Читать книгу: «Шапито», страница 9

– И вы бежали…

– Да, бежали вместе, работали, спали в каких–то подвалах, порой голодали, но я был счастлив, – голос господина Аарона надломился, а плечи задрожали.

– Будьте счастливы, господин Дерек, – шептал я ему на ухо.

– Спасибо, Уилл, – шептал он мне, а после, немного успокоившись, отстранился. – Спасибо, Гарри, – и теперь он благодарил за другое, я знал это.

Я улыбнулся и протянул руку сначала ему, а после и Фрэнку.

– Приятно познакомиться с вами ближе, Фрэнк, Аарон.

Ответная улыбка полная благодарности замаслила все мои дурные мысли и чувства, оставалось только оставить все в глубине своей души.

Должен оставить, чтобы мог спокойно смотреть ей в глаза, тренироваться и готовиться к выступлению. Так должно было быть, но не так, как произошло на утро. Я вышел в холл, где и наткнулся на спускающуюся ма бель. Она перевела на меня взгляд, подняла было руку, но тут же осеклась и опустила взгляд на пол, ничего мне не говоря.

– Доброе утро, ма бель, – поприветствовал я ее, но она ничего не ответила, направляясь ко мне.

Она была смущена, пыталась скрыть это, нерешительно перебирала пальцы, и я понял, что она увидела меня вчера, увидела сквозь тот флер удовольствия.

– Ма б…

– Гарри, зайди ко мне в кабинет, – раздался громкий голос господина Оливера, он стоял около парапета на втором этаже.

– Хорошо, господин Оливер, – кивнул я и направился за ним. – Я все понял, прошу не надо смущаться, это не то, что меня смутит, – я врал, но врал во благо.

– Я совсем не такая, какой ты меня рисуешь в своей голове, – она вскинула голову и так отчаянно это проронила, что я обернулся, невзирая на укол в сердце. – Я совсем не такая…

И она оставила меня, растворившись словно дым, оставив после себя такую горечь, которую оставляет порой сигарета. Ноющее чувство и горечь… Невольно вспомнился тот день, когда мы с господином Оливером оставили ее на лестнице, хрупкий, призрачный облик. Такой она была и сейчас. Дымка, которая оставляла в сердцах самые разбитые чувства.

Стоило мне открыть, как господин Оливер начал прямо с порога. Он был чем–то взбудоражен, немного раздражен и нацелен на что–то серьезное. Сложив руки в замок на столе, он смотрел ровно на меня, и я понял, что задание будет нелегче обычно.

– Тебе нужно кое–что выкрасть, – начал он. – Это бумага с моей подписью, – да, я был хорошо с ней знаком, поэтому мне не требовалось запоминать ее. – Это важно сделать именно сейчас, а к вечеру ты должен быть готов. Ты сопроводишь нас с Шерри в клуб, последний раз перед гастролями, – господин Оливер словно не план на день рассказывал, а план захвата какой–то крепости.

– Вас понял, господин Оливер. Сделаю все в лучшем виде, – кивнул я, а после он отдал мне адрес и примерное описание бумаги, рассказал, где она могла лежать и все тому подобное, что обычно не делал. – Хорошо, я все понял, – я уверенно кивнул и вышел из кабинета.

Сам факт того, что придется обворовывать дом аристократа днем, в самый пик работы прислуги и обычно приемов у себя гостей. Я вздохнул, впрочем, приказ есть приказ, хотя нужно быть ко всему готовым. Леска и парочка кинжалов под рубашкой или брюками, наверное, поможет, хотя от господина Оливера не поступало приказа об устранении, что тоже странно. Следовательно, мне не следовало устранять препятствия на пути. И это будет довольно проблематично.

Более удобная рубашка, которую уже пришлось зашивать после устранения наемника, брюки уже не раз стиранные от крови, а вот плащ, как бы сильно он мне порой не помогал, сейчас бы привлекал внимание. Легкая кепи и образ обычного слуги поможет немного слиться с толпой слуг, нужно взять пару пенсов с собой. План возник сам в голове неяркой, но довольно успешной картинкой. Ему я и буду следовать.

Днем в дом можно было проникнуть двумя способами, один из которых устроить кровавую бойню, а вот второй – сделать вид, что принес из лавки продукты, а после проскользнуть в дом и дальше сделать вид, что слуга в доме, потому что вряд ли кто–то из господ этого дома знает всех в лицо. Первый, конечно, эффективнее, но второй подходил под цель визит в дом. В местной лавке, неподалеку от поместья, купил огромный мешок муки и закинул к себе на плечо, сильнее надвигая кепи и направляясь по нужной улице вверх. Здесь было менее людно, впрочем, оно и понятно по достатку домов, это был один из дорогих районов, где мог бы проживать и господин Оливер, но он предпочел жизнь за городом. Ну, его дело, его желания.

Я прошел через открытые ворота, бред по главной аллее, пока особняк, сделанный в совсем другом, более легком, что ли, стиле, не предстал полностью. На пороге стоял дворецкий, это было видно даже издалека по выправке, он принимал письма от посыльного и расплачивался с ним, когда я неуверенно, смущенно подошел к нему и спросил:

– Где мне оставить? – и похлопал по мешку рукой.

Если честно, хотелось его скорее куда–нибудь бросить и отереться от пота. Тяжесть на плече и неожиданно палящее солнце в довольно теплый день довлели надо мной и заставляли ощущать жажду, невыносимую жажду.

– Вам нужен другой вход, – он скривился, словно увидел перед собой неуча.

– Я новенький, поэтому… – заискивая, подмазался я.

– Нужно обойти дом справой стороны и там будет дверь, вам нужно отнести это туда, – я кивнул и тихонечко обошел правый флигель особняка.

Дверь и правда сразу же показалась, немного скрытая правда растительностью, но все равно различимая. Я постучался, но ответа так и не последовало, поэтому тихонько толкнул дверь и вошел. Все суетились и за гомоном не услышали моего стука.

– Куда это можно поставить? – я поймал кого–то, но та горничная лишь махнула рукой, словно я надоедливая муха. – Извините… – еще попытка. – Простите… – и еще, но все безуспешно.

Что ж, наверное, это некий шанс? Раз никто не обращает внимания на посыльного. Я аккуратно поставил мешок на небольшой кухоньке для прислуги и выскользнул в коридор, ведущий куда–то вглубь особняка. Планировка дома сильно отличалась, но все они были чем–то похожи, поэтому я бегло осмотрелся, прикидывая расположение окон и где сейчас находился. Этот коридор явно шел к холлу, значит тот поворот впереди – это лестница. То, что нужно. Я поднялся на второй этаж, где по словам именно в правой части находился кабинет. Что ж, везение, да и только!

Я приоткрыл дверь и выглянул в роскошный, залитым солнечным светом коридор с мягким ковром. Он пустовал, поэтому я проскользнул и направился к нужной двери, которая, увы, находилась почти на противоположной стороне. Прислушивался ко всем звукам, шумам, ступал тихо, старался не попадаться в окна, хотя и приходилось разглядывать, подмечать каждую деталь, где, кто и что располагается. Необходимо продумать план отступления, но для начала…

Впереди послышались чьи–то шаги. Нет, совсем не такие, как у обычных слуг. Это наемный либо охранник, либо кто–то еще, кто смог бы дать мне отпор. Тц, не ожидал. Что ж, я натянул кепи сильнее и чуть склонил говоруну вниз, опуская взгляд, когда прошел мимо этого довольно коренастого мужчины во всем черном. Мы перекинулись взглядами, и я резко развернулся, выставляя блок из рук, когда меня пронзила боль.

А он неплох, сразу понял и сразу атаковал. Хм, что ж, придется и самому дать отпор. Я замахнулся, мужчина отшатнулся, давая мне пространство для маневрирования. Я вытащил небольшой кинжал из манжета и принял стойку, ну, вдруг, испугается. Только вот не только не испугался, но и сам достал кинжал из–за пазухи, да и тот побольше моего будет. Прогадал, нужно было другой вытаскивать, но времени на смену оружия не было. Он тут же атаковал меня, парировать удар не было смысла, но вот перевести силу в сторону и дать себе место для атаки было очень даже. Я сбил своей атакой его удар, а после ударил его коленом в живот, когда тот на мгновение раскрылся, забыв про защиту. Но все же он не был так плох, развернулся , и тут же ударил меня снизу вверх. И успешно, черт возьми! Если бы я не подставил руку под лезвие, оно бы торчало у меня из живота. Но все же опыта у меня больше. Я кинул свой кинжал и просто схватил его за ворот рубашки, сдергивая с ног, сваливая на пол и тут же нанося сокрушительный удар. Не смертельный, но отходить от него он будет долго и с последствиями, потому какой хруст издала сломается челюсть.

А вот нечего было мешаться, так еще и рану на мне оставил. Я встал с него, оттер замотанную кровью кулак об его рубашку и оттащил за камин так, чтобы его не сразу нашли, а после отрезал поднятым ножом лоскут и наспех перевязал кровоточащую рану.

Дверь кабинета нашлась довольно быстро и также легко открылась, поддавшись манипуляциям отмычек. Тот совсем отличался от совсем небольшого по размерам этой комнаты кабинета господина Оливера, вмешал огромный круглый стол со множеством резных стульев и бумаг, шкафов с папками и домовыми книжками, теперь я знаю, как они называются. Мне необходимо было найти подписанную господином Оливером бумагу и вернуть ее. Правда, рука немного ныла, но это не замедляло поисков нужного предмета. Та нашлась в ящике огромнейшего стола, прибранного и почти пустого, что вызывало некие противоречивые чувства. Я аккуратно положил бумагу в подаренный мне еще мистером Уильямсом кожаный чехол и сунул под рубашку. Теперь она не помнется и вернется в руки хозяина в целости и сохранности.

Выйти из дома оказалось даже легче, чем думал. Тот мужчина все еще валялся в забытьи, поэтому я поспешил проскользнуть обратно на лестницу, спуститься, забрать мешок и точно также выйти, пока дворецкий его не заметил. Я слился с толпой и отдал мешок каким–то мальчишка в переулке, строго наказав отдать его мамам, те испуганно кивали головой и не сдерживали улыбок.

Я тут же поднялся в кабинет господина Оливера, когда зашел в прохладу нового родного особняка. Наконец–то не палящее солнце… Я отдал ему бумагу, пытаясь скрыть ранение, но тот его все равно заметил.

– Тебя ранили?

– Простите, господин Оливер.

– Нет, это наоборот даже хорошо, – он усмехнулся, а после сказал. – Оденься сегодня приличнее и жди нас в холле, как обычно.

– Хорошо, господин Оливер, – и я направился к озеру.

Хотелось немного умыться прохладный водой и остудиться, опустив ноги в водоем. Господин Оливер мне разрешил, и этого было достаточно. Я развалился на траве, как в тот вечер, и наслаждался ласкающей прохладой воды. Это было просто блаженство!

Невольно всплывали воспоминания того вечера. Грудь словно снова наполнял тот воздух с ароматом клубники и ночной прохладой. Что тогда ма бель хотела проверить? Что она забыла здесь? Кто она для господина Оливера? Невольно шли сравнения трепетных, хоть не менее страстных отношений Фрэнка и Аарона и несколько странно отстраненных, но жгуче страстных господина Оливера и ма бель. Любила ли она его? Ну, наверное, любила, раз сидела на его коленях, целовала и льнула к его прикосновениям. Наверное. Они не муж и жена, как я понял, но ведут столь распутную жизнь… Нет, меня это никоим образом не касалось, но что–то все равно не давало покоя в этом доме, в их отношениях, в порой безликой тени, наполненной болью и печалью.

Что ж, узнать это я вряд ли когда–то смогу…

Так я, наверное, думал, но кто ж знал, что буквально через пару часов я узнаю еще одну сторону из отношений, которая лишь даст мне еще пищи для размышлений. Вечером я стоял около экипажа, ожидая, когда господин Оливер и ма бель спустятся. У меня не было никаких ожиданий, не было ничего, чтобы могло бы подумать, что эта поездка будет отличаться от других таких посещений клуба.

Все тот же подвал, все те развратные девицы, которые вызывали во мне лишь недоумение, как и то, что могла здесь забыть ма бель. Ее красота и утонченность выделялись, привлекали к себе внимание всех вокруг. Зависть и восхищение, ревность и желание… В этом заполненном почти тошнотворной смесью ароматов было все то же, что и в тех подпольных клубах, где часто бился я. Менялась обстановка, с этим соглашусь, но суть не менялась никогда. Место, люди, музыка, алкоголь и сигареты… Менялось, но не человек в ней. Стремительно падающие нравы, ведущие на самое дно бесчеловечности, куда попав раз, не выберешься никогда, неприкрытые животные желания и только оголенные чувства, не защищенные моралью.

Что могла здесь с этими потерявшими человечность людьми делать ма бель? Я каждый раз задавался этим вопросом, но так получалось, что это был первый раз, когда я поехал вместе с ними обоими. И как я оказался прав, что она слишком выделялась среди всех, была слишком… невинна, для всех окружавших ее, чиста для их помыслов.

Я вздохнул, чувствуя легкое жжение в раненной руке, хоть мне ее и перевязали, но лишнее движение доставляло неприятные ощущения. Ма бель уселась в кругу таких же пышно разодетых дам, поэтому я уже собирался встать позади нее, но господин Оливер приказал следовать за ним, так что я легко поклонился ей и вошел в ту самую комнатку, где в прошлый раз играли в баккару. Господин Оливер занял то же место, что и тогда, а я по его взмаху руки стоял позади.

Я мало вслушивался во все то, что они болтали, я размышлял, прикованный всем вниманием и взглядом к ма бель, которая так широко смеялась с дамами, что невольно захотелось узнать, о чем они там говорят. Вдруг она встала и направилась к нам, я тут же спрятал свой взгляд, нельзя себя ничем выдавать, нет, этого нельзя делать. Я вздохнул и поприветствовал ее снова, когда она, подойдя ближе, взглянула на меня, а положила руку на плечо Оливера, заинтересованно заглядывая в его карты.

– Играете? – поинтересовалась она у господ.

– Мадмуазель Шерри, – они тут же учтиво приподнялись и слегка поклонились.

– Рады вас снова видеть здесь, – улыбнулся один из них.

И мне стало не по себе от нее. Слишком двуличная, слишком отвратительно, неприлично он смотрел на нее, слишком задерживался взглядом на ее декольте, открытой шее с роскошным ожерельем. И, видимо, не только мне так показалось, улыбка ма бель тут же стала в разы холоднее. Одним лишь взглядом она поставила его на место, и это восхитило меня. Поставить зарвавшегося на место вот так, это было нелегко, и я мало кого знал, что мог вот так.

– Я думаю, что пора бы провести границу, – вдруг неожиданно начал господин Оливер, сбросив свои карты на стол.

В его голосе слышалась сталь, а сам он весь снова собрался, выглядя совсем не так, как до этого. Расслабление тут же пропало даже на его лице, он притянул Шерри ближе к себе, усаживая на колени и вжимая в себя. Теперь он был похож на волка, защищающего свое. Приблизься на шаг, и он вопьется тебе в глотку.

– Я говорил вам, господа, что вам не на что больше рассчитывать, – он почти рычал, а после схватил меня за раненную руку, подтянув к себе, что я еле удержался на ногах, чтобы не завалиться на господина Оливера и ма бель. – И это будет предупреждением, – ма бель перевела взгляд с моей руки на меня в таком же недоумении, как и я. – Последний, – господин Оливер чеканил слова, пока рваными движениями одергивал манжет моей рубашки вверх, представляя всем сидящим замотанную руку. – Кто еще раз посягнет на мое… – и он с силой надавил на рану.

Я стиснул зубы, ощущение далеко не из приятных, бинты медленно, но верно пропитывались кровью, а ма бель испуганно замерла. В ее глазах тут же показались слезы, и она положила дрожащую руку на руку господина Оливера, совсем тихо прося его, остановиться, прекратить и тому подобное, только рука лишь сильнее сжималась под направленные на нее взгляды господ, на которых не читалось ничего, кроме отрешенного понимания. Я прекрасно знал, что пытался показать господин Оливер, а уж они подавно, лишь ма бель, едва не плача, молила прекратить.

Станете преградой, с вами разберется этот человек…

Вот, что говорил им господин Оливер. Говорил так ясно и понятно, что они вновь натянули дружелюбные улыбки, словно ничего сейчас и не было.

– Что ж, вы, мистер О'Брайен, посмотрите на мадмуазель Шерри, – сказал тот, что почти облизывался на ма бель. – Она почти плачет, можете прекратить, мы все поняли, – улыбнулся он, холодно, расчетливо и податливо.

Ма бель дрожащими руками сама отцепила руку господина Оливера от моей, а после подняла заплаканный взгляд и тихо спросила:

– Где ты так поранился?

– Все в порядке, это царапина, – я поспешил спрятать руку за спину и, хотя она противно пульсировала и ныла, улыбнулся ма бель так, словно это и правда царапина.

– Нет, царапина не будет так кровить, – обеспокоенно возмущалась она. – Попроси перевязать рану, тебе нужно выступать, Гарри, – когда она звала меня по имени, это были моменты всей серьезности ее отношений, поэтому господин Оливер обратил внимание на меня.

– Поднимись к слугам, пусть перевяжут рану, а после спускайся, – приказал он мне.

– Хорошо, господин Оливер, – кивнул я и оставил их вдвоем, долго ощущая на себе обеспокоенный взгляд ма бель.

Слуги наверху оказали неплохими ребятами примерно моего возраста, которые засуетились и помогли перевязать рану, ужаснувшись тому, что скрывалось под повязками. Мы недолго посмеялись, пока останавливали кровь, их, казалось, не смущал мой внешний вид, мое лицо или покрытые шрамами руки, они обещались со мной на равных. Впрочем, вряд ли они понимали, что я ниже даже их по статусу, но мне нравилось. Это навевало воспоминания о разговорах с цирковой труппой. Я легко улыбнулся, захотелось вновь повыпытывать у Джереми секреты глотания ножей, которые он так и не раскрывает.

Я вернулся обратно в подвал, где все и изменилось. Изменилось мое отношение ко всему, что я видел. Изменилось мое отношение к ма бель. Изменилось отношение к господину Оливеру. Да, все началось именно в этот момент. Именно в этот момент я начал выстраивать головоломку в своей голове, ставя под сомнения, буквально, все, что видел.

Ма бель так и продолжала сидеть на коленях господина Оливера, но теперь что–то изменилось в ее позе. Она была расслаблена, держала в губах сигарету, который придерживал господин Оливер, а после выдыхала дым вверх. Он струился вверх, омывая ее лицо, а на губах расползалась улыбка. Нет, не искренняя, не счастливая, не довольная. Улыбка удовольствия, которое негой расползалось по ее телу, как и по телу господина Оливера, который делал точно такой же выдох, а после снова предлагал сигарету ма бель. Они обменивались, сплетались дымом в одно единое, почти дышали на двоих, не смущаясь уже ничего, впрочем, кого можно было смущаться, если здесь сидели все такие.

Мое сердце упало в ноги, хотелось его растоптать за способность еще что–то чувствовать. Это не первый раз, когда мои господа употребляли опиум, не первый раз, когда я видел эту улыбку полную ниоткуда взявшегося удовольствия, не первый раз наблюдал, как расслаблялись тела, почти теряя способность двигаться, не первый раз видел, куда это приводило, куда уводило.

Стереть бы свое сердце и душу в порошок, чтобы улыбнуться ма бель так, словно ничего не произошло. Сжечь бы их, чтобы не чувствовать горечи и боли от осознания того, что сейчас твориться. Разломать бы их, чтобы взглянуть на ма бель так, словно ничего во мне не поменялось по отношению к ней.

Уничтожить без права восстановления, когда оно трепыхнулось в ногах, стоило увидеть скатившуюся слезу, когда наши взгляды пересеклись.