Читать книгу: «Худший из миров», страница 3
Глава 3. Карантин
Жесткость – болезнь, и она заразна.
Ричард Скотт Бэккер
Довольный как мамонт, Дицуда ранним утром возвращался в трактир. Всё-таки Конрад был прав, святость святостью, а похоть похотью. Избавившись от излишков семени, юный инквизитор чувствовал себя на седьмом небе от счастья. Лястяша…
– Надеюсь, ты хорошо провёл ночку, Дицуда, – окликнул его Конрад, толковавший о чём-то с хозяином трактира в пустом общем зале. – А теперь идём с нами. Сегодня в Ортосурбе закроют все ворота, причём сторожить будут не горожан, а граждан Гилии от обитателей города. Это называется карантин, хотя это слово мало кто знает. Власти обещают обеспечивать город продовольствием и всем необходимым, но ты же догадываешься, чего стоят подобные обещания? Мы собираемся выкупить на рынке столько вина и продуктов, сколько сумеем довести до трактира, – один из запыхавшихся слуг заглянул в зал, Конрад кивнул. – Телега готова? Тогда все вперёд!
Хотя власть тянула с объявлением рокового решения, обрекающего множество горожан на верную смерть, слухи распространялись быстрее чумы. К моменту прихода Крамера и компании на центральный городской рынок цены на продукты уже подскочили в два раза, а некоторые торговцы и вовсе свернули лавочки, понимая, что скоро их товар будет стоить в десятки раз больше. Самых же ушлых дельцов волновали не цены, а охрана товара. В карманы стражников и просто крепких ребят перекочёвывали суммы, сопоставимые с жалованием элитных наёмников. Сильная рука, желательно с мечом или хотя бы с дубиной, в тяжёлые времена ценилась выше всего остального, так как без неё всё остальное было очень легко потерять.
Конрад Крамер, не раз попадавший в подобные передряги, обо всех этих премудростях знал, а потому, пока хозяин трактира не торгуясь скупал продовольствие, за собственный счёт завербовал двух громил для охраны запасов. Предосторожность оправдала себя практически сразу.
– Они закрыли ворота! – носился по улицам какой-то идиот, вместо того чтобы втихаря готовиться к своеобразной осаде, устроенной своими же стражами города. – Нас заперли, лишили возможности выйти из города! Власти хотят, чтобы мы все передохли от мора и голода! Все ворота закрыты!
До той поры ещё ничего не подозревавшие простолюдины, занимавшиеся своими делами, встревожились.
– Нужно собраться всем вместе и идти на прорыв! Надо выбираться из Ортосурба! – вопил возмутитель спокойствия, пока вокруг него не собралась достаточно внушительная толпа обеспокоенных граждан. – Берите ножи, топоры и дубины! Не дадим уморить нас, мы полноправные граждане Гилии, а не скот!
«Полноправные граждане», особенно из низшего слоя общества, быстро взялись за острые железяки и увесистые палки. Вот только пошли отвоёвывать не свободу, а присваивать чужое добро. Оно было понятней, легче и безопаснее. Беспорядки расходились по обречённому городу как круги на воде. Началось активное перераспределение благ.
– Руки прочь, гады! Господь учит нас: не кради добро ближнего! – размахивал Конрад коротким мечом и кинжалом, отбиваясь от позарившегося на гружёную телегу люда, ещё с утра вполне приличного, а сейчас словно бы озверевшего.
Инквизитор старался следовать и другой заповеди: не убий без крайней нужды – но как минимум два раза этот пункт он нарушил. Брызги крови летели от рассечённых конечностей во все стороны, орошая грязную мостовую красным дождём.
Дицуде же было не до проповедей, он просто отбивался как мог от троих вопящих мужчин, чьи небритые лица делали их похожими на обезьян из южного Оноишраста.
– Именем Вадабаофа заклинаю: остановитесь! Не навлекайте на себя гнев Плети Господней! – взывал Конрад Крамер, отсекая чьи-то два пальца.
– Пошли на хер прочь! – орал нанятый на рынке громила.
Второй наёмник больше не радовался своему огромному гонорару, лёжа с пробитой головой под телегой.
– На рынок! На рынок идите, там всё добро! – пытался перевести агрессию на другую цель вцепившийся в поводья мула трактирщик.
– А-а-а-а-а! – вопил перепуганный слуга, хаотично размахивая дубинкой, но рассекая лишь воздух.
Дицуда рубанул по раззявленной пасти небритого животного, сломав мечом несколько зубов и превратив две губы аж в четыре. Но праздновать победу было ещё слишком рано, по кисти его вытянувшейся руки тотчас нанесли удар палкой, выбив основное оружие.
Юный инквизитор сделал шаг назад, перебрасывая кинжал в правую руку, но упёрся в борт телеги. Отступать было некуда. Один, с кинжалом против двух разъярённых вооружённых мужчин, он понимал, что долго не выстоит.
Конрад защищал телегу с другой стороны, оттягивая на себя сразу полдюжины человекоподобных мерзавцев, нанятый громила прикрывал ценный груз с тыла, слуга и трактирщик возились спереди – помочь Дицуде было некому.
Выхаркивающий зубы и ошмётки губ негодяй склонился над мостовой, но два его подельника с противоположных сторон обрушили на юного инквизитора град ударов. Один Дицуда отбил, от нескольких увернулся, остальные отозвались страшной болью во всём его теле.
«Это конец», – мелькнула отстранённая мысль. – «Вот и всё. Бесславный конец никчёмного инквизитора. Едва познавшего прелесть жизни…»
Увесистая палка нацелилась ему прямо в голову. Дицуда видел, как опускается тяжёлый предмет, но больше ничего не мог сделать.
– Успокойся, – прошептал чей-то вкрадчивый голос.
Ухоженная ладонь перехватила дубину, которая вот-вот должна была размозжить череп юного инквизитора.
– Приди в себя, брат мой, – шепнул на ухо разбойнику одетый в простую, но невероятно чистую белую ризу мужчина, плавно опуская перехваченное оружие в сторону.
Незнакомец перепорхнул ко второму агрессивному типу и положил изящную ладошку на грубую небритую морду:
– Не твори грех.
Всего секунду назад брызжущие слюной негодяи застыли на месте, с виноватым видом глядя себе под ноги. Черноволосый мужчина в белом, словно не идя, а скользя по льду, двинулся утихомиривать остальных нападающих. Через минуту кровавое побоище прекратилось.
Тяжело дыша после яростной схватки, участники конфликта уставились на чудесного миротворца, остановившего насилие столь же непринуждённо, как взрослый разнимает дерущихся друг с другом мальчишек. Даже у бывалого Конрада отвисла челюсть от изумления.
– Вы знаете эти заповеди: не укради, не убий, не вреди ближнему. Знаете, но не соблюдаете. Почему?
Забрызганные кровью мужчины, словно уличённые в неподобающем поведении дети, потупили взор.
– Потому что вера ваша стала формальностью. Потому что не верите, но подражаете, имитируете. Потому что всё время находите себе оправдания.
Плавно передвигаясь, миротворец обходил телегу по кругу. Ослепительно голубые зрачки последовательно направлялись на каждого участника битвы, проникали через глаза в саму душу:
– В час трудный не помогаете, а калечите ближнего своего. Делаете за чуму всю работу. Не думаете о завтрашнем дне, но не потому, что о теле бренном не беспокоитесь. А потому что боитесь не успеть испить до дна из чаши наслаждения грешного!
Небесно-голубые глаза остановились на Дицуде, обрамлённое аккуратной чёрной бородкой лицо, казалось, заполонило собой всё пространство:
– Истинно говорю вам: вы боретесь и льёте кровь за иллюзию! Не понимая, что тем самым иллюзию лишь поддерживаете.
Загадочный человек задержал взор на Дицуде гораздо дольше, чем на всех остальных. Наклонившись к юноше, шепнул ему на ухо:
– Говорю тебе: всё не то, чем кажется глазам, что смотрят не видя. Искусственна не только чума – ненастоящий весь мир! Я вернусь за тобой, когда швы реальности разойдутся.
Затем мужчина в белом одеянии развернулся и ушёл неведомо куда точно так же, как появился из ниоткуда. Ошарашенные участники потасовки, не произнося больше ни слова, разошлись по домам зализывать раны.
Лишь спустя пару дней до Дицуды с Конрадом дошли слухи, что миротворец вошёл в город перед самым закрытием врат. Предупреждения о море и карантине ни капли его не смутили. Он точно знал, чего хочет.
Имя мужчины было Рисхарт Сидсус. Про него уже слышали в Гилии.
Ересиарх без последователей. Странник, идущий туда, откуда все благоразумные граждане убегали.
Глава 4. Подозрения
В общем, большинство людей от природы были узколобы и замечали лишь то, что им льстило. Они все, почти без исключения, считали, что их ненависть и их страстные желания правильны, невзирая на все противоречия – просто потому, что они чувствуют, что это правильно. Почти все ценили привычный путь выше истинного. В том и заключалась доблесть ученика, чтобы хоть на шаг сойти с наезженной дорожки и рискнуть приблизиться к знанию, которое угнетало и нагоняло ужас.
Ричард Скотт Бэккер
Через несколько дней беспредел в городе прекратился. Кто-то заполучил желаемое, кто-то получил по зубам, рукам и иным частям тела, кто-то помер от ран, кто-то от мора. В Ортосурбе установился шаткий порядок, поддерживаемый не законом или традициями, но боязнью получить серьёзный отпор в ответ на неправомерные притязания. Люди сбивались в стаи и самоорганизовывались, понимая, что поодиночке у них нет шансов выжить. Некоторые группы даже начали обмениваться друг с другом товарами – почти как в прежние времена, когда цивилизованность считалась нормой, а не выдающимся достижением. Увы, деградировать всегда намного легче, чем развиваться, само собой разумеющиеся вещи мы начинаем ценить лишь надолго, а то и навсегда потеряв.
Помимо прямого ущерба, массовые беспорядки весьма способствовали распространению смертельно опасной болезни. Необходимость сжигать тела прямо в городе ситуацию тоже не улучшала. Зловоние растекалось по узким городским улочкам, унося всё новые и новые жизни.
Сборщики трупов оказались единственной категорией граждан, кому был открыт доступ во все дома и районы изолированного от внешнего мира города. Поэтому Конрад и Дицуда были вынуждены засучить рукава и заняться чёрной работой, чтобы продолжить поиски демона. Повелитель блох постоянно маячил на горизонте, но выявить его инквизиторы не могли.
– Ничего не понимаю, – словно зачарованный смотрел на столб пламени Конрад. – Я отчётливо вижу разрывы в ткани реальности прямо над этим местом, но источник осквернения сокрыт от меня. Здесь нет и не может быть никаких сигилов, это же просто костёр! Трупы, дрова, огонь… Дицуда, прошу, ещё раз внимательно осмотри каждое брёвнышко.
Не обращая внимания на заунывное песнопение знакомых монашек из Ордена Освобождения Духа, провожающих в последний путь души умерших, Дицуда в десятый раз принялся осматривать поленья, служившие топливом для костра. В тех не было ничего примечательного: обычные дровишки, каковые имеются во дворе каждого дома. Что и неудивительно, поскольку именно из домов умерших от мора людей поленья и брали.
Затем Дицуда и Крамер принялись осматривать угольки и даже раздели несколько зловонных тел, тщетно пытаясь найти хоть какую-нибудь зацепку.
– Какие отвратительные бубоны, – едва сдержал Дицуда рвотный позыв. – Как будто вот-вот лопнут от гнили!
Огромные фурункулы, или бубоны, в паху и под мышками были характерным признаком мора. Лучшие врачеватели со всей Гилии не раз разрезали и исследовали их содержимое, но понять природу заболевания не смогли. В любом случае бубоны были следствием, а не причиной смертельной болезни. Хотя прикасаться к ним лишний раз всё же не стоило. Слёзы Господни, имевшиеся у обоих инквизиторов, не давали абсолютной защиты.
Как говорится, бережённого Вадабаоф бережёт. Брезгливо вытирая руки о смоченную в вине тряпку, Дицуда повернулся к напарнику:
– Если мы продолжим возиться с покойниками, то сами скоро разделим их участь. Я прямо-таки мечтаю о бане и чистой одежде! От этой гнили, вони и блох воистину нет спасения!
Конрад Крамер едва не подпрыгнул, его глаза широко распахнулись:
– Блохи! Ну конечно! Смотри, как они перескакивают с одежды на одежду покойников!
Дицуда устало взглянул на противное мельтешение. Определённо, его уже тошнило от этой грязной работёнки. Избитое тело требовало отдыха, а не возни с вонючими мертвецами. Юноша отстранённо наблюдал за объектом внимания Крамера, когда внезапно осознал, что перемещения насекомых не хаотичны. Блошки постоянно прыгали, образуя сотнями своих маленьких тел богохульные сигилы – мимолётные, но протыкающие ткань реальности десятками игольных уколов ежесекундно.
Повелитель блох был где-то совсем-совсем рядом. Он словно насмехался над двумя инквизиторами, истончая бытие перед самым их носом.
В сопровождении опасного вида бугая к костру приближалась знакомая обоим инквизиторам девушка с щербатой улыбкой. Лястяша часто приносила воду и горшочки с едой двум монашкам, неустанно молившимся за души жертв мора.
Конрад и Дицуда переглянулись. Подозрения не могли не пасть на блудницу.
– Почему ты помогаешь монашкам? Ты не похожа на верующую.
Лежавшая в обнимку с Дицудой блудница чуть отодвинулась, взглянув на юношу осуждающим взглядом:
– Ты что, решил мне устроить допрос?
Неискушённый в подобного рода переговорах Дицуда неловко поёрзал, издал нервный хохоток, от чего смутился ещё пуще прежнего. Лишь затем, припомнив наставления Конрада, ему удалось взять себя в руки:
– Лястяша, поверь, допросы инквизиции происходят в куда более мрачной обстановке. Да, наш орден давно не использует жестокие пытки, которым обязан своей дурной репутацией, мы предпочитаем применять бюрократические методы для достижения богоугодных целей, но поморить голодом, холодом и длительным заточением мы всё ещё можем. У Конрада Крамера имеется достаточно полномочий, чтобы обвинить в ереси практически любого жителя Ортосурба и провести следствие должным образом. Даже в наш век пошатнувшейся веры в Учение и в условиях брошенного на произвол судьбы города мало кто захочет вставать на пути Плети Господней. Ты уверена, что у вашего борделя настолько могущественные покровители? Если бы инквизиция хотела тебя допросить, – Дицуда подчеркнул интонацией последнее слово, – то нашла бы для этого и формальные поводы, и возможность.
Обиженно надув пухлые губки, Лястяша какое-то время молчала. Дицуде страстно хотелось добавить многословной отсебятины, чтобы вернуть к себе хорошее расположение девушки, но он сдерживался. Лучше уж беседу проведёт он сам, а не Конрад. Тот любезничать с блудницей точно не станет. Поэтому усилием воли Дицуда переключил внимание на приятные ощущения от неги в мягкой постели и принялся аккуратно растягивать полученные в недавнем бою ушибы и синяки. Молодое тело заживало достаточно быстро, но никакая молодость не исцелится всего за несколько дней.
– Понятно. Конрад боится проявлять излишнее религиозное рвение в предоставленном самому себе городе, поэтому решил выведать сведения через тебя. Весьма разумно с его стороны. Но не особенно умно с твоей. Про элементарную порядочность я вообще помалкиваю, кто я такая, чтобы упрекать кого-то в неблагодарности? Всего лишь блудница…
Дицуда тяжело вздохнул, он был ещё слишком юн и неопытен, чтобы не клюнуть на излюбленную женскую уловку с внушением мужчине чувства вины:
– Лястяша, ты мне действительно нравишься. И уж точно никто не заставлял меня идти к тебе только ради того, чтобы исподтишка вынюхивать ереси. Это моё собственное решение, ведь если не проясню ситуацию я, то за дело возьмётся сам Конрад. И ты должна понять его подозрения. Почему ты всегда появляешься рядом с трупами? Какое отношение ты имеешь к монахиням Ордена Освобождения Духа?
Но Лястяша не хотела отвечать на вопросы, продолжая давить на чувства наивного юноши:
– Ну всё, нашли виновницу, раскрыли коварную ведьму! А что, очень удобно. Никуда ходить даже не надо, блудница сама к вам пришла. Верно говорят: не делай добра, не получишь костра.
– Лястяша…
– Нет уж послушай, коли задал вопрос. Да-да, послушай, пожалуйста, прежде чем обвинять презренную блудницу во всех смертных грехах. Я потеряла всех своих родных из-за мора. Можешь себе вообразить, каково это? Я лишилась семьи, жениха, вообще любых близких родственников! Блудницами редко становятся из-за неуёмной похоти, Дицуда, это миф, придуманный глупыми мужиками. Я начала зарабатывать своим телом на жизнь только потому, что деваться мне было некуда.
Миловидность, обернувшаяся вспышкой гнева, пугала Дицуду. Он лежал, не смея более перебивать девушку.
– Помогая монашкам из Ордена Освобождения Духа, я помогаю в первую очередь не им, а себе. Я мщу, я плюю таким образом на чуму, да и на твоего любимого Господа, который позволяет вершиться подобной несправедливости! Ты не ослышался, я плюю на истину, оправдывающую чудовищные жертвы наказанием за грехи, непостижимую волю и иные морали!
Из глаз блудницы ручьём текли слёзы, прелестный ротик скалился, исторгая самые настоящие богохульства:
– Я помогаю и буду помогать любому, кто пытается хоть как-то реально бороться с чумой, а не разглагольствовать про Учение и искать виноватых среди якобы недостаточно праведных! Мои родители были ярыми верующими и что, уберегло это их от мучительной смерти? А в чём был виновен мой маленький братик? Двоюродная сестричка, ещё сосавшая материнскую грудь? Остальные родственники, что старались соблюдать все заповеди, посты и обряды какие могли? Я не верю больше в Учение, Дицуда, не верю. Настоящий Господь не мог допустить мор за мором. Либо Вадабаоф нас оставил, либо прав тот странный дяденька в белом. Рисхарт Сидсус называет твоего Господа величайшим обманщиком. Лжебог, так он называет Вадабаофа. И думается мне, что он прав.
Глава 5. Пляска на костях
Музыка есть бессознательное упражнение души в арифметике.
Готфрид Лейбниц
– Лястяша, может, и дура, да пусть даже откровенная еретичка, но она точно не ведьма! – закидывая в костёр очередной труп, спорил с Конрадом молодой инквизитор. – Она не связана с демоном, я уверен. А вот Рисхарт Сидсус меня пугает по-настоящему.
Конрад отмахнулся. Он не испытывал особых чувств к продажным женщинам, с которыми спал. Ни тёплых, ни холодных, ни каких бы то ни было. Для него они являлись всего лишь сосудами для излития семени. С чего бы их осуждать или любить?
– Твоя уверенность меня нисколько не впечатляет. Дицуда, ты ещё слишком неопытен, и если ты думаешь, что какая-нибудь ведьма или психик вот так запросто сознается в своём колдовстве, то ты глубоко заблуждаешься. Эти твари могут пускать пыль в глаза годами, подтачивая своими мерзостями само бытие. Пока у нас нет однозначных доказательств злодеяний Лястяши, но раньше или позже демоническая сущность проявит себя и горе нам, если к тому моменту мы её не раскроем, – выполняющие функции сборщиков трупов инквизиторы подхватили ещё одно зловонное тело. – Что касается Рисхарта Сидсуса, на котором ты прямо зациклился, он интересный персонаж, но точно с мором напрямую не связан. Он же пневматик, а не психик, ты разве не понял? Им мы займёмся, если выйдем из Ортосурба живыми. О его ереси тоже не беспокойся: мало кто переживёт мор, чтобы распространять её дальше.
Если психиками называли чернокнижников, искажающих, а чаще просто разрывающих ткань реальности, то пневматиками именовали колдунов белых. Обычно ими становились под старость монахи, проведшие всю жизнь в молитвах, отшельничестве и строгом посте. Это были почти что святые – в противоположность психикам, они восстанавливали невидимые простому глазу нити, составлявшие собой бытие. Попутно исцеляя болезни и творя другие невероятные чудеса. Но пневматик, проповедующий явное богохульство? У Дицуды голова кругом шла, истории не было известно ни об одном пневматике, не являвшимся ярым приверженцем Святого Учения.
– В любом случае, благодаря тебе, Лястяша меня больше видеть не хочет и предлагает сливать семя в отхожее место. Даже за деньги к себе не пускает… Да и какова сейчас ценность нашего с тобой серебра?
Деньги действительно стремительно обесценивались. Новых товаров в город почти что не поступало, все лавки закрылись, чеканным монетам предпочитали теперь прямой бартер. Покупать что-то как раньше было нечего, да и не у кого.
«К счастью», население сокращалось столь быстро, что ожидаемого всеми голода пока не случилось. Чума не щадила никого: ни богатых, ни бедных, ни молодых, ни стариков, ни детей или женщин. Умерло даже несколько обладателей Слёз Господних, хотя большинство из тех, кто мог позволить себе подобные амулеты, ещё в начале карантина покинули город – для аристократии нужные двери были открыты всегда.
– Вытри сопли, Дицуда. У тебя таких бабёнок ещё сотни будут, если хотя бы до сорока доживёшь и, упаси Вадабаоф, если по глупости или по залёту не женишься, – с явной издёвкой сотворил знак перевёрнутой звезды перед грудью Конрад. – И не переживай так: если Лястяша и в самом деле не ведьма, то суд инквизиции ей не грозит. Конфисковать нечего, такие еретики Плети Господней неинтересны. Возни и недовольства населения много, толку для казны Ордена ноль. Верховный инквизитор – человек крайне практичный и не одобряет пустой траты времени.
– Вера уже не та, – буркнул Дицуда, чем вызвал у Конрада приступ хохота.
– Так происходит всегда, когда религия из местечковой становится государственной. Пускает корни, обрастает жирком, – они наконец разгрузили телегу и направились к месту, где ещё совсем недавно располагался городской рынок. Там часто валялось несколько мёртвых тел. – А религия всегда стремится накопить ресурсы, окрепнуть и стать государственной, иначе она долго не просуществует. Истиной, золотом и мечом можно добиться куда большего, чем одной только истиной – без материального стимула священнослужителей и принудительного обращения граждан в веру, вас будут почитать единицы. Но у такого грубого перехода в массовую религию есть и оборотная сторона: как верно заметил Рисхарт, вера становится формальностью, имитацией. Есть, конечно, ещё третий путь: держать общество в страшной нищете, чтобы, окромя религиозного фанатизма, никакого иного смысла жизни люди не видели – такой путь выбрали, например, в Ератофании. Ты бы хотел оказаться в числе никогда не сомневающихся, но безграмотных, бедных и крайне недолгоживущих жителей этого княжества?
Дицуду аж передёрнуло: расположенное на востоке великое княжество всегда являлось главной угрозой для цивилизованной Гилии. Сколько же сражений произошло с этими варварами за тысячу с лишним лет… Сколько горя и смертей принесли ератофанцы жителям Гилии… Мерзавцы не щадили ни свои, ни чужие жизни, воистину ими двигал лишь фанатизм. Нарожать как можно больше детей, убить как можно больше «неверных» и сдохнуть в двадцать пять лет – ничего больше им было не надо. Не государство, а анклав зла. Ну а чего ещё ожидать от княжества, которым руководит архонт-полушакал? А ведь согласно Учению, человечество когда-то было едино… Почти невозможно поверить.
– Еретики внутри Гилии, еретики её окружают. Куда ни плюнь, везде какая-то ересь! И наши философы ещё рассуждают про лучший из возможных миров? – Дицуда возвёл очи к осеннему небу.
Дымка от круглосуточно горевших костров, на которых сжигались тела, стелилась над городом, в серых облаках почти не виднелось просветов. Холод, зловоние, полумрак, одичалость изрядно сократившегося населения – обстановка действительно не располагала к возвышенным и радостным чувствам.
– Ну, всегда ведь может быть ещё хуже… – уклончиво ответил Конрад, дав знак Дицуде остановиться.
Перед ними открылась рыночная площадь. Вернее, руины на месте разгромленного неделю назад места, где за определённую денежку можно было получить практически всё. Теперь здесь валялись только обломки прилавков, да и те уже почти растащили на топливо – Конрад с Дицудой сами активно участвовали в подобной добыче дровишек…
– Вот, например, как сейчас. Когда вместо возни с трупами нам придётся иметь дело с толпой этих невероятно добропорядочных граждан.
Дицуда напрягся, до боли сжав зубы и кулаки. Неужели опять придётся биться с одуревшими от беззакония оборванцами? В прошлый раз хотя бы было за что, а сейчас? К счастью, собравшимся на площади «добропорядочным гражданам» пришла в головы та же мысль, а потому они быстро утратили интерес к сборщикам трупов. Ну не за гниющие же тела воевать? Внимание сборища наименее состоятельных горожан возвратилась к скрытому за их спинами человеку.
Сильный голос продолжил прервавшуюся на несколько минут проповедь:
– Не о теле своём беспокойтесь. Эта оболочка обречена на разложение. Не мор, война или голод, так старость истончит ваши кости, усушит мясо, превратит в конечном счёте всё в прах. Но и о душе не переживайте напрасно, ибо не понимаете эту сущность. Не знаете, что ждёт её после смерти.
Дицуда пересекался с Рисхартом Сидсусом всего один раз, но не узнать манеру речи и рассуждений ересиарха было, наверное, невозможно. Стоя чуть в отдалении, инквизиторы внимательно слушали этого во всех отношениях странного человека:
– Поверьте, муки телесные – лишь мелкие неудобства пред ужасом, что ожидает вас за последним порогом. Вашу сущность расколют, высосут саму вашу суть! Ибо жизненный опыт разумных созданий – суть пища Лжебога, а мнящие себя вершиной творения люди – не более чем скот, который растят на убой. Великий Обманщик вкладывает в нас при рождении семя души, но он же и пожинает плоды земного пути нашего в момент смерти! Так происходит круговорот энергии, так Демиург поддерживает своё существование и весь мир, – голос ересиарха возвысился. – Мир, что сотворён Лжебогом вопреки законам Вселенной, исчезнувшей эры назад! Мир, созданный вопреки воле истинного Творца, настоящего Бога! Мир, являющийся жалкой пародией настоящих планет из сжавшейся в точку Вселенной. Плоский мир, где всё ненастоящее, всё! Мир-издевательство, где столь же иллюзорное солнце вертится вокруг земной тверди. Искусственный мир, созданный ради развлечения одной-единственной сущности. Ради ублажения древней души, возомнившей себя равной Богу!
У Дицуды отвисла челюсть, столько ереси за столь короткий отрезок времени он никогда прежде не слыхивал. Обычно ересиархи лишь интерпретировали по-своему и искажали Учение, но чтобы нести настолько откровенное богохульство… За такое полагался не просто очистительный костёр, но позорное разрывание лошадьми или четвертование. Воистину в тёмное время живём, раз подобным святотатцам вообще позволено открывать рот, вливая яд людям в уши.
Конрад Крамер лишь покачал головой в ответ на многозначительный взгляд Дицуды. Пневматика так просто не возьмёшь. Физически рука не поднимется – те умели обездвиживать своих неприятелей. Это при условии, если удастся прорваться через толпу оборванцев, которые от отчаяния на фоне чумы готовы были поверить сейчас во всё что угодно. Лжебог, абсолютное зло, вселенская катастрофа – когда жизнь висит на волоске, любая обещающая спасение бредятина покажется истиной в последней инстанции. Сложно было обвинять в недостаточной приверженности Учению граждан, потерявших за какую-то неделю практически всё.
– Вы вопрошаете меня, где же выход? Что делать, если всё вокруг лишь иллюзия, да и сами вы лишь сгусток эфирной энергии, низвергнутый в мир для набора переживаний? Я отвечу: отбросьте эмоции, лишите Демиурга его излюбленной пищи. Станьте не участником, а отрешённым наблюдателем представления, ошибочно называемого жизнью. Будьте неинтересны Лжебогу и сможете пройти через игольное ушко, проскочить на свободу! Да, шансы стремятся к нулю, это даже не шанс, а шанс шансов, но и награда безмерна! Абсолютная свобода – это не небеса, не блаженство в человеческом понимании. Это возвращение к истоку всего, это всеобъемлющее высшее наслаждение, которое невозможно описать в рамках ограниченного набора физических ощущений. Такое нельзя передать никакими словами, такое можно только прочувствовать непосредственно.
Вставший на цыпочки Дицуда увидел, как сидящий со скрещёнными ногами прямо на мостовой Рисхарт достал из-за пазухи флейту. Совершенно обычную деревянную флейту.
– Я помогу вам пережить этот опыт. Отпустите свои мысли, не пытайтесь контролировать свои движения, не сдерживайте эмоции. Просто позвольте душе следовать за мелодией и танцуйте. Закройте глаза, забудьте про наблюдателей. Вы одни в этом мире, больше нет никого во Вселенной. Только танец. Пляска, в которой растворяешься без остатка…
Следуя собственным указаниям, Рисхарт поднялся, закрыл глаза и начал наигрывать на флейте мелодию. Грустную, но простую мелодию на аккуратной, но простой флейте. Казалось, он напрочь забыл о слушателях, к которым обращался всего минуту назад. Рисхарт Сидсус просто играл на флейте, просто играл… Вот только происходящее вокруг него никаким простым объяснениям не поддавалось.
Словно одурманенные, люди начинали раскачиваться. Сперва медленно, затем всё быстрее. Через несколько минут стали дёргаться безвольно опущенные вдоль туловища руки, потом голова и наконец пускались в дикий пляс ноги. Те, кто закрывал глаза, отдавались власти мелодии раньше, те, кто смотрел на других, подхватывали движения позже. Но всего через десять минут хоть как-то дрыгались уже все присутствующие.
По отдельности хаотичные, движения разных людей сливались в один странный групповой танец. Люди кружились, прыгали, приседали, махали руками. Топали по мостовой грубые сапоги, хлопали в ладоши, попадая в такт лившейся из флейты мелодии.
Темп пляски то возрастал до пределов физических возможностей человека, то замедлялся до едва приметных движений. Время потеряло значение для танцующих, глаза под закрытыми веками закатывались.
Завораживающее в своей противоестественности зрелище втянуло Дицуду и Конрада. Они и сами не заметили, как задёргались, а когда начали плясать, то уже не могли остановиться. Перед глазами юного инквизитора всё кружилось, негромкая мелодия полностью захватила его восприятие. Дицуда уже не был собой, став чем-то неизмеримо большим. Сопротивляться влечению не хотелось.
В конце концов Дицуда поддался. Закрыл глаза, надеясь, что упадёт и головокружение прекратится. Сознание отключалось.
Проклятье! Он же инквизитор, он должен…
Неважно. Он всего лишь хочет дотанцевать этот танец.
Перед внутренним взором Дицуды стали открываться невероятные картины космической бесконечности. Рождение и гибель звёзд, миров и галактик. Он ощутил бег эпох.
Через минуту Дицуда познал всю Вселенную.
И забылся, ибо разум не был способен вместить себя необъятное.
Его измождённое тело упало на мостовую, он погрузился в целительный сон.
Рисхарт Сидсус продолжал играть на простой деревянной флейте свою простую мелодию. Он знал, что именно в простоте скрыто настоящее сокровище, чудо.
