«Лишь тот, кто служит делу правды и путь находит в темноте,
Способен выстоять в минуты, когда вокруг уже не те…»
Пьер лежал на животе, расправив руки, как крылья. Тело было затёкшим. Ему стоило больших усилий приоткрыть тяжёлые и распухшие веки. Голова болела так, будто он получил одновременно несколько тяжёлых сотрясений. Солнечный свет пробивался сквозь окно и бил Пьеру прямо в глаза, что его ещё больше раздражало, делая невыносимым возвращение в сознание. Пьер дотянулся рукой до валяющейся рядом бутылки и допил оставшееся на дне виски. Этот спасительный глоток немного облегчил тяжёлый подъём. Осмотрев хаос, царивший в его комнате, смутно старался припомнить события последних дней.
«Эта тварь меня бросила, а ублюдок Леон и того похлеще. Это я помню. А вот остальное… Кажется, не так давно в одном из баров я повстречал Папиллайона, и мы с ним весьма душевно поговорили. Но, чёрт возьми, не помню, о чём. А вчера? Блин, а позавчера? Да чёрт возьми, когда всё это было?»
Пьер достал телефон и посмотрел на дату. Прошло уже три недели его беспробудного пьянства. Он ужаснулся от самого себя, схватился за голову и решил, что необходимо собрать все свои силы в кулак и начать что-то менять. Первым делом хотя бы принять душ. Его волосы, собранные в хвост, выглядели словно салом измазанные, а от тела воняло так, словно он все эти дни купался в помоях. На лице проявилась гримаса отвращения к самому себе.
Спасительная вода из-под крана смывала с него все нечистоты и помогала утолить жутчайшую жажду, так мучавшую его. Как только Пьер отмылся и закинул вещи в стирку, он принялся медленно расставлять по местам всё, как было прежде. Когда он поднял тумбу, из ящика выпал завёрнутый в красную ленту свиток, про который он и вовсе забыл. Повертел его немного в руках и развернул.
«О! Как вовремя! Вот с него-то я и начну свои перемены. Как там старик говорил? Что-то типа того, что на нём я должен взрастить своё зерно?»
– Ха-ха! Забавно звучит, – Пьер впервые за долгое время рассмеялся в голос. Настроение его изменилось, и он был рад тому, что наконец решил взяться за своё любимое дело – творить.
«То, что действительно лежит в закромах моего подсознания? Ну, лады. Попробую-ка изобразить свой истинный мир».
Незаметно для самого Пьера пролетела ещё одна неделя. Он был полностью и всецело поглощён своими стараниями, тщательно продумывая каждый эскиз, прерываясь лишь на сон, питание и на то, чтобы справить нужду.
До этого он творил словно по обыкновению и больше на заказ, хоть и старался всегда в своих глазах выглядеть человеком, действительно видящим красоту во всём, что его окружало. Но эта картина была исключением. Она для Пьера являлась символом преобразования и толчком к оживлению. Путь создания особенного и неповторимого образа.
Он вложил в неё всё то, что ещё оставалось искреннего, живого и настоящего, несмотря на происходящие в его жизни события. Он полагал, что окружающий мир и люди – это что-то эфемерное, то, за что в действительности не стоит держаться. Они скоротечны, их заберёт время так же, как и его самого. Но с картинами и произведениями искусства дела обстояли иначе – они продолжат своё существование, неся в себе отголоски творцов. Это была одна из причин, почему Пьер так любил живопись. Другая причина была куда глубже. За неимением возможности выговариваться кому-либо, полагая, что его редко понимают и принимают окружающие таковым, каков он есть, картины для него служили излиянием его мыслей и возможностью ненавязчивым способом выразить свои чувства. Он постоянно сам себе повторял одно и то же: «Либо ты творишь, либо ты живёшь». И творить ему нравилось куда больше.
Так, не замечая времени, отражая своё видение идеального мира, он полностью завершил работу над картиной.
Центральную позицию занимало огромное увесистое дерево ярко-изумрудного цвета. Оно всецело отображало величественность, покой и в то же время несгибаемость. Прямо перед ним находилось маленькое озеро, в котором по пояс в воде стояла привлекательная обнажённая девушка. По спине у неё небрежно скатывались капли, а мокрые волосы едва скрывали тонкую женственную шею. Её лицо было слегка повёрнуто к зрителю, что вызывало интригу и желание рассмотреть его поближе.
Сбоку от дерева на камне восседал гордый золотистый орёл с расправленными крыльями, который был готов сиюминутно взмыть вверх. Глаза его были прищурены и устремлены ввысь к яркому и красочному небу.
На заднем фоне можно было разглядеть обычные одноэтажные деревянные дома, выстроенные в ряд. В некоторых из них были зажжены окна, несмотря на дневной свет. Небо над домами было естественных голубых оттенков с розовым отливом, что создавало эффект гармоничного сочетания с окружающей природой.
По завершении работы Пьер выдохнул. И внимательно осмотрел картину. Он понимал, что данная работа бесценна и что продавать её не станет. Это была единственная и первая картина, нарисованная для себя. Он восхищался своим произведением и любовался взглядом горделивого творца.
«Прошло уже много времени с тех пор, как он появился. Ожидание просто невыносимо. Так всё же мне придётся отправляться самому на поиски этого молодого человека. Но с чего мне следует начать? Кажется, он обмолвился про кафе у Мартена. Вот с него-то я и начну».
Этьенн закрыл кассу, переобулся, накинул на себя потрепанное пальто и, выйдя на улицу, перевернул табличку стороной «Закрыто» наружу.
– Эй! Ты что, закрываешься? – раздалось издалека. Старик быстро обернулся.
К нему навстречу подходил тот самый гость, на поиски которого он собирался только что отправиться. Молодой человек приближался стремительной походкой и был чем-то очень рассержен.
– Добрый день, мсье! Как вы вовремя! Что-то произошло? – испугался Этьенн и отшагнул немного назад, не желая огрести без объяснений.
– Да, вообще-то произошло. Пойдём-ка в лавку. Поговорить надо.
Человек вплотную подошёл к старику и слегка подтолкнул его в плечо.
– Признавайся, ты измазал каким-то веществом холст, который мне толкнул задаром? Проверить решил действие?
– Каким веществом, мсье? Вы о чём таком говорите? – Недоумевающе спросил Этьенн.
– Тогда объясни мне быстро, что за херня творится? Какого чёрта я каждую ночь вижу один и тот же сон? И именно тот, который я по твоему настоянию нарисовал на этом грёбаном холсте, а?
– Скажите, а что вы на нём изобразили? – очень аккуратно спросил ещё более испугавшийся старик.
– Да тебе-то какая разница? Это имеет дело к разговору?
– О да, мсье, очень даже имеет. Помните, когда вы зашли ко мне впервые за покупками, я вас расспрашивал о вашем восприятии жизни?
– Ну и?
– Я вам показал в качестве примеров две совершенно противоположные картины, – старик начал подходить издалека, маневрируя интонациями, призывая гостя сохранять спокойствие. – И я вовсе не случайно подарил вам этот старинный холст.
– Ты что несёшь вообще, а? Объясни мне живо, что за херня происходит со мной?
– Я вам объясню всё. Только сначала немного успокойтесь, проходите и присядьте. Разговор будет долгим, – старик впустил гостя внутрь и указал рукой на кресло. Подставив стул, раньше гостя уселся напротив.
Гостю пришлось набрать в лёгкие воздух, сдерживая накопленное раздражение, он сжал кулаки, но всё же присел.
– Расскажите, пожалуйста, поподробнее, что на вашей картине? – всё ещё искренне переживая, повторил вопрос Этьенн и сглотнул от волнения.
– Хер пойми, зачем тебе это нужно знать, старик. Но, если ты мне потом сразу же всё объяснишь, скажу. Ну, в общем, там полуобнажённая девушка, дерево, озеро и маленькая деревенька. И что из этого следует?!
– Фух… – выдохнул старик. – Как же вы меня испугали.
Старик Этьенн мгновенно переменился в настроении. Он изменил ссутулившуюся, сочувствующую позу, расправил грудь и начал приговаривать с интонацией учителя:
– Это хорошо, хорошо. Значит, всё хорошо, мсье. Я уж было подумал ненароком, что вы нарисовали на этом холсте нечто плохое. Но при таком раскладе это хорошо. Очень хорошо, мсье.
– Чёрт возьми, ты мне объяснишь, что происходит, или нет? – снова сжал кулаки гость.
– Мсье, пожалуйста, наберитесь терпения. Я вам сейчас всё расскажу и поведаю. Только, прошу вас, сначала выслушайте меня, не перебивая, а потом уже будете задавать оставшиеся вопросы. Хорошо, мсье?
Гость недовольно кивнул в знак согласия, понимая, что другого выхода у него нет, и приготовился слушать.
– Всё началось в XVIII веке, как я вам уже поведал ранее. С человека по имени мсье Робэр Биссон. Это первый и единственный мастер, который плёл уникальные холсты. По его мнению, все картины, нарисованные на этих холстах, обладают великой силой – изображённое на них становится реальностью. И неважно, был ли добрым сюжет картины или мрачным, всё отображённое становилось неким таинством и имело незримую связь между человеком, нарисовавшим картину, самим холстом и мастером, создавшим его. «Предстоит тому, кто мир создал, окунуться и жить в нём посмертно», – так говорил мсье Робэр. Кстати, он являлся ещё и философом, хоть и малоизвестным. Однако кое-какие его труды сохранились и по сей день.
По его словам, не все холсты несли в себе мощный поток и соединяющую связь, а только те из них, которые он бережно хранил и оберегал от ненужных глаз и рук, коих насчитывалось достаточное число.
Так, если верить его учению, он за свою жизнь повстречал лишь двух исключительных юношей, у которых была непреодолимая тяга к этим холстам. «Некая вибрация просквозила между холстами, мной и юношей», – так он описал первую встречу с одним из них.
И эти две картины, которые я вам уже показал, были прямыми противоположностями друг другу. Одна из них – одухотворяющая, а другая, напротив, – удручающая.
Повстречав первого юношу, мсье Биссон свято верил, что это дар, данный людскому роду. И что только избранные могут обладать подобной способностью – пребывать в созданном мире каждую ночь.
Он обучал этого юношу своему мастерству и передавал накопленные знания и опыт.
За несколько месяцев до смерти мсье Робэра, к нему зашёл ещё один человек за покупкой холста. И снова он ощутил ту самую вибрацию, которую он не ощущал вот уже половину века. Но итог оказался неутешительным. И мсье Робэру пришлось пересмотреть свои взгляды на определённые вещи. А главное – он начал полагать, что созданные им холсты не дар, а скорее наказание для нечестивых и отрада для светлых душ. Так и скончался, оставив один на один две противоположности: человека уже в годах, чей взор был устремлён вперёд, и человека, чей взор стал кротким, напуганным, смиренным и печальным. Второй из них каждую ночь переживал свои кошмарные сны, словно наяву, оказываясь в дебрях созданной им же картины. А первый, в свою очередь, мог лишь посочувствовать новому ученику и продолжателю таинства.
Безусловно, перед самой кончиной мсье Робэр оставил огромный труд и напутствие, чтобы подобных ошибок не совершалось впредь и души проходили «очищение», прежде чем взяться за работу.
Так и повелось: каждый последующий мастер, который написал свою картину на холсте, сплетённом мсье Робэром, передавал свои знания и напутствия последующему ученику, охраняя и оберегая холсты, а также картины предыдущих художников. Заранее стараясь осведомить ученика о возможных последствиях и о том, что работа должна быть выполнена в пригодных для пребывания в ней условиях. Так и я вам дал намёк при первой встрече, что на ней должно быть светлое отображение. И ваш холст – предпоследний, а, значит, вместе с холстом на вас ложится большая ответственность.
Ничего не понимающий Пьер в упор смотрел на старика Этьенна, раскрывая глаза всё шире.
– Теперь, надеюсь, вы понимаете, мсье, что зашли сюда отнюдь не случайно. Скажите, ощутили ли вы вибрацию от холста, который я вам подарил?
– Да я бы не сказал… Нет… Ну, разве только немного. Меня будто примагнитило к этому месту. Но не более того. – Растерянно прошептал Пьер.
– Это всё оттого, что вы являетесь продолжателем дела мсье Робэра Биссона. Вам теперь хоть чуточку стало ясно, о чём я вам говорю?
– Что?! Что мне понимать?! Ни хрена я не понял. Вибрации, холсты, мастер… Что за хрень ты мне тут рассказываешь?
– Ну как же не поняли? Очень даже поняли. Вы принадлежите к числу тех, кому выпал шанс продолжать дело мсье Робэра.
Пьер вскочил со стула.
– Слушай, ты заканчивай мне басни петь. Я, по-моему, тебе конкретный вопрос задал, как только зашёл: какого хрена я вижу один и тот же сон каждую ночь?!
– Мсье, не горячитесь. Со временем всё осознаете. Присядьте обратно, пожалуйста. Вам просто нужно ещё немного времени, чтобы всё осмыслить и принять. Сон вам снится, так как вы создали свой собственный мир. И отнюдь не случайно этот подарок я сделал именно вам. Я почувствовал, как только вы вошли сюда, ту самую вибрацию, исходящую от холстов, про которую было множество описаний в трудах мсье Робэра. Подобное я не спутаю ни с чем иным. И точно такое же ощущение я испытал единожды, когда, как и вы, впервые перешагнул порог этой лавки. Чуть более тридцати лет назад. И помнится, что мой учитель, как и я перед вами, замялся и не знал, с чего и как начать разговор. Я давно ждал нашей с вами встречи, но не знал, когда именно ей предстоит случиться. Множество раз я прокручивал в голове, что именно и как я скажу и поведаю всё это при нашем первом знакомстве. Но всё, как часто бывает в нашей жизни, вышло совершенно спонтанно.
– Погоди, ты говоришь, что мне предстоит быть твоим учеником пожизненно и до конца своих дней не видеть других снов, кроме того, который я собственноручно нарисовал на этом холсте?! – Перебил его шокированный Пьер.
– По всей видимости, да, мсье. Выходит, что так.
– Нет-нет-нет! Это же невозможно! Звучит как бред сумасшедшего! – Пьер вскочил, но в глазах отразилась искра, как бывает при только что найденном решении так мучавшего его вопроса, и он сел обратно.
– А что, если я сожгу картину и остановлю этот чёртов круг?! – С вызовом спросил Пьер.
– Я вам настоятельно не рекомендую этого делать. Насколько мне известно, человека, попытавшегося разрушить предназначавшийся ему холст, постигнет та же участь. Я бы не стал так рисковать на вашем месте.
Пьер, обладая хорошей фантазией, очень живо представил себе, как он стоит в переулке, поджигая картину в мусорном баке, и сам с криками боли полыхает заживо огнём. Вздрогнул и отбросил плохую мысль подальше от себя. Всё ещё стараясь переварить сказанное стариком, он пытался найти в своей голове хоть какое-то логическое обоснование. Но в рамки представления о действительности всё это никак не укладывалось.
– То есть все картины, которые у тебя там расположены, и есть оригиналы продолжателей этого самого?
– Всё верно. Но не все, а только те из них, которые расположены по центру. Я тщательно слежу за их сохранностью. В этом смысл моего нахождения здесь – оберегать уже созданное и передать знания последующему. Я – звено одной большой цепочки. То же самое предстоит и вам, мсье, – с полной уверенностью в голосе сообщил ему старик, ничуть не сомневаясь в правдоподобности произнесённого.
– Но это же невозможно! Да как такое может быть?! – Пьеру подумалось, что он начал сходить с ума и, вскочив со стула, громко начал орать на старика: – Такого не бывает! Что за херня! Не может быть!!!
Пьера настиг самый настоящий панический приступ и, как следствие, отрицание происходящего. Его глаза засверкали сумасшедшим блеском. Он вертел головой из стороны в сторону и медленно направлялся спиной к выходу. Приговаривая себе под нос, что этого не существует.
Старик с холодным непроницаемым лицом подошёл к Пьеру вплотную. И ударил его со всего размаха по щеке.
– Соберитесь! – сказал строго Этьенн. – Примите это как подобает.
Этот удар подействовал на Пьера отрезвляюще. Он перевёл свой всё ещё напуганный, но в то же время по-детски наивный взгляд на Этьенна.
– Трагедии ни к чему. Сейчас успокойтесь и идите домой. А после, когда вы сможете адекватно воспринимать информацию, возвращайтесь. Я вас более не задерживаю. Советую вам переменить свой взгляд, и воспринимать это как дар, – строго сказал старик и выпроводил гостя, от которого уже и сам изрядно подустал, за порог.
«До чего же он неуравновешенный. Это же надо было так грубо и необоснованно невежественно не сдерживать свои эмоциональные порывы. Надеюсь, я не переборщил с тем, что сразу всё вылил на него. Его психика, похоже, не была готова к подобному прямолинейному разговору. Но, по крайней мере, теперь он всё знает. И как только справится со своими переживаниями, точно вернётся. Это хорошо. Очень хорошо. Буду ждать».
Пьер продолжал пребывать каждую ночь в своей картине. Изначально, не понимая сути происходящего, он был настроен весьма категорично и не мог наслаждаться своим сном. За исключением первых трёх ночей. В первую ночь, когда он впервые увидел изнутри изображённую им картину, полагая, что это просто сон, он смог расслабиться и пребывать в эйфории грёз. Завёл беседу с очаровательной девушкой, которую он отобразил в своём произведении. Пьер был влюблён в выдуманный им образ с первой же секунды, как только её увидел.
На второй день он с наслаждением продолжил свой сон с момента, где и остановился, разговаривая с ней как ни в чём не бывало и подводя её к близости. Она обладала небывалым внутренним магнетизмом, которого он не ощущал ни в ком другом.
А на третий день состоялась их близость. Он был на седьмом небе от счастья, а после пробуждения настроение его вмиг испортилось. Он смотрел на картину и начал подозревать что-то неладное. В четвёртую ночь он уже не подходил к ней, а лишь сидел под деревом и размышлял. Обстановка сна ему показалась крайне однообразной. Всё то же огромное развесистое дерево, всё то же озеро, и всё та же девушка, пусть даже от которой он без ума. Всё те же дома стоят вдали, до которых он так и не удосужился добраться, и всё тот же орёл, что своими огромными крыльями рассекает воздушные потоки. Девушка на этот раз не улыбалась ему в ответ, а лишь только искоса поглядывала на Пьера. Полное отображение картины, вплоть до мельчайших деталей выбило его из колеи. Он не мог понять, отчего ему уже четвёртую ночь снится одно и то же.
Вывод был неутешительным: проблема заключалась в том, что старик ему подсунул холст с дурманящей примесью. Но будучи человеком прямолинейным, после четвёртой ночи он решил сразу задать все вопросы старику лично. Что впоследствии снова пошатнуло его и без того неустойчивую психику.
Он чувствовал, что слова старика побудили в нём ощущение ограниченности выбора и ограничения его личной свободы. Не предупредили и навязали обречённость существования в том мире, который сам нарисовал. Он полагал, что если бы старик его заранее предупредил обо всём и поведал, то он бы смог нарисовать и придумать что-то более стоящее. Как минимум изобразил бы бар с вечно нескончаемыми запасами лучшего виски и огромным количеством красок и бумаги, чтобы возможно было продолжать своё любимое увлечение.
Он снова прикладывался к бутылке и курил марихуану целыми днями, выходил на излюбленные места для торговли, а картины перестали писаться. Одиночество ему докучало, но он не мог ничего с этим поделать. По-прежнему отстраняясь от действительности, он не мог смириться с происходящими переменами. Ночами он с отчаянием засыпал, наперёд зная, какой сон ему привидится и на сей раз. Черпать вдохновение ему больше было неоткуда.
Пьер сидел под деревом в полнейшей прострации, игнорируя полуобнажённую девушку, которая находилась в расстроенных чувствах от непонятной для неё задумчивости Пьера.
К старику же он пока наведываться не решался. Он отдалял процесс принятия и просто делал всё как раньше, не выбираясь из своего иллюзорного кокона, максимально комфортно ощущая себя наедине со своими мыслями.
Раннее утро выдалось бодрым для старика Этьенна. Он вышел на веранду и вдохнул свежий воздух. Солнце освещало узкую улочку и оттеняло дома, создавая иллюзию игрушечных строений. Он наслаждался тишиной и спокойствием города, и лишь где-то вдалеке изредка слышались звуки проезжающих машин. Голуби, бегающие по вымощенному асфальту, ворковали, очищая пёрышки в маленькой лужице.
Простояв у входа с полчаса, он заметил в конце улицы до боли знакомый силуэт мужчины. Он передвигался от одной стенки к другой, ноги заплетались. По мере его приближения старик понял, что ему вовсе не показалось и человек пьян настолько, что едва держится на ногах. Этьенн пошёл ему навстречу, чтобы помочь.
– О! Здорово, старик! – язык его заплетался.
– Доброе утро, мсье. Я смотрю, вы что-то отмечаете, – Этьенн подхватил его под локоть.
– Отмечаю. Отмечаю! И всё никак недо-отмечаю!
– Что же именно, если не секрет? – спросил его старик, постепенно подводя к входу в лавку.
– А то и отмечаю! Свою так называемую свободу, которой нет! Вот она была, и её вдруг не стало, – едва проговорил он, и ноги его подкосились.
– Ну, ясно. Мы с вами обязательно об этом поговорим. Ну а сейчас пойдёмте ко мне, вам следует проспаться.
Этьенн помог Пьеру подняться на ноги и, проводив наверх, в спальню, уложил в кровать. Тот был не в состоянии противиться.
В этот день лавка была закрыта для посетителей.
По пробуждении их знакомство наконец состоялось, и они впервые друг другу представились.
Пьер вкратце изложил историю своей жизни, заведомо приукрашивая некоторые моменты и упуская из вида нежелательные и постыдные детали. Старик же внимал каждому произнесённому им слову.
Уже вечерело, и Этьенн, прервав беседу, побрёл в комнату, где располагались картины, жестом указав Пьеру следовать за ним. Старик решил не откладывать дела на потом.
Он включил основной свет, зажёг ручную лампу и достал микроскопические инструменты.
– Пьер, это наше с вами основное дело. Каждый вечер мы должны проверять сохранность картин. Для этого необходимо досконально осматривать их на наличие мелких соринок, пылинок и очищать их так аккуратно, насколько это возможно. Смотрите внимательно за всеми моими манипуляциями, а завтра уже попробуете сами осмотреть одну из них.
Пьер кивнул в знак согласия, окидывая взглядом количество работ. Их насчитывалось всего четырнадцать. И недоумевая, отчего старик столь кропотливо принялся за осмотр картин, думал про себя, что это займёт всего каких-нибудь пятнадцать минут.
Спустя час половина картин всё ещё не была осмотрена и очищена. Пьер, уставший, начал проситься пойти домой, сказав, что уже и так ход работы ему ясен. Но старик не позволил ему уйти, попросив остаться до конца.
– Терпение, молодой человек, формируется временем. Это любопытнейшее занятие, и расслабляющее. Стоит только приноровиться. Со временем вы освоитесь и привыкнете. У нас пока что с вами есть ещё время научиться всему. Кстати, если вам поднадоело просто наблюдать, вы можете пока воспользоваться моим письменным столом и начать своё ознакомление с трудами мсье Робэра.
Пьер послушался старика, усевшись поудобнее за письменный стол, открыл на первой попавшейся странице огромную и толстенную книгу, написанную от руки.
«Время оставляет опечаток, но стоит лишь хоть раз забыть,
Как неизменно угасает та жизнь, в которой растворим».
Пьер зачитал вслух две строчки и вопросительно посмотрел на старика.
– О, это, мсье Нуаре, как раз-таки о том, что я сейчас делаю. Что наше с вами дело заключается в каждодневном очищении картин. Очищая их, мы тоже проходим путь очищения. И становимся более терпеливыми и уравновешенными натурами. Вам это определённо пойдёт на пользу, – Этьенн, не отвлекался от своего дела, – вы лучше начните с самого начала читать. Я вам буду всё разъяснять по ходу чтения.
Пьер открыл книгу с самого начала. И начал читать…
Бесплатный фрагмент закончился.