Читать книгу: «Кафе. Читай по главе в день», страница 2
5. Так бывает
Всё пространство говорит, жестикулирует, орёт, что не нужно делать сегодня именно то, что я задумала. Что не время, не место, не то. Всё не то.
Собираюсь в спортзал. Одновременно в личных сообщениях пишет человек, у которого острая ситуация, и хотя бы два слова поддержки здесь и сейчас решат вопрос. Тут же рождается пост – на другую тему, но очень явный, насущный: настаивает, просит, заставляет его написать. Я обещаю себе: «Мне нужно полчаса, и еду в спортзал». Сообщения, посты, срочные письма – в полчаса не укладываюсь. Явно 45 минут мне нужно. Это ненамного больше. Но тело начинает вибрировать, сопротивляясь иллюзорному давлению обстоятельств, которые я сама себе создала и которыми сама управляю. Бешенство суеты…
В итоге пост написан, но не размещён. Отправлен себе же на почту. Его время придёт в машине, в метро. Где-нибудь, только не здесь и сейчас. Я ношусь по дому, мажу себя кремами. Надеваю первую попавшуюся одежду. Засовываю в сумку всё, что блестит и светится: здесь телефон, диктофон, плеер, планшет. Всё с комода – бальзам для губ, крем для рук, антисептическая штучка – я немного простужена.
Зачёсываю волосы в тугой хвост. Роняю с полки бутылку с маслом. Со звоном она падает на пол. Отлетает крышка… или её давно там нет. Не могу найти крышку. Звуки, которые я издаю сейчас, уже похожи на вопли. Фонарик. Под ванную. Зачем же я всё это делаю именно сейчас?! Внутренний наблюдатель валяется со смеху: что я творю. Внешнее проявление меня продолжает издеваться над телом, умом.
Выхожу в коридор с ноутбуком: после зала я хочу в кафе, чтобы заняться писательством и затем встретиться с подругой. Рюкзак с одеждой. Сумки, сумки – бездна вещей. Меня начинает колоть мысль, что я что-то забыла. Витамины! Я не выпила. Дверь, вторая. Прямо в кроссовках захожу на кухню. Какой тяжёлый кувшин с водой. Моя куртка стала на пять размеров больше, или мне кажется – я путаюсь в рукавах. Как будто я уменьшилась, как Алиса в Стране чудес, вместе с её чувством собственного достоинства. Пью. Выбегаю.
В машине. Не я за рулём. Меня не касается внешний мир. Я размещаю пост.
У зала. Конечно, встать приходится только на платную парковку. Все остальные триста две вокруг – бесплатные – заняты. Бегом наверх. Около зала кинотеатр. Афиши с мультфильмами. Хочу. Не сейчас. Сейчас у меня планы на продуктивный день – спорт, творчество. Но никак не развлечение.
После всего остаётся только забежать в женскую душную раздевалку. Освободить плечо от тяжеленной сумки с ноутбуком. Вот что значит «гора с плеч» – я сняла целую гору с себя. Меня толкают спортсменки, в зале у многих такая манера: мы не видим никого, у нас борьба за всё и борьба со всем (с весом и с миром). И вот здесь я открываю рюкзак и вижу, что я не взяла штаны. Забыла их дома. Нет бы футболку. Или носки. Или полотенце – его я, кстати, тоже забыла. А где бутылка для воды? И её нет.
Всё. Можно расслабиться. У меня не получается сегодня со спортзалом. Поехать сразу в кафе, где встречаемся с подругой. Боюсь, что нельзя мне с таким лицом в метро. Этажом ниже есть японский ресторанчик с хорошим чаем. На входе официантам: «Добрый день! Мне, пожалуйста, имбирный чай». Сажусь. Достаю ноутбук. Подходит официантка… «Девушка, мне только чай». – «Вы так сказали – имбирный чай…», – как же она хорошо проинструктирована. Она копирует мой тон, моё выражение лица. Она мне мешает так же, как я ей своим приходом. Я решаю смягчиться прямо здесь и сейчас. «У нас есть имбирный только с облепихой», – уточняет она. «Он мне подходит. Идеально», – более мягким и спокойным тоном отвечаю я.
И вот я здесь…
Слушать пространство – бесценно. Ещё засовывая выпавшие во время суеты вещи из шкафа обратно на полки, я поймала себя на мысли, что суечусь и что ничего хорошего из этого не выйдет. Что тренировку по аэробике, на которую я изначально (со вчерашнего вечера) хотела пойти, отменили – я знала об этом с утра, и что тогда мне не стоит пока идти в зал. Но я всё-таки пошла – хотя бы побегать. Когда пространство против и тело намекает на то же, даже совершенно здоровые и сильные аргументы в пользу спортзала не стоит брать во внимание: я неделю там не была из-за болезни, я теряю форму, я давно не двигалась, и моя голова забита пустыми мыслями, которые вылетят после получасовой пробежки. Качественные уговоры. Сама себе продала идею похода беспроигрышно. Но всё было не на моей стороны. Намёков я не понимаю. И забываю взять штаны.
Спасибо, что просто забыла. Спасибо, что просто штаны. И сейчас, когда пост размещён, прочитан и неоднократно одобрен, когда чай подан и я успокоилась по поводу зала, я понимаю: как хорошо, что всё именно так, как есть.
Замечали у себя такое же? Это называется «продавить пространство» или, как я слышала однажды, «взорвать воздух». Энергозатратное и точно проигрышное дело. Забота пространства о нас похожа на стихию. Когда река выходит из берегов и разливается могучей волной, затапливая дома, магазины – все строения на пути её непредвиденного похода, она решила. С ней не договориться. Когда сталкиваешься со стихией, возникает вопрос о войнах: почему они происходят? Ведь это дело рук людей. Люди же могут договориться друг с другом и всё равно совершают массовое уничтожение себя, друг друга, пластов творения природы и человека. А здесь стихия – только наблюдать. Ничего не делать. Руками трогать можно, но бесполезно.
Энергия обстоятельств подобна стихии. Если уже случается, лучше отдаться им и пойти в ту сторону, куда они направляют. Потому что они всё равно на нашей стороне. Они настроены на помощь нам и на реализацию наших чистых запросов.
Хочу отдохнуть. Хочу заняться писательством. Хочу покоя и тишины. Наверное, таким был мой вчерашний запрос после утомительной недели, полной экстренных планов, моментальных решений, спонтанных обстоятельств с пометкой «срочно решить», и всё это на фоне моей болезни. Болею я редко. Совершенно не знаю, как себя вести при ней. Мысль идёт, а тело не слушается. Или тело распирает от энергии, а глаза не видят, нос не дышит, голова болит.
Словом, стрессовой выдалась неделька. И тело решило отдохнуть. Пространство помогло.
Поддерживаю себя и вас, мои читатели, в том, чтобы научиться понимать намёки, добрые намерения, настойчивые рекомендации пространства, пока ему не придётся принять меры. А примет – всё равно будет интересно. Ведь это жизнь. Она наполнена связанными событиями, которые сплетаются в кружево, невидимое в моменте создания. Полная картина будет видна чуть позже.
Как говорил один мудрец: «Любая ситуация заканчивается хорошо. Если ещё не хорошо, значит, ситуация ещё не закончилась». Когда я в эпицентре ситуации, я с ним не согласна. Сейчас – в покое и расслаблении – соглашусь.
Пятая глава написана на нерве.
Не загубить бы эмоцию позже. Во время редакции.
6. Мужчина за соседним столиком
Он с самого утра за ноутбуком. Я пришла сюда на встречу, ждала какое-то время человека, беседовала с ним два часа, а мужчина всё это время печатал. Может быть, у него тоже рождается книга.
Один раз музыка в его наушниках была, вероятно, настолько заразительно ритмична, что он стал громко притоптывать ногой. Если послушать запись диктофона, которую я делала на этой встрече, там наверняка будут слышны эти звуки. Топот через равные промежутки времени… Это было курьёзно.
А я танцую в метро. И шевелю губами под слова песни. Много раз видела, как это делают другие, и говорила себе, что это ужасно нелепо, но у меня, конечно, по моему предположению, всё получается более эстетично. Более красиво. Это же я… сама над собой сейчас смеюсь. Я понимаю, как это забавно. Но когда музыка в наушниках вдруг такая уместная, такая любимая, трогающая сердце, и весь мир вдруг под неё становится прекраснее, переливается гранями идеального бриллианта, как можно не включиться в процесс? Как можно проигнорировать эти ритмы или слова, которые до такой степени часть меня самой?
Интересно, так у всех или только у меломанов? Если бы в мире было ещё больше меломанов, чем я вижу в метро и других общественных местах, чаще случались бы моменты, когда мир начинал бы пританцовывать. Мы бы тогда, наверное, больше любили часы пик. Чем больше людей, тем больше музыки и танцев. Тем больше шансов у мира стать не просто миром, а идеальным бриллиантом.
Мой папа меломан. Самая большая радость в его жизни – музыка, музыкальная техника, музыкальные девайсы, люди, которые занимаются или слушают музыку. Он живёт не слишком богато, в его доме потрёпанные обои и чашки со сколотым краем, но у него огромная коллекция мировой музыки на различных носителях: на бобинах, на виниле, на дисках разного формата и уровня.
С детства я слышала разногласия в доме вокруг музыкальной темы.
– Ты снова купил этот диск/пластинку, у нас же совсем нет денег! Дети босые ходят!
– Но это коллекционное издание… я потом такого не найду.
Однажды, когда мне было уже за 20, я решила, что могу высказать некоторые претензии отцу. Звучит прямолинейно – но так оно и было, не буду редактировать. На самом деле я захотела поговорить о наболевшем, прояснить некоторые моменты. Дело в том, что у нас никогда не было задушевных, доверительных разговоров. Он всячески избегал и даже отвергал их. Но в этот раз я решила подвергнуть его стойкость и мудрость испытанию.
Я долго думала, что именно хочу обсудить: в чём я видела самый большой смысл для себя. Я воспитана в том духе, что родители – боги и недосягаемы для критики. Но постепенно я пришла к пониманию, что он живой человек, мужчина, и всегда жил очень разной жизнью, где была не самой значительной из сторон маленькая я и мой брат (потом родился ещё один). У отца были свои увлечения, радости, страхи, сомнения… и как-то он жил. И как-то я была рядом, и выросла, и возымела смелость обсудить наши с ним сложности в коммуникации. Что-то такое нужно было… что-то «горячее»: то, что в данный момент жгло внутри и требовало объяснений. Что-то такое, решение чего освободило бы меня от многих сомнений и разочарований. И, перебрав многое в памяти, за многое простив, я вытащила немного того детского, что до сих пор вызывало у меня жалость к самой себе.
– Пап, у меня в детстве несколько зим не было целых сапог. Ходила, хлюпала ногами по сырому снегу, мёрзла. Надо мной весь класс смеялся, что я в дырявой обуви, а ты диски покупал. Ты не любил меня? Я мешала тебе наслаждаться твоим увлечением?
Впервые в такой момент он смутился. У нас не было прежде разговоров на таком уровне. Но с ответом не помедлил.
– Кать… ты сапоги бы сносила и забыла, а диск – навсегда. Ты же выросла на этой музыке. И на этих музыкальных сказках.
Действительно, у нас были незажиточные годы, но тихих, безмузыкальных не было.
Я услышала ответ и разревелась. Мне показалось, что он шутит: у меня не укладывалось в голове такое противопоставление. Отмахивается от меня – не хочет говорить серьёзно. И на самом деле тут не в музыке дело, а в том, что он действительно не любит меня.
Папа опешил. Он всегда терялся от моих слёз. И сейчас…
– Ну ты чего? Диски – они же на всю жизнь. Вот он, который я тогда купил. – Снял с полки голубую коробочку CD-дисков. Всё ещё пугаясь моих слёз, протянул мне её, отступая назад. «Алиса в Стране чудес» – с песнями на слова Высоцкого. Мой любимый диск. – Достань оттуда книжечку со стихами. Помнишь, как ты её любила? Перепечатывала. Наизусть учила.
Это правда. Очень любила. Когда печатать училась, слепой метод осваивала, брала именно её и перепечатывала стихи. «Этот рассказ мы с загадки начнём…» До сих пор каждую строчку знаю. Смысл всё ещё раскрывается для меня.
Взяла коробочку. Книжечку достала. Папа смотрит: не любил он, когда я ребёнком её доставала. Боялся, что порву. У него каждый диск в пакетике, в одном направлении все стоят в коробке стройно, ровно, картинкой к зрителю.
Реву. Книжечку листаю. Папа близко не подходит. Слёз боится. Стишки мелькают. Песенки в голове звучат.
– Спасибо, папа! – Говорю. – Я всё поняла. Хорошо, что обсудили.
Он любит меня, а я его. Это точно. Коробочку забрал. Всё аккуратно сложил. Предложил послушать его новую находку (не помню какую). Согласилась. Слушаем.
У него новое хобби. Он находит исполнителя, который придётся ему по душе. Скачивает из интернета все треки, альбомы. Слушает. И записывает на диск лучшее из лучших. Дизайн дисков – стилизация под виниловые пластинки. Обложки делает сам. Составляет тексты, добавляет фото в программе. Распечатывает, вырезает, вставляет в коробочку. Он так счастлив в этом. Делает для себя. И на вопрос: «Что подарить?» – до сих пор отвечает: «Болванки или диск на терабайт».
Человек живёт музыкой. Человек живёт.
В шестой главе столько чувств.
7. За шторой
За шторой примерочной, которая очень долго не открывалась, оказалась девушка с небольшим ворохом вещей. Я ожидала увидеть их груду – так много времени она провела там. Когда она выходила, я заметила выражение её лица. На нём читалось удовлетворение собой. Девушка словно декларировала: у меня гладкие волосы, чистая кожа, фигурка подтянутая – я прекрасна… И мне обычно нравится такая энергетика самолюбования и внутренней уверенности в своей красоте. Но в этот раз было неприятно. И дело не в закрытой передо мной «двери». Дело в другом.
Неплохо бы думать о других, когда ты занимаешь часть общей территории: входишь в автобус и застреваешь в проходе, выясняешь по телефону отношения в толпе посторонних людей – словом, вы меня понимаете. Внешне девушка была действительно идеальна, но её неблагополучное внутреннее состояние прочитывалось за этой безупречностью. Она хотела, чтобы её заметили. Возможно, специально для того, чтобы отвергнуть каждого, кто подойдёт. Или она понимала, что так неотразима, только урвав часть пространства для себя на общей территории. Или, может быть, у неё была или будет встреча, за которой стояла внешняя загадочность, но внутренняя неуверенность. В любом случае её вид заставил меня задуматься об иллюзии красоты и хрупкости созданного внешнего образа. О тонкости маски.
Одна женщина, из очень богатых, как-то заметила, что она очень легко пережила наступление старости, потому что «всегда была толстой и некрасивой». По её словам, время не коснулось её внешности, природа не попортила на ней ничего, потому что изначально всё было невзрачно. «Мне всегда было легко жить в этом смысле. Я никогда не думала о внешней красоте. И мне искренне больно смотреть на увядающих красавиц и их попытки сохранить молодость…»
Тут же вспоминаю, как в одном интервью, которое я брала у актёра театра, он упомянул о немолодой актрисе, которая не позволила себе ни одну пластическую операцию. И в свои великие годы она была, по его словам, богоподобна. Он увидел её за кулисами и обомлел, восхищаясь её осанкой, подачей, благородством и спокойным выражением лица.
Я живо представила себе портрет его «музы». Воображение цепляется за княжескую осанку – я даже не знаю, какая фигура, не могу рассмотреть. Вижу только осанку, медленные грациозные движения и взгляд. Мудрой хищной птицы. Он внимательный, смелый, спокойный, и в нём читается недопустимость приближения к «птице» сверх того, что она позволит, дабы не нарушить покой вокруг неё. Тот покой, который создаётся уверенностью хищника (не жертвы) в том, что никто помимо его воли не вторгнется в его пространство.
Мы столкнулись у кассы, девушка снова прошла мимо меня, выражая всё те же раздражающе двойственные флюиды. И мне невольно пришёл в голову вопрос: «А когда уже наступит такой возраст, что я не буду думать о внешности, фигуре?»
Кто-то внутри, кто задал вопрос, тут же ответил, что, во-первых, мне нравится заниматься своей внешностью, и я делаю это, не напрягаясь, всю жизнь, и это входит в мои радости жизни. Поэтому первый ответ: такой возраст не наступит никогда. И следом мысль о том, что я с детства учусь не врать себе и миру, учусь снимать социальные маски и не делать вид, что я есть та, кем не являюсь. То есть возраст, когда я принимаю себя такой, какая я есть, со всеми особенностями внешности и её проявлениями, – всегда. Он был всегда и, чувствую, будет длиться ещё какое-то время.
Я с десяти до семнадцати лет жила в городке, где люди внешне очень непохожи на меня. Они принадлежат к этническому типу, для которого характерны такие черты: невысокий рост и смуглая кожа. А стандартами красоты были маленький рот, узкие губы, тоненький аккуратный носик и «вместо глаз – очи». Особенность населения. Я же диаметрально противоположна по всем показателям. Меня воспринимали или как «безобразную», или как «прекрасную». Первое вызывало чувство опасения: человек с непривычным образом непредсказуем. Второе – зависть и ревность. Третьего не было. Равнодушным я не оставляла никого.
У меня было ещё много особенностей, на которые резко реагировало общество: характер, социальное положение, особенности мышления, способ коммуникации… Поэтому внешность – это то, что мне впоследствии удалось отпустить легче всего. Как-то даже само собой получилось. Другие обстоятельства давили так, что… Спасибо, словом, этому особому миру за всё пройденное. По крайней мере, я до сих пор ни разу не «укололась», то есть не сделала косметических операций: не надула губы, не растянула щёки, не переделала себе нос. Считаю, что возрастные изменения на лице и фигуре идут в ногу с моим психическим и профессиональным развитием. Успевают за ростом моего статуса в моих же глазах.
У каждого из нас открыта возможность наслаждаться собой в том периоде жизни, в каком сейчас находишься. В одном возрасте открыто одно – закрыто другое. Меняется возраст – меняются возможности. Но плыть по течению не так-то просто.
***
Первый раз пишу главу в другом городе. Здесь кафе, которое я очень люблю за тишину. Но оно (как и весь город) любит шутки. Я не одна в зале. Здесь несколько посетителей, и все они сидят, как мышки, в ноутбуках, телефонах, книгах. И только один – он есть всегда – звонит без конца по телефону, разговаривает на весь зал, мы все его слышим, мы погружены уже во все его проблемы. При этом я пишу. Стараюсь, чтобы мысль не спотыкалась о его ипотеки, договоры и разборки – кто и почему не взял вовремя трубку.
Я сделала замечание. Парень за столиком напротив улыбнулся и кивнул мне в знак благодарности. «Говорун» бегло извинился и понизил тон. Ненадолго. Да и я не была резка, как умею. Мне иногда и не нужно. Внешность, опять же, она выражает принятие себя и своей позиции. Я уверена в том, что я являюсь тем, кем я являюсь: пустой формой пустоты, изменяющейся по обстоятельствам и импульсам. Комфорт был нарушен. Теперь – восстановлен. Кажется, в минуту раздражения я была «безобразна», теперь – «прекрасна». Но разница с моей жизнью в детстве сейчас в том, что есть и третий вариант, и четвёртый, и ещё много-много. Какая я? Разная. Потому что я доверяю природе и синхронна с ней. Она разная – я разная. Она меняется – я меняюсь. С пластикой и фиксаторами мышц на лице вряд ли бы мне удалось быть с ней в гармонии. Скорее, это был бы нелепый диссонанс.
Когда же в моду войдёт невыспавшийся, всклокоченный образ? Чтобы сейчас я не просто сонная и вялая сидела в кафе и писала новую главу, а сонная, вялая и модная… Когда? А, уже вошёл! Раз я думаю, что я модная, – значит, я модная. Мы сами творцы своей реальности.
8. В последнее время
В последнее время много работы. А сейчас я в другом городе. Приехала сменить обстановку, отдохнуть. В планах встретиться с новыми людьми, пообщаться на новые темы. Отдых – это смена занятий. Для меня точно!
В кафе. Позавтракала. И меня ужасает мысль о том, что вот-вот я пойду в номер, где останусь наедине с кроватью и возникнет возможность лечь поспать. Срочных дел не намечено, но я упёртый трудоголик. Дела никогда не заканчиваются. Поэтому открой я сейчас социальные сети или почту, там может быть много сообщений, ответить на которые я буду просто неспособна. Чем сильнее я устаю, тем больше анализирую. Голова как на войне: действовать! спасаться! решать! Вот и сейчас пальцы танцуют, несмотря на обещание самой себе не редактировать книгу в творческом порыве, а довериться потоку и творить.
Вспоминаю кадры из фильма, где человек вышел из тюрьмы после двадцати лет заключения и повесился в первой же гостинице. Он просто не знал, как ему дальше жить – без режимов, ограниченного пространства, привычных действий каждый день. Вы наверняка узнали этот фильм номер один всех времён и народов: «Побег из Шоушенка».
Я так хорошо поняла этого человека. Страх, а с ним боль новой жизни. Моё тело тоже всё время сопротивляется переменам. Душа хочет перемен, ликует от них. Голова спокойна: анализирует, и получается, что всё в порядке. А тело ломает. Оно не хочет нового. Паттерны рождения: мы сидели себе в утробе, тревог не знали, и вдруг, через девять месяцев «нормальной» жизни, нас выгнали непонятно за что, непонятно куда и непонятно, надолго ли. И что вообще здесь делать. Травма рождения – одна из моих «любимых» и взлелеянных в глубине подсознательного травм. Из темноты, тепла, тишины (более-менее – в доме всё время играл тяжёлый рок, и я люблю его до сих пор), из рая, где даже питание и подача кислорода по первому требованию, – в слепяще яркий, холодный, шумный мир. В теле отпечаталось: «Перемены – это плохо». Вот и мучаю себя болезнями, фрустрациями, как только подхожу к переменам.
Сегодня всё так просто: долгожданный отдых. Просто закрывай ноутбук, расплачивайся по счёту и поезжай в номер. Он здесь – в десяти минутах езды. Или пешком, если руки не устали от чемодана. Заходи в отель и ложись спать. Не переодеваясь. Никто ничего не скажет: с утра и в постели. Телефон подальше: все предупреждены, кто нужно, что ты в поездке. Почему-то я позволяю себе не подходить к телефону, только когда я на встрече. Она может длиться два – пять часов, и я всё это время игнорирую почту, звонки. А когда дело доходит до меня, до моего личного времени, я не могу так поступать. Когда я наедине с собой, ощущение, что я на боевом взводе.
«Я достойна, мне можно, я позволяю, разрешаю себе». Да, это всё очевидное и даже банальное, но требующее бесконечного повторения. Только непрерывность практики является залогом успеха. На одну негативную мысль – пять позитивных. На одно падение – два подъёма и регулярное одобрение себя.
Я хочу побаловать себя подарками: пойти ближе к вечеру на прогулку с чаем в бумажном стаканчике, где каждый глоток через крышечку как поцелуй, пройти километров семь… купить себе красивую ручку… Мечты, которые так легко исполнить.
Разрешить себе жить так же, как парень за соседним столом разрешает себе громко говорить на весь зал. Самозабвенно, от души, как солнечный свет, проникающий во всё, пусть порой и беспардонно. Любое выводящее нас из душевного равновесия обстоятельство – это всегда наше отражение: прямое или кривое. То есть этот парень отражает то, что я не могу себе позволить. Быть полностью собой и нарушать покой и тишину. Вторгаться в групповое «личное» пространство. Он не хочет навредить никому. В первый момент от производимого им шума моя тяжёлая голова и чемодан становятся ещё тяжелее. Но потом я понимаю: дело не в нём – дело во мне. В том, как я воспринимаю пространство и себя в этом пространстве. Разрешить себе…
Разрешить себе любить. Разрешить не любить. И необязательно «заслуживать» это.
Разрешить работать и отдыхать. Разрешить громко разговаривать по телефону, хотя я в принципе тихо говорю, но иногда бываю эмоциональной, вспыльчивой – повышаю голос по телефону и, я знаю, мне абсолютно всё равно, кто что думает вокруг. И что же… я могу себе позволить быть открытой и правдивой для себя и мира, без необходимости выходить из себя и «не возвращаться обратно, а прямо-таки приходить в ярость». И показывать одно из своих настоящих лиц. А не маску сдержанности и формального понимания.
Знаю, будь у меня сейчас другое состояние, я бы и не заметила этого парня с его нескончаемым потенциалом телефонных разговоров. Неплохой сюжетец для очередного тома «В поисках утраченного времени» Марселя Пруста… Я бы слушала музыку его голоса, и тогда эта глава стала бы романтичной: о различии мужских голосов, бархатных, мелодичных, и мои наблюдения на эту тему. О сильно разных голосах женщин: одни как нежная мелодия, другие – субстанция, заполняющая всё пространство, захватывающие и увлекающие подобно потоку, – густые, вязкие, полные.
Но эта глава – о головной боли и о том, как мало мы себе иногда позволяем, хотя есть все ресурсы. Это всё следование шаблону: заслужил – получишь, а не заслужил – не имеешь права. В то время как мы уже «заслужили» своим фактом появления на свет.
Главы семь и восемь.
Тяжёлая голова. Зачем вообще взялась за письмо.
Возможно, это самые бестолковые и требующие тщательной редакции главы. Пусть так.
Значит, другие будут ещё какими-нибудь. Другими.
Не я пишу – через меня.
