Читать книгу: «Ключи Гекаты»

ОСИРИС И ОРФЕЙ

I

Сердце учителя выбирает себе ученика

По каким-то таинственным признакам,

Недоступным непосвященным,

Это могут быть длинные пальцы

И вообще – рука,

Это может быть взгляд,

Вовнутрь погруженный.

Так летает Исида над акации белым столбом,

Догорает очаг, здесь идет молчаливая драма,

Если станешь бессмертным, молчи.

Мотыльком, светлячком

Развернулся Осирис и превратился в Хирама.

II

Сомнамбулой, ночною Саломеей,

Полночной Золушкой, дневною Лорелеей,

Тем, что любил когда-то и забыл.

Жемчужиной покинутого дома,

В небесных створках раковин Плеромы

Сияешь ты в тиши и темноте.

Но те, кто был с тобой, уже не те.

Где не хватает слов, там будут ноты,

Так вертится земное колесо,

Так вертятся планеты и зиготы,

Так дует ветер с моря, веет сон.

Что есть любовь? Бескрайнее пространство,

В котором ты один когда-то жил,

Сужается до внутреннего танца

До троганья в потемках чьих-то крыл.

III

Кружилась над тобой как строгий коршун,

Как ласточка ложилась пред тобой,

В том городе, что тайной огорошен,

В тот городе, что очень осторожен,

В том городе, что всеми огорожен

Заборами, летала над тобой.

IV

Он приезжает в город, где наступает Пасха,

Солнечный свет ложится на голые ветки дуба,

Он приезжает в город, где нет ничего, сугубо

Убедиться в наличии пустоты и хаоса.

Он приезжает в город и это такая радость,

Эту весть узнают продавщицы тюльпанов,

Он приезжает в город, где были и сласти, и страсти,

Но теперь ничего – ни цирка, ни ресторанов,

Нет ни церквей, ни кладбищ, ни клумб, ни афиш, ни пастбищ,

Нет театров и складов, нет бассейнов, нет капищ.

Он приезжает в город на старом и мускулистом,

Белом осле с молочно-розовой пеной шерсти.

Что-то о нем узнают братья-евангелисты,

Что-то останется как артефакты на этом месте.

Чаши, монеты, жезлы, меч в очень стильных ножнах,

Лилии, розы или какие-то незабудки,

Девушка с единорогом, у которой «все сложно»,

Страусиные перья и голубиные грудки.

Он увезет ее в даль, где начинается осень.

Солнце его долины входит в пору заката.

Август дает урожай и у Аида просит

Мать Деметра ее, любимую им когда-то.

Люди – забытые боги, которых никто не кормит.

Покорми же его, напои его дымом сандала,

Ладана, мирры, масел. Он приезжает торным

И трудным путем, но это— путь героя, а не вандала.

Солнечный свет ложится на окна и подоконник,

Слышится тихий шорох, бабочка распускает

Крылья, летит цветок, из гроба встает покойник —

Он приезжает в ад и всех из него выпускает.

V

О, птица, что летит над плодородным Нилом,

В дом матери своей, божественной Ассет,

О, птица, что летит сразиться с крокодилом

Жестоким и слепым, доверчивым и милым,

Что плавает в воде и носит имя Сет.

Победа или смерть? Сейчас нас ждет победа —

В обители своей, под сенью пирамид

Воскресший и живой, нам истину поведай,

Пока мы здесь стоим в день водруженья джеда,

Пока над нами, Гор, Исиды сын, летит.

VI

И пальма и сосна, и друг Амона – сфинкс,

И одинокий жрец, и пять его потомков,

Все думали о ней и простирались ниц.

Спираль ее рогов, через седло – котомка.

Все молоко, что ты задумал взять вперед,

И деньги и вино разлиты здесь в потемках,

Рассыпаны в грязи, где их не подберет

Ни швец, ни чтец ни спец, никто рукой ребенка.

Где горы, там и Гор, где хатка, там и дом,

Кто знает, что идти на этот свет за руку

Как в детстве через мост, зеленый свет, на том

Восточном берегу старуха и проруха.

VII

Ты, может быть, под окнами проходишь

И освещаешь голые деревья,

Забор, святилище, увядшую траву,

Дорогу, а она стоит нагая

И шепчет, никого не замечая:

"Приди, подземная, небесная, земная,

Приди хозяйка гор, лесов, морей,

Приди с ключами, встань на перекрестке,

Приди, тысячеликая луна!

Прими все жертвы эти благосклонно"

И тихо высыпает сладкий пепел

Из мирры, ладана и ясеня смолы,

Что с ящерицы шкуркой перемешан.

Вы рядом, но она тебя не видит,

Хотя, как кажется, уже должна,

Все сделано, все вроде бы готово.

Над перекрестком восстает луна,

Ты ждешь всего чуть-чуть, всего три слова.

VIII

И мята, и чабрец, и все, что здесь растет,

Все тянутся к тебе, что тих и незаметен,

Что рядом и везде, что будет и грядет,

Что прочь ушел опять, что выше всяких сплетен.

Раз слухи неверны, ты вышел из–за туч,

Окинул этот мир, его холмы и горы.

И глаз твой видит все, и духом ты могуч,

И освящаешь все – и мак, и мандрагору,

Черемуху, сирень, ромашки, васильки,

И синий эдельвейс, и радостный подсолнух,

Ты трогаешь рукой тычинки, лепестки.

И стебель и росток качаются на волнах

Того, что не назвать, купаются в любви.

Мелисса и чеснок, и кактус и лаванда.

Все ждут свой час – меня, меня скорей сорви!

И желтый львиный зев, и тот бамбук, что панда

Облюбовала, и нарциссы и пионы

Дай всем свое тепло, оставь мне только звук:

Смешок и плач, и стон, и шорох и трезвоны,

Журчание ручья, текущего из рук.

IX

Запачканной чернилами руки,

На свете нет и никогда не будет.

Орфей не развернется у реки,

И танец не закончится на блюде,

Что было – то прошло, узнай меня,

Когда я каплей упаду весенней

На кожу щек твоих, когда, маня

Раскроюсь лишним лепестком сирени.

Узнай меня в случайном пузырьке,

И в алыче— зеленой и незрелой,

В бегущем по асфальту ручейке,

В форели, в трясогузке, в ветке серой

И хрупкой, в ломком хворосте огня,

В напрасном ожиданьи, в вере в чудо,

В запачканной руке узнай меня,

И голову сложи сейчас на блюдо!

X

есть белая и черная богини,

они владеют ими или нами,

отчаявшись, являясь пред другими,

заведуя виденьями и снами.

извилистой мальтийскою тропою

выходишь ты на каменистый берег,

раскинулись террасы пред тобою,

но жарко, и московский летний скверик

встает перед тобою как спаситель,

перенесись туда, где от прохлады

проходит все. ты просто небожитель,

и больше ничего тебе не надо.

XI

Прозрачный звук, идущий с потолка,

Открытое окно и шум привычный.

Чего касается твоя рука?

Что значит шум и гам и шепот личный?

Где пена, там вино, пролей его

На стол и на себя, пролей степенно.

Алхимик не узнает ничего,

Где Афродита, там и моря пена.

Явись ко мне, сквозь темноту приди,

Тебя так ждут на этом перекрестке…

Вот лира, что приколота к груди.

Войди вот так, как входят вдруг подростки,

Внезапно, громко, быстро, осмелев,

Забыв про возраст, скованность, привычки,

Как вечность побеждающий, как лев

На синем изразце, как бык с таблички

Шумерской, как волна войди сюда —

Спокойно и раскованно, как дева —

Испуганно и робко, как вода,

Войди сюда, где ждет Адама Ева.

XII

И черной бабочкой взлетающий рояль,

Исида под тяжелым покрывалом,

Усыпанный брильянтами наряд

Из бархата. Ты слышишь хлопот крыльев?

Завеса открывается и вдруг

Она закрыта снова. Тишина.

И в этой темноте ведет на небо

Сияющая лестница, которой

Богиня служит: ворон или ястреб,

Кто ласточкой кружился надо мной?

XIII

Безумная мистерия, в которой

Ты падаешь сквозь узкий ход под землю,

И видишь разноцветные картины,

Ужасную богиню, диких змей

Переплетенье, ты вставляешь розы

Как факелы горящие Хатхор,

Ты делаешь, что должно, но запретно,

Где ямка – опускаясь на колени,

Так, что на черной ткани облаченья

Предательски белеет пыльный след.

Ты делаешь, что можешь, но не знаешь,

Струится свет сквозь верхнее оконце,

В солярной комнате читаешь этот гимн,

Для золотой и сладостной богини.

Ты делаешь так мало, меньше всех,

И в тот момент, когда в тебе играет

Мелодия, божественно проста,

Ты засыпаешь и тебе приснится

Одна лишь нота, но все боги в ней.

XIV

Обойдемся без страшных трагедий,

Без увядшей листвы во дворе,

Мы с тобою куда-то уедем

В сентябре, в октябре, в ноябре.

Пусть забывчивый дворник усталый

Подметает заброшенный парк,

Мы уедем от листьев опалых,

В мир опалов, агатов, и мрак

Будет только внутри, не снаружи.

Тяжко жить и любя, и скорбя,

Но как древние знали, где глубже —

Там и тонешь, судьбу теребя.

Рыба ищет, где нерест. Чем хуже

Внешний мир, тем прекраснее души,

Там, где мы, там и мир, там где пуджа —

Там и боги. Кто молит, тот нужен…

Но уехать нельзя от себя.

XV

Что связано с любовью или болью,

Что связано с победой, с пораженьем,

Что связано и с сахаром и с солью,

Приводит ум твой в странное движенье.

И черное есть белое, осудят

За эту неразборчивость оттенков,

И жизнь есть смерть, и вещи тоже люди,

Тюрьма – свобода, а простор – застенки.

Любимый, старый, бедный и больной,

Сиятельный, что держит ключ от мира,

Когда Гермес склонится над тобой,

Скажи ему: где струны, там и лира!

Когда Орфей нагнется над тобой…

XVI

Меж сфинксов выползающие змеи —

Их мальчиком играющим я видел

В футбол, когда играли мы в аллее

И сфинксы были как ворота поля.

Все было здесь занесено песком,

Заставлено постройками, все просто

И страшно было здесь, сейчас не так.

Так говорил хозяин ресторана,

Пока мы в нем сидели, «Нефертити»,

И молча наблюдали освещенных

Огнями, раскуроченных, живых,

Без пасти и без лап, без бока, целых,

Львов и людей, отчасти птиц, отчасти

И нас самих. Мы тоже здесь стояли

В немой процессии меж храмами Карнака

И древних Фив, а в наши дни – Луксора.

Шли годы и столетья, проходили

Эоны, пролетали между нами,

Как мяч, что попадал в ворота между

Двух сфинксов, как ползущая змея,

Чья шкура цвета пыльного пустыни,

Чешуйками отдельными ползет,

Но в миг из поля зренья исчезает.