Цитаты из книги «Замужем за облаком. Полное собрание рассказов», страница 2

Я всегда поражался, как хорошо собаки ладят с людьми. Собака так уютно входит в вашу жизнь, выбирает себе кресло, на котором спит, угадывает ваше настроение и без всяких проблем вписывается в его зигзаги. С самого начала собака легко засыпает в чужой стране.

Никакой дьявол из преисподней не может напугать нас больше, чем демоны детства, мультяшные волки или что-то еще в этом роде. В детстве наши уязвимые места намного больше. На нас нет брони.

В нашем доме есть два места, куда намеренно швыряют всякий хлам, – чердак и подвал, в таком порядке. Если у вас смутное желание сохранить что-то, но не хочется какое-то время это видеть, оно отправляется на чердак. Если вы больше никогда не хотите видеть эту вещь, но у вас не хватает мужества и решительности вышвырнуть ее на помойку, вы отправляете ее в подвал. Край сырых теней и умерших чемоданов. Будь моя воля, я бы отделил от дома его нижнюю часть, как отделяют первую ступень ракеты, достигшей определенной высоты. Если не считать десятилетней давности стиральной машины, единственной функцией подвального помещения является мимолетно напоминать иногда о детях, резвившихся и вопивших там, играя в прятки или в чудовищ. Дети выросли и покинули нас. Когда они приезжали, их собственные дети были или слишком малы, или им просто было неинтересно там играть.Дом давит на вас, когда вы стареете. Поскольку вам нужно меньше места, комнаты, некогда наполненные жизнью, осуждают вас неподвижностью своих закрытых дверей: ты дал нам жизнь, а теперь забрал ее. Где дети, праздники, шум и движение, где валяющиеся на полу вещи? Больше никто не смотрится в зеркала; нет ни ароматов молодежных духов, ни запаха подогретой на обед курицы в опустевшей столовой. У тебя больше ничего нет для меня? Так будь же проклят моим молчанием и вечно неподвижными вещами, которые слишком долго остаются чистыми.Я называю это синдромом подступающего музея – по мере того как мы старимся, все наше имущество, да и мы сами, все больше становится похожим на музей.

И хотя мы выросли и привыкли с улыбкой (или пренебрежением) относиться к той части себя, которая думала, что брюки клеш – это круто и что мы способны отдубасить весь мир, что-то от нашей юной души продолжает жить и наблюдать за нами, как ребенок, стыдящийся своих родителей. Только мы сами и есть и родители, и дети.

Если ты кого-то любишь, ты идешь на компромиссы и уступки; ты можешь проглотить обиду или сдержаться, когда тебе ужасно хочется врезать объекту твоей любви по физиономии. Порой ты можешь промолчать или, заткнув нос, дышать ртом, если от поступков любимого несет вонью, как от испуганного скунса. Ничего не поделаешь – таковы правила игры. При любых обстоятельствах ты делаешь абсолютно все возможное, чтобы слиться со своей половинкой и раствориться в ней, как сливки в кофе. Потому что позитивная сторона любви намного перевешивает негативную.

Закрыв глаза, он увидел себя через несколько месяцев, умершим. Деньги - какое они имеют значение? Тридцать семь тысяч долларов - и мертвый. Он рассмеялся, поняв, что больше всего на свете ему хочется быть похороненным с этим зонтиком, забрав с собой в иной мир, как египетские фараоны, свое маленькое богатство.

Читая о людях, отрубающих головы детям или умирающих вместе с тысячами других, когда в Бангладеш переворачивается пароход, мы разводим руками перед безумием человечества или глупостью жизни.Но давайте посмотрим фактам в глаза: в глубине души мы знаем, что всю нашу жизнь в нескольких дюймах от сердца, чудом не задев, свистят пули, одна за другой. Тут нет никакой справедливости или доступной пониманию схемы, а есть лишь отсрочки.Рано или поздно каждый расшибается о стену или бежит на красный свет и попадает под грузовик, который, мы знаем, уже выехал за нами. Напишите на борту этого грузовика слово «рак», или «боль», или «утрата». Молитесь, чтобы выжить после столкновения. И в конечном счете эта молитва звучит так: «Господи, пожалуйста, убереги меня от неизбежного».

Запахи дома мгновенно узнаваемы и нерушимы. Они лишь до некоторой степени изменяются в зависимости от того, что ты готовил или как давно делал уборку, но даже лук или новая мастика не могут скрыть аромат нашей повседневной жизни, тот колорит, что мы придали воздуху, в котором живем.

Всем нам хотелось бы узнать, как сложилась жизнь у тех, кто оставил след в нашем сердце. Но узнавать опасно, потому что эти важные для нас люди редко живут так, как мы ожидали от них или как они сами хотели. Это не значит, что жизнь их потерпела крушение или сделала печальный поворот, но через несколько минут после встречи, выслушав их рассказ, вы понимаете, что жизнь их «не удалась» в их глазах, и в ваших тоже. И не важно, огребли они куш или потеряли все свои деньги: то, чего они поистине хотели от мира или что обещали себе, просто не сложилось, или хуже того – они не справились. Повстречай кого-то спустя полжизни, и увидишь эти признаки убывающей надежды или поражения, написанные на лице, как инверсионный след самолета на голубом небе.

Руки могут выдать правду. По тому, как они поднимаются и падают, с безотчетной печалью или грацией, можно прочитать признание в окончательном поражении или любви, скрытое за каменным лицом или циничной улыбкой.