Читать книгу: «Почему молчит Заратустра», страница 2
Заратустра вбежал в толпу. Я не смог влиться в этот поток, и мог лишь наблюдать что происходило. И то, что я видел – было самым великим ужасом моей жизни.
Вбежав в толпу, Заратустра стал подбегать к людям, спрашивать “Ты ли человек?”, но ему не отвечали. Его сердце затряслось, глаза намокли, но он всё подходил к прохожим и спрашивал “Зачем вы порубили мосты?”, “Почему вы не остались в горах?”. Но и так никто не отвечал, лишь проносясь мимо, бросая позорные взгляды на мудреца. Заратустра не мог этого выдержать больше. Его охватило безумие, его охватила тоска, его охватила грусть. Охватив втроём одного старика, они начали сжимать его сердце, и по нему полилась горячая кровь. Обжигала грудь она, и холодела в сосудах старца. Он рыдал, он кричал, он не хотел чтобы это оказалось правдой.
Как любил он нас, людей, и чем мы ему отплатили – сузились до клеток, и стали объединяться в неполноценных существ из сотен, тысяч и миллионов неполноценных частичек.
И теперь поглотило одно такое существо мудреца Заратустру. И не мог он смириться со своим горем. Кричал он, тело его билось в истерике.
Не мог я ничего с этим поделать. Но сердце моё чувствовало, что и я виноват в том, как несчастен полюбивший человека. Как он обожал нас, как он нас ненавидел – и пытался нам объяснить как строить мосты. Мы же стали падать в пропасть – так легче для всех.
–Прости меня, Заратустра. И на моих руках кровь Сверхчеловека.
О молчащих.
Только после того, как зажглись ночные фонари, смог я сквозь ослабевшую тушу Неполноценного гада смог я забрать полуживого старца. Был бледен Заратустра, были мертвы его глаза и искры надежды в нём.
Отнёс я его во двор дома, в хоть сколько-то тихое место. Положил его тело на скамью, и пытался отыскать в его теле пульс. Прощупав бедного Заратустру, почувствовал я слабое биение его души и крови. От сердца отпал один страх, но тут же сменился на другой – Как теперь взглянуть посмею в глаза ему?
Стал приходить в себя Заратустра. Попросил он меня о воде и о песне.
Принёс я воды ему, стало легче сразу мудрецу. Но песни не мог я дать ему. Не знал что петь, не знал как петь.
–Отчего ты не знаешь как петь? Каждый, кто живёт, должен уметь это делать. Ибо есть у людей сердце, а у сердца есть мелодия. И мелодии сердца поёт разум. Тот петь не умеет, у кого нет либо сердца, либо разума, либо всего разом.
Стал думать я – так каков тогда я? Чего же мне недостает – разума, сердца, или всего разом?
И запел уже сам Заратустра. Запел красиво, запел чувственно. Будто жил он этой песней. Расцветал полумёртвый, напевая что-то на языке своего разума под мелодию сердца. И в моей груди будто зацвели тюльпаны от песни этой, так и сам не заметил, как запел вместе с Заратустрой.
И тут услышали мы с Заратустрой тихое, сиплое, но чистое пение. Оно будто стеснялось того, что раскрыло свой рот, было неуверенно, что живо.
Обернулись мы – и пение замолчало в стеснении. Заратустра и я увидели глаза в тени. Два стеклянных произведения искусства смотрели на нас и поглощали в себя и меня, и Заратустру. И тут же убежал мудрец, но я не мог – меня всё сильней затягивали два стеклянных круга, и чем больше я смотрел на них, тем больше удивлялся, что стеклянные сферы не просто витают в воздухе, а держались на аккуратной голове, и лицо на ней затягивало даже сильней глаз.
Но даже из тени тело это светило своей бледностью. И под ногами было видно целую лужу с белыми краями. Поверхность этой лужи все время сотрясалась кругами. Этот неспокойный водоём не отражал ничего, будто и не стояло в нём бледное, прекрасное тело.
Глаза всё глубже затягивали в себя. И, будто, с каждой секундой, засасывало весь твой разум. Будто не в силах были эти стёклышки терпеть познания.
Тут схватил меня Заратустра за руку и оттащил далеко-далеко от того прелестного плачущего создания.
–Глупец ты, Номен, как не увидел ты, что бежать надо?
Мой рассудок был не в состоянии мыслить, будто из меня те стеклянные глаза высосали все, что было в моей голове.
–Бойся молчащих. Не так даже стоит бояться одиноких среди толпы, как одиноких в себе. Они без того рано или поздно утонут, но не давай хоть ты их пучинам затащить и тебя в эту бездну из их собственных слёз. Они ещё ужасней сирен, ведь они даже не полурыбы.
Среди пустоты моих мыслей промелькнуло то, что должно было промелькнуть раньше, ещё до встречи с глазами-
