Читать книгу: «Ветер уносит мертвые листья», страница 3

3

Нюкта не сводила глаз с двери туалета. Изи задерживалась и заставляла нервничать. В животе заплескался утренний кофе. Щекотной волной накрыли воспоминания, как пару лет назад Изи сбежала из дома, оставив записку, что ей все надоело и она хочет к маме. Тогда Нюкта ныряла из подъезда в подъезд, прислушивалась, не гомонят ли компании, обзванивала одноклассников сестры и их родителей, как безумная кидалась к прохожим, спрашивая, не видел ли кто девочку в зеленой куртке, такая блондинка, волосы пушистые из-под шапки с неоновым черепом. Поиск не давал результата, и Нюкта, отчаявшись, позвонила в полицию. Там мужской голос выдержал паузу, должно быть, затягивался сигаретой, и сообщил, что как раз на соседней улице вызывали скорую и полицейский наряд. Там нашли девочку. Нюкта бросилась туда, прогоняя страшные мысли.

С горящим лицом и полыхающей болью в боку Нюкта рванула в сторону дверцу скорой помощи. Первое, что она увидела, – хитрые глазки Изи. Та спокойно сидела на носилках и острыми, как у отца, зубками впивалась в бутерброд с докторской колбасой, словно зверек. За ней присматривали двое взрослых, которые тут же перегородили путь Нюкте. Фельдшер, мужчина с носом Бабы-яги, грубо потребовал сначала документы, а потом объяснения. И чем дольше Нюкта оправдывалась, тем сильнее ей хотелось схватить сестру за шкирку и надавать подзатыльников. Потом их увезли в участок.

Там Изи наскоро осмотрела грубая медсестра и сообщила о следах побоев, что дежурный мент немедленно внес в протокол. Все решили, а Изи не стала переубеждать, что девчонку поколачивает старшая сестра. Нюкта оторопела от предательства и не придумала ничего лучше, как дать мелкой пощечину. Дежурный мент пригрозил было закрыть Нюкту в обезьянник, но тут в кабинет вошел отец. Респектабельный, отлично одетый, с удивленно поднятой бровью на лбу, с ходу пообещал правоохранителям новый компьютер в качестве благодарности, серьезно выслушал жалобы на старшую, дал слово внимательнее следить. Дома он поочередно таскал девок за волосы и раздавал пинки, если кто из них смел поскуливать.

С тех пор Изи сильно переменилась. По многу раз пересматривала киношные сцены с убийствами, скачивала книги по судмедэкспертизе, изучала способы, как можно наверняка умертвить человека.

Загляни кто в историю браузера, не обошлось бы без психолога.

Вдруг Изи увлеклась сестрами Хачатурян. Вступила во все группы поддержки, дизлайкала анонимные выкрики «закон есть закон», «девчонок надо судить по всей строгости», «этим отцеубийцам нет места в нормальном обществе», изучала биографии несчастных девочек пристальнее, чем иные поклонники следят за жизнью любимых рок-музыкантов. К тому же Изи на кухне нашла себе дружка. Длинный нож с оранжевой ручкой. В любую свободную минутку хваталась его точить, полировать. И кажется, полюбила это хищное лезвие, как самурай свое оружие. Нюкта этим ножом постоянно резала пальцы, даже когда лезла в ящик за чем-нибудь другим.

Нюкта ждала у туалета так долго, что сама почувствовала позывы в мочевом пузыре. Если честно, однажды ей пришлось признаться самой себе, что она побаивается младшей сестры. Однажды отцу за завтраком не понравилась яичница, которая тогда и правда подгорела. Он с размаху швырнул тарелку в раковину, где как раз отмокала от какао с расплавленным маршмэллоу любимая кружка Изи. По всей кухне брызнули осколки. Угрюмо, ни слова не говоря, отец вышел в прихожую, распинал там всю обувь и саданул входной дверью.

Изи злыми горящими глазами смотрела на обломки любимой посудинки. Нюкта взялась разбирать хаос в раковине, когда Изи выдала план мести.

– Он ведь пьет страшно по пятницам, – начала Изи вполголоса, кажется, опасаясь, что он еще может вернуться за чем-нибудь и подслушать, – а ты его прешь на себе до спальни.

– Та-а-ак? – Нюкта бросила скрежетнувшие осколки в мусорное ведро.

– Ты его перехватишь, как обычно, у кабака. Если будет недостаточно пьян, можно на кухне еще допоить. Потом потащишь в спальню, а я будто чистила картошку в этот момент. Ты закричала, мол, что сейчас уронишь, я подбегаю, в руке нож, и ты его толкаешь прямо на меня.

Изи зажала невидимый нож так сильно, что костяшки стали острыми, похожими на кастет. Сделала выпад, словно поднырнула и воткнула нож в мягкое.

– Ты в своем уме? – Нюкта резко открыла ящик с приборами, нож с оранжевой рукояткой хищно ей улыбнулся. – Как тебе вообще такое в голову могло прийти?

– Ой, можно подумать, ты никогда ничего такого не воображала! – вспыхнула Изи и выхватила из ящика своего дружка. – Можем поменяться, давай я потащу, а ты зарежешь. Могу и одна все провернуть, но лучше, чтобы мы сделали это вместе.

Нюкта понимала, что Изи ненавидит отца со всей подростковой яростью и глупостью. Дурочка даже не понимает, что с ней станет потом. Нюкта слишком любила младшую, чтобы допустить такое.

А что, если Изи прямо сейчас сбежала? Разозлилась, что Нюкта не дала ей повторить подвиг сестер Хачатурян. Пакет с фастфудом оттягивал руки, Нюкта поставила его на пластиковый стол и посмотрела на свои пальцы. Один, два, три, четыре, пять… Сняла пластырь с безымянного. Шесть. Шесть одинаковых полукруглых шрамов.

– Селфхарм? – с усмешкой спросила Изи, вынырнувшая из-за стойки с чипсами.

– Если бы! – облегченно сказала Нюкта и прилепила пластырь обратно. – Ты чего так долго, я уже хотела тебя искать.

– Звонить в полицию? – хихикнула Изи и тут же примирительно приобняла сестру, хватая со столика пакеты с едой.

– Так, где ты была так долго?

– В туалете. – Изи закатила глаза. – Тебе в подробностях рассказать, что я там делала?

– Не надо, – со смешком сказала Нюкта. – Не хочу портить аппетит.

Из крафтового нутра шел жар. Отец никогда не разрешал девчонкам есть в салоне автомобиля. Может быть, поэтому они, не сговариваясь, уселись спереди и сразу же взялись распаковывать бургеры. Жир с котлет капал на салфетки, бумажные пакеты, одежду, кожу сиденья. Бургеры тряслись и разваливались. Изи стучала зубами, подлавливала то языком, то пальцем капли соуса и причмокивала. Нюкта ела аккуратно и беззвучно, в глубине души пугаясь Изиного сходства с отцом.

Она помнила, как было в детстве. Отец, тогда здоровый, румяный, любил вкусно поесть. Он брал с тарелки куриное крылышко и смачно обсасывал красным ртом. Глаза его лучились удовольствием. На отцовских пальцах оставался красивый ярко-желтый жир. И мать косилась на него с таким неодобрением, что отец не знал, куда себя девать. В момент, когда мать отворачивалась к плите, он поспешно вытирал пальцы о старые тренировочные штаны. Вид у него сразу делался виноватый. И Нюкта ему очень сочувствовала.

Мать пыталась его воспитывать. Ставила перед ним тарелку со шницелем, в правую руку давала нож, а в левую вилку. Отец старательно, как школьник, резал жесткое мясо на мелкие кусочки, скрежеща лезвием по фарфору. Вилкой двигал неловко, никак не мог подцепить еду. Склонялся над тарелкой, будто неумелый вышивальщик над пяльцами. В результате нарезанное мясо падало на скатерть, оставляя сальные пятна. Мать сдвигала брови, трепетала ноздрями. Ее безмолвный гнев действовал так, что отец сбегал из-за стола голодным. Нюкта в такие моменты старалась поскорее расправиться с едой и тоже улизнуть к себе. С ножом и вилкой она управлялась легко и хотела показать папе, когда мамы не будет рядом, но откуда-то понимала, что ему это будет обидно.

Когда после ужина Нюкта приходила побыть с отцом, она старалась не дышать на него, чтобы запахом котлет или супа не тревожить его урчащий живот. А потом у них появился секрет.

Однажды Нюкта не могла уснуть. Слюнявила палец и повторяла движения, которыми мать наносила на лицо косметику. Мокрым пальцем на одно веко, словно рисуешь рыбку, потом такую же на втором. Снова лизнуть языком, и теперь ресницы, но не сильно, иначе придется иголкой прочищать их от комочков заплеванной туши. Вдруг на кухне что-то тихо клацнуло. Нюкта вытерла глаза кулаком и побежала проверять.

У холодильника в белой майке и широких полосатых трусах стоял отец. В одной руке он держал миску с остатками жареной картошки, второй запихивал в рот похожий на пластик соленый огурец. Хрумкал и капал рассолом на майку и на пол. Увидев дочь, спешно глотнул и виновато улыбнулся.

Нюкта встала в дверном проеме и сказала очень серьезно, как взрослая: «Ты кушай, пап, а я посторожу, вдруг мама проснется». С тех пор они не раз встречались у холодильника, а иногда Нюкта только расклевывала свою порцию за ужином, чтобы ночью выудить ее из холодильника и составить компанию отцу. Это веселое обжорство было, пожалуй, лучшим воспоминанием тех времен, когда мать еще не укатила в Париж.

Нюкта смотрела на младшую сестру и жалела, что все так вышло. Но может быть, план и сработает.

Погода портилась. Осенний ветер налетал на переполненные урны, разносил мусор по заправке. На лобовом стекле расплывались крупные капли дождя. Нюкта вытерла руки салфеткой, завела мотор, тронула «лексус» с парковки. Изи скомкала пакеты от фастфуда и, когда Нюкта притормозила, чтобы вписаться в полосу, высунулась из окна и баскетбольным броском отправила бумагу в пожарный ящик с песком.

На трассе мигом потемнело. Асфальт стелился лакрицей. Машин становилось все меньше. Краем глаза Нюкта следила за Изи, гадая, что происходит в голове сестры. Та разулась, закинула ноги на торпеду и от скуки строила рожи.

Через час «лексус» сделал плавную петлю и съехал с трассы. На указателе мелькнуло забавное название поселения, которое Нюкта тут же забыла. Изи прильнула к окну, за которым ничего не было видно.

– А где это мы? – спросила она. – Нам что теперь, бумажная карта понадобится? В телефоне бы посмотрели, и сразу все как на ладони, что за город, есть ли тут хотя бы «Бургер Кинг» и все такое.

– Попробуем здесь заночевать.

– Думаешь, тут есть гостиницы?

– Какие-нибудь ночлежки есть наверняка посуточные.

– Я думала, ты точно знаешь, а не «наверняка», – с укором сказала Изи и скривила рот. – Тоже мне план.

– Изи, прекрати.

– Прекрати? – вскинулась Изи. – Смотри, вокруг лес один.

– Можем заночевать в машине, тут достаточно места.

– Здесь все пахнет папашей, и даже ты…

Нюкта промолчала, сосредоточившись на влажной бетонке. В воздухе висела мелкая морось, мешая следить за дорогой. Нюкта включила дальний свет, но он помогал мало: дорога то и дело петляла, и фары выхватывали из темноты то зеленоватые стволы осин, то сырые глубокие кюветы. Нюкта снизила скорость, опасаясь этих кюветов и колдобин. Едва вписалась в резкий поворот, и вдруг из густого, словно маслом облитого бурелома вымахнуло что-то крупное и страшное. Секунда, и «лексус» сотряс мощный удар. Нюкта вдавила в пол тормоз и выкрутила руль. Автомобиль занесло. Еле успела затормозить перед травянистым откосом. Только теперь Нюкта осознала, что Изи визжит как резаная. Вдруг сестра замолчала и посмотрела на Нюкту с каким-то новым интересом.

– Что это было? – спросила она, округлив глаза.

– Не знаю… – растерянно пробормотала Нюкта. – Кажется, мы кого-то сбили. Какое-то животное. Не уверена, что безопасно выходить из машины сейчас.

Но Изи уже обулась и рылась в бардачке в поисках фонаря. Нюкта не успела удержать сестру, и та резво выпрыгнула под дождь. В луче ее фонарика мельтешили серебряные черточки. Нюкте пришлось выйти вслед за Изи. Обе тут же промокли. Чуть поодаль на дороге лежала подсвеченная фарами шерстяная туша. Слишком большая для собаки. Нюкта приросла к месту. Ей казалось, что животное смотрит прямо на нее.

– Я вообще его не видела! Выскочил прямо на повороте. – Нюкта заозиралась, будто призывая возможных свидетелей.

– Так оно еще живое. – Изи присела на корточки возле длинной рогатой головы.

– Господи, да что же ты лезешь! – воскликнула Нюкта. – Любой раненый зверь опасен.

– Я тя умоляю! – Изи шарила лучом фонарика по туше. – Смотри, ребро торчит.

– Да не хочу я смотреть.

– Ну вообще-то ты должна. Это тоже ты сделала, – сказала Изи с издевкой. – Наверняка был предупреждающий знак, просто ты не заметила, так увлечена была моим воспитанием.

Нюкта тяжело вздохнула и тоже опустилась на корточки перед животным. Кажется, это был молодой олень. Мокрая шерсть в темноте виделась черной, но под бледным лучом фонарика серебрилась и блестела, будто вся из иголок. Животное часто дышало и хрипело. Изи дирижировала, обдавая лучом то красное растущее пятно на крутом боку, то вывернутую ногу с копытцем, напоминающим сейчас полуснятую туфлю. Когда луч осветил морду оленя, животное дернулось, и Нюкта увидела странные алые рога. С них свисала тонкая кожа, похожая на пустые перчатки. От неожиданности Нюкта упала на спину и каракатицей отползла в сторону. На миг почудилось, что это не рога вовсе, а фонтан крови из оленьей головы.

– Ты что творишь? – крикнула она, с трудом поднимаясь.

– Я не нарочно, – откликнулась Изи. – Слушай, надо его добить, чтобы не мучился.

– Как? – Нюкта махнула рукой, отгоняя луч, пляшущий около лица, будто назойливое насекомое.

– Ну, может, горло перерезать. – Изи пожала плечами и снова подсветила морду. – Хотя тут шея шире наших талий вместе взятых.

Олень больше не реагировал на свет, но его подвижные черные ноздри еще раздувались, выкачивая кровь, которая капала на бордовый высунутый язык. Нюкта молча забрала фонарик и по кругу обошла машину. Передний бампер был помят. Еще легко отделались.

– На той заправке я видела топор, где контейнер с песком. Можно вернуться, взять…

– Поехали, – решительно перебила Нюкта.

– На заправку?

– Нет, поехали отсюда.

– Ты шутишь? Так оставим его?

– Оттащить его на обочину мы не сможем, поэтому да, так оставим.

– Вот это ты зверь, конечно! – сердито сказала Изи и убрала с лица мокрые пряди. – Смотри, какой красивый и ухоженный. Он явно из контактного зоопарка сбежал. Может, это вообще его первый день на свободе, как у нас.

– Быстро в машину! – скомандовала Нюкта то ли материнским, то ли отцовским тоном.

Сестры молча уселись в салон. Изи шмыгала носом. Нюкта печально осмотрела пиджак, почти ровесника Изи, и аккуратно разместила его на заднем сиденье, завела мотор, включила печку.

– Между прочим, если бы олень залетел к нам через лобовуху, ты бы сейчас здесь не сидела, – спокойно сказала Изи.

– Ты тоже.

– Отстой. Ты меня сегодня не перестаешь удивлять, – буркнула Изи. – Животное же мучается!

Вдруг Изи встрепенулась, будто что-то вспомнила.

– Стой! Назад! Сдай назад, тебе говорю.

– Ну что еще? – Нюкта медленно дала задний ход.

– Все, остановись! – скомандовала Изи и выпрыгнула из салона.

Рванула к багажнику и закопошилась внутри.

– Ты меня с ума сведешь, – почти шепотом сказала Нюкта в открытое окно и сощурилась в боковое зеркало.

В руке Изи блеснул отцовский топорик, который он возил в багажнике, наверное, еще до рождения девочек. Оружие преобразило Изи. Она двинулась к оленю мягким охотничьим шагом Чингачгука. Что же ты делаешь? Нюкта испугалась, что животное вскочит и покалечит Изи, но почему-то не дернулась с места, а продолжала наблюдать. Слишком маленький топор повис в воздухе и с хеканьем вонзился в плоть. Изи выругалась как взрослая. Попыталась выдрать отцовский инструмент, но быстро сдалась, потеряла интерес к своей гуманной миссии.

– Ладно, пускай остается, – добродушно сказала Изи, усаживаясь в машину и вытирая капли крови с рукава. – Се ля ви, как сказала бы маман.

Дальше ехали молча. Нюкта прокручивала в голове все, что произошло за день, и мечтала только об одном – поскорее добраться до Мары. Изи хотела спать, но сопротивлялась, протирая глаза и меняя позу в кресле. Когда за окном поплыли белесые прямоугольники пятиэтажек, Изи сдалась и задремала. «Лексус» бродил по дворам: обдавал дальним светом закупоренные киоски, хоккейные коробки, скамейки у детских площадок, на которых кучковались взрослые. Нюкта притормозила у жилого дома, на первом этаже которого, если верить розовому неону, располагалась гостиница «Красавица и чудовище». Под козырьком в профиль, кого-то высматривая, стояла грушевидная, сильно беременная женщина и гладила живот. Нюкта вышла из машины и закуталась в пальто, как в одеяло. Когда она взбежала на крыльцо ночлежки, груша развернулась, сощурилась и внезапно отшатнулась в тень.

– Мест нет, – сказала она хриплым испуганным голосом. – Ни комнаты, ни койки.

Нюкта кивнула. Вероятно, перед ней была администраторша этой убогой гостиницы и смотрела она из полумрака почему-то на пальто. Наверное, обладательница винтажной одежды показалась ей неплатежеспособной. Вывеска два раза моргнула и загорелась зеленым. В этих болотных отсветах администраторша показалась похожей на большую опухшую жабу. И все-таки в ее чертах, в том, как женщина элегантно запахнула на себе пуховик с мужского плеча, просквозило что-то смутно знакомое. На минуту захотелось вернуться домой.

Под квартирой Угаренко работала круглосуточная аптека. Ее зеленый крест заливал спальню Нюкты изумрудным электричеством, все в этом свете становилось более приятным, чем на самом деле. Кроме папеньки. Подсвеченный зеленым, он был с лица как мертвец. Когда он любил Нюкту, казалось, этот упырь заражает ее смертью, будто венерической болезнью.

– Подрез опять Натали воспитывает, – сказала администраторша гостиницы и кивнула в сторону корта.

Нюкта проследила за ее взглядом. Большая светлая куртка пихает и подбрасывает маленький пуховичок. В тусклом желтоватом свете фонаря казалось, что это ветер играет с двумя пакетами. Лишь когда глаза чуть привыкли, Нюкта разглядела мужчину, пинком свалившего женщину.

– Так надо полицию вызвать, – сказала Нюкта.

– Да, а смысл? Натали напишет заявление, завтра заберет, а этот козел ее еще неделю будет расчехлять. Проходили, знаем.

Нюкта быстро глянула на спящую в «лексусе» Изи и зашагала в сторону корта. Там неподалеку маячили еще фигуры, они лениво пытались оттащить здоровяка, но тот все набрасывался и набрасывался на пуховичок. Потом, кажется, устал.

– А что ты бабку свою не бьешь? – спросила женщина пискляво, приподнимаясь на локте. – Меня лупцуешь, а ее пальцем не трогаешь? Дементную свою!

– Ни слова про бабку, тварь, – прохрипел здоровяк. – Еще раз выступишь, я с тобой как мячом в футбол сыграю. Прилипла ко мне и еще права качает.

Сюрреалистичная версия сказки про красавицу и чудовище. Здоровяк сплюнул и ушел в темноту. За ним потянулись остальные. Нюкта осторожно приблизилась к пуховичку. Женщина продолжала лежать на земле и дышала тяжело. Маленькие ноздри ее были окровавлены, как у сбитого оленя.

– Что здесь происходит? – послышался из-за спины голос Изи. – Эй, ты как?

Изи быстро обогнула Нюкту и села на корточки перед пуховичком.

– Это кто с тобой сделал?

– Костя, – слабо прохрипела женщина.

– А тебя как зовут?

– Наташа.

– Наташа, ты знаешь этого Костю? Я вызову полицию.

– Не надо никого вызывать, – всхлипнула бедняга.

Нюкта положила ладонь на плечо Наташи и принялась внимательно осматривать незнакомку, как это делала с сестрой после отцовских побоев. Словно невооруженным глазом можно было отсканировать, не треснуло ли ребро, не задет ли жизненно важный орган.

– Наташа, давайте мы вас домой отвезем, где вы живете? – спросила Нюкта, не придя ни к какому заключению. – Вы можете идти?

Пуховичок медленно свернулась на земле сначала в позу эмбриона, затем приподнялась и, вцепившись в руку Изи, неуверенно встала. Они были одного роста. В тусклом свете фонаря как будто и одного возраста. Теперь Нюкта могла рассмотреть девушку. Круглое, курносое, большеглазое, большегубое лицо выглядело пластиковым.

– Я тут живу. – Наташа кивнула в сторону пятиэтажки.

– Мы тебя проводим, – по-приятельски, как умеют подростки, заявила Изи.

Изи с Наташей хромали чуть впереди. Сестра время от времени наклонялась к капюшону и что-то рассказывала, заставляя Нюкту нервничать. Как бы не сболтнула лишнего! Втроем они преодолели аллейку подпиленных тополей, прошли мимо горки и качелей, обогнули корт и замерли перед подъездом. Вывеска теперь светила синим.

– Останьтесь у меня, – слабым голосом пригласила Наташа.

Изи вопросительно посмотрела на Нюкту. Так вот что сестра нашептывала в капюшон. Нюкта нахмурила брови, будто спрашивала Изи, не рассказала ли та чего. Сестра закатила глаза, мол, конечно нет.

– Если только мы вам не помешаем, – неуверенно сказала Нюкта.

– Не помешаете. Я одна живу.

Наташа набрала код на домофоне, Изи потянула на себя пронзительно запищавшую тяжелую дверь. На пятый этаж поднимались медленно. Наташа держалась то за один бок, то за другой. Постоянно останавливалась и прислушивалась к шуму на улице. В этот момент в ее миловидном личике было что-то от овцы.

На лестничной площадке пятого этажа Наташа пошоркала ботинками о коврик перед старенькой дверью, заслонила собой замки и загремела ключами. Нюкта заметила на связке мохнатый, будто детский брелок. Дверь посопротивлялась и наконец сдалась.

Хозяйка вошла первой, включила яркий холодный свет, как в кабинете врача. Он исходил из квадратной плоской люстры, похожей на окно к соседям сверху. Аккурат напротив входа в квартиру высоко на стене висел выбеленный череп лося с огромными, под потолок, рогами. Узкий коридор распирал самодельный турник. Вообще создавалось впечатление, что в квартире хозяйничает кто-то высокий. Стены в мебельных проемах обиты поролоном до самого потолка. Углы коридора, шкафа и тумбы защищены пухлой резиной. Нюкта видела такие хитрости в домах, где росли маленькие дети.

– А это для чего? – Изи тыкала пальцем в резиновый угол.

Наташа тяжело вздохнула, и Нюкта поняла, что в этой квартире единственный ребенок – сама хозяйка.

– У Кости бабушка, когда совсем плохая стала, перебралась к нему. Вернее, он ее забрал к себе, а чтобы ей было комфортно доживать, он и поручни, где надо, прикрутил, и стены мягким обшил, чтобы не покалечилась старушка, если начнет о стены биться. А мне уже ремонт по остаточному принципу сделал. Что осталось из стройматериалов, то и приклеил.

– Так ты же вроде не бьешься об стены, – хмыкнула Изи.

– Сама не бьюсь, но, когда он меня поколачивает, – Наташа опустила взгляд, будто вспоминала на уроке зазубренный параграф, – чтобы сильно не поранилась.

– Заботливый, – ехидно сказала Нюкта и, тут же пожалев о своей бестактности, примирительно сменила тему. – Я сниму пальто?

Наташа кивнула на высоченный шкаф-купе, а сама сбросила курточку на пол и прошла в ванную, заперлась на щеколду. Нюкта плавно сдвинула дверь и выпустила на свободу целое облако моли. Шкафом хозяйка, видимо, не пользовалась, внизу еще стояли какие-то пакеты, сумки из мешковины, но на вешалках было пусто. Нюкта повесила на крючки свое пальто и куртку Изи. Замешкалась. Мамино пальто, конечно, старое, но в отличном состоянии и в определенных ситуациях может сойти за винтаж. Не хотелось отдавать его прожорливым насекомым. Нюкта привстала на цыпочки и уперлась взглядом в серый ком тряпья. Он посверкивал тонким серебром. Нюкта потянула тряпку на себя, подхватила что-то тяжелое и выпустила с антресолей еще один рой зеркалистых точек.

– Смотри, что тут у тебя, – взрослым тоном сказала Нюкта уже переодетой в домашнее Наташе. – Моль все пожрала.

Наташа безразлично посмотрела на серую тряпку, которая когда-то была шарфом, и пожала плечами. Нюкта по-хозяйски, это она умела, распеленала ком. Блеснуло бурое стекло.

– Хм, это, наверное, твоего мужчины? – спросила Нюкта и поймала себя на мысли, что рядом с Наташей она вдруг становится властной, как отец.

– Не, это моя! – взбодрившимся голосом ответила Наташа. – Костя спрятал просто.

Наташа преобразилась, словно Нюкта нашла семейную реликвию или что-то еще, чем можно гордиться. Неожиданно стала казаться старше. Изи тоже заметила эту перемену и теперь держалась чуть в стороне, уступив приятельницу Нюкте.

– Хочешь глоточек? – предложила Нюкта, смахнув труху с бутылки. – Придешь в себя.

Девушки засели на кухне, больше похожей на кладовку. На грубых деревянных полках высились штабеля тушенки и каких-то рыбных консервов. В углу возле холодильника прислонились к стене не то два, не то три пустых рюкзака. На столешнице кафельная плитка треснула в нескольких местах. Нюкта решила, что это Костя буянил. Маленький телевизор накрыт кружевной салфеткой. На стене кривовато висит гобеленовая картина с рыжим оленем в прыжке, как с предупреждающего знака. Над газовой плитой пыльная связка красного перца, словно подсохшие кишки. Какой странный сегодня день, подумала Нюкта.