрёну. Женщина же после слов мужичка как-то недобро уставилась на него, а затем вскинула голову и упёрла свои руки в бока.

– Сиротинку ободрать хочешь? – зашипела она на старосту.

– Так за козой тоже как-никак уход нужен. Я её кормил, доил, загон выделил. С сеном опять-таки в расход вошёл. Чай не бесплатно всё это.

До меня наконец-таки начал доходить смысл слов мужичка, что типа за то, что он на время пригрел моё животное, с меня плата полагается. Я громко хмыкнула и, пару раз кашлянув, прочистив тем самым горло, обратила на себя внимание всех присутствующих.

– Позвольте поинтересоваться, уважаемый, – наконец заговорила я, и сама чуть ли не скривилась от своего тонкого девичьего голосочка. Тьфу, всё никак не привыкну, что я, блин, подросток.

Все присутствующие с удивлением уставились на меня.

– Так вот, позвольте поинтересоваться. Значит за то, что вы приютили мою несчастную скотинку, вы плату требуете? Я правильно поняла?

– А то как же? – утвердительно кивнул староста и нахально ухмыльнулся, – Только боюсь, Настька, тебе расплатиться нечем будет. Да и сама подумай, на кой тебе коза? Чем кормить её станешь? Сена-то поди нет у тебя, да и зерна тоже.

– Понимаю, – утвердительно качнула я головой, а потом как бы задумавшись, продолжила, – Тогда и вы мне должны, уважаемый староста, вот только пока не соображу, сколько с вас взять.

– Чего? – раздалось удивленное мычание кого-то из парней.

Я же, деловито поправив платок на своей голове, ответила:

– Так вы же молоко с неё доили, его пили, так оно тоже денег стоит.

– Ах ты ж тварь, – послышалось тихое ругательство от одного из парней.

Я, не обращая внимания на окружающих, продолжала нагло и с вызовом буравить глазами растерявшегося старосту.

– Так что, уважаемый? Как расплачиваться будете? – ухмыльнулась я, а затем добавила, – Хотя я могу и забыть долг в счёт доброго к вам отношения. Верните животинку обратно, и будем в расчёте.

Староста от моей наглости видимо совсем растерялся, но быстро взял себя в руки и крикнул одному из парней:

– А ну-ка, Никитка, отдай ей козу, и пусть уходит во свояси, чтоб духу её в моём доме не было.

Молодой парнишка с пушком на лице опасливо поглядывая на меня, быстро шмыгнул в сени, а затем во двор. И не успели мы выйти на улицу, как он торопливо всунул мне в ладонь веревку, к которой было привязано рогатое, жалобно блеющее, животное.

Блин, и в правду коза. И что я с ней буду делать? Как ухаживать? Как доить?

Я с испугом посмотрела на грязное тощее существо, и умоляюще перевела свой взгляд на Матрёну. Женщина что-то тихо хмыкнула и забрала у меня веревку.

До самого дома, нам пришлось в прямом смысле тащить упрямо упирающееся животное, которое никак не хотело возвращаться в свой родной сарай или загон, как он там правильно называется, не знаю.

– Это не коза. Это упрямая ослица какая-то, – тихо выругалась я, опасливо посматривая на длинные рога скотинки.