Читать книгу: «Так бывает», страница 2

Два свидетеля

Свадьба, как водится, шумела. А также пела, плясала и гуляла. Не дошло бы до драки! Это подчас тоже считается традицией.

Ольга обвела глазами стол, заставленный тарелками, блюдами, которые уже громоздились друг на друга, и, разумеется, бутылками. Не многовато ли водки? Затем скользнула взглядом по распаренным в духоте крохотного зальчика гостям. Втянула носом воздух. Пахло духами Нинки (кажется, «Фиджи»), перченым мясом и потом. Ее замутило. Она опустила голову, судорожно вздохнула, прогоняя тошноту.

– Ты как? В порядке?

Рука, опустившаяся на ее плечо, была тяжелой.

– В порядке.

Склонившиеся над тарелками жених и невеста, вернее, уже муж и жена, дружно выпрямились и стали подниматься, послушные истошному крику: «Горько». Андрей, сидевший, как и положено, справа от молодого супруга, убрал руку. Там, где она лежала, ткань блузки прилипла к коже. Ольга дернула плечом.

– Горько! Горько! Один, два, три…

Досчитали до четырнадцати. Собравшиеся одобрительно зашумели. Пустые рюмки опустились на стол. Что-то звякнуло, что-то разбилось.

– Поосторожнее! – взвизгнули слева. – Вы мне все платье зальете.

– Ах, какие мы нежные, – откликнулся сиплый басок.

– Да, нежные! – тут же встрял баритон, как корсетом, утянутый стальными нотками раздражения.

«Не дошло бы до драки», – снова подумала Ольга. По счастью, вниманием свадьбы вновь завладела тамада, полная женщина с отечным лицом, которая упорно терзала празднующих всякими глупостями, вроде риса на голову и каравая в зубы. В руках тамады была коленкоровая папка, из которой она извлекала листы, чтобы прочесть очередной наказ молодым, или, в соответствии с утвержденным сценарием, призвать гостей к участию в новом действе, якобы тоже освященном временем. Сначала это было даже любопытно, но постепенно Ольга, да и не только она, стала испытывать к тамаде чувство, которое из почти невинного неудовольствия стремительно перерастало в стойкую ненависть. Однако сейчас Ольга была благодарна одышливой даме с зычным голосом и папкой наперевес. Только ссоры и рукоприкладства не хватает! Для полного счастья.

– Добрый молодец и красна девица… – нараспев читала тамада и по тому, как она экономила дыхание, читать собиралась еще долго.

Воспользовавшись паузой, новоявленные муж и жена опять уткнулись в тарелки. А что, тоже люди, тоже есть хотят. Не все же целоваться.

Андрей взглянул поверх их черно-белых плеч и подмигнул. Ольга вымученно улыбнулась и подмигнула в ответ. На чужой свадьбе надо играть по чужим правилам. Она – свидетель со стороны невесты, и на ближайшие три дня над собой не властна. Иначе зачем соглашалась?

Нинка позвонила неделю назад. Ольга схватила трубку – и чуть не бросила ее. Она ждала другого звонка. Вадим ушел и не обещал вернуться, и все-таки она надеялась, верила. Это было бессмысленно и бесполезно, но она все равно надеялась и все равно верила.

Они были знакомы чертову уйму лет – со школы; тесно – четыре года. Именно столько (плюс два дня) продолжался их роман. Впрочем, романом это назвать было трудно. Вадим звонил и приходил, когда хотел. Но приходил! Иногда раз в неделю, иногда реже. Ольга кормила его, стелила постель, ложилась. Вадим наваливался на нее, исполнял – спешно и явно без особой охоты – свои мужские обязанности, после чего падал ничком, зарывшись лицом в подушку, и засыпал. А Ольга… Она долго лежала без сна.

Они почти не говорили друг с другом. Вадима нимало не интересовали ее слова, свои же он цедил в час по чайной ложке. Он был замкнут на себя, свои проблемы и слишком самоуверен, чтобы приоткрывать завесу. Поначалу Ольга пыталась достучаться до него, но увидев и поняв, что попытки эти его только раздражают, отступилась.

Она смотрела на любовника, посапывающего, с ниточкой слюны, протянувшейся от губ к подушке, и думала: «Зачем ты мне нужен?». Ответ она знала, но противилась ему. Стыдно признаваться даже себе самой, что не любовь – Господи, да что это такое! – а тело, жадное тело молодой женщины толкает ее к Вадиму. Было в этом что-то грязное, липкое, от чего не спасали ни душ, ни уговоры, что все так делают, и потому нечего казниться, чепуха все это, бредни.

Утром Вадим отправлялся в ванную и долго плескался там. Потом врывался на кухню, в минуту расправлялся с «дежурной» яичницей, мимолетно чмокал Ольгу в щеку и уходил. А она… Постояв перед закрытой дверью, она шла в ванную и начинала собирать тряпкой воду с пола. В углу, под раковиной, в луже, валялось скомканное полотенце. Была у Вадима такая «гостиничная» привычка – швырять его на пол. Только в отелях за сервис он платил наличными, здесь же оказывал услуги иного характера, требуя за них вознаграждения в виде хрустящих простыней, свежего полотенца, ужина с вином, яичницы утром и отсутствия ненужных вопросов. Ольга подбирала полотенце, засовывала его в стиральную машину вместе с постельным бельем и залезала под душ. Не душу, так тело отмыть…

Иногда она страстно желала, чтобы Вадим исчез. Вот так, взял и исчез из ее жизни. О том, что последует далее, что и кто заполнит вакуум, она в этот момент не думала. А когда задумывалась, ей становилось страшно.

И вот он исчез. Прошла неделя, другая, месяц, второй – молчание и пустота. Ольга знала, что он жив-здоров, работает, суетится: в их маленьком городке, приткнувшимся к Московской кольцевой дороге, все на виду. И женщины у него вроде бы не появилось. Что же тогда? Устал? Надоело? Надоела?! Может быть. И все же, когда в тишине квартиры раздавалась трель телефона, Ольга хватала трубку, надеясь, что это он, Вадим.

А позвонила Нина…

Подругами они не были. С Нинкой они учились в институте. Правда, на разных факультетах, но ездили вместе – встречались на остановке, потом тряслись в автобусе, вместе задыхались в метро. Ну, разговаривали, естественно. Ольга не сомневалась, окажись она с Нинкой в одной группе, никаких отношений между ними не сложилось бы. Нинка не терпела соперниц, к каковым относила всех представительниц своего пола, невзирая на возраст (в пределах разумного) и внешние данные (или отсутствие таковых). Ольга же была на обочине жизни Нинки, грядущему ее благополучию ничем не мешала, а значит – не представляла никакой опасности.

Распределение по окончании к тому времени, как они закончили институт, уже отменили, поэтому выпускники устраивались кто как мог. Ольга осталась в своем городе: помогло обещание коллег матери по работе – когда мать умирала, они пообещали позаботиться о ее дочери. А Нинка, вдрызг разругавшись с родными, отправилась в военный городок под Волоколамском: во-первых, ей посулили комнату, во-вторых, там она хотела разжиться супругом из молодых офицеров. Конечно, быть женой офицера сегодня – это не то, что прежде, но муж, пусть какой-никакой, а все же нужен. Ведь что главное? Главное – не быть замужем, а побывать за ним. Это придает женщине необходимую уверенность: выбрали раз – выберут и другой. Мужики, в своем большинстве, не любят быть первыми, они предпочитают ходить протоптанными дорожками.

– Слушай, я замуж выхожу.

– Поздравляю.

– Спасибо. Учти, ты – свидетель.

– Я?

– А кто еще? Ты мне подруга или как?

Ольга растерялась. Ответить честно и не обидеть было невозможно. А что делать? Она набрала побольше воздуха, чтобы отказаться, но вдруг остановила себя. А почему, собственно, нет? Обвела взглядом квартиру – нигде не пылинки, чисто, аж противно, и сказала:

– Когда и где?

– Вот это другое дело! – засмеялась Нинка. – Записывай.

В субботу, точно в назначенное время, Ольга была на КПП военного городка. Чувствовала она себя неважно. Чтобы попасть в эту тмутаракань, пришлось встать затемно и добираться до электрички на первом автобусе. А в поезде – дачники, а на нужной остановке – хамоватые «частники», которые подряжались везти в городок только за деньги, равные десятой части ее зарплаты. Пришлось согласиться.

Ее встречали.

– Вы – Ольга?

Она кивнула.

– А я – Андрей. Свидетель со стороны жениха. Ваш товарищ по несчастью.

– Почему «по несчастью»? – спросила она.

– Да смешно это все, – сказал парень с капитанскими звездочками на погонах и дернул плечом. – Ленты, бубенчики, пупсы на капотах.

– Пупсы тоже будут?

– А как же без них? Всенепременно.

Ольга поморщилась, но тут же взяла себя в руки:

– Ну, надо так надо.

– Как в рекламе, – засмеялся парень.

– В какой рекламе?

– В телевизионной.

– Я телевизор не смотрю, – отчего-то покраснела Ольга.

– Чем же вы вечерами занимаетесь? Мужа обихаживаете?

– Я не замужем, – Ольга смутилась окончательно: в две минуты этот смешливый парень узнал о ней если не все, то слишком многое.

– Это дело наживное!

Парень решительно взял ее под руку и увлек за собой. Получив у дежурного по КПП пропуск, они миновали проходную и пошли по испещренной выбоинами дорожке.

– До регистрации два часа, – тараторил Андрей. – Сейчас я отведу вас к себе домой, там вы приведете себя в порядок, а после этого отправимся к молодым. Полчаса вам хватит?

– Хватит.

– Вот и хорошо.

Жил Андрей в облезлой «хрущобе», на третьем этаже. В квартире царил образцовый холостяцкий порядок.

– Распоряжайтесь, – он вручил Ольге большое махровое полотенце.

Ольга отправилась в ванную. Машинально посмотрела под ноги – пол был сухой. В стаканчике у зеркала стояла одинокая зубная щетка.

Хватило четверти часа. Когда Ольга вошла в комнату, Андрей присвистнул:

– Перемены разительные.

Ольга хотела обидеться, но вдруг поняла, что не может: ей было приятно. Она надела привезенное с собой платье, отправив в сумку джинсы и блузку, уложила волосы и, придирчиво осмотрев себя в зеркале, пришла к выводу, что достойна высокой миссии, которую нежданного-негаданно возложила на нее Нинка.

– А вы настоящий денди.

Андрей приосанился:

– Люблю пиджаки. И брюки нормальные люблю. Жаль, нечасто приходится одевать, все форма, форма.

– Вам идет. Очень.

– Благодарю. Однако нам пора.

Десять минут спустя Ольга и Андрей уже получали от Нинки ценные указания, что, как и в какой последовательности им следует делать. Жених отмалчивался, восторженно глядя на свою будущую супругу.

– А теперь – вперед! – скомандовала Нинка. – Милый, ко мне!

Потом были ЗАГС в Волоколамске и суетящийся фотограф, памятник героям войны и цветы у Вечного Огня, перенос молодой жены на руках через мост и легкий фуршет перед возвращением в городок.

Какими бы запасами прочности ни обладала Нинка, а под вечер и она выбилась из сил. Тут-то и пригодилась тамада с ее папочкой и надрывным: «Горько».

– Раз, два, три… У-у-у…

– Безобразие! – выразила общее неудовольствие тамада после того, как молодые оторвались друг от друга на цифре «8». – Надо показать пример! А кто это сделает лучше, чем свидетели? Ну-ка, продемонстрируйте, как это делается.

Андрей стал подниматься, а Ольга осталась на месте – ноги не слушались. Этого она не ожидала.

– Смелее! Смелее! – покрикивала тамада.

Андрей отодвинул стул, обошел молодых супругов. По губам его Ольга прочитала: «Надо». Она сама не поняла, как это произошло, но она поднялась.

– Ты уж потерпи, – чуть слышно прошептал Андрей и притянул ее к себе.

Губы ее коснулись его губ – горячих, сухих. Ольга тут же попыталась отстраниться, но Андрей не отпустил ее.

– Три, четыре, пять…

У нее закружилась голова. Это было странно, дико. На глазах у незнакомых и не слишком трезвых людей она целовалась с совершенно посторонним человеком, и ей не хотелось, чтобы этот поцелуй кончался. С Вадимом было совсем не так.

– Восемь, девять, десять…

Волна нежности подхватила Ольгу. Это было ненормально, неприлично, противоестественно.

– Четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать…

Руки Андрея были теплыми.

– Двадцать, двадцать один, двадцать два…

Ей показалось, что она сейчас умрет. Не от недостатка воздуха – от счастья.

– Двадцать пять!

Они оторвались друг от друга. Зал бушевал. Сквозь крики тщетно пытался пробиться голос тамады.

Андрей смотрел на нее, она смотрела на него. Ее рука лежала в его ладони.

– Ай, молодцы!

Народ выпил, а тамада, воспользовавшись паузой, произнесла то, что наверняка не было предусмотрено сценарием, а потому прозвучало свежо и искренне:

– Так и до свадьбы недалеко, с такими-то рекордами.

Ольга смотрела на Андрея и улыбалась, он смотрел на нее и молчал. Они разговаривали, им надо было успеть сказать друг другу очень много.

Андрей улыбнулся в ответ, повернулся, не выпуская ее руки, и возвестил.

– Свадьба будет! Мы согласны.

Ольга улыбнулась и… споткнулась о взгляд Нинки, в котором было пополам зависти и удивления. Ольга отвела глаза. Вот еще, обращать внимание на пустяки! Тем более сегодня, в самый счастливый день ее жизни.

Жених напрокат

У Татьяны Морозовой было все: деньги, квартира в Москве, своя фирма и самые радужные перспективы. «Укомплектована», – уважительно говорили партнеры по бизнесу. И ошибались.

Морозовой не хватало мужа. У нее даже не было жениха. Поэтому, когда потребовалось, Татьяна обвела взором орлицы ближайшее окружение и без лишних церемоний сделала Виктору Толмачеву предложение, от которого тот не смог отказаться. Хотел, но не смог.

То, что первым порывом было решительное «нет», Татьяна поняла по его глазам. Сначала они округлились от недоверия, потом заледенели, а потом будто укрылись за полупрозрачной пленкой, как бывает у пресмыкающихся. Зрачок виден, выражение – не разобрать.

– Хорошо, – сказал Толмачев. – Я согласен. Когда надо ехать?

– Завтра. Надеюсь, вы понимаете, что распространяться о цели и обстоятельствах нашей поездки не рекомендуется?

– Безусловно. Я сознаю тонкость ситуации и ценю ваше доверие, Татьяна Сергеевна. Однако…

– Что? – Морозова повела бровью.

– Мне будет непросто вести себя естественно без знания некоторых деталей.

– Инструкции получите в поезде! Отъезд отсюда, из фирмы, в 17.10.

Татьяна повернулась, сделала шаг, остановилась.

– И оденьтесь поприличнее! Если чего в гардеробе недостает, можете потратиться. Я возмещу. До свидания.

– До свидания, – пробормотал, оставаясь позади, «жених».

И так он это покорно сказал, что Татьяна едва не выругалась, что в общем было ей не свойственно. Пресмыкающееся!

«А что ты хотела, голубушка? – спросила она себя. – Ведь знала, что так и будет. Иначе не предложила бы эту роль. Или надеялась, что он пошлет тебя куда подальше – вежливо или напрямую, а заодно и работу, за которую ты ему платишь и платишь немало?»

Морозова поискала ответ и, не желая лукавить сама с собой, ответила честно: «Надеялась».

Видимо, подспудно она хотела, чтобы план ее развалился еще на начальной стадии. Потому и выбрала Толмачева, к которому испытывала что-то вроде приязни, внешне, впрочем, никак не проявлявшейся.

Высокий, поджарый, не мальчик, ко всему прочему дизайнер каких поискать. И симпатичный. Для тех, конечно, кто на дух не переносит слащавость, свойственную нынче мужскому племени. Как они себя холят, лелеют, маникюрят… Смотреть противно! Этот же – в неизменных джинсах и свитере – этот ничего, не совсем пропащий. Так ей казалось.

Он должен был отказаться! И тем завоевать нечто гораздо большее – ее уважение. Разумеется, она бы его уволила. Ни один настоящий руководитель не потерпит, чтобы ему перечили, но уволила бы с сожалением и, возможно, втихую помогла бы найти достойную работу взамен утерянной. А Толмачев возьми и струсь!

Это означает, что в Вотчинино она отправится не одна. На радость маме.

– Билеты привезли?

Секретарь вскочила.

– Да, Татьяна Сергеевна.

В кабинете Морозова полистала ежедневник и нажала клавишу интеркома. Заместитель отозвался тут же.

– Завтра я уезжаю, – сказала Татьяна, не тратя время на приветствие. – Вечером. Но с утра меня тоже не будет. Так что совещание проведете без меня. В понедельник предварительные наработки по «Карусели» должны быть на моем столе. Все.

Она отпустила клавишу и нажала соседнюю..

– Машину к подъезду.

Минуту спустя Морозова выходила из здания, шестой этаж которого занимала ее рекламная фирма. Черная «вольво», блестя лаковыми боками, уже ждала ее. Шофер предупредительно открыл дверь.

– Домой!

Подарки были куплены заранее, поэтому в магазины заезжать не пришлось. А самый лучший подарок для матери, усмехнулась Татьяна, прибудет на своих двоих.

– Утром как обычно, Татьяна Сергеевна? – уточнил водитель.

Она кивнула и направилась к подъезду. В квартире достала кофр и стала набивать его вещами. Много времени это не заняло.

Татьяна плеснула себе коньяку и плюхнулась в кресло перед телевизором. Но включать его не стала, остановившись глазами на фотографии матери, стоявшей на кофейном столике.

– Ты будешь довольна, мама, – сказала вслух. – Только посмей быть недовольна!

Мать Татьяна любила. Как никого на свете. Вообще-то, любовь к матери и не принято ни с чем сравнивать, но что касается Морозовой, это можно было понимать буквально, потому что больше Татьяна не любила никого. Даже себя.

Когда отправлялась покорять Москву, поклялась:

– Все сделаю, чтобы ей было хорошо!

Институт она закончила с отличием, всецело отдаваясь учебе, а не студентам с московской пропиской, как некоторые сокурсницы. Но, в отличие от большинства из них, осталась в столице. Еще на третьем курсе она сумела установить контакты с парочкой фирм, только-только дебютировавшими на рождающемся в муках рекламном рынке. Морозову приметили, кое-какие ее проекты были реализованы, и когда дело дошло до диплома, Татьяна точно знала, что у нее есть, куда пойти. Она не спешила, не требовала немыслимых денег, квартиры, машины и турпоездок за счет конторы. Она снимала комнату и работала от зари до зари. Через три года Татьяна создала собственную фирму, подписала ряд контрактов, прибыль вложила в расширение дела… Став образцово-показательной бизнес-вумен, она никогда не впутывалась в авантюры, упорно создавая свое безоблачное будущее. К настоящему моменту у нее было все, что другие посчитали бы достаточным для счастья. Не хватало лишь мужа.

– Будь здорова, – пожелала себе Татьяна и выпила коньяк.

С мужчинами у нее никогда не ладилось. В школе одноклассники – хотя какие они мужчины? птенцы желторотые! – предпочитали ей девчонок побойчее. В институте тоже никто не обращал внимания на дурочку из провинции, которая вместо того, чтобы вкушать радости жизни, дни и ночи проводила за учебниками. Лишь окунувшись в мир рекламного бизнеса, да и то не сразу, она почувствовала, что это такое – мужское внимание. И желание, которое распознать так же просто, как ложь в представительском буклете.

Куда только подевалась вчерашняя недотрога! Татьяна меняла мужчин, жадно насыщаясь тем, чем до поры себя обделяла. Несколько раз думала о замужестве, но вовремя останавливалась.

Матери о своих амурах она не рассказывала, и та, съеживаясь от времени, с каждым годом все чаще причитала:

– Ох, чует мое сердце, не увидеть мне внуков.

И похоже, напричитала мать, накликала. В какой-то момент Татьяна поняла, что уже несколько месяцев смотрит на мужчин исключительно как на рабсилу, которая не досаждает хозяйке фирмы декретными отпусками и бюллетенями по уходу за детьми. Морозова оглянулась назад, положила под микроскоп свою жизнь и поняла, что виной тому ее последние избранники. Один – лентяй и бездарь, другой – сноб и слабак, третий просто сволочь.

– Да, сволочь, а ты на себя посмотри! – бросил он ей, когда она выставляла его за порог. – Железная леди! Приказ налево, приказ направо. Не человек – компьютер. Все просчитано на десять ходов вперед. А мне нужно, чтобы баба меня любила без оглядки!

– Тебя любят, – сквозь зубы сказала она. – За мои деньги.

– С паршивой овцы хоть шерсти клок.

– Вон!

И она осталась одна. На много лет.

– Ты одна приедешь али как? – с надеждой спросила мать.

Татьяна позвонила ей неделю назад, чтобы окончательно утрясти список вещей, которые предстояло привезти из столицы. Переехать к дочери мать отказывалась категорически. Родилась в Вотчинино – здесь и умрет.

Дочь хотела сказать: «Одна» – и не сказала.

Накануне позвонила соседка матери, с которой у Татьяны был уговор: «Тетя Лиза, мама правды не скажет – ни как себя чувствует, ни надо ли чего. Бережет меня! Так вы мне звоните, хорошо?» Соседка пользовалась межгородом исправно – раз в три дня, но говорила коротко, не желая вводить Татьяну в лишний расход, хотя та предупреждала, что это для нее не проблема. «Все нормально», – и гудки.

В этот раз соседка была разговорчивей:

– Не нравится она мне что-то. Сдает день ото дня. Все о тебе печалится. Что жизнь не сложилась.

– У меня все в порядке! Хоть вы ей объясните.

– Да я уж и так… А она про мужика твердит, мол, негоже без мужика-то. Как же без опоры? И ты ее не кори. Ее понять можно. Муж умер, когда ты еще в пеленках лежала. Настрадалась без подмоги, навкалывалась, теперь за тебя беспокоится, чтобы, значит, дочке той же дорогой не пройти. Иссохла вся. Как бы чего плохого не вышло.

Вот какой состоялся разговор и вот почему Татьяна замешкалась с ответом, когда мать задала свой дежурный вопрос.

– Посмотрим, – наконец проговорила она.

– Да неужто?.. – обрадовалась мать.

– Я пока не знаю, не уверена… – Татьяна перевела разговор на другое. – Что тебе еще привезти?

– Ты за меня не беспокойся. Живу хорошо, все у меня есть. Вы, главное, приезжайте. Порадуйте старуху.

– Какая же ты старуха? – заставила себя рассмеяться Татьяна. – Ты у меня о-го-го! Глядишь, еще замуж выйдешь.

– После тебя, дочка, после тебя, – засмеялась и мать.

«Ну вот, брякнула не подумав», – нахмурилась Морозова и стала прощаться:

– Ладно, пока. Я позвоню перед отъездом. Целую.

Тем вечером ей и пришло на ум, что в конце концов жениха можно взять напрокат. А что такого? Прокловой и Купченко в кино можно, а ей нельзя? Конечно, такого милягу, как Миронов, или красавца типа Янковского ей не сыскать, но ведь и счастливый конец ей не нужен. Не верит она в них. Чтобы все хорошо заканчивалось – так наяву не бывает, только на экране, да и там в последнее время все реже. Действительность не располагает.

Идея представлялась продуктивной, и все же несколько дней Морозова крутила ее и так, и эдак. Серьезных изъянов не находила, единственным же узким местом была опасность, что «жених» мог невзначай проболтаться – и в Вотчинино, и после возвращения – об истинном положении вещей. Значит… Значит, он должен быть зависим от нее настолько, чтобы ни при каких обстоятельствах не терял головы. Следовательно, кандидата предстояло найти среди подчиненных. Деньги – надежные веревки и лучшая из приманок.

– Слизняк! – громко сказала она, подумав о Толмачеве, и включила-таки телевизор.

Коньяк туманил голову. Так и не разобравшись в хитросплетениях сюжета какого-то полицейского сериала, она заснула.

Утро следующего дня да и сам день выдались суматошными. Банк, переговоры на RenTV, опять банк… В своем офисе Морозова появилась в половине пятого. Времени в запасе было достаточно, и все же она нервничала.

– Толмачева ко мне, – распорядилась, проходя мимо секретарши.

Пока суть да дело, Татьяна позвонила матери.

– Да, выезжаю… Не одна… Ты не торопись радоваться, может, он тебе не понравится. Что? Мама, я тебя прошу, не надо плакать. Даже от радости.

Положив трубку, Морозова взглянула на часы. Не торопится что-то ее «жених»! Ну да время есть.

Пискнул динамик.

– Толмачев в приемной, – доложила секретарша.

– Пусть войдет.

Татьяна отвернулась к окну. За окном шел снег. За спиной ласково чмокнула дверь кабинета.

– Здравствуйте, Татьяна Сергеевна.

Она повернула голову и задохнулась от возмущения. Потом выпалила:

– Я же сказала, чтобы вы оделись прилично.

Толмачев был все в тех же джинсах и свитере.

– Я подумал, – сказал «жених», – так будет демократичнее. Простая одежда располагает к общению.

– Меня не интересует, что вы подумали. За вас думаю я!

Лицо Толмачева осталось непроницаемым.

– Тогда я пошел. Вояж отменяется.

– Стоять!

Толмачев отпустил ручку двери.

– Вы всегда такой строптивый? Вчера вы были сговорчивее.

– Так то вчера.

– А что, собственно, изменилось?

– Что? Да, собственно, многое. Опомнился.

– Вы надо мной издеваетесь или мне почудилось?

– Почудилось. Чтобы я осмелился…

– Все-таки издеваетесь, – кивнула Морозова.

Толмачев сделал шаг, качнулся с носков на пятки, сказал серьезно:

– Прежде всего давайте договоримся…

– Мы обо всем договорились!

– Давайте договоримся, – спокойно продолжил Толмачев, – чтобы в ближайшие дни не было никаких «стоять», «сидеть» и тем более «лежать». Будьте ласковы и предупредительны, как полагается влюбленной. Я со своей стороны обязуюсь отвечать тем же. Это – первое. Далее: с этой минуты вы обращаетесь ко мне на «ты» и по имени. Хотите – Виктор, можно Витя или Витюша, я не возражаю. Это – второе.

Морозова была готова тут же, на месте, задушить нахала собственными руками.

– Вы не боитесь… – начала она, но теперь уже Толмачев не дал ей договорить:

– Очутиться на улице? Знаете, не боюсь. Питаю серьезные подозрения, что дизайнер моей квалификации будет обретаться там не очень долго.

– Я вас так ославлю, что ни одна уважающая себя фирма…

– Не обольщайтесь, – усмехнулся «жених». – Вы не всесильны! Ой, что это я? Вот же сила инерции! Назвал любимую девушку на «вы». Прости, ради бога.

С ней давно так никто не говорил – легко, без трепета, подобострастия и околичностей. В детстве – да, в детстве такого обхождения хватало. Бедно одетая дочка учительницы вызывала жалость. Иногда снисхождение проскальзывало в словах институтских девчонок, но от их опеки гордячка из провинции отказывалась так решительно, что те лишь оскорбленно фыркали. Что касается первых «рекламных» лет, тут Татьяна сразу дала понять, что в покровительственном отношении не нуждается, сама себе голова! А ее любовнички… Она их держала мертвой хваткой. Верховодила, пикнуть не давала, отыгрываясь за годы нужды и надежды, что когда-нибудь все изменится, и она станет управлять обстоятельствами, а не подчиняться им. Хватит, наподчинялась! Морозова никогда специально не присматривалась, не выбирала, и все же всякий раз выхватывала из мужского поголовья ту особь, которая была слабее ее. Единственный раз опростоволосилась – рискнула подчиниться чувству. Уж больно мужик был видный! И не дурак, к тому же. А вот она повела себя глупо – не захотела меняться. Или просто не успела. Вот мужик и взбрыкнул, загулял… Его она выгнала за предательство, всех остальных – за слюнтяйство, за готовность гнуться не из необходимости, а по призванию.

– Ну так как, Тань, договорились?

Она смотрела на Виктора и думала, что на самом-то деле ей всегда недоставало сильного мужчины – из тех, что говорят «нет» и способны настоять на своем. Втайне она хотела именно того, что так отравляло детские годы – сочувствия и жалости. Она устала командовать! Ей надо, чтобы ее жалели, когда надо – утешали, чтобы за нее принимали решения.

– Таня, ты не спеши, ты подумай, – вдруг произнес Толмачев совсем другим голосом. Он уже не паясничал, не напрашивался на отповедь, он просил.

– Я попробую, – сказала она. – Виктор… – И спохватилась: – Но чтобы здесь, на фирме, никакого панибратства!

– Разумеется, Татьяна Сергеевна, разумеется. И последнее… Вот, получите.

Толмачев протянул сложенный вдвое лист бумаги.

– Что это?

– Заявление. По собственному желанию…

Татьяна взяла листок.

– Я так понимаю, – сказал Толмачев, – что у данной ситуации может быть два финала. Я могу оказаться плохим актером. Ваша мама меня раскусит, фиаско сделает из вас сущую мегеру, а при таком раскладе лучше уволиться и не допустить смертоубийства.

– А второй вариант? – спросила Татьяна.

– Все может обернуться по-другому. В поезде мы проговорим всю ночь, и к утру я обнаружу, что передо мной не бесчувственный истукан, а слабая женщина с незавидной судьбой. Я проникнусь и выложу все, что у меня на душе, после чего вы сделаете вывод, что я не такой уж нахал. Мама мне ваша понравится, я ей тоже. Короче, мы полюбим друг друга, через месяц поженимся и займемся увеличением народонаселения. Должен предупредить, что одним ребенком я ограничиваться не собираюсь! А муж и жена не должны работать под одной крышей, особенно когда жена – начальник, а муж – подчиненный. Придется увольняться.

– А я не отпущу, – сказала Татьяна.

– Я тебя и спрашивать не буду, – улыбнулся Виктор.

Татьяна медленно скомкала листок и бросила его в угол.

– Это ничего не меняет, – предупредил Толмачев.

Морозова не ответила. Застегнула пальто, которое так и не удосужилась снять, и направилась к двери. В приемной остановилась у стола секретаря. Та стала подниматься, но Морозова положила ей руку на плечо:

– Не надо. Ну что ты все вскакиваешь? Неужели я такая страшная? Ладно, об этом потом. Я уезжаю до понедельника. Отдохните тут без меня. – Татьяна взглянула на Толмачева. – Как бы не опоздать. Пойдем… Витя.

Секретарь проводила их изумленным взглядом и схватилась за телефон. Мир перевернулся!