Читать книгу: «Любовь как она есть. Сборник рассказов и стихов», страница 2

Комета и Марс

 
Однажды, летая над красной планетой,
Вздыхала печально малютка – комета:
«Я так одинока! Мучительно грустно,
Что в сердце моем отчего-то так пусто».
Вздохнула, смахнула печально слезу,
Взглянув мимоходом: «А что там внизу?»
Глубокие кратеры, красная пыль,
Неведом планете полуденный штиль.
Могучее тело, широкая грудь,
И хочет комета к гиганту прильнуть.
Вильнула хвостом, совершив поворот,
Поверхности красной коснётся вот-вот.
Никак не унять ей душевный порыв,
Раздался большой оглушительный взрыв…
Тогда без излишних сомнений и фарса
Вдруг жизнь родилась на поверхности Марса.
 

Ольга Володина

@olenka_volodina

WN 1359

– Земля в иллюминаторе, Земля в иллюминаторе видна… – тихонечко напевал ТHN 2002.

– Тихон, ты опять за свое? – рассердился Сан Саныч (он же – SS 313). – Мы еще никуда не летим.

– И не полетите, – добавил я. – Вы только в кружке Петри и можете развиваться, неудачники!

Ишь, чего захотели?! На Марс они собрались! Зря нас что ли тестировали на выживаемость в инопланетной среде? Сидели мы на глубине 20 метров на правом берегу реки Колыма на полуострове Таймыр, пока нас не выкопали исследователи. Затем нас дружно поместили в искусственно воссозданную марсианскую атмосферу. А на Марсе, скажу вам, жизнь – не сахар. Кислорода почти нет, весьма прохладно (местами до – 153) да и давление в 144 раза ниже земного. Не удивительно, что далеко не все одноклеточные «сибиряки» выдержали такое испытание. Из 10 тысяч штаммов бактерий выжить смогли только шесть. Лучше всего в ходе эксперимента чувствовал себя я – WN 1359. Для друзей просто – Ваня. Поэтому и дураку понятно, что полечу я. А эта пятерка микробов не способна нормально переносить заморозку и низкое давление, а всё туда же лезет – колонизировать Марс.

– Открытие земных бактерий, которые могут жить в условиях низкой температуры, давления и недостатка кислорода, дает новую пищу для размышлений астробиологам в деле поиска внеземной жизни, – процитировал Бублик 2 последние новости. – Похоже, что вечная мерзлота является многообещающим источником микробов, способных выжить на Марсе и других экзопланетах.

– Вот это память! – восхитился Бублик 3.

Вообще-то их звали BBL 742 и BBL 743. Но мы переименовали их в Бублик 2 и Бублик 3. Бублика под номером один у нас не было. Зато был Ромашка. Самая несуразная бактерия, которую я когда-либо видел. Ромашка был похож на кукурузную палочку, которая закатилась под холодильник и собрала там всю пыль.

– Как же мы на Марсе-то без кислорода будем? – испуганно спросил Ромашка.

– Отставить панику, – строго сказал Сан Саныч. – Ты анаэробная бактерия, тебе не нужен кислород.

– Быстрей бы увидеть Джулию, – вздохнул я, глядя на этих недоумков.

Джулию, а точнее JLI-1, достали изо льдов озера Эйс в Антарктиде. Сотрудник Центра космических полетов имени Маршалла из NASA её «воскресил» от долгого сна. Заморожена она была на протяжении 30 тысяч лет. И вот Джулию доставили к нам прямиком из Алабамы.

– Вот будет твоя Джулия страшной, – подленько захихикал Бублик 3. – А тебе с ней полгода до Марса лететь.

– Не полгода, а 115 дней, – меланхолично поправил Бублик 2.

– Красота – понятие растяжимое, – возразил я. – Главное, чтобы было, о чем поговорить. С вами же посидишь пару дней и обратно в вечную мерзлоту хочется, лишь бы вас не слышать.

На самом деле я очень боялся, что Джулия будет хм… не особо приятной на внешность. Но я не был намерен показывать им свои опасения.

Ну вот, наконец, входная дверь хлопнула и в лаборатории появился доктор в белом халате. К нам несли пробирку с Джулией. Бублик 3 ошибся. Джулия была красавицей – изящный жгутик, пушистые фимбрии, загляденье просто. Мы радостно прильнули к стенке своей пробирки.

– А чего она не шевелится? – резонно поинтересовался Тихон.

– Дохлая, что ли? – спросил Ромашка.

– Тьфу ты, дурак! – разозлился я. – Спит, наверное.

– А чего это она за тридцать тысяч лет не выспалась? – озадачился Бублик 3.

– Джулия, – тихонько позвал я.

Та лишь почесала жгутиком фимбрии и перевернулась на другой бок.

– Вот тебе и напарник для покорения Марса, – печально отозвался Сан Саныч.

И вот дядька в белом халате достает меня из пробирки и переносит к этой «спящей красавице».

– Пока, Ваня! – кричат мне покинутые друзья. – Ты пиши нам!

И вот я уже не слышу их. Нас с Джулией уносят.

1 ДЕНЬ В ПУТИ

Наконец-то долгожданная тишина. Никаких дурацких песен Тихона, нравоучений Сан Саныча и телерадиовещаний от Бублика 2. Только я и космос.

Ну и эта еще, храпит. Бестолочь…

49 ДЕНЬ В ПУТИ

– Джулия, проснись!

– Мммм, – промычала мне в ответ напарница, не просыпаясь.

Мне скучно. Я выкладываю из её фимбрий слова «Джулия – дура».

81 ДЕНЬ В ПУТИ

– Земля в иллюминаторе, Земля в иллюминаторе видна… – пою я.

Не видна мне Земля и иллюминатора у меня нет. Хочу обратно на Колыму!

102 ДЕНЬ В ПУТИ

Никто мне не нужен. Сам всё сделаю. Обо мне еще в книгах писать будут…

Как же я по вам скучаю, микробчики мои! Как же я без вас справлюсь?

115 ДЕНЬ В ПУТИ

Мы прилетели. Роборука достает нас из марсохода. Пробирка открывается. И вот я на Марсе! Один-одинешенек. Без друзей. Только бескрайние красные пески.

Что это? Что еще достает роборука? Откуда вторая пробирка?

– Не может быть… – изумленно бормочу я.

– Ваня! Ваня! Привет! Мы ехали в другом отсеке! Представляешь? Нас тоже взяли! Ну что? Вперед, колонизировать Марс?

– Тихон! Сан Саныч! Бублики! Ромашка! Любименькие мои! Счастье-то какое! Вы не представляете, как я рад вас видеть!

Анна Лазарева

@writer_anna_lazareva

Первооткрывательница Марса

 
Она его открыла среди царств
Вселенной, средь блуждающих планет.
Он творческий, как истинный поэт,
Воинственный и яркий, словом – Марс!
Знакомство их как бурная река,
Быстрей и глубже, смесь страстей и дел.
И плоть его уже в её руках,
И оба тают от касаний тел.
И губ её пылающих огни,
Игривый, нежный, страстный язычок.
Одежда прочь, – сливаются они!
Она кусает с криком: «ДА! Ещё!!!».
Он входит карамелью – так тягуч,
Пульсирует, играется искусно.
Он в темном царстве – удовольствий луч.
Выходит вновь невыносимо вкусно.
Он сладостью растекся по губам,
Она от счастья радостная очень.
Вот так впервые юная мадам
Попробовала Марс (такой батончик).
 

Руслан Левицкий

@poetlevitsky

Любовь – не картошка

«Нет, Аглая Львовна оказалась-таки права. 19-я капсула сработала криво. Но кто бы мог подумать, что в наше время оборудование, не до конца прошедшее техосмотр, можно спокойно выставить в общий ангар. Это Петрищева на них нет. В его бытность такое было просто невозможно. Охламоны чёртовы, распоясались. Ну ладно, надо как-то выбираться. Дверь вырвало с мясом, надо полагать? Ну, конечно, такой удар был. Нет, если я попаду домой, я точно напишу рапорт на имя Сквернюка, пусть разбирается. Давно пора половину поувольнять».

В дыру, недавно бывшую герметичной дверью машины времени, вдруг потянуло жареной картошкой. Игорь Семёнов, только что вдохновенно размышлявший о судьбах сослуживцев, работавших с ним бок о бок в Воложинском Институте Стратегических Общевременных Киберпространств (сокращенно ВИСОК), от удивления подскочил и больно ударился о приборную панель.

«Что это, черт побери?.. Это Марс? Это же Марс, блин? Или эти тупицы и здесь напортачили? Нет, Марс, все верно. Вот, на панели указано. 7 апреля 2035 года, за три месяца до первой успешно завершенной пилотируемой высадки человека на Марс. Специально же так рассчитывали, чтобы попасть сюда именно в это время, все переиграть и присвоить себе лавры первопроходцев. А то Институту сильно урезали финансирование, зарплаты упали и вообще в Воложине стали поговаривать о ликвидации организации. Всё так. Я в своём уме. Да. Но картошка? Жареная картошка?!..»

Чертыхаясь, Семёнов осторожно выбрался из того, что осталось от машины времени.

Через покорёженное ударом стекло шлема было плохо видно, но то, что удалось рассмотреть, не оставляло сомнений: Семёнов находился в огромном, крытом брезентом, шатре. В нем была оборудована кухня. Кругом, за пределами шатра, насколько видел глаз, просматривался красный марсианский песок, но здесь, блин, была кухня! На плите покряхтывала сковородка, из-под крышки которой и тянулся этот знакомый до боли аромат. А возле шкафчиков суетился… Нет, этого не может быть… Древний американский актёр Мэтт Деймон, бывший очень популярным тогда, сто лет назад, в эпоху аудиовизуального кинематографа. Семёнов остолбенел.

«Почему я раньше не замечал, как он хорош? – лихорадочно думал он, пожирая звезду глазами. – Эта стать, мускулы… А взгляд! О боже! Я же… Кажется, я люблю его!»

Мэтт снял с плиты сковороду и повернулся к Семёнову.

– Картошку будешь? – подмигнув, спросил он.

– К чччёрррту картошку! – зарычал семьянин, отец двоих детей Семёнов, бросаясь к Деймону и судорожно пытаясь стянуть с себя скафандр.

Мэтт улыбнулся, поставил сковороду на стол, взял Семёнова за руку и, на его глазах превращаясь в ординатора 3-го отделения Воложинской психоневрологической больницы В. А. Сквернюка, нежно произнёс:

– Аглая Львовна, кажись, переборщили вы на этот раз с кетамином. Вызывайте Петрищева, и пусть захватит галоперидол.

Екатерина Рафалюк-Бузовская

@katrusienka

Лав стори Марс

На календаре был май 2055 года. Игорь готовился покорить Марс. В рюкзаке лежали нанопирожки от Булыча, холодец в тюбике и сухой пакет с горячительным. По его расчетам он прилетит на красную планету как раз в канун старого Нового года, через 8 месяцев и 13 дней. Может, взять с собой концентрат Оливье в пакетике? Только полезные ингредиенты и ни грамма жира – это допускается к перевозке. (В голове Игоря мелькнула смешная мысль: «Здесь могла бы быть ваша реклама»). Да и кто знает, может, придется задержаться на пару дней. Важное задание от редакции – интервью!

Цены на Марсе кусались. Игорь забросил в рюкзак еще пару снеков, низкокалорийные батончики и коктейль. Все от небезызвестной компании! Первопроходцев (такая у Игоря была фамилия, поэтому его всегда и везде посылали. Первым) присел на край тахты. В руке он крутил дребезжащий смартфон. Наверняка, Наташка… – не хочет, чтобы он улетал. Строчит в Телеге. Директ Инсты заполнен мимимишными картинками от нее же. Неужели не понимает? Такое ответственное задание! Первый журналист на Марсе! Не буду отвечать…

Игорь прилег. До выезда на космодром было полчаса. Мерные вибрации телефона его усыпили. За спиной легкий рюкзак. В руках охапка фиолетовых тюльпанов с атласной лентой. Цветы нежно и по-весеннему пахнут, на лице мечтательная улыбка. Наташа это любит. Его стальные широко открытые глаза, высокий лоб и сильные руки. «Мой Первопроходец!», – так она стала называть его со смехом, когда Игорь получил задание – лететь на Марс. И вот он топает по весенним лужам ей на встречу. Не полетел, остался. Ради нее! Сердце девушки застучало быстро-быстро от счастья. В носу защекотало, и глаза наполнились слезами радости… Первопроходцев! Мой! Игорь вскочил с тахты. Чуть не проспал челнок! Телефон надрывался. Обычный домашний громкий телефон, оставленный в квартире как раритет. Это он разбудил Игоря. Парень спешно схватил трубку:

– Алло… Заснул, да… Не писал – собирал рюкзак.

В трубке ласковый взволнованный голос. Игорь засмеялся от счастья…

– Люблю тебя, милая Наташка! Жди с букетом! Спасибо, что раз-бу-ди-ла. Интервью Первопроходцев взял у космонавтов по Скайпу. Отличное, интересное получилось. Только это было после майских, на 8 месяцев раньше, чем его ждали в редакции.

ЛюШа

@lusha_write

Одиночество – жажда

 
Мы его представляли совсем не таким, как есть,
Он на самом деле не красный, а медно-бурый.
Для фантастов посадка – как будто благая весть,
Для меня – как отъявленная авантюра.
На Земле не узнают – билеты в один конец.
Я себя ощущаю последним из касты парий
Только бурый песок и безводных снегов венец
На вулкане Олимп – углекислый парламентарий.
И казалось бы – к черту тоску, живи да живи —
Только падая навзничь в присыпанный пылью кратер
Я не думал о смерти, ни, Господи, о любви
На табло засияло: ИСПОРЧЕН РЕГЕНЕРАТОР.
Мне не встать – сервопривод убит песком.
До сигнала тревоги не менее пары суток
И запуталась мысль за внезапно седым виском:
– Я погибну от жажды – не злейшая ли из шуток?
Сорок восемь часов. Мне мерещатся устья рек,
Переливы росы и тугие от сока стебли.
Хрусталем родника – мой божественный оберег
И сияние брызг на турнире командной гребли.
Девяносто часов. Я практически полутруп.
Я не помню, спасатели ли? Марсиане?
Только весь в паутине тончайших, прозрачных труб
Я лежу в неглубокой, как будто стеклянной ванне.
А вокруг – Святый Боже! – прозрачнейшая вода!
Я не видел лица, но мне голос шепнул: – Не верьте,
Если скажут: «Любовь убивают твои года»,
Ведь любовь – это то, что спасает Тебя от смерти.
Я не знаю кем был мой таинственный визави
Но когда-нибудь точно я расскажу однажды:
Умиравший на Марсе без капли земной любви
Мне казалось, что я погибаю от смертной жажды.
 

Денис Андреев

@waukeenson

Самый на Марсе

– Знаешь ли ты, мой внимательный наблюдатель, я исполнил все свои мечты. На рассвете может быть, или на закате – сложно разобрать, я обрёл свою сущность, я стал самым особенным из своего рода. Я стал твоей загадкой, я стал твоим щекочущим чувством предвкушения открытия, я стал твоим лучшим сном, и я стал твоим худшим кошмаром. Ты будешь переживать за мое существование больше меня самого, и ты будешь жалеть о том, что сегодня заметил меня в свой телескоп. Извини меня за это.

И полупрозрачное творение рук человека продолжило свою исповедь:

– Я родился на берегу великого Ганга, на небольшой фабрике, – грязной, зловонной, без стёкол, с зеленой краской на стенах, изъеденной до бетона кислотами. Во мне смешан весь яд человечества, все ненужное, все необдуманное и совершенно опасное. И у меня были тысячи братьев-близнецов однодневок.

Нас порождали не ради пользы общества, а для уничтожения всего сущего. Эта односторонняя война вошла в историю нашего народа, как заговор Полиэтилена.

Стратегически мы расползались по планете, миллиардами пакетов клали свои жизни, лишая землю плодородия и животных, мы ловко захватили океан, и даже далекий сводный брат покорил Марианский желоб.

А моя жизнь началась иначе. Маленькая индийская девочка, с изумрудными, запавшими от недостатка пищи, глазами, подняла меня с земли. Торговец риса брезгливо отбросил меня накануне, на мою левую ручку не хватило шва сорокалетнего конвейера, и я не имел ценности для него, я был рожден бракованным.

Эти грязные ладошки на моих ручках были такими, такими тёплыми, такими волнительными. Девочка подбрасывала меня в воздух, позволяя надуваться во весь мой рост, а ее раскатистый смех и большие влажные глаза растопили мою полиэтиленовую душу. Я стал ее воздушной медузой.

Мы дружили целых 2 дня, и, оказалось, девочки очень часто уходят, оставляя нам мечты и горькое послевкусие разочарования.

Голос затих на мгновение, как будто вновь переживая эту драму, и продолжил:

– Я полюбил. И думаешь, я говорю об этой индианке? – он пакостливо рассмеялся. – О нет, я полюбил быть особенным! Быть Важным! Это чувство меня поглотило, жгло меня, гнало меня – я плыл, летел и полз чтобы испытать это хотя бы ещё раз.

Много лет прошло моих скитаний, я не стал отдавать свои 500 лет войне моих братьев, которая обезличивала саму жизнь.

Скукожившись в десятки раз, проникший в шаттл внутри умершей испытательной твари, без шва на левой ручке, я исполнил свою мечту – стал первой и единственной воздушной медузой на Марсе, самой удивительной находкой человечества!

Елена Гребенчук

@peristerial

Воспоминания

Пальцы дернулись, оставляя на песке Красной планеты глубокие борозды. В фокус единственного уцелевшего глаза попали обугленные ошметки искусственной кожи. Ветер беспощадно рвал и сдирал их с металлического скелета.

Зап… уск диагно… стики си… стем, – скрипуче прошуршало в голове. Мир потух.

Повреждения составляют 79,7%. Возможность передвижения отсутствует. Блок памяти поврежден на 17%. Задача: защита данных…

Автоматический запуск систем. Проверка блока памяти…

Детская комната, огромная, как футбольное поле, заваленная игрушками и всем тем, отчего глаза любого обычного ребенка, наполнились бы восторгом и счастьем. Я осмотрелся, но не нашел никого живого. Включил тепловое зрение. Шкаф. Маленький детский шкаф в углу комнаты. Дверца чуть приоткрылась. На меня с недоверием, настороженностью и любопытством смотрел чей-то глаз. Фиолетовый, как небо Кифи.

– Здравствуйте, господин, – поклонился я. – Я – Си-17, ваш робот-андроид. У меня есть подарок для Вас.

Мальчик перевел взгляд на мою протянутую руку и зажатый в ней кубик Рубика.

– Нужно сделать так, чтобы каждая из его сторон была своего цвета, – сказал я, проворачивая одну из граней, чтобы показать принцип действия. В глазах мальчика промелькнул интерес. Дверца шкафа открылась…

Раса кифи мало чем отличалась внешне от земной. Если бы не глаза…

Мальчик выхватил из моей руки кубик и стал быстро проворачивать грани. Не беспорядочно, а в безошибочно верном алгоритме.

– 17,6 секунд, – проговорил я, принимая собранную головоломку из маленьких рук.

– Это было интересно, – сказал мальчик. Любопытство в его глазах потухало, сменяясь привычной скукой.

– Хотите во что-нибудь поиграть?

– А на Земле есть интересные игры? – спросил шестилетний малыш, бросив презрительно-разочарованный взгляд на разбросанные на полу игрушки.

– Шахматы, бадук…

– Я проиграл, – шокировано произнес мальчик, изучая огромными от удивления глазами фигуры на шахматной доске.

– Вас это расстраивает?

– Нет. Это… – фиолетовые глаза загорелись какой-то невообразимой жаждой. – Это очень интересно!

Кластер 4. Незначительные внешние повреждения. Данные не повреждены. Воспроизведение.

– Господин Зерер…

В комнату с поклоном вошел высокий мужчина. Фиолетовые глаза, темно-русые коротко стриженые волосы, черный китель. База данных послушно подсказала имя – Гарзар Таред, один из помощников главы Союза. Следом за ним вошел… Андроид… Я даже не сразу понял, что это не кифи… Их уровень технологий явно выше земного…

– Это А-200. Его сделали специально для Вас. СИ-17, которого вы привезли с Земли, сильно устарел и не соответствует требованиям безо…

– Прочь! – зло закричал Зерер, встряхнув белокурой копной волос. – Не смейте трогать Си! Это приказ!

– Как Вам будет угодно, господин.

Гарзар поклонился и покинул комнату вместе с андроидом.

– Господин… – тихо проговорил я. – Тот андроид был гораздо лучше меня. Я и раньше сильно уступал технологиям Кифи. А за эти 4 года…

– Глупости! Я напишу для тебя много новых программ!

Кластер 7. Данные повреждены. Проверка и восстановление.

Идеально прямая спина, белоснежная макушка. Пальцы быстро бегают по клавиатуре.

– Вам нужно отдохнуть, господин Зерер. Вы работаете уже десять часов без отдыха и приема пищи. Вы заболеете, – проговорил я.

– Я почти дописал программу, Си. Осталось немного. Ты теперь даже космолетами нового поколения сможешь управлять!

– Это подождет…

– Нет…

Я быстро перебрал записи базы данных, запустил файл. Зерер замер, вслушиваясь в музыку с Земли. На Кифи музыка была другой. В ней неуловимо не хватало чего-то…

Зерер обернулся, потом удивленно моргнул.

– Что… что ты делаешь? Ты… танцуешь?

Во мне не было заложено таких программ, но я помнил, как танцевала Акихира.

– Что… Что это? Ахахаха, – засмеялся Зерер. – Великое Небо Кифи! Ничего смешнее в жизни не видел!

– А я первый раз за 7 лет вижу, как вы смеетесь, господин…

Кластер 45. Данные сильно повреждены. Пересохранить на уцелевшие кластеры и воспроизвести.

– Нет! Не смей! Си! Это приказ! Не смей! Си! Си! – закричал Зерер, захлебываясь слезами. Я вжал его в сиденье спасательного челнока одной рукой, второй застегнул ремни безопасности, подсоединился к компьютеру. Позади меня что-то взорвалось, изрыгая пламя, заполняя отсек ангара космолета едким дымом, заглушая крики пятнадцатилетнего мальчишки со слипшимися от крови волосами.

– Запрет ручного управления, – проговорил я, программируя челнок. – Курс на Кифи. Космодром Ларз-12. Герметизация, – резко отдергиваю руку. Люк закрывается. Зерер колотит кулаками по стеклу, что-то отчаянно кричит.

Я смотрю на него ровно три секунды…

Помехи.

Изображение рвется, превращаясь в черно-белые блики…

Я ведь запустил челнок?

Все ресурсы системы на восстановление данных.

Это может привести к полной разрядке блока питания.

Не имеет значения. Запуск.

Команда космолета «Валькирия» рассматривала останки древнего андроида, которого только что доставили с поверхности Марса поисковые роботы.

– И зачем вам это ископаемое, капитан? – удивленно спросил Виктор, ероша давно не стриженую копну темно-русых волос. – Этот металлолом ни на что не годен. Блок питания полностью разряжен. Хотя, думаю, что смогу запустить эту железяку. Данные почти не повреждены.

– Этот робот… Он очень важен для меня, – необычно тихо произнес капитан. Виктор удивленно скосил взгляд на Зерера. В ядовито-фиолетовых глазах застыла какая-то застарелая грусть.

– Это тот самый? – спросила невысокая рыжеволосая девушка, протискиваясь через толпу коллег. – Я слышала, что двадцать лет назад фаниды напали на корабль Союза. И робот-андроид с Земли спас члена королевской семьи Кифи.

– И откуда ты все это знаешь, Аска? – шепнул Виктор.

– Я все знаю о капитане! – фыркнула девушка, гордо вздернув хорошенький носик.

– Да, он спас мне жизнь, – ответил капитан.

– Ну, так тут ничего необычного. Во всех роботах установлена программа…

– Я ее удалил, – сказал Зерер.

– Что? – удивленно моргнул Виктор. – Странно… Без этой программы… Я даже не знаю, какой алгоритм действий заставил андроида принять такое решение.

– Может быть, дело не алгоритме… Ты никогда не замечал, что земляне во все, что делают, вкладывают частицу души? – едва заметно улыбнулся Зерер. – Запусти проверку.

Запущена проверка блока памяти. Сканирование кластера 1.

– С пробуждением, Си! – проговорила, улыбаясь, невысокая девушка с короткими черными волосами и глазами цвета шоколада. – Я Акихира Тено – один из твоих создателей. Ты вовремя, еще успеешь увидеть рассвет!

Девушка нажала кнопку пульта. Часть стены медленно отползла в сторону, открывая вид на безмятежный океан и восходящее из его глубин солнце.

– Красиво, правда? Ты никогда не увидишь точно такого же рассвета, как сегодня. Потому что каждый день и каждый рассвет не похож на другой. Там, за окном, удивительный и прекрасный мир, Си… Тебе обязательно понравится!

Юлия Леонова

@yulia_strannik