Читать книгу: «Дом на водопаде», страница 4

6

Прошло уже почти две недели с тех пор, как Алекс Джонс отправился в заслуженный, а в его случае скорее вынужденный, отпуск. Дни напролет ему нечем было заняться, кроме прогулок по городу и чтения, и он думал, что зря, наверное, отказался от приглашения Линд, но теперь уже ничего было не изменить. После того как он отправил ей письмо, Линд никак не давала о себе знать.

Алекс Джонс ожидал длительных уговоров, не исключал даже попыток заманивания со стороны Линд, чтобы в конечном счете он принял нужное ей решение, – это было бы вполне в ее стиле. Но все разрешилось куда проще и безынтереснее: Нелли Линд снова исчезла и при этом даже не удосужилась написать ему пару слов в ответ. Спустя какое-то время у Алекса Джонса появилась мысль, что она нарочно ведет себя так, чтобы он сам немного заинтересовался ее персоной, и, кажется, у нее даже получилось. Это еще больше раздражало его и вызывало еще большее неудовольствие сложившейся ситуацией.

Всю неделю после отправки письма Алекс Джонс не мог решить, что же ему все-таки делать. Он так ничего и не предпринял вплоть до прихода в Воглино долгожданной весны. Погода почти сразу установилась ясная и теплая; скудный снег быстро стаял, обнажив влажный, дышащий паром асфальт. Все чаще во дворах чернели прогалины голой земли, на которых клочками пробивалась молодая, неокрепшая растительность. И неизбежно вместе с прелестными бутонами подснежников на поверхности появлялись зловонные гнилые ручейки, бытовой мусор и оттаявшие собачьи фекалии.

Однако, несмотря на жизнеутверждающую в целом погоду, настроение Алекса Джонса по наклонной скатывалось к унынию. От затянувшихся переживаний по поводу ROM-28 мысли его путались и не давали покоя; нестерпимая мигрень мучила почти каждый день, не позволяя радоваться желанному солнцу, а весеннее Воглино, этот тихий, малолюдный городок, вдруг показалось ему грязной и душной каменной клеткой. Теперь его, словно плененного зверя, непреодолимо потянуло на природу.

В один из тягостных будничных дней Алекс Джонс вернулся домой, уставший от крикливых детей и хамоватых водителей, норовивших окатить его грязной водой из лужи. Собираясь немного вздремнуть, он принял прохладный душ и устроился читать в кабинете. И тут руки его сами потянулись к ящику стола, где лежало письмо от Линд, и набрали указанный на визитке номер.

После нескольких безответных гудков сработал автоответчик на английском языке: «Благодарим вас за звонок в „Закриссон Фарма Кемикал“. Вы позвонили в офис Йоханнеса Закриссона, генерального директора компании. В настоящее время секретарь не может ответить на ваш звонок. Пожалуйста, оставьте сообщение после звукового сигнала, и мы вам обязательно перезвоним. Спасибо». Пропищал сигнал автоматической связи, и Алекс Джонс уже было приготовился записать первое в своей жизни сообщение на автоответчик, но неожиданно раздались частые гудки. Соединение прервалось.

Алекс Джонс терпеливо подождал, пока секретарь Закриссона перезвонит ему. Он хотел выдержать паузу хотя бы в полчаса, а уж потом, если результата не будет, еще раз позвонить самому. Но что-то подсказывало, что у таких людей, как Закриссон, даже секретари могут быть слишком заняты, чтобы отвечать на каждый входящий звонок. Поэтому он умерил гордость и нажал на кнопку повторного вызова. После нескольких гудков снова последовал сброс.

«Надо же, теперь и автоответчик не отвечает! Пробиться к нему в офис сложнее, чем на прием к министру», – недобро усмехнулся Алекс Джонс, хотя происходящее понемногу начинало его забавлять. Теперь он сильно засомневался в своем поспешном желании провести день-другой в качестве гостя у Закриссона, но из упрямства решил попробовать дозвониться ему в третий раз. Пока он ждал соединения, секундная стрелка его наручных часов, лежащих на письменном столе, неспешно шагала по циферблату, каждым шагом отмеряя пределы его терпения. Этому созерцанию не суждено было продлиться слишком долго – из трубки послышался приятный женский голос:

– Офис Йоханнеса Закриссона. Здравствуйте, чем я могу вам помочь?

Алекс Джонс сделал глубокий вдох и решительно произнес:

– Здравствуйте, мне нужно поговорить с… мистером Закриссоном. По личному делу.

– Представьтесь, пожалуйста. – Голос секретарши доносился до него глухо, будто через толстый слой ваты.

– Доктор Александр Джонс.

– Спасибо, доктор Джонс. Герр Закриссон ожидает вашего звонка?

Алекс Джонс мысленно чертыхнулся. Он совсем забыл, что в Швеции к мужчине обращаются «герр».

– Нет. Думаю, что нет.

– Тогда я рекомендовала бы вам позвонить по этому номеру через пару дней. Герр Закриссон только что уехал на деловую встречу в Мальмё. Вернется не ранее завтрашнего вечера.

– Понятно, а могу я в таком случае… – Алекс Джонс оборвал себя на середине фразы, запоздало осознав, как двусмысленно прозвучит его просьба, но все же продолжил: – Могу я как-то связаться с его женой?

Секретарша, по-видимому опешив от такой дерзости, попросила подождать, пока она свяжется с другим офисом, и переключила звонок в режим ожидания. Из трубки полились звуки концерта для органа с оркестром. Что-то заупокойное, наверное, Kyrie²⁰ из моцартовского «Реквиема». Траурная мелодия неприятным образом давила на слух. К счастью, дослушивать концерт до конца Алексу Джонсу не пришлось. Музыка смолкла, и на смену ей пришел низкий мужской голос, говорящий с грубым акцентом.

– Здравствуйте, вы хотели поговорить с фру Закриссон? – спросил он, слегка шепелявя и грассируя «r» на северогерманский манер.

– Да, именно так.

– Сожалею, в настоящий момент это невозможно.

– Понятно, но… Меня зовут доктор Александр Джонс. Пожалуйста, уточните у… фру Закриссон, не сможет ли она поговорить со мной прямо сейчас. Это очень важно.

– Простите, доктор Джонс, – голос секретаря сильно искажался помехами, – сейчас она не может подойти к телефону. Я передам ей, что вы звонили. Все остается в силе на пятницу?

Алексу Джонсу показалось, что конец реплики он расслышал как-то неправильно, и потому решил переспросить:

– Простите, что значит «на пятницу»?

– Насколько мне известно, вы приезжаете в Уотерфол-Хаус в пятницу, – спокойно пояснил секретарь, привыкший к необходимости повторять одну фразу по нескольку раз. – У вас есть открытая виза?

– Да, виза у меня есть, только…

– Очень хорошо. – В трубке опять что-то зашуршало. – Фру Закриссон обязательно свяжется с вами позже. Спасибо за ваш звонок.

Во время всего разговора Алекс Джонс старался сохранять невозмутимость, хотя это далось ему с некоторым трудом. Он и сам не мог объяснить почему, но нежелание Линд общаться с ним напрямую вызывало у него скорее азартное любопытство, нежели раздражение. И после недолгого раздумья он понял, какого плана следует придерживаться. «Подожду, пока она объявится сама, – решил Алекс Джонс. – До пятницы еще далеко».

Впрочем, не успел он отложить телефон в сторону, как тот вновь привлек его внимание настойчивой вибрацией. Алекс Джонс было решил, что это Линд выкроила для него время в своем напряженном графике, но звонил совсем другой человек. Раздраженно вздохнув, Алекс Джонс поднес телефон к уху и поздоровался.

– Здравствуй, Алекс. Как ты поживаешь? – прозвучал мягкий, звенящий голос Виты Черновой.

Алекс Джонс машинально перевел взгляд на настольный календарь с корпоративным логотипом фирмы-конкурента, и лицо его озарилось пониманием. Ну конечно! Сегодня понедельник, седьмое марта, и Вита наверняка звонит ему, дабы деликатно намекнуть, что завтра она, как любая женщина, будет рада услышать теплые поздравления в свой адрес. Вот только с выбором поздравителя она безнадежно ошиблась.

Виту Чернову, дочь историка-египтолога и внучку заслуженного изобретателя в области горного дела, Алекс Джонс знал еще с университетских времен – они оба состояли в студенческом научном кружке. Так уж вышло, что Вита сама напросилась к нему в напарники и на протяжении нескольких лет писала за него обоснования и тезисы ко всем научным работам. И пускай теперь в областном бюро судебно-медицинской экспертизы, где она трудилась экспертом судебно-гистологического отделения, ее называли Виолеттой Евгеньевной, для Алекса Джонса она навсегда осталась просто Витой, девочкой-младшекурсницей, смотревшей на него влюбленным взглядом из-под длинной белокурой челки.

Он тоже любовался Витой бесхитростно и беззазорно, как очаровательным созданием, которое украшало своим присутствием каждое собрание их научного кружка. В ней было идеально практически все: и миловидное лицо, и большие, полные наивной доверчивости глаза, и модная заграничная одежда, и трепетная душа, и мысли. Но, видимо, чего-то все-таки недоставало, и влюбиться в нее, как это сделала половина университетских парней, Алекс Джонс не смог. Они остались просто друзьями. Точнее, это он дружил с Витой, пока она страдала и мучилась от неразделенных чувств, никак не находя в себе смелости оставить его навсегда. Так что и после окончания университета, даже обзаведясь семьями, они продолжали изредка общаться: поздравляли друг друга с праздниками, пару раз виделись на встречах выпускников.

И вот когда Вита рассталась со своим мужем, а потом неожиданно переехала в Санкт-Петербург, первым, кому она позвонила, чтобы сообщить эту новость, был Алекс Джонс. По странному совпадению на тот момент он месяц как находился в разводе и был настолько подавлен этим событием, что сразу же пригласил Виту на ужин. Безобидная встреча в одном из питерских баров закончилась тем, что они оказались в объятиях друг друга. Напрасно Алекс Джон пытался деликатно убедить Виту, что их близость была большой ошибкой. Она восприняла случившееся как шанс перевести их дружеские отношения в другую плоскость. Впрочем, с тех пор ей ни на шаг не удалось продвинуться в этом направлении.

– Алекс, ну что же ты молчишь? – спросила Вита с непонятной нервирующей интонацией. – Где ты сейчас? Я тебя не отвлекаю?

– Нигде, то есть дома. Я как раз собирался спать, – соврал Алекс Джонс и, прикрывая рот ладонью, демонстративно изобразил зевок.

– Извини, если помешала… – Когда Вита волновалась, ее голос становился тоньше и выше. – Знаешь, я тут подумала, почему бы мне не приехать к тебе? Попили бы чаю с тортиком, поболтали. Я так давно тебя не видела.

Как же трудно, подумал Алекс Джонс, когда после стольких лет платонической дружбы женщина по-прежнему ждет, что ты ответишь ей взаимностью. Когда она при этом еще красива, умна и неизменно заботлива, а ты выглядишь полным идиотом, который отказывается от такого сокровища. Но дело тут вовсе не в каком-то его упрямстве! Сотни раз он убеждался в подлинности всех этих ее качеств, но разве этого достаточно, чтобы он решил быть вместе с ней навсегда? Надо было срочно переводить разговор на другую тему, поэтому он спросил:

– Слушай, Вита, а тебе известно что-нибудь об утопленниках из Айеройоки?

– Утопленниках? – растерянно переспросила Чернова.

– Ну да, о них еще писали в газетах. Не помнишь?

– Кажется, было что-то такое. Но ты же знаешь, я не обсуждаю работу по телефону.

Алекс Джонс многозначительно хмыкнул и крутанулся в кресле.

– Может быть, сделаешь для меня исключение?

– Ох, Алекс! Для тебя я и так уже сделала слишком много исключений. – Вита подышала в трубку, показывая, как сильно она обижена, и тут же кокетливо добавила: – Если тебя так интересуют подробности, пригласи меня завтра поужинать.

«Недурно, – подумал Алекс Джонс. – Одно очко в ее пользу». Крутанувшись в обратную сторону, он неопределенно проговорил:

– Пригласить тебя – это, конечно, запросто! Вот только я считаю, что обсуждать такую тему за праздничным ужином совершенно неуместно. Мне бы не хотелось испортить тебе аппетит.

– Тогда пригласи на завтрак! – весьма ловко парировала Чернова. – Да, кстати, завтракать я предпочитаю овсянкой и чашечкой кофе определенного сорта, который есть только у меня дома.

Не удержавшись, Алекс Джонс тихонько присвистнул: два-ноль, как ни крути. Крыть ему было нечем, но он все-таки ответил:

– Пока что я очень занят на работе. Но мы с тобой обязательно поужинаем, причем довольно скоро. Идет?

– А могу ли я узнать, когда случится это «скоро»?

– Нет, это никому неизвестно.

– Хорошо, я поняла. – Чернова печально вздохнула, но спросила уже снова приветливым голосом: – У тебя все в порядке?

– Конечно, – без колебаний ответил Алекс Джонс. – Все идет как надо.

Каждый раз, когда Вита звонила ему, а это случалось раза два-три в месяц, она спрашивала, как он живет, над чем трудится, не появился ли в продаже его новый препарат, не переманивают ли его, как ценного научного сотрудника, за границу. И на самом деле в глубине души Алексу Джонсу это очень нравилось.

– Позвони мне, пожалуйста, когда будешь свободен, – попросила Вита.

– Обязательно. Спасибо, что интересуешься.

Закончив разговор, Алекс Джонс отругал себя за непроизвольно вырвавшуюся ложь о своей занятости на работе и за то, что он так неловко отмазывался. Нужно все-таки встретиться со старой подругой, особенно после данного им обещания.

Затем он приготовил курицу в духовке, поужинал и позволил себе хорошо расслабиться в пенной ванне. Пока он плескался в воде, ему на телефон пришло сообщение. Алекс Джонс смыл с рук излишек пены, наскоро вытер их полотенцем и потянулся за телефоном. Номер начинался с цифры сорок шесть. Это была Линд. Ну наконец-то, он уже успел заскучать!

Текст сообщения был такой: «Здравствуйте, доктор Джонс. Не могу поговорить по телефону, переболела фарингитом, голос до сих пор не вернулся. Но к пятнице буду в порядке, не волнуйтесь, я вас не заражу».

Алекс Джонс коротко усмехнулся и написал в ответ: «Привет, Линд. А с чего ты решила, что я приеду в пятницу?»

«Не знаю, мне так кажется. Иначе вы не стали бы звонить», – быстро напечатала Линд и в последующих сообщениях подробно описала ему дорогу, дала рекомендации, во сколько выехать, что взять с собой из вещей и какие документы могут понадобиться на таможне.

Алекс Джонс поблагодарил ее за старания и написал, что эта информация обязательно пригодилась бы ему, если бы он собирался приехать. «Хотите сказать, этого не будет?» – спросила Линд, на что он ответил: «Я подумаю». Примерно две минуты спустя от нее пришло: «Хорошо, буду надеяться». Хмыкнув, он написал еще одно сообщение, в котором пожелал Линд поскорее поправляться, но оно осталось без ответа.

Закончив мыться и бриться, Алекс Джонс некоторое время в сильном душевном возбуждении мерил шагами квартиру: из кабинета – в кухню, из кухни – в спальню. Потом он в очередной раз вышел покурить. С его балкона был виден красно-белый шпиль воглинской телевышки, расположенной двумя кварталами дальше. Обычно она не вызывала у него ничего, кроме эстетического раздражения, но сейчас, после непродолжительной переписки с Линд, вышка показалась ему практически Эйфелевой башней на фоне закатного парижского неба.

О том, чтобы отказаться от поездки, не шло теперь и речи, потому что Алексу Джонсу во что бы то ни стало захотелось провести выходные на природе. А еще он хотел узнать, неужели Линд считает его настолько предсказуемым, что думает, будто может предугадать все его действия?

Размышления об этом продолжились и на следующий день во время прогулки по торговому центру, куда Алекс Джонс отправился с целью приобрести пару свежих рубашек и джемперов, чтобы не выглядеть неопрятным стариком на фоне молодого подтянутого Закриссона. В среду он ненадолго заглянул в лабораторию и оставил распоряжения на время своего отсутствия, не говоря при этом, что его не будет в городе, а четверг полностью посвятил подготовке автомобиля, на котором собирался путешествовать.

Спускаясь на подземную парковку, Алекс Джонс предвкушал воссоединение со своим серым БМВ X5 в кузове Е70. Автомобиль, которым давно не пользовались, на полупустой парковке казался холодным и одиноким, как льдина, и запыленным, словно старый чулан. Алекс Джонс провел рукой по приборной панели, и кончики пальцев стали серыми. Он сокрушенно покачал головой. До сих пор он так и не понял, зачем приобрел собственную машину, тем более такую дорогую. Наверное, это была одна из причуд среднего возраста – совершенно ненужная, но красивая и комфортная, с приятно урчащим мотором и впечатляющей динамикой.

Усевшись на водительское место, Алекс Джонс ласково погладил ладонью шелковистую кожу сидений и, сделав пару кругов по парковке, чтобы привести двигатель в рабочее состояние, с наслаждением поддал газу и выехал на поверхность, в направлении автомойки и заправочной станции.

Лишь вернувшись домой поздно вечером, Алекс Джонс понял, что так и не созвонился с Витой Черновой после того, как дал себе обещание сделать это. Тут же он вспомнил, что поступил так и в прошлый, и в позапрошлый раз… Он взялся было за телефон, но потом подумал, что сейчас его звонок, наверное, будет не к месту.

«Встречусь с ней после поездки», – решил он.

7

В ночь перед отъездом Алекс Джонс спал хуже обычного. Он специально отправился в постель пораньше, зная, что завтра ему придется рано вставать, но заснуть как следует ему не удалось; он долго укладывался, ворочался с боку на бок в полудреме и по мере того, как шло время, только все больше утомлялся, а не отдыхал. После полуночи его вдруг охватило настойчивое желание сварить кофе в турке и посмотреть несколько серий какого-нибудь популярного сериала, и он с трудом заставил себя не открывать глаза, чтобы утром не чувствовать себя разбитым. Когда же он наконец уснул, ему привиделся странный сон.

Ему приснилось, что он все так же спит в своей постели и что у него затекла левая рука. Он открыл глаза, чтобы посмотреть, не отлежал ли он ее до полного онемения, и вдруг обнаружил, что это вовсе не его спальня, а больничная палата. Да и сам он выглядит так, будто тяжело болен: тело оплетено датчиками и катетерами, на палец надета прищепка-пульсоксиметр, а рядом с койкой стоит аппарат искусственной вентиляции легких, трубки которого тянутся прямо к его горлу.

Он попробовал позвать на помощь, но изо рта вырвался лишь какой-то странный свист, поскольку оказалось, что через разрез у него на шее вставлена трахеостомическая трубка. Собравшись с силами, он попытался пошевелиться, но вскоре понял, что ни ноги, ни руки его не слушаются. В смятении он быстрым взглядом окинул комнату и сразу же заметил, как из тени в дальнем углу отделилась невысокая фигура в длинном балахоне и теперь медленно приближается к его постели. Шаг за шагом, под мерный шелест ткани.

Неизвестно почему, но во сне он совершенно точно знает, что эта женщина – а фигура была женской – ему хорошо знакома. Поэтому он совсем не удивляется, когда черный балахон свободно падает на пол, и под ним оказывается Нелли Линд. Неожиданно красивая, желанная и полностью обнаженная.

Откинув одеяло, она пристраивается к его бессильному, недвижимому телу и начинает вытворять такое, от чего он наверняка лишился бы дара речи, если бы еще мог говорить. Ее узкие, отливающие белизной бедра покачиваются в такт движению поршней в аппарате, поддерживающем его дыхание. Там, где их тела соприкасаются, по коже разливается обжигающее тепло, плавная размеренность чередуется с острыми будоражащими всплесками. Ему кажется, что еще немного – и его тело разорвет скопившееся внутри напряжение; в этот момент Линд наклоняется и целует его в губы. Она делает это так жадно, словно прощается с ним навсегда, словно целует его в первый и последний раз, пытаясь высосать из него остатки жизни. И тут же отстраняется, коротко вздрагивает всем телом, как от удара плетью, и одним рывком отсоединяет дыхательную трубку от трахеостомы.

Он чувствует, что начинает задыхаться. Аппарат искусственной вентиляции издает отрывистый сигнал тревоги; одновременно с этим загорается индикатор «Утечка», но Линд шустро водит тонкими пальцами по экрану и заставляет прибор замолчать. Перед глазами плывут лиловые пятна, безвольные руки не могут дать мучительнице отпор. Он начинает терять сознание, понемногу сдаваясь смерти.

Линд скалится, и губы ее подергиваются в злой, торжествующей усмешке. Она знает, что выполнила свою задачу безупречно, но не торопится уходить. Возможно, это ее желание: смотреть, как он страдает, наслаждаться его мучениями, его бессильным ужасом. Глаза его медленно закрываются, еще видя зловещую фигуру, нависшую над ним в прощальном поклоне. Внезапно темнота охватывает его со всех сторон, словно мутная вязкая жижа, и он погружается в нее все глубже, и глубже, и глубже…

Алекс Джонс вскочил на постели, зажав в кулаке угол одеяла, и судорожно огляделся, стараясь понять, пробудился он или еще спит. Нет, на сей раз это точно была его спальня. Его кровать, его платяной шкаф – и никакой медицинской техники.

– И приснится же такое, – пробормотал он и откинул одеяло в сторону.

Прогнав остатки сновидения, он почувствовал себя немного лучше, но сердце все еще бешено колотилось. Он встал, умылся ледяной водой, влажное полотенце бросил рядом с кроватью. Простыня под ним тоже стала мокрой от пота, и он решил перелечь на другую сторону постели. Скосив глаза, бросил взгляд на часы, стоящие на прикроватной тумбочке, они показывали половину четвертого ночи.

Под впечатлением от кошмарного сна Алекс Джонс задумался: никогда он особенно не вникал в страдания больных, никогда не представлял себя на их месте и часто любил повторять, что «слезами горю не поможешь». Но он знал, откуда в его подсознании возник этот образ. Он служил отрезвляющим напоминанием о том, что профессиональные неудачи также являются неотъемлемой частью развития фармацевтической индустрии. По крайней мере, Алекс Джонс понимал это так.

Вот, например, талидомид – первое, что пришло ему в голову. Этот снотворный препарат был разработан в 1954 году немецкой фармацевтической компанией «Хеми Грюненталь». Тремя годами позже он поступил в продажу в Германии, а уже через год его можно было приобрести в 46 странах мира. Несмотря на то что исследования влияния препарата на плод не проводились ни компанией-разработчиком, ни производителями дженериков, талидомид назначали беременным женщинам для устранения таких неприятных симптомов, как бессонница, беспокойство и утренняя тошнота. Впоследствии этот инцидент вошел в историю как «талидомидовая трагедия». Его итогом стало появление на свет почти десяти тысяч детей с тяжелыми врожденными дефектами, в том числе с отсутствием конечностей.

Снились ли в кошмарных снах создателям талидомида безрукие и безногие младенцы, Алекс Джонс не знал, но сам он в свое время зарекся продвигать какое бы то ни было лекарственное вещество, если его безопасность не была многажды проверена им в тестах. Уже при поступлении в университет он понимал, что его не слишком-то привлекает общение с пациентами, и потому выбрал фармацевтический факультет вместо лечебного. Но тем не менее за все время пребывания в должности фармацевта-исследователя он никогда не забывал, что трудится во имя здоровья людей.

Во второй фазе клинических испытаний нейросода он с большим энтузиазмом проводил совместные осмотры пациентов с врачами-неврологами; правда, холодного исследовательского интереса в его взаимодействии с ними было больше, чем сочувствия. Но над всеми этими морально-этическими соображениями доминировало главное: Алекс Джонс считал себя в большей степени ученым, чем лекарем. Он испытывал опасения и слепую враждебность почти ко всему, что могло навредить его работе. Что же касается нейросода, преданность Алекса Джонса своему первому серьезному проекту была непоколебимой. Именно это обстоятельство послужило решающим доводом, чтобы сказать «нет», когда три года назад он оказался перед крайне непростым выбором.

В один из сентябрьских дней – он как сейчас помнил, это была среда – Алекс Джонс позвонил Линд и сказал, что ему нужно переговорить с ней по делу, с которым она обращалась к нему ранее. Линд попросила разрешения приехать в лабораторию. Меньше чем через час она сидела перед ним на скрипучем железном стуле и нервно потирала руки.

– Линд, я не смогу вам помочь, – как можно мягче произнес тогда Алекс Джонс. – Я внимательно изучил его историю болезни, результаты недавних обследований и вынужден сказать, что в данном случае, к сожалению, болезнь зашла слишком далеко. Даже если он будет получать нейросод, а не плацебо²¹, чего я тоже не могу знать наверняка, значительного клинического эффекта не будет.

Глядя на взволнованное, заметно побледневшее лицо Линд, он добавил:

– Поверь, мне бы очень хотелось сообщить тебе что-то другое. Но, вероятно, вам лучше сосредоточиться на поддерживающей терапии и адаптации и не тратить время на бесполезные в его случае тесты.

Наступившее молчание нарушали только звуки дождя, который барабанил по крыше, и негромкие шаги прохожих, доносившееся с улицы. Алекс Джонс заметил, как судорожно дернулось горло Линд, прежде чем она сумела выдавить из себя хоть слово.

– Я не верю в то, что вы говорите. Так не должно быть. Ведь еще недавно все было нормально, понимаете?

– Понимаю.

– Как-то это все неправильно, несправедливо.

Алекс Джонс кивнул головой. Хороший, наверное, у нее молодой человек. Двадцать четыре года, всего лишь на пару лет старше самой Линд. И, похоже, она его очень любит… Алексу Джонсу хотелось найти для нее слова утешения, чтобы хоть как-то смягчить удар, но ему, в отличие от практикующих врачей, нечасто приходилось встречаться со смертью – он не был обучен тому, как сообщить безрадостную весть близкому человеку больного. Да и что, собственно, изменили бы его слова? Превратили бы тяжелое заболевание в веселый аттракцион? Или, может быть, поставили парня на ноги?

Да, он мог бы помочь им не словом, а делом – это вполне было ему по силам. Однако вся сложность кроется в том, что руководителям научных проектов зачастую приходится принимать такие решения, которые, если взглянуть на них со стороны, могут показаться чересчур жесткими и даже непорядочными. И тогда приходится усмирять свою совесть и поступать так, как этого требуют обстоятельства. Особенно когда несешь ответственность за судьбы многих людей, когда только от тебя зависит их здоровье, их будущее, их жизнь.

Три года назад Алекс Джонс поступил именно так, как должен был поступить: ответил отказом на просьбу Линд включить ее молодого человека в программу клинических испытаний нейросода. У него имелись на то весомые причины, и если бы он поступил иначе, то подвел бы тех, кто надеялся на скорейшее появление препарата на рынке. Это был взвешенный, разумный поступок. Но почему же теперь ему сделалось так гадко на душе?

Стрелки часов тем временем стремительно приближались к половине пятого, и столь же торопливо проносились обрывки воспоминаний в голове Алекса Джонса. Забыть прошлое оказалось труднее, чем заставить себя вынести кому-то смертный приговор. После этого сна о себе в образе безвольного, прикованного к постели больного и Линд в роли безжалостной мстительницы он всерьез задался вопросом: не допустил ли он ошибку, столь решительно отказав ей в помощи? И не придется ли ему в скором будущем испытать раскаяние куда более страшное, чем нелепый кошмарный сон?

Уже утром Алекс Джонс выяснил, что Линд, по-видимому, тоже не спалось сегодняшней ночью. В пять двадцать утра она прислала ему сообщение с текстом: «Позвоните, как пересечете границу. Желаю хорошей поездки!». Может, она и впрямь не держала на него обиды – особенно если учесть, в каком дружественном тоне происходила их переписка. По крайней мере, Линд больше не проклинала его за бессердечность и не обвиняла в том, что он сломал ей жизнь, и это было определенно хорошим знаком.

Когда Алекс Джонс узнал, что она вышла замуж, и не за кого-нибудь, а за наследника фармацевтической империи Закриссонов, его первой реакцией было возмущенное удивление. Сама мысль, что простая русская девчонка стала избранницей шведского миллионера, не укладывалась у него в голове. Но теперь – совсем другое дело, рассудил Алекс Джонс. Пусть будет замужем за кем угодно, хоть за принцем Монако, – он будет этому только рад, лишь бы не чувствовать себя виновником чьей-то трагедии.

Продолжая этот внутренний монолог за чисткой зубов, а потом за чашкой кофе, он говорил себе: «Никогда не знаешь, какой неожиданный сюжет может подкинуть тебе воображение. Представить себя в постели со своей бывшей студенткой, которая при этом пытается тебя убить, – это так нелепо, так странно, что почти смешно! Но придавать этому особого значения не стоит. Если так случилось, что мне до сих пор снятся эротические сны, – пусть. В конце концов, на месте Линд могла быть и Вита, и хорошенькая соседка с пятого этажа, и вообще кто угодно… Это ничего не значит».

Так утешал себя Алекс Джонс, садясь в автомобиль, но мысленно то и дело возвращался к событиям, привидевшимся ему во сне, что сразу сбивало его с правильного настроя. Окончательно он пришел в себя, только когда выехал из Воглина и с приличной скоростью двинулся в направлении федеральной трассы «Скандинавия», по которой ему предстояло добраться до границы.