Читать книгу: «Сногсшибательная женщина»

Шрифт:

ISBN 978-5-4485-3357-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Сайт автора http://elenabogatyreva.ru/

1

Когда ровно в девять часов утра я добралась до своего кабинета и упала в кресло, – это было наконец. Наконец я могу посидеть спокойно и подумать о своей горемычной жизни. Или наконец могу просто ни о чем не думать.

В восемь мне позвонил Клим. Он решил проверить, действительно ли я собираюсь тащиться в такое чудесное воскресное утро на службу.

– Не передумала? – спросил он после паузы, дав мне время узнать его спросонья и вспомнить, что он хотел провести этот день со мной.

– Нет, – сказала я. – Иначе меня уволят.

– А для тебя это так важно? – Клим задал вопрос в вопросе, чтобы я вспомнила о предложении стать домохозяйкой на правах жены в его большой неуютной квартире на Фонтанке.

– Наверно, да, – сказала я.

Он помолчал, а потом все-таки высказался:

– Прозаическая ты женщина, Сима. Нет в тебе никакой романтики. Ладно, – тут в его голосе промелькнули нотки злости и обиды, – кукуй со своими собачками.

Я еще немного послушала короткие гудки в трубке и осторожно, словно она могла меня покусать, положила ее на место. Потом за пять минут собралась и пулей вылетела из дома, потому что добираться мне нужно было на другой конец города. В автобусе, несмотря на выходной, была страшная давка. Полусонные дачники выезжали на свои плантации с крупногабаритными рюкзаками и озабоченным видом.

Когда я потянула ручку двери на себя, Верка, дежурившая ночью, взяла разгон из кабинета и пулей пронеслась мимо меня, бросив на ходу:

– Привет-пока-чё так поздно…

Она торопилась: до ее дома было метров сто, но там после ночной смены ее поджидал очень ревнивый муж с секундомером. Думаю, сегодня Верка побила мировой рекорд по бегу. Мужу ее почему-то казалось, что самое страшное может случиться именно под утро. По ночам он имел привычку звонить ей время от времени и задавать неожиданные вопросы, а потом, затаив дыхание, вслушиваться в ответы. Он считал, что если она правильно отвечает, где лежит новый кусок мыла, как оно называется и в каком магазине она его купила, то Верка всю ночь думает исключительно о семье. Но она за полгода так поднаторела в этой викторине, что любые ответы выдавала без запинки, сидя на коленях у какого-нибудь симпатичного собачника и даже будучи с ним в более тесном контакте.

Когда поток воздуха, устремившийся за Веркой, разбился о захлопнувшуюся за ней дверь, я повалилась в кресло. Значит, вот я кто, – прозаическая женщина. И зовут меня Сима, и по профессии я ветеринарная медсестра. Проза. Правда, не думаю, что имя Клим преисполнено высокой романтики и торговать тем, чем он там торгует, гораздо интереснее, чем помогать бедным животным. И еще я не уверена, что мытье полов в шести комнатах его новой квартиры – занятие исключительно романтическое. Даже если делать это не снимая обручального кольца с большим безвкусным бриллиантом, которое он мне непременно преподнесет, как только я скажу «да».

Верка считает меня дурой набитой. Когда я снимаю телефонную трубку и говорю уныло «Здравствуй, Клим», она сразу втягивает живот и выставляет грудь вперед, задевая при этом что-нибудь из мебели. Хотя у нас не видеотелефон и он вряд ли может оценить эти ее преображения. Она видела Клима только один раз, но его «ауди», галстук и зеленые носки в крапинку произвели на нее неизгладимое впечатление. Она знает, что Клим сделал мне предложение, и считает меня полной идиоткой, потому что я на это предложение не смогла достойно ответить – так, промямлила какую-то ерунду. Ну а как я могла отвечать, когда внутри у меня тут же мяукнуло: «Не-а…»

Вот Верку бы ему в жены! Вот была бы идиллия! Она бы навела там дворцовый блеск и забила бы все горки хрусталем. Помню, когда мы с ней еще учились в техникуме, нас повезли на экскурсию в Павловск. Экскурсия была неинтересная: похоже, экскурсовод искренне ненавидела посетителей и намеренно им ничего любопытного не рассказывала. Но я ее понимаю. Кому не надоест водить по залам исторического дворца стада остолопов и ежесекундно слышать их шепот: «Какая штучка! Вот бы нам домой такую!» Поэтому она и вела экскурсию, словно по магазину стройтоваров: «В этом сервизе больше тысячи предметов, здесь стены обиты бархатом, а этот паркет – из пяти видов дерева».

Верка исписала на этой экскурсии две записные книжки и один блокнот. Она потихоньку трогала портьеры и жмурилась, пытаясь запомнить материал на ощупь, чтобы потом подобрать такой же в магазине «Ткани». Она даже немного рисовала и просила меня «подержать в памяти» несколько цифр, пока строчила сложный рецепт росписи потолка по мокрой штукатурке. Теперь ее квартира напоминала сразу все питерские дворцы. Обеденный стол был из прозрачного стекла, и рядом со своей тарелкой каждый мог лицезреть собственные тапочки. Низкий потолок украшали рисованные херувимчики в облаках. Стулья и диван были обиты гобеленами, и детям категорически запрещалось подходить к ним на пушечный выстрел. Сидеть в этом доме разрешалось только на кухонных табуретках.

– А зачем в комнате сидеть? – удивлялась Верка. – Ты, Сима, посмотри на себя, нет, нет, посмотри, – тянула она меня к своему старинному оплывшему зеркалу в начищенной до блеска латунной витой раме. – Посмотри, к чему приводит сидячий образ жизни!

Зеркало на Веркиной стене списали еще, пожалуй, сто лет назад. Сейчас оно могло бы хорошо послужить в комнате смеха, но Верка утверждала, что однажды оттуда ей подмигнула сама королева Елизавета.

– Английская?

– Наша!

– А как ты ее узнала?

– Ты на себя смотри! – кричала Верка, но себя я не узнавала.

– А что такое?

– У тебя же складки на боках, вес лишний. А щеки – видишь?

Я не могла точно определить, где у меня в этом зеркале щеки, но на всякий случай сказала:

– Ага.

– А щеки наоборот – вваливаются.

– Куда? – испугалась я.

– Сима! Тебе нужно поменьше есть, а щеки носить немножко надутыми. Сейчас в светских кругах…

Ах, как грустно, что в нашей стране отменили в свое время дворянство! Теперь каждый кому не лень утверждает, что он дворянского происхождения. Я, собственно, не против, только вот не пойму, если дворяне составляли всего один процент населения, как же случилось, что теперь девяносто девять процентов считают себя их потомками?

Верка культивировала в себе светскую даму. И то, что она работала в обыкновенной ветеринарной клинике, нисколько ее не смущало. Расхаживая по магазинам, она презрительно щурилась на других покупателей с высоты своего происхождения и всем видом давала понять, что покупает ту же редиску исключительно потому, что в семнадцатом году ее предок, к сожалению, промахнулся, целясь в ораву их босоногих дедушек.

С Верой мы познакомились в первый день обучения, оказавшись за одной «партой». Она тут же подавила меня своей информированностью обо всем на свете, особенно о том, что нужно делать, а чего ни в коем случае нельзя, что глупо, а что необыкновенно умно. С тех пор все глупости она спокойненько списывает на мой счет и блистает умом на этом жалком фоне.

Иногда, пытаясь в отсутствие Веры рассуждать здраво, я понимаю, что она меня поработила. Ей никогда не приходит в голову спросить меня, насколько я занята, когда, набрав мой номер телефона, она извещает:

– Сим, в шесть ты у меня.

Но больше всего меня раздражает то, что я с тоской, но все-таки выключаю любимый фильм на самом интересном месте и действительно плетусь к ней на другой конец города. Я по ее просьбе частенько вру ее мужу, что мы с Верой три часа просидели у зубного, когда она ездит с каким-нибудь очередным любителем болонок к нему на чашечку кофе. Я молчу, когда начальник возмущается моей грубостью по телефону с клиентами, хотя прекрасно понимаю, что это Верка, нахамив кому-то, назвалась моим именем. Она дважды уводила молодых людей, с которыми у меня складывались приятные отношения. А я потом ее утешала, когда один из них успел бросить ее на день раньше, чем то же самое собиралась сделать она.

Даже не знаю, что меня держит рядом с ней. Наверно, просто некуда от нее деться. Точно. И от Клима мне тоже некуда деться. Он приезжает за мной, возит по ресторанам, водит в кино, в театры. А я не могу, открыв ему дверь, сказать: «Знаешь, мне что-то не хочется…» Вот если бы он предварительно позвонил по телефону, я бы именно так и сказала. Но он приезжает с букетами гвоздик, которые я, надо сказать, терпеть не могу, и говорит:

– Я жду тебя в машине – одевайся.

Я одеваюсь и еду с ним ритмично двигать челюстями в какую-нибудь «Асторию». Он, вероятно, считает, что совместное пережевывание пищи как-то само по себе сближает людей, поэтому рестораны мы с ним посещаем гораздо чаще, чем иные места. Но это даже и лучше. Потому что в театре он непременно кладет мне руку на колено, и душа моя как-то сразу лишается крыльев, а действие на сцене теряет смысл, потому что Клим ритмично поглаживает мою бедную коленку.

Однажды я не открыла ему дверь. Он подождал немного и ушел. Мне тогда показалось, что жизнь – это не сплошная тягомотина, что есть в ней и кое-что приятное, но не успела я как следует этим приятным насладиться, как он уже снова стоял на пороге:

– Одевайся, я жду тебя в машине!

Все это было ужасно. Но, почувствовав, что Клим теперь собирается и вовсе прибрать меня к рукам, заперев в своей квартире, я решила, что лучше смерть. Поэтому и пошла в воскресенье на работу, вместо того, чтобы отпроситься, встретиться с ним и обсуждать детали моего грядущего заточения. Я чувствовала, что мне не удастся отвертеться от этого замужества, но хотелось еще немного подышать воздухом свободы, пусть даже такой относительной.

И вот я сижу в воскресенье на работе и дышу почти полной грудью. Может быть, в последний раз. И думаю о том, что я – прозаическая женщина. И, между прочим, плакать мне от этого совсем не хочется. Нет, на самом деле я пытаюсь отыскать в себе хоть что-нибудь не прозаическое. Но никак не получается. Телефон, кстати, трезвонит уже минут пять, надо бы снять трубку.

– Ветслужба.

– Здравствуйте, вас беспокоит Андрей Левшинов.

(«А я тогда – Вупи Голдберг!» Терпеть не могу розыгрышей.)

– У вас есть… – и он назвал два довольно редких препарата.

– Да.

Препараты у нас действительно были.

– Тогда возьмите их и приезжайте, – он начал диктовать адрес.

Адрес я записала и пообещала быть с минуты на минуту.

Честно говоря, выезды на дом в нашей лечебнице не предполагались. Но, услышав имя Левшинова, я вдруг вспомнила, что во мне есть одно романтическое свойство. Мне нравится смотреть на звезды, и я верю в астрологию! Я взяла лекарства и стала собираться. Ехать нужно было всего две остановки, а чего не сделаешь ради человека, который помог мне понять, что Клим все-таки в чем-то не прав. Включив автоответчик с сообщением, что дежурная сестра вернется через полчаса, я закрыла контору и направилась в сторону остановки.

2

Мне пришлось позвонить несколько раз, прежде чем меня услышали. Дверь открыл действительно Левшинов, и я замерла на пороге. Так это не розыгрыш? У него явно не было времени долго меня разглядывать, и, поздоровавшись, он махнул мне рукой в направлении комнаты. На диване лежал здоровенный рыжий кот и жалобно мяукал.

– Вот он, бедолага, – сообщил хозяин, нервно посматривая на противоположную дверь.

– У него…

Я произнесла длинное название по-латыни, решив блеснуть своими профессиональными знаниями.

– Почти, – усмехнулся хозяин и произнес то же название, исправив несколько букв.

Я покраснела, а он нетерпеливо спросил:

– Знаете, что нужно делать?

– Да.

– Тогда действуйте, – и скрылся в соседней комнате.

В наступившей тишине разносился нежный перезвон невидимых бубенцов. Я огляделась, но ничего не обнаружила. Кот внимательно проследил траекторию моего взгляда, осмотрел потолок более тщательно, чем я, и, вытаращив на меня зеленые глаза, заорал благим матом. Очевидно, ему показалось, что я занимаюсь совсем не тем, для чего меня сюда пригласили. Одной рукой поглаживая кота, я нашарила в сумочке шприц и лекарства. Нужно было сделать два укола и заставить бедного зверька проглотить таблетку.

Первый укол дался нам легко. Однако после него кот вскочил и сделался в два раза больше, потому что шерсть его встала торчком. Пришлось поговорить с ним минут десять, чтобы он хотя бы вполовину уменьшился, а потом ласково и осторожно подкрадываться, держа шприц за спиной.

Когда я все-таки сделала ему второй укол, кот шарахнулся от меня к противоположной стене, превратившись в пушистый шар, и уставился с таким возмущением, словно пытался сказать: «Что же это ты делаешь-то?» Я снова попробовала поговорить с котом о разных вещах, которые могли бы показаться ему интересными, и одновременно подкрадывалась к нему сбоку. Кот смотрел на меня, шалея от ужаса, и пятился, как только я совершала малейшее движение в его сторону.

Тогда я решила не притворяться больше, а просто и понятно объяснила коту, что нам осталось только проглотить малюсенькую финскую таблеточку, которая к тому же пахнет рыбой, как сообщалось на упаковке, после чего я уберусь восвояси, а он сможет по-прежнему лежать на диване, причем болеть у него ничего уже не будет. Кот выслушал меня с пониманием и, казалось, оценив мою искренность, был согласен попробовать рыбную таблетку. Однако, как только я поднесла ладонь к его мордочке, он зашипел и бросился к двери, за которой недавно скрылся его хозяин. Дверь распахнулась, кот пропал в глубине комнаты.

– Кот убежал, – жалобно сказала я, надеясь, что хозяин где-то поблизости.

Но мне никто не ответил.

– Кс-кс-кс, – позвала я.

И снова – тишина.

Тишина выплеснулась из соседней комнаты и поглотила все звуки, вплоть до тиканья часов на стене. Затем из соседней комнаты стала наплывать темнота. Сначала я решила, что свет отключили. Но лампы продолжали светить под потолком, а темнота все-таки заполняла комнату. В конце концов вокруг меня стало совсем темно. Стол, диван, на котором раньше лежал кот, стены – все пропало куда-то. На минуточку мне показалось, что я вишу в воздухе. Чтобы избавиться от этого наваждения, я подняла одну ногу, а потом попыталась поставить ее на место. Но не тут-то было. Под ногой не оказалось опоры. Никакого тебе пола. Под ногой была пропасть. Выходило, что я стою в открытом пространстве, одной ногой на очень сомнительной опоре, размером с мою подошву. Тут в кромешной темноте замерцали зеленые искры, очень напоминающие кошачьи глаза, а потом мимо проплыл человек в светящемся плаще, сверкнув в мою сторону взглядом. Я тихо сказала «мамочки» и зажмурилась, а когда открыла глаза, все было по-прежнему: стол и диван снова занимали положенные им места, а передо мной, около открытой двери в соседнюю комнату, стоял хозяин и протягивал мне кота, который рассерженно облизывал лапу.

– Вот он, – сказал Левшинов, – нашелся.

Я молниеносным движением запихнула таблетку коту в глотку, он посмотрел на меня крайне удивленно, но вынужден был сделать глотательное движение. Все. Моя миссия окончена, и я быстро направилась в коридор, забыв даже попрощаться. Левшинов вышел следом за мной, держа в руках мою сумочку, и озабоченно заглянул мне в лицо.

– Не пугайтесь, – попросил он. – Вы случайно стали свидетелем эксперимента. Знаете, время и пространство – это забавные штучки. Так и тянет временами что-нибудь с ними проделать.

– Угу, – сказала я, еще толком не оправившись от шока.

Мне все казалось, что пол в этом доме может плавно уйти из-под ног в любой самый неподходящий момент.

На пороге я протянула ему квитанцию, а он мне деньги. Я замотала головой:

– Это много.

– Но вы ведь столько страха натерпелись, – улыбнулся он. – Могу я что-нибудь для вас сделать?

– А может быть… – начала я и замолчала.

В голове моей мелькнула шальная мысль.

А что, если попросить его составить мой гороскоп? Ну чтобы не уходить от такого человека с пустыми руками. И чтобы Клим раз и навсегда перестал говорить, что я – прозаическая. И чтобы посмотреть, выйду я за него замуж, или мне все-таки удастся каким-то чудом избежать этой горькой участи. А может быть, в гороскопе даже будет сказано – как избежать…

– Гороскоп? – спросил Левшинов, кисло улыбаясь.

К нему, наверно, днем и ночью обращаются с такими просьбами.

– Ага.

Он посмотрел на часы.

– Вообще-то у меня почти нет времени, – признался он и посмотрел на меня.

На моем лице отразилось все отчаяние борьбы с Климом за собственную независимость, и он, вероятно, почувствовал, что для меня гороскоп этот исключительно важен.

– Ну, хорошо, – согласился он. – Давайте попробуем, – и пригласил в свой кабинет.

На столе стоял включенный компьютер. Знаменитый астролог поинтересовался датой и временем моего рождения, задал еще несколько вопросов и ввел все эти данные в программу. Умная машина загудела, заурчала, и через несколько минут принтер уже выплевывал бумагу с разными непонятными значками.

Левшинов склонился над гороскопом, потом обернулся и внимательно посмотрел на меня так, словно только что увидел. Снова заглянул в мой гороскоп, а потом опять на меня.

– У вас все в порядке? – спросил он.

– В общем да, – сказала я.

Он взял линейку и что-то измерил на схеме.

– Точно? – недоверчиво поинтересовался он.

– Да-а! – пропела я. – А что такое?

– Сегодня семнадцатое сентября?

– Семнадцатое.

– Тогда сегодня все и начнется!

– Начнется? – повторила я за ним безнадежно, решив, что Клим, наверно, поджидает меня на работе в смокинге и со свадебными кольцами.

– Да! Вы ведь уже два месяца ходите по краю пропасти. Вам угрожает – ни много, ни мало – смерть. Каким-то чудом вы до сих пор удерживали равновесие, но начиная именно с сегодняшнего дня почва из-под ваших ног будет выбита.

– Но кем?

– Вашими врагами.

Господи, хотелось мне сказать ему, да нет у меня никаких врагов. У меня и друзей-то нет, которые могли бы ими оказаться. Даже родителей нет – совсем никого.

– Помните, – продолжал тем временем Левшинов, – вам ни в коем случае нельзя сейчас делать ни одного опрометчивого шага. Один шаг – и вы погибнете! Смерть ходит рядом. Она заглядывает вам в лицо, и спасти вас может только, – он прикрыл на минуту глаза, – лягушка.

В этот момент зазвонил телефон. Левшинов снял трубку, а я медленно, по стеночке стала выбираться из комнаты по направлению к входной двери.

Возможно, он и великий астролог, но мне все его россказни показались бредом чистой воды. Особенно когда он сказал, что спасет меня лягушка! Хорошо, что не добавил, что я должна буду ее съесть.

3

Вернувшись на работу, я обнаружила у двери двух щенков, нуждавшихся в плановых прививках, и кота, которого хозяйка решила срочно кастрировать. Щенков я быстренько уколола и отпустила, а хозяйку кота отпаивала валерьянкой, потому что, узнав, что хирурга сегодня нет и не будет, она разрыдалась. Сквозь слезы она рассказывала, что срочность требуемой процедуры объясняется тем, что кот совсем потерял совесть по отношению к соседским кошкам, мирно разгуливающим возле подъезда.

– Выхожу сегодня за хлебом, а навстречу моя начальница с молоком. Она для своей Мурочки каждое утро свеженькое покупает. Я ее увидела – ноги подкосились. Зверь она у нас, чистый зверь! А дом заводской, там всем квартиры давали. Никогда бы с ней рядом не поселилась! Я ей: «Добренькое утречко, Татьяна Фикторовна!» Она рот только раскрыла, а тут навстречу ее Мурочка бежит с вытаращенными глазами. А за ней из кустов мой Казанова гонится. Завалил беднягу прямо у скамеечки, и ну ее…

Женщина зарыдала в голос.

– Хоть на работу не приходи! Она же меня убьет! Ну, не убьет, так уволит! – всхлипывала посетительница.

Я заверила ее, что завтра их с котом примут вне всякой очереди, как только она переступит порог нашего заведения.

Когда я закрывала дверь за выплакавшейся хозяйкой распоясавшегося животного, зазвонил телефон.

– Сима, большая радость – сестра моя приехала, – сообщила Вера. – Ждем тебя после работы. Дело есть.

И – гудки. И – все. Как всегда.

А я совсем не хочу к ним идти. Я боюсь, может быть. Ведь мне сказано было чего-то не делать во избежание смерти. Может, мне именно к Верке идти не нужно. Вот приду, а меня бандит какой-нибудь в ее парадной по голове – тюк! Нет, там ведь было сказано, что это враг. А бандит моим врагом быть не может. Мы ведь с ним не знакомы. А Верка? Она на врага очень даже похожа, если приглядеться. Я приеду, а она меня отравит. Тьфу, совсем сбрендила. Если бы Верка захотела, она бы меня уже давным-давно отравила. Значит, я ей живой нужна.

В семь вечера моя служба закончилась, и я отправилась в соседний дом, где жила Вера.

– А вот и Симочка наша пожаловала, – открывая мне дверь, крикнула Верка кому-то, затаившемуся в глубине квартиры.

Как только я справилась с застежками на своих туфлях, она потащила меня на кухню – единственное жилое помещение в доме. На высокой табуретке сидела молодая девица и смотрела на меня как солдат на вошь.

– А это мой Светик, знакомься, – подтолкнула меня Вера к девушке.

Я немного опешила. Верка, надо сказать, была маленькой блондинкой. Разумеется, крашеной и всегда – на самых высоченных каблуках. Ее никогда нельзя было назвать худенькой, хотя она всю свою сознательную жизнь просидела на диете. Она не выглядела полной, но, казалось, в любой момент готова была расплыться в пышненькую булочку, как дрожжевое тесто. Но ее сестра – интересно, какая у них степень родства? – оказалась длинной высушенной девицей со свисающими черными волосами и орлиным носом. Возможно, конечно, Верка уродилась в маму, а сестра в папу. Или наоборот. Но между ними совершенно точно не было ничего общего.

– Симуля, – Верка подсластила свой голос до концентрации сиропа, – милок, у нас к тебе дело.

– Да? – я честно изобразила повышенное внимание.

– Вот приехала моя девочка, моя маленькая любимая сестренка. А ночевать, сама понимаешь, у меня негде, места, сама понимаешь, совсем нет.

Она имела в виду четыре комнаты своей музейной квартиры.

– Я ради радости такой предложила Светику кушетку времен Екатерины Второй, но она музейный работник и категорически отказалась даже близко подходить к такой ценной вещи. Говорит, это для потомков нужно сохранить в целости и сохранности. Посоветовала, кстати, сверху накрыть полиэтиленом, чтобы не портилась. Поэтому, Симуля, я тебя очень прошу, приюти мою сестренку в своих просторных хоромах. Ненадолго, всего на месяцок-другой.

Я с облегчением вздохнула. Обычно Веркины просьбы были более замысловатыми и трудноисполнимыми.

– Конечно…

– Вот и чудненько, вот и ладненько. Собирайся, Светик, тебе еще дотемна устроиться там нужно, вещи разложить. Может, что переставить придется.

Чая мне не предлагали, но, значит, и травить меня Вера пока не собиралась. А это уже хорошо.

Через несколько минут я тащила два тяжелых чемодана долговязой Светланы, а она шла рядом с сумками и пакетами, поминутно роняя что-то, останавливаясь, сгребая в охапку и снова роняя.

– Нужно взять такси, – заявила она мне, когда мы прошли так два квартала по направлению к метро.

– Я живу далеко, это дорого.

– Ерунда, – заявила Света, сбросила сумки на асфальт и замахала мчащимся машинам.

Одна из них лениво подкатила к нам. Светлана согнулась пополам, свесила свои волосы в дверцу и быстро договорилась с водителем. Сидя в машине, я радостно рассматривала людей, томящихся на остановках в ожидании переполненных автобусов, и радовалась новому знакомству. Я никогда не останавливаю машины. Во-первых, потому, что мне это не по средствам. Во-вторых, когда я однажды пыталась «поймать» машину, то простояла с поднятой рукой часа полтора, а потом еще минут двадцать не могла сойтись с водителем в цене. А вот у Светланы сразу получилось. Водитель, даже глазом не моргнув, везет нас на другой конец города, словно ему по пути.

– Приехали, – сказал водитель.

– Приехали! – повторила нетерпеливо Света, и оба они уставились на меня.

Я переводила взгляд с водителя на Светлану и никак не могла понять, чего же они от меня хотят.

– У тебя денег с собой нет? – догадалась Света. – Так сбегай домой, а я пока вещи буду выгружать.

– Сколько? – с ужасом спросила я.

– Сто, – пожала плечами Света, совершенно не имея представления о моей зарплате.

Лишившись дара речи, я им на всякий случай кивнула и поплелась к подъезду.

Расплатившись с таксистом, я распрощалась не только с половиной своих денежных запасов, но и с симпатией к своей гостье. Что-то в ее облике казалось мне теперь хищным: острый нос, свисающие на грудь темные волосы, маленькие глазки с длинными, до хруста накрашенными ресницами. Если так пойдет и дальше…

Светлана вошла в квартиру первой и, не разуваясь, повалилась на мою тахту.

– Боже, какое мучение! – выдохнула она и закрыла глаза.

Я постояла некоторое время возле нее и, поскольку она не шевелилась, отправилась заносить ее чемоданы и многочисленные сумки, оставшиеся за порогом. В этот момент мне стало ясно, что подлинное мучение – прожить с ней бок о бок два месяца – еще впереди. Но делать было нечего, поэтому я старалась оставаться вежливой и гостеприимной хозяйкой.

На часах было без двадцати девять и мне пришлось пробежаться в самый дальний магазин из тех, что я обычно посещаю, – он один еще не закрылся. Набрав провизии, я шла домой не торопясь, без всякого удовольствия. Так нельзя. В любом, самом дурном событии есть что-нибудь положительное, нужно только его отыскать. Вот, к примеру, Света теперь со мной жить собирается. С первого взгляда может показаться, что это не очень приятно. Но если задуматься… Я задумалась. Потом глубоко задумалась. Потом призвала на помощь всех святых и угодников, и тут меня осенило. Ведь если у меня два месяца будет жить Света, я могу под этим предлогом избегать встреч с Климом! Скажу, что она ко мне в гости приехала, что мне нужно ее развлекать. Сегодня в Эрмитаж, завтра на колоннаду Исаакиевского собора, послезавтра в кунсткамеру… Так и скажу: ты, мол, Клим, прости, – гостья у меня. Требующая внимания. Может, повезет, и он за это время найдет себе другую тетеньку, которая умрет от счастья, драя его паркет, выглядывая по субботам из окна его «ауди», штопая его зеленые носки в крапинку.

Тут мечты мои оборвались. Я вышла из лифта и нос к носу столкнулась с Климом. То есть носом я чуть не уперлась в его спину. Первым моим побуждением было нырнуть снова в лифт и скрыться. Но Клим быстро обернулся и, прищурившись, изрек:

– Сдается мне, ты не одна!

Это он тонко заметил, потому что дверь уже открывали с той стороны.

– Кто это у тебя? – спросил Клим.

– Знакомьтесь, это Светлана, – жестикулировать было очень неудобно из-за двух тяжелых сумок. – Сестра Веры. Она приехала на два месяца посмотреть город…

Света сделала ему реверанс, а Клим поклонился ей.

– Вот и замечательно, – резюмировал он. – Начнем с ночного клуба.

– Что ты, что ты, – снова замахала я руками, позабыв, что держу сумки с провизией, – она очень устала.

– Ну нет, – подала голос Света, – такого я никогда не пропущу.

– Вот и чудесно. Переодевайтесь, девочки, я жду вас в машине.

Переодеваясь, я все еще пыталась увидеть что-нибудь хорошее в том, что происходит. И мне показалось даже, что я нашла. А вдруг Климу Светлана понравится и он оставит меня наконец в покое? Я ухватилась за эту идею… Светлана стояла в соседней комнате, готовая к выходу, сверкая золотым платьем до пят с колоссальным разрезом. Сверху оно держалось на тонюсеньких тесемочках, а спина была голая.

– Я готова.

– Я тоже.

Света оглядела меня с ног до головы без всякого участия и двинулась к двери. В машине она уселась на переднее сиденье рядом с Климом, чему я весьма обрадовалась. Говорить было не о чем, поэтому Клим включил радио на всю катушку, и мы выкупались в рекламных увещеваниях непременно посетить Максидом, чтобы приобрести там пару-тройку дрелей.

За столиком же Клим оживился и, пока Света отбивалась от вьющегося вокруг нее стриптизера, жаловался ей на меня.

– Вот ты, Светлана, женщина умная…

Я никак не могла понять: из чего он сделал такой вывод? Я-то знала уже, что прокатиться за чужой счет Светочка не дура, но Клим-то откуда знает?

– …вот и ответь: мужчина я надежный?

– Безусловно, – отчеканила Светочка.

– Солидный?

– О да!

– А вот Сима все тянет, не решается замуж за меня выйти.

Поперхнувшись коктейлем, я закашлялась и объявила, что мне нужно посетить дамскую комнату.

Скрывшись от их колючих глаз, я стояла возле умывальника и чуть не плакала. И как только эти люди так быстро находят общий язык? Похоже, что они сделаны из одного теста, а я – совсем из другого. Ощущение собственной неполноценности часто не давало мне покоя. Но теперь, когда я вот уже в сотый раз убеждалась, что люди вокруг меня удивительно одинаковые, будто в одном котле сваренные, одним соусом приправленные, мне стало страшновато оставаться одной. Нужно было как-нибудь присоединиться к ним. Но у меня не получалось. Первое же слово, после того как я давала себе страшную, клятву, что стану такой же, как они, так вот, первое самое слово, слетавшее с моих губ, оказывалось невпопад. Я терпеть не могла все, что любят они, зато тайно обожала все, что они презирали. Мне очень хотелось временами рассказать кому-нибудь о том, что думаю, но я понимала, что Вере или Киму это заранее не интересно.

С возрастом одиночество становилось все более непереносимым, я порой ходила на салют, чтобы почувствовать единение с веселой толпой. Но как только отблески последних огоньков гасли в волнах Невы, люди расходились по домам, чтобы рассказывать и рассказывать что-то друг другу, а я плелась домой, чтобы прочесть очередной детектив, листать бесконечно газеты, менять местами книжки на полке. Может быть, Клим – это действительно мое спасение от кромешного одиночества? Пусть он пошлый, пусть похож на рабовладельца, пусть носит отвратительные носки в крапинку. Рожу себе ребеночка и буду с ним разговаривать. А это – так много!

Я совсем было расчувствовалась, но тут вдруг вспомнила как дети появляются на свет, и твердо решила: ни за что! Если бы ему нужно было только полы в пяти комнатах мыть – это одно, а вот то, другое, – ни за что! Я вернулась к столику и сжалась в горошину, приготовившись сопротивляться из последних сил, которых у меня никогда не было.

– Ну наконец-то, – обрадовалась мне Светлана, – невеста вернулась. Я даже разыскивать тебя собралась…