Читать книгу: «Алмазная пыль», страница 2

– Вам придётся придержать своё любопытство, юноша. Даже если вы действительно не помните, где пострадали и как здесь оказались. Эти воспоминания сейчас не важны.

– А что тогда важно? – не понял Пашка.

– Вы сами, но не как личность, а как физическое тело. Хотя, должен признать, что вы, любезный, настоящий везунчик. С такими ранениями, которые были обнаружены у вас, не выживают. А вы не просто выжили, но ещё и на поправку идёте и, судя по отчётам, выберетесь из этой передряги почти без ущерба для собственного здоровья. И вот это интересует нас больше всего. Ну а всё остальное не важно.

– Может быть, это не важно для вас, любезный, а вот для меня это имеет первостепенную важность, – огрызнулся Пашка и с удовлетворением увидел, как недовольно сверкнули глаза оппонента.

– Позвольте дать вам один совет, юноша. Не стоит с нами ссориться. Чревато, знаете ли. Вас ведь как бы в общем-то и не существует вовсе. Нету вас. Просто нету. Ни бумаг, ни документов, ни даже свидетелей, что такой человек в госпиталь поступал, не существует. А нет документов, нет и человека, – ехидно усмехнулся безликий.

– Ну то, что вас только бумажки интересуют, я всегда знал. Так что не удивили. А вот о своём существовании я вам напомню, и очень серьёзно. Уж вы мне поверьте, любезный, – ответил в тон безликому Пашка, не сводя с него мрачного взгляда.

– А смысл? Чего вы этим добьётесь? Вы даже сбежать отсюда не сможете, и не потому, что ранены, а потому, что с такой физиономией, как ваша, не нужно даже в розыск подавать. Достаточно всех городовых предупредить.

– А что с моей физиономией? – не понял Пашка.

– А вам ещё не сказали? – заметно удивился пришелец и, бросив на медсестру быстрый взгляд, криво усмехнулся.

– Что не сказали? – мрачно спросил Пашка, тоже покосившись на сестру.

– Значит, добрых советов мы не принимаем? – усмехнулся безликий, игнорируя его вопрос.

– А мне когда-то дали совет, никогда не слушать чужих советов, – ответил Пашка.

– Наглец, – усмехнулся мужчина, направляясь к выходу.

– Кушайте на здоровьичко, – добавил ему вслед Пашка, оставляя за собой последнее слово.

– Глупо, – пожала плечами сестричка, дождавшись, когда за безликим закроется дверь.

– Может, и глупо, – не стал спорить с ней Пашка, – но никому не позволю себе в рожу плевать, – быстро добавил он, посмотрев ей в глаза.

– А при чём здесь плевать в лицо? – удивилась сестричка.

– А вы не слышали? – мрачно спросил Пашка. – Нет документов, нет и вас, – передразнил он ушедшего. – Тварь бумажная, человека для него не существует. Только бумажки.

– Но ведь без документов человека и вправду нет, – ответила она с заметной растерянностью.

– А как же личность, душа? Как с этим быть? – иронично спросил Пашка, окончательно поставив её в тупик. – Хотите, скажу, для чего личные документы придуманы?

– И зачем же? – с интересом спросила она.

– А чтобы проще было отследить любого из нас. Чтобы всегда можно проконтролировать, где, как, сколько вы заработали, и наложить на это лапу. Чтобы всегда можно было вас найти и в случае необходимости ликвидировать. Всё для системы, для государства. А мы для них просто быдло. Стадо, которое можно пасти и стричь, как им захочется, – мрачно ответил Пашка, внимательно следя за её реакцией.

– А вы не очень любите государство, – чуть усмехнулась сестричка.

– А за что его любить? – вопросом на вопрос ответил Пашка. – Всем на вас наплевать. Всем глубоко до лампочки, как вы живёте, можете ли прокормить себя и хватит ли средств заплатить за лечение, если вдруг заболел. Главное, чтобы вы вовремя платили налоги и ничего не требовали от чиновников. Вот тогда вы хороший, правильный гражданин, патриот и достойный член общества.

– За такие речи можно и в тюрьму загреметь, – проворчала она, бросая быстрый взгляд куда-то вверх и в сторону.

Проследив за её взглядом, Пашка заметил в верхнем углу палаты, над дверью, крошечный нарост, едва заметный на первый взгляд. Похоже, в этом госпитале за больными наблюдают постоянно, подумал Пашка, делая вид, что ничего не заметил.

– Думаете, они не знают, что большая часть населения любой страны думает точно так же? – иронично усмехнулся Пашка. – Знают. Но до тех пор, пока это происходит только на уровне разговоров, они не боятся. Пусть болтают, главное, чтоб платили.

– А вы бунтарь, – покачала головой сестричка, принимаясь умывать его.

– У вас зеркальце есть? – спросил Пашка, вспомнив слова безликого.

– Зачем вам? – тихо спросила медсестра, и Пашка почувствовал, как заметно дрогнула её рука.

– Недаром же этот хмырь про мою рожу упомянул, – проворчал Пашка, следя за ней глазами.

– Не стоит, – попыталась отказаться она.

– Да бросьте вы. Раз уж зашёл разговор, я всё равно не успокоюсь. Найду, как увидеть. Так какая разница, сейчас или потом? – ответил Пашка, мягко настаивая на своём.

– Сейчас. Закончу, – вздохнула она, сдаваясь.

Быстро закончив с умыванием, она достала из кармана халата маленькую пудреницу и, открыв, медленно поднесла её к Пашкиным глазам. Бросив взгляд в крошечное зеркальце, Пашка вздрогнул и словно прикипел к нему взглядом. Это было страшно.

От левого виска к правой скуле, словно по линейке, вся нижняя часть лица была обожжена. Рана уже начала подживать, и струпья, отваливаясь, обнажали рубцы, наползавшие один на другой. Глаза, карие, в обрамлении некогда пушистых как у девушки ресниц, были большими, миндалевидными, прямой нос зацепило огнём, но не сильно. А вот рот, подбородок, щёки, всё было сожжено едва ли не до кости.

Рубцы превратили его губы в узкую щель, рассекавшую сплошную вязь шрамов словно ножом. Сожжённая кожа обтянула скулы, делая глаза ещё больше. Целыми остались даже брови, что больше всего удивило Пашку. Тяжело вздохнув, он прикрыл глаза и тихо попросил:

– Уберите. – И помолчав, добавил, не желая обижать медсестру: – Спасибо вам. Надеюсь, вам не очень противно?

– Не говорите глупостей, – быстро возразила она. – Здесь нет ничего противного. Это просто рана. И всё. Просто рана. И потом, сейчас пластическая хирургия может чудеса творить.

– Не для меня это, – вздохнул Пашка. – Да и денег таких у меня нет. Теперь придётся вечно рожу от людей прятать. Господи! Ну за что мне всё это?! – выдохнул он, чувствуя пустоту в груди и отчаяние, целиком захватившее его сознание.

– Не нужно так расстраиваться, – попыталась успокоить его медсестра, но Пашка уже не слушал её.

Закрыв глаза, он судорожно пытался придумать, как жить дальше. Живое воображение рисовало ему всё более мрачные картины, ударными темпами вгоняя его в депрессию. Хуже всего было то, что он никак не мог вспомнить, где жил и чем занимался. Отсутствие отправной точки заставляло его судорожно стучаться в запертые двери собственной памяти, чтобы вспомнить хоть что-то.

Сообразив, что говорить ему сейчас что-то просто бесполезно, медсестра убрала пудреницу в карман и, тяжело вздохнув, уселась на стул у кровати, вернувшись к просмотру отложенных документов. Слушая тихий шорох переворачиваемых листов, Пашка, так и не придя к какому-то решению, устало вздохнул и, открыв глаза, покосился на документы.

– Это всё про меня? – тихо спросил он.

– Да. Медицинские заключения, назначения по лечению, вам это не интересно, – так же тихо ответила она.

Ответить Пашка не успел. Дверь в палату распахнулась, и на пороге появился врач, которого Пашка видел в прошлый раз, когда очнулся. За спиной врача маячили двое крепких ребят в халатах, очевидно санитары. Решительно войдя в палату, врач быстро осмотрелся и, заметив, что Пашка находится в сознании и внимательно за ним наблюдает, скроил недовольную мину.

– Вам, больной, лучше поспать, – проворчал он, вынимая из кюветы шприц и пристраивая его к катетеру.

– Не надо, я только проснулся, – ответил Пашка, мечтая только о том, чтобы его оставили в покое.

– Ну, пободрствовали, и достаточно. Вам нужно больше отдыхать, – не терпящим возражения тоном ответил врач.

– А я и не работал, так что устать не успел, – вяло огрызнулся Пашка.

– Ну вот что, молодой человек. Спорить с вами я не собираюсь. Будете делать то, что я велю.

– Или что? – чувствуя, что начинает злиться, мрачно спросил Пашка.

– Или я найду способ вас заставить, – пригрозил врач.

– Не грозись, док, не испугаешь. Встану на ноги, и ты и твои шакалы кровью умоетесь, – тихо пообещал Пашка.

От ненависти, прозвучавшей в его голосе, врач невольно вздрогнул и медленно попятился от кровати, но, быстро взяв себя в руки, шагнул обратно. Ловко воткнув иглу шприца в катетер, он нажал на поршень, вгоняя препарат в вену, и, убирая шприц, ответил:

– И не таких смелых видали. Погрозись мне ещё, палёная рожа, – с неожиданной злостью ответил врач.

– А вот за рожу я с тобой то же самое сделаю, – пообещал Пашка, чувствуя, как начинают тяжелеть веки.

– Ты не очень-то хорохорься, сопляк. И покруче здесь в ногах валялись, умоляя от укольчика избавить, – ответил врач, полыхнув в ответ взглядом.

– Поживём, увидим, – прошептал в ответ Пашка, отключаясь.

* * *

Вот уже много лет подряд Жестков повторял про себя одну и ту же фразу. Власть – это всегда одиночество. Рядом с тобой будут те, кто захочет что-то получить. И те, кто хочет погреться в лучах чужого могущества.

Но очень мало тех, кто по-настоящему любит тебя, тех, кто рядом с тобой просто так – ни за что. С каждым годом бескорыстных становится всё меньше, и к этому было сложно привыкнуть.

Зато стремительно множатся и размножаются другие: алчные, жаждущие подачки, куска со стола. Предатели всех мастей, властолюбцы, а ещё – разнообразные прихлебатели, льстецы, карьеристы, фанатики, смысл жизни которых в бездумных, восторженных исполнениях приказов. Пусть даже приказов глупых, ненужных.

Постоянно окружённый собственной гвардией, Алексей Олегович, разменявший уже девятый десяток, взирал на мельтешение царе– дворцев отстраненно, даже с некоторой апатией. Как взирает сытый лев на суету муравейника, спешащего ухватить свои крошки от царской трапезы.

Жестков осознавал, что власть развращает людей, а абсолютная власть развращает людей абсолютно, но всё-таки надеялся, что всё это время оставался самим собой. Давно уже во дворце не было места чужим приспешникам. Была сформирована новая команда, изгнаны чужие кадры, распределены финансовые потоки, доступ к монополиям и административному ресурсу.

Корабль, под гордым названием Российская империя, набрал уверенный ход и теперь смело шёл в будущее, изрядно отягощённый трюмами, полными валютного золота. Можно было уходить на покой, но толкового, по-настоящему лояльного и управляемого преемника пока найти не удавалось.

Как не удавалось пока решить и ещё одну проблему, и звалась она Зоной Совместного Влияния. Уже несколько раз и украинские власти, и власти конфедерации предпринимали попытки отрезать от ничьей земли изрядные куски. Особенно в северной её части. Заодно уничтожив несколько сотен её жителей.

Но далеко не всегда эта экспансия оканчивалась победой. Жители зоны умели не только выживать в диких условиях радиации и кислотных дождей. Они ещё умели и воевать. Причём воевать так, что от незваных гостей частенько только пух да перья летели.

Брошенные на произвол судьбы, обозлённые на весь белый свет, они сбивались в крепкие, боеспособные отряды, частенько дававшие регулярным войскам всех трёх стран прикурить. Уже не раз военные чиновники и аналитики вынуждены были признавать, что, получи жители зоны в руки тяжёлое вооружение, и исход такого столкновения может оказаться очень даже непредсказуемым.

Единственное, чем могли победить их войска, это химическое оружие и тяжёлое вооружение. Как это было с северным поселением. Несколько вертолётов прошли над тщательно выстроенным посёлком, и несколько сотен человек, животные и даже трава превратились в трупы и тлен.

Всё поселение вымерло в один день. Следом за вертолётам с ОВ появились вертолёты с людьми, одетыми в спецкостюмы, и поселение запылало. Северное поселение прекратило своё существование. Но словно в ответ на это, поселенцы каким-то образом сумели разжиться гранатомётами типа РПГ, «Муха», «Стрела», и у пилотов сразу всех пограничных государств настали тяжёлые дни.

Вертолёты сбивали независимо от их национальной принадлежности. Уже через три недели, потеряв без малого тридцать машин, все пограничные страны дружно ввели запрет на полёты над территорией зоны. Даже ООНовские машины не избежали горькой участи. Жители зоны не делали различий, уничтожая всё, что может нести на себе баллоны с ОВ.

По слухам, только банда под странным названием «Вампиры», базировавшаяся где-то на территории Украины, могла безнаказанно пересекать границу зоны, ввозя туда контрабандные товары. По личному приказу Жесткова, Контора, выходцем которой он был, принялась тщательно изучать всё, что хоть как-то было связано с этой группой.

Огромная империя оказалась перед дилеммой. С одной стороны, зона была самой настоящей буферной зоной, пересечь которую было не просто сложно, а очень сложно. Кроме того, туда всегда можно было быстро и без шума слить пару сотен недовольных властью, бросив их на произвол судьбы.

С другой стороны, охрана нефте– и газопроводов, проходящих по самому краю зоны, требовала всё больших затрат. Повышенная радиация выводила из строя людей не хуже стрелкового оружия. Приходилось срочно принимать меры для защиты военнослужащих и последующей их реабилитации. Но это была не самая большая проблема.

Хуже всего было то, что на южной окраине зоны, куда так старательно пытались выдавить местное население, всё ещё оставались очаги ядерного, химического и ещё чёрт знает какого заражения. Сейчас, пока жители зоны, хорошо знающие местные условия, старательно изучали их по мере возможности и делали всё, чтобы заражение не распространилось дальше, удерживая незнающих от проникновения в зону заражения, это ещё можно было терпеть. Но потом, после проведения экспансии, это станет только проблемой захвативших эту территорию стран.

Была и ещё одна проблема. Крысы. Огромные, наглые и удивительно умные твари, выбиравшиеся из зоны в большой мир и наводившие на него настоящий ужас. Организованные не хуже военных отрядов, они шли по прямой, сметая всё на своём пути или незаметно просочившись на территорию страны, моментально уничтожали урожай, умудряясь исчезнуть до того, как власти успевали отреагировать.

Это была, пожалуй, самая большая проблема. Эти мутанты, размером с небольшую собаку, были нечувствительны к обычным ядам и совершенно не боялись людей. И с каждым годом они становились всё большей бедой для всех приграничных государств.

Можно было уничтожить всех жителей зоны одни массированным ударом, подогнав к границам установки типа «Град» и «Тополь», но как избавиться от полчищ огромных крыс, хорошо знающих вкус человеческого мяса. Сейчас, пока в зоне есть люди, крысы выбираются из зоны только весной, когда голод больше всего даёт о себе знать. Всё остальное время люди и крысы старательно поедают друг друга.

Но как только крысы лишатся источника пищи и места постоянного обитания, жуткие полчища хлынут из зоны сразу во все стороны. И удержать их ни у кого не будет никаких шансов. Вообще по большому счёту ничья земля имела больше плюсов, чем минусов, и такому гиганту, как Российская империя, не было никакого смысла претендовать на эту проклятую богом землю.

Как не было смысла рваться к некогда роскошному Чёрному морю. Теперь, после Потопа, это было море смерти. Даже стальные корпуса боевых кораблей не выдерживали той адской смеси кислот, тяжёлой радиоактивной воды и химических соединений, в которую превратилось некогда чудесное море.

Две недели плавания в этом жутком супе, и борт корабля можно было проломить пинком ноги. И это было далеко не всё. Повышенная, точнее, зашкаливающая радиация убивала экипаж корабля ещё до конца плавания. Старый добрый счётчик Гейгера начинал сходить с ума за сорок метров от кромки воды, а, соприкоснувшись с самой водой, сменял щелчки на сплошной гул.

Вспомнив все эти данные по зоне, Жестков вспомнил и то, что назначил аудиенцию директору Конторы Павлу Андреевичу Куклову, решив принять его в своём рабочем кабинете. Несмотря на два пережитых инфаркта и кучу старческих болячек, Художник оставался всё ещё одним из самых сильных аналитиков и стратегов Конторы, твёрдо державших руку на пульсе самого закрытого сообщества в империи.

Прозвище Художник прилипло к нему ещё во времена ученичества, когда молодой курсант быстро и очень похоже набрасывал в конспектах карикатуры на инструкторов. Датский карикатурист Херлуф Бидструп был очень популярен в СССР в те времена. Так Паша Куклов превратился из Кукольника в Художника. Прозвище прилипло навечно.

Художник сам попросил об аудиенции, намекнув по телефону, что речь пойдёт об очень удивительном открытии, сделанном совершенно случайно и имеющем очень интересные перспективы. Назначив день и час встречи, Жестков задумчиво посмотрел на телефон и, удивлённо качнув головой, отложил раздумья до встречи. Было слишком мало исходных данных.

И вот теперь, покончив с текущими делами, Алексей Олегович, нехотя поднявшись из-за стола, медленно прошёлся по кабинету. Заложив руки за спину, он постоял у окна, рассматривая внутренний двор Ближней дачи, и, бросив быстрый взгляд на часы, чуть слышно хмыкнул. До указанного времени оставалось ещё пять минут.

Подойдя к селектору, Жестков связался со службой охраны внешнего периметра и приказал направить к нему Куклова сразу, как только он появится. Как оказалось, Художник уже приехал. Нажав другую кнопку, он вызвал секретаря и, не дожидаясь доклада, с ходу приказал:

– Куклова ко мне. Пока не освобожусь, не беспокоить, и прикажи принести чаю с мёдом.

Коротко кивнув, изображая поклон, секретарь выскользнул из кабинета, и через несколько секунд в дверях появился Художник. Опираясь на резную трость, старые раны давали о себе знать, он церемонно поклонился, но Жестков, не любивший церемоний между старыми соратниками, только махнул рукой.

– Присаживайся, старина. В нашем возрасте стоять уже сложно.

Коротко улыбнувшись в ответ, Художник тяжело опустился в резное мягкое кресло, положив на стол перед собой тонкую чёрную папку тиснёной кожи. Покосившись на папку, Жестков тяжело вздохнул и, дождавшись, когда обслуга под присмотром секретаря подаст чай и скроется за дверью, тихо спросил:

– Ну, что там у тебя опять? Хохлы окончательно решили зону захватить или это западенцам неймётся?

– Дело не в них, – покачал головой Художник. – Точнее, не в политике.

– А в чём тогда? Ну, давай уже, не томи, – поторопил его заинтригованный Жестков.

– Три недели назад, при попытке пересечь нашу границу в районе зоны был сбит дельтапланерист. Точнее мотопланерист, это те, которые не только с крыльями, но ещё и с мотором летают, – быстро пояснил Художник, но реакция Жесткова на это пояснение оказалась не самой обычной.

– Ты меня за старого маразматика, что ли, держишь, Художник? По-твоему, я уже не помню, что такое дельтаплан?

– Никак нет, Алексей Олегович, я просто…

– Ладно, проехали, – махнул рукой Жестков, – давай, что там дальше.

– Парня сбили на малой высоте. Из лёгкого пулемёта достали. Очередь почти перерезала его пополам. Плюс к тому вспыхнул топливный бак, и парень здорово обгорел. Но самое интересное, что, несмотря на все ранения и ожоги, ему удалось выжить. Пограничники не стали добивать парня, решив использовать в качестве «языка». Но так как парень оказался слишком изранен, его передали в наш госпиталь, для проведения определённых исследований. Не буду вдаваться в ненужные подробности, но неожиданно парень начал поправляться. Хотя, изначально, ухода и лечения практически не было. Наши ребята из медицинского отдела им заинтересовались и положили в отдельный бокс. И вот теперь начинается самое интересное. После удаления пуль и введения антибиотиков, глюкозы и физраствора парень начал поправляться ударными темпами. Но и это оказалось ещё не всё. После проведения анализов выяснилось, что кровь парня несёт в себе столько радиации, что он давно уже должен был разложиться, а он живёт и поправляется. А по структурному составу его кости состоят не столько из кальция и костной ткани, сколько из солей тяжёлых металлов.

– Ну это всё очень интересно, но от меня-то ты чего хочешь? – удивлённо спросил Жестков, внимательно выслушав короткий доклад.

– Разрешения на организацию отдельной медицинской группы для изучения феномена мощной регенерации человеческого организма. Мы должны тщательно изучить этого парня. Слишком уж всё необычно. Только представьте себе, что можно делать, имея в руках такие технологии. Сколько жизней наших солдат можно будет спасти, – проговорил Художник с неожиданной горячностью.

– Короче говоря, тебе от меня деньги нужны, – резюмировал Жестков, с усмешкой посмотрев на старого сослуживца.

– Ну, не без этого, конечно, – смущённо пожал плечами Художник.

– А если отбросить все эти научные открытия, то в чём тут твой интерес? – неожиданно спросил Жестков.

– Болячки надоели, – тихо признался Художник. – Есть в организме этого парня что-то такое, что позволяет ему пережить очень опасные ранения почти без потерь. Если нам удастся узнать, что это такое, то вполне возможно, что и нам с вами что-то перепадёт.

– Хочешь жить вечно? – иронично усмехнулся Жестков и, помолчав, спросил: – Сколько денег-то нужно?

– Честно говоря, даже не знаю, – откровенно признался Художник.

– Ну и ладно, – махнул рукой Жестков. – Вот тебе для начала пять миллионов, а там видно будет, – сказал он, быстро чиркая что-то на листе гербовой бумаги.

Размашисто расписавшись, он пришлёпнул к листу свою личную, малую печать и, протянув бумагу директору Конторы, добавил:

– Деньги получишь лично, у казначея. А все интересные новости будешь докладывать только мне. И вот ещё что. Об этом летуне что-то известно?

– Документов при нём не было. Пришлось пробивать по базе. Интересный оказался паренёк. С секретом, – усмехнулся в ответ Художник, аккуратно убирая полученный документ в папку.

– Ну-ка расскажи, – с интересом спросил Жестков.

– Сирота, воспитывался в детском доме. Отслужил в спецназе, участвовал в боевой операции. После службы пропал из поля зрения наших служб почти на пять лет. И вот теперь появился на границе зоны. По последним данным, выезжал из империи на работу в Испанию по приглашению некоего господина, постоянно проживающего в Украине. В приглашении указана будущая должность – телохранитель.

– Вот значит как, – задумчиво протянул Жестков. – Мы ребят воспитываем, обучаем, натаскиваем, а потом со спокойной душой позволяем им разбредаться по всей земле, не заботясь о том, что такие кадры нам самим потребоваться могут. Ну а теперь скажи мне, старина, с чего это вдруг сильный, тренированный парень из империи подался. Работы тут не нашёл?

– Этот вопрос и меня самого очень интересует. По документам, у него вроде всё было. А вот, что там на самом деле, неизвестно.

– Что значит, неизвестно? Вы контора или погулять вышли?

– Не было у нас такой задачи, вот и не занимались. А самое паршивое, что его самого не спросишь. Парень после ранения память потерял. Помнит только, что Павлом зовут.

– Тёзка, значит, – задумчиво усмехнувшись, проворчал Жестков. – Ты, друг ситный, вот чем своих орлов озадачь. Пусть проверят, как и где наши ребята на гражданке после армии устраиваются. Особенно из боевых частей. А то что-то наши чинуши снова жировать начали. Им только дай волю, такое устроят… Помнишь, как в седьмом году было?

Вспомнив бойню, учинённую доведёнными до отчаяния ветеранами различных войн и локальных конфликтов, Художник невольно содрогнулся. Это была настоящая война на уничтожение. Чиновников всех мастей и рангов просто отстреливали, не обращая внимания на охрану и показательные суды.

– Проверим, – решительно пообещал он.

– И побыстрее. Лучше десяток посадить, чем сотню закопать, – приказал Жестков не терпящим возражения тоном. – И ещё, передай своим, чтобы поаккуратнее там с этим парнем. Чёрт его знает, что ему в ушибленную голову взбредёт.

– Не беспокойтесь, Алексей Олегович, всё будет в порядке, – переведя дух, ответил Художник.

Допив чай, он тяжело поднялся и, поблагодарив Жесткова, вышел из кабинета. Проводив его взглядом, Жестков опёрся подбородком о ладонь и, уставившись невидящим взглядом в окно, задумался. У старины Художника в этом деле явно был свой личный интерес. Его шутка о вечной жизни была, конечно, шуткой, но, как известно, в каждой шутке только доля шутки, а всё остальное правда.

Так и не найдя ответа на интересующий его вопрос, Жестков выпрямился и, подумав, снова вернулся к повседневным делам.

* * *

Вернувшись после долгого рейда в «гнездо», они долго отмокали в больших деревянных бочках, заменявших ребятам ванны, после чего, с аппетитом поужинав, завалились спать. Но выспаться ему не дали. Одна из «вампиров», худощавая, коротко стриженная девчонка, которую он знал только по прозвищу, неожиданно ввалилась в отведённую ему комнату и, не обращая внимания на его удивлённый взгляд, принялась невозмутимо раздеваться.

Подойдя к кровати уже обнажённой, она расстегнула молнию его спальника и, забравшись внутрь, тихо сказала:

– Думаю, нам пора познакомиться по– ближе.

– А моё мнение в этом вопросе тебя совсем не интересует? – спросил он.

– Не-а. Ты нормальный, здоровый парень, я тоже, так чего тут ещё рассуждать? – небрежно пожала плечами ночная ведьма.

– А как насчёт симпатий, я про чувства уже и не говорю.

– Хочешь сказать, что я тебе не нравлюсь? Что, фигурой не подхожу или рожей не вышла? – спросила она с неожиданной злостью.

– Я этого не говорил, – пожал он плечами. – Просто не ожидал я тебя в своём спальнике увидеть. Да, честно говоря, вообще никого не ожидал.

– А что так? – спросила она, успокаиваясь. – Или ты не стандартный?

– Нет. Я нормальный, просто устал, да и не часто у нас в гнезде вот так запросто сходятся.

– Значит, пришло время менять привычки, – решительно отозвалась она. – И вообще, у тебя девушка в постели лежит, а ты вместо дела ей зубы заговариваешь, – добавила она, одним гибким движением вскакивая на него верхом.

– Ну, сама захотела, – проворчал он, сжимая ладони на её талии.

Уже под утро, с трудом угомонившись, они лежали в его спальнике, тесно прижавшись друг к другу и куря одну сигарету на двоих. В последнее время на фоне борьбы с курением, развернувшейся по всем странам Европы, с куревом в зоне стало намного легче.

Очень многие так называемые бизнесмены быстро сообразили, что намного безопаснее и проще перекидывать через границу такой безобидный товар, как табачные изделия, чем, рискуя здоровьем и состоянием, тащить в зону оружие и медикаменты.

Затушив выкуренную до самого фильтра сигарету в консервной банке, заменявшей им пепельницу, ночная ведьма с довольным видом потянулась и, бросив на него лукавый взгляд, сонным голосом тихо пробормотала:

– Я же говорила, всё будет здорово, а ты ломался.

– Я не ломался, я спать собирался, – усмехнулся он в ответ, устраиваясь поудобнее.

– Слушай, ну ты бы хоть ради приличия спросил, как меня зовут, – возмутилась она, пристраивая голову ему на плечо.

– А я думал, что секс ещё не повод для знакомства, – не удержался он от шпильки, за что получил вполне чувствительный щипок.

– Издеваешься надо мной, да? – спросила она, приподнимаясь.

– Нет. Просто не привык я к таким вот заходам, – честно признался он, даже не делая попыток хоть как-то защититься от её агрессии.

– А к чему ты привык? – с интересом спросила она.

– Что люди для начала присматриваются друг к другу, знакомятся, а уж потом в койку заваливаются, при наличии отсутствия антипатии.

– Чего?! – растерянно переспросила она.

– Если нравятся друг дружке, – рассмеялся он.

– Долгая история, – отмахнулась она. – Я предпочитаю вот так, просто и без затей. А самое главное, без обязательств. Ты мне ничего не должен, и я тебе ничего не должна.

– И многих ты так окучила? – спросил он, чувствуя, что этот разговор начинает действовать ему на нервы.

– А что, ты уже ревнуешь? – с интересом спросила она.

– Нет, просто хочу быть в курсе, если сюда кто-то с дубиной ворвётся.

– В курсе чего?

– За что меня бить собираются.

– Не волнуйся. Никто не ворвётся, – отмахнулась она.

– Так как тебя всё-таки зовут?

– Рона.

– Это имя или прозвище? – с вялым интересом спросил он.

– Псевдоним, – усмехнулась она в ответ.

– Ну, Рона так Рона, – вздохнул он, закрывая глаза и пытаясь уснуть.

– Эй, и это всё? – возмутилась она.

– А чего ещё? – не понял он.

– Ну хоть сам обзовись, – фыркнула она.

– Самурай, – коротко назвался он.

– Чего?! – в очередной раз протянула Рона.

– Кличка такая, Самурай.

– А почему Самурай?

– Я когда-то в спецназе служил, там и прилипло. С тех пор самураем и стал.

– Я не поняла, почему именно Самурай? Саблей, что ли, размахиваешь?

– При чём тут сабля? Ты про кодекс бусидо слышала?

– Нет, а что это такое? – с интересом спросила она.

– Это древний кодекс японских воинов. Получая статус самурая, воин изначально считался мёртвым и поэтому просто не боялся умереть. Он уже был мёртв. Нас в спецназе учили точно так же. Став бойцами спецназа, мы изначально умерли. Выполни приказ любой ценой, даже если придётся умереть.

– Ничего себе заявочки! – удивлённо ахнула Рона. – Это что же получается? Империя не просто парней служить заставляет, а ещё и на смерть их гонит? И это в мирное время?

– А чему ты удивляешься? – пожал он плечами. – Интересы государства превыше интересов стада. А людей жалеть глупо. Бабы дуры, ещё нарожают.

– Но ведь есть же наёмники. В смысле контрактники. Это их работа, им за это деньги платят. Так зачем же пацанов на смерть гнать?

– Контрактникам платить нужно. Пайковые, боевые, ну и тому подобное, а смертникам приказ отдал, оружие, боеприпасы, сухой паёк в зубы и вперёд. Дёшево и сердито.

– А семьи, матери, это не считается? – растерянно спросила Рона.

– Ты до того, как сюда попасть, где жила? На Луне, что ли? – удивлённо спросил он.

– Нет, в Челябинске.

– Такое впечатление, что ты с Луны свалилась, – усмехнулся Самурай. – Запомни, никто никогда и нигде не станет считать, сколько солдат погибло. Солдаты – это расходный материал. Собственность государства, и раздумывать, что будет после гибели солдата с его родными, никто не станет. Это никому не интересно. Письмо с соболезнованиями, единовременная выплата денежного пособия и привет горячий. Живите, как можете.

– Охренеть! – качнула коротко стриженной головой Рона.

– Только не говори мне, что ты этого не знала, – усмехнулся он.