— Вы всегда сами готовите? — спрашивает она.
— Я живу один. Не буду готовить я, так и никто не будет.
— Терпеть не могу готовку. Хотя, наверное, стоило бы научиться.
— Зачем? Если она вам так не по душе, выходите за умеющего готовить человека.
Он с удовольствием провёл бы с ней вечер, может быть, даже ночь. Но не следующее утро. Он слишком хорошо знает себя, чтобы подвергать Сорайю испытанию утром, — он будет холоден, мрачен, будет изнывать от желания поскорее остаться наедине с собой.
Старики, бесцельно слоняющиеся по улицам в покрытых пятнами плащах, с трещинами в фальшивых зубах и пучками волос в ушах, — все они были некогда детьми Божиими, со стройными членами и ясными глазами. Можно ли винить их за то, что они до последнего цепляются за свое место на сладостном пиршестве чувств?
The more things change the more they remain the same.
К исправлению я не готов
Сначала приговор, а там уж и суд.
В Южной Аврике по-английски всей правды не передашь. Периоды английской речи, с ее давным-давно окостеневшими предложениями, лишились былой членораздельности, сочлененности, вычлененности. Язык закоченел, точно испустивший дух и затонувший в грязи динозавр. Пройдя через горнило английского языка, рассказ Петраса вышел бы наружу подагрическим старцем.
Тот, кто приходит учить, получает горчайший опыт, а тот, кто приходит учиться, не научается ничему.
Утверждение? Вопрос? Она действительно считает его козлом отпущения?
от пикапа вовсе не требуется, чтобы он протянул целую вечность. Целую вечность никто тянуть не обязан.