Читать книгу: «Поправки», страница 8

Вынув два доллара из остававшихся в кошельке четырех, Чип купил лакрицу (не из химии, настоящую, как он любил). Третий доллар продавец разменял ему на четвертаки.

– Дайте-ка мне еще «Счастливого гнома», – попросил Чип.

Комбинация из трилистника, деревянной арфы и горшочка с золотом на лотерейном билете отнюдь не была ни выигрышной, ни забавной.

– Тут есть работающий телефон-автомат?

– Нет автомата, – ответил продавец.

– Я спрашиваю: рядом есть работающий телефон-автомат?

– Нету автомата! – Продавец вытащил из-под прилавка мобильник. – Такой телефон.

– Можно мне позвонить? Совсем быстро.

– Поздно звонить брокеру. Надо было звонить вчера. Купить американские.

Продавец рассмеялся, добродушно, и оттого было еще обиднее. Впрочем, Чип стал слишком уязвимым. С тех пор как его уволили из университета, рыночная цена находившихся в свободной продаже акций американских компаний возросла на 35 процентов. И за те же двадцать два месяца Чип ликвидировал свой пенсионный фонд, продал почти новую машину и, хотя работал на полставки с приличной оплатой, все равно остался с пустым карманом. В это время в Америке только ленивый не делал деньги, обладатели «Мастеркард» брали кредит на покупку акций под 13,9 % годовых и получали прибыль. Все играли на повышение, все спешили приобретать, но Чип опоздал. Можно пари держать: за неделю до того, как он продаст «Академический пурпур», рынок достигнет пика и обрушится, как только Чип вложит свой капитал в ценные бумаги.

Впрочем, судя по негативной реакции Джулии на сценарий, американская экономика еще протянет какое-то время.

Чуть дальше, у «Сидар таверн», Чип нашел исправный автомат. Казалось, с тех пор, как накануне вечером он опрокинул тут пару стаканчиков, прошли годы. Чип позвонил в офис Иден Прокуро, услышал автоответчик и поспешил положить трубку, но четвертак уже проскочил в щель. В справочнике обнаружился домашний телефон Дуга О’Брайена, и Дуг снял трубку, но он как раз менял малышу памперс. Лишь через несколько минут Чип получил возможность спросить, прочла ли Иден сценарий.

– Феноменальная задумка, феноменальная! – воскликнул Дуг. – По-моему, она взяла его с собой.

– Куда она пошла?

– Ты же знаешь, я не имею права никому сообщать, где находится Иден. Тебе это хорошо известно, Чип.

– Но у меня безвыходная ситуация!

Опустите, пожалуйста, восемьдесят центов за следующие две минуты…

– Господи, ты звонишь из автомата! – поразился Дуг. – В самом деле из автомата?

Чип скормил автомату последние два четвертака.

– Я должен забрать сценарий, пока она в него не заглянула. Нужно срочно внести поправки…

– Насчет титек, да? Иден говорила, что Джулии не нравятся частые упоминания титек. Я бы на твоем месте не переживал. Этого добра чересчур много не бывает. Просто у Джулии выдалась тяжелая неделя.

Опустите еще тридцать центов…

– Так что ты… – донесся голос Дуга.

…за следующие две минуты…

– Скорее всего, она…

…в противном случае разговор прервется…

– Дуг! – закричал Чип. – Дуг! Я не слышу!

Извините.

– Да-да. Я сказал: почему бы тебе не…

Всего доброго, – произнес механический голос, и телефон умер, напрасно потраченные четвертаки, звякнув, провалились в его утробу. Прикрепленная к аппарату табличка была раскрашена в цвета «Бэби белл», однако надпись гласила: «Орфик телеком. 3 МИНУ ТЫ 25 ЦЕНТОВ, каждая доп. минута 40 ц.».

Скорее всего, Иден была в своей конторе в Трайбеке. Чип зашел в бар, гадая, успела ли новая барменша, крашеная блондинка – вид у нее такой, словно она выступает на школьных праздниках с самодеятельным оркестром, – настолько расположиться к нему накануне вечером, чтобы ссудить двадцатку под залог водительских прав. Вместе с двумя одинокими выпивохами барменша смотрела какой-то провинциальный футбольный матч, где играли «Ниттани лайонз»³³, коричневые фигурки зигзагами перемещались по мутно-белому экрану. Рядом со своим локтем, всего лишь в шести дюймах, Чип заметил стопочку однодолларовых банкнотов. Лежат себе, красавцы. Не безопаснее ли будет трансакция втихую (прикарманить денежки, никогда больше носа сюда не казать, впоследствии анонимно переслать по почте компенсацию), чем просьба о займе? Возможно, именно этот трансгрессивный акт сохранит в целости его рассудок. Чип смял банкноты в маленький шарик, подвигаясь поближе к симпатичной барменше, но борющиеся за мяч круглоголовые парни в коричневой форме поглотили все ее внимание. Чип повернулся и вышел из кабачка.

В такси, глядя на проплывающие мимо в пелене дождя магазинчики, Чип сунул в рот лакричную палочку и предался мечтам о сексе с барменшей, коли не удастся вернуть Джулию. Ей, должно быть, лет тридцать девять, как и ему. Наполнить ладони ее дымчатыми волосами. Живет, наверное, в реконструированном здании на Восточной Пятой, по вечерам пьет пиво, спать ложится в полинявшей майке и гимнастических шортах, в усталой позе, пупок украшен скромной сережкой, киска вроде видавшей виды бейсбольной перчатки, ногти на ногах покрашены без затей красным лаком. Закинуть ее ноги себе на плечи, выслушать повесть ее сорока с лишним лет! Интересно, она и в самом деле поет рок-н-ролл на свадьбах и бар-мицвах³⁴?

В окно такси он прочел вместо «Атлетический прорыв» – «Патетический порыв», вместо «Ампир-риелтор» – «Вампир-риелтор».

Он почти влюбился в женщину, которую никогда больше не увидит. Украл девять долларов у честной труженицы, наивно радующейся студенческому футболу. Даже если вернуться, отдать ей деньги, попросить прощения, он останется в ее глазах человеком, который всадил ей нож в спину. Нет, барменша навеки ушла из его жизни, никогда он не зароется пальцами в ее волосы. Рыдания поднялись в груди при мысли об этой последней потере – дурной знак. Горло сдавило, он не мог даже сглотнуть сладкую лакричную слюну.

«Пена» в рекламе стала «пенисом», «одежда» – «надеждой».

Вывеска оптики сулила: «Подберем ночки».

Деньги, деньги, как обойтись без них? Любой прохожий, мобильный телефон, бейсболка, дорогой автомобиль – все было оскорблением. Нет, он не страдает ни алчностью, ни завистью. Просто без денег он не человек.

Как же Чип изменился с тех пор, как его выгнали из университета! Он уже не мечтал жить в ином мире, просто хотел сделаться достойным обитателем этого мира. Вероятно, Дуг прав, и многочисленные «груди», прокравшиеся в его сценарий, ничего не испортят. Но Чип понял, наконец-то понял, что можно вычеркнуть теоретический монолог целиком. Эту поправку можно внести за несколько минут прямо в кабинете у Иден.

Подъехав к зданию, где работала Иден, Чип отдал таксисту все девять ворованных долларов. За углом на мощенной булыжником улочке расположилась съемочная группа с шестью трейлерами, горели прожекторы, генераторы воняли под дождем. Код подъезда Чип знал, лифт, к счастью, не был заперт. Только бы Иден пока не заглядывала в сценарий! В голове у него существовала откорректированная версия, единственный истинно верный сценарий, однако на бумаге цвета слоновой кости, которая лежала на столе Иден, по-прежнему красовался злосчастный вступительный монолог.

Сквозь стеклянную наружную дверь шестого этажа Чип разглядел свет в кабинете Иден. Неприятно, разумеется, что носки промокли насквозь, и от куртки несет, как от мокрой коровы, пасущейся на берегу моря, и негде просушить волосы и вытереть руки, но хотя бы двух фунтов норвежского лосося у него в штанах, слава богу, не было. По сравнению с той ситуацией Чип чувствовал себя очень неплохо.

Он постучал по стеклу. Иден вышла из своей конторы и уставилась на него. Она гордилась высокими скулами, большими, до прозрачности голубыми глазами, тонкой, просвечивающей кожей. Любая лишняя калория, поглощенная за ланчем в Лос-Анджелесе или выпитая в мартини на Манхэттене, изничтожалась дома на беговой дорожке, или в частном бассейне, или просто в лихорадочном темпе ее жизни. Электрическая, огневая женщина, докрасна раскаленные медные волосы-провода. Странно было видеть на ее лице сейчас, когда она приближалась к двери, настороженное, немного даже смущенное выражение. Она все время оглядывалась через плечо.

Чип жестом показал, что хочет войти.

– Ее тут нет, – сквозь стекло предупредила Иден.

Чип повторил свой жест. Иден открыла дверь, прижала руку к сердцу.

– Чип, мне так жаль, что вы с Джулией…

– Я за сценарием. Ты прочла его?

– А? Слишком бегло, надо перечитать. Сделать кой-какие пометки. – Иден что-то написала в воздухе у виска и рассмеялась.

– Вступительный монолог, – упорствовал Чип. – Я его вырезал.

– Прекрасно! Обожаю сокращения. Просто обожаю! – Она снова оглянулась на кабинет.

– Как ты думаешь, без этого монолога…

– Чип, тебе деньги нужны?

Иден улыбнулась ему с такой бесшабашной откровенностью, словно он застал ее пьяной или без штанов.

– Ну, я пока не банкрот.

– Конечно-конечно. И все-таки?

– А что?

– С интернетом ладишь? – осведомилась она. – Java? HTML?

– Господи, нет!

– Ладно, зайди на минутку в кабинет. Ты не против? Иди сюда.

Чип последовал за Иден, прошел мимо стола Джулии, где ее присутствие обозначалось только игрушечным лягушонком, пристроенным на мониторе.

– Раз уж вы разошлись, почему бы тебе не… – начала Иден.

– Иден, мы вовсе не разошлись.

– Нет-нет, поверь мне, все кончено. Кончено и забыто. Думаю, перемена обстановки пойдет тебе на пользу, начнешь понемногу оправляться от этой истории…

– Иден, да послушай же, мы с Джулией всего-навсего временно…

– Не временно, Чип, ты уж извини: навсегда. – Иден снова рассмеялась. – Джулия не умеет резать правду-матку, зато я умею. Так что почему бы вам теперь не познакомиться… – И она провела Чипа в кабинет. – Гитанас? Нам так повезло. Вот он, человек, который идеально подходит для этой работы!

В кресле у стола Иден расположился мужчина примерно того же возраста, что и Чип, в красной кожаной куртке в рубчик и тесных белых джинсах. Широкое лицо с младенчески пухлыми щеками, светлые волосы шлемом облегают череп.

Иден чуть не лопалась от воодушевления.

– Я-то ломаю себе голову, кто бы мог тебе помочь, Гитанас, а самый квалифицированный специалист во всем Нью-Йорке как раз стучится в дверь! Чип Ламберт. Ты же знаком с моей секретаршей Джулией? – Она незаметно подмигнула Чипу. – Так вот, это муж Джулии, Гитанас Мизевичюс.

Мастью и формой головы, ростом и телосложением, а в особенности неуверенной, пристыженной улыбкой, словно приклеенной к лицу, Гитанас походил на Чипа больше любого другого из его знакомых. Вылитый Чип, только сутулый и с кривыми зубами. Он нервно кивнул, не вставая с кресла и не протягивая руки, буркнул:

– Здравствуйте.

Выходит, Джулия западает на определенный тип.

Иден похлопала по сиденью незанятого кресла.

– Садись-садись-садись!

На кожаном диване у окна пристроилась ее дочка Эйприл, обложившись цветными карандашами и большим запасом бумаги.

– Привет, Эйприл, – окликнул ее Чип. – Вкусный был десерт?

Девочку вопрос почему-то не порадовал.

– Сегодня попробует, – пояснила Иден. – Вчера кое-кто перешел границы.

– Я границы не переходила, – заявила Эйприл.

Бумага, на которой она рисовала, была цвета слоновой кости, на обратной стороне просвечивал текст.

– Садись! Садись! – настаивала Иден, возвращаясь к своему столу, отделанному березовым шпоном. Большое окно у нее за спиной было испещрено крупными каплями дождя. Над Гудзоном висел туман, Нью-Джерси обозначался вдали темными кляксами. Стены в офисе Иден украшали ее трофеи – афиши фильмов с Кевином Клайном, Хлоей Севиньи, Мэттом Деймоном и Вайноной Райдер.

– Чип Ламберт – блестящий писатель, – отрекомендовала Иден. – Как раз сейчас я занимаюсь его сценарием, кроме того, он имеет степень по литературе, а еще последние два года вместе с моим мужем занимается слияниями и приобретениями и вдобавок прекрасно знаком с интернетом, мы только что говорили насчет Java и HTML, и, как видите, он производит весьма… – Тут Иден впервые обратила внимание на внешний вид Чипа и широко раскрыла глаза. – Должно быть, на улице проливной дождь! Обычно Чип не такой… ну… мокрый. Дорогой мой, ты же промок насквозь! Честное слово, Гитанас, более подходящего человека вам не найти. Чип, я просто в восторге, что ты зашел! Только уж очень ты мокрый!

В одиночку каждый из них еще сумел бы выдержать натиск Иден, но вдвоем они могли лишь тупо смотреть в пол, чтобы сохранить остатки самоуважения.

– К сожалению, у меня мало времени, – сказала Иден. – Гитанас заглянул несколько неожиданно. Я буду вам страшно благодарна, если вы перейдете в конференц-зал и там спокойно, не торопясь, все обсудите.

Гитанас нервно скрестил руки на груди, засунул кулаки под мышки и, не глядя на Чипа, спросил:

– Вы актер?

– Нет.

– Право же, Чип, – вмешалась Иден, – это не совсем так.

– Совсем. Я в жизни не сыграл ни одной роли.

– Ха-ха! – воскликнула Иден. – Чип скромничает.

Гитанас покачал головой и уставился в потолок.

Сомнений не оставалось: Эйприл рисовала на листах сценария.

– О чем идет речь? – поинтересовался Чип.

– Гитанас хочет нанять человека…

– Американского актера! – мрачно уточнил Гитанас.

– …чтобы тот занялся для него чем-то вроде корпоративного пиара. И вот уже больше часа, – глянув на часы, Иден с преувеличенным ужасом приоткрыла рот, распахнула веки, – я пытаюсь ему объяснить, что моих актеров съемки и сцена интересуют куда больше, чем, скажем, международные капиталовложения. К тому же они склонны сильно преувеличивать свою грамотность. И еще я пытаюсь объяснить Гитанасу, что ты, Чип, не только прекрасно владеешь языком и всяким специальным жаргоном, но тебе даже не надо прикидываться специалистом по капиталовложениям – ведь ты и есть специалист!

– Я вычитываю за почасовую оплату юридические документы, – уточнил Чип.

– Специалист по юридической терминологии. Талантливый сценарист!

Чип и Гитанас переглянулись. Что-то в облике Чипа привлекло литовца – быть может, внешнее сходство.

– Ищете работу? – спросил он.

– Пожалуй.

– Наркотиками балуетесь?

– Нет.

– Мне необходимо пойти в туалет, – возвестила Иден. – Эйприл, крошка, пойдем со мной. Захвати рисунки.

Эйприл послушно спрыгнула с дивана и подошла к матери.

– Рисунки забыла, моя хорошая. Вот они. – Иден собрала листы цвета слоновой кости и повела Эйприл к дверям. – Пусть мужчины поговорят.

Гитанас прикрыл рукой лицо, помял пухлые щеки, потер светлую щетину. Глянул в окно.

– Вы член правительства? – спросил Чип.

Гитанас слегка наклонил голову.

– И да, и нет. Был несколько лет, но наша партия скапутилась. Теперь я предприниматель. Предприниматель при правительстве, можно так сказать.

Один из рисунков Эйприл остался лежать на полу между диваном и окном. Вытянув ногу, Чип пододвинул его поближе к себе.

– У нас там выборы за выборами, – продолжал Гитанас. – О них уже перестали сообщать в международных новостях. Слишком много выборов – три-четыре раза в год. Главная отрасль национальной промышленности – выборы. Больше выборов в год на душу населения, чем в любой стране мира. Даже больше, чем в Италии.

Эйприл нарисовала традиционный портрет мужчины – палочки-кружочки-прямоугольники – но вместо головы снабдила его черно-синим водоворотом перепутанных ломаных линий, не голова, а грязные, агрессивные каракули. На обороте сквозь бумагу цвета слоновой кости проступали небольшие фрагменты диалога и ремарки.

– Вы верите в Америку? – продолжал Гитанас.

– Господи, ну и вопрос! – изумился Чип.

– Ваша страна спасла нас, и она же нас погубила.

Мыском ботинка Чип отогнул уголок рисунка и увидел знакомые слова:

Мона (сжимая револьвер). Что плохого в любви к самой себе? Разве в этом проблема?

То ли бумажный лист неожиданно отяжелел, то ли нога у Чипа устала – он снова уронил страницу на пол, затолкал ее поглубже под диван. Руки и ноги замерзли, даже слегка онемели. Зрение помутилось.

– В августе Россия объявила себя банкротом, – продолжал Гитанас. – Может, слыхали? Это было в международных новостях, в отличие от наших выборов. Экономическая новость. Важная для инвестора. И для Литвы тоже: наш главный торговый партнер обременен валютными долгами, а рубль обесценился. Угадайте, чем они станут расплачиваться за наши яйца – рублями или долларами? А также за шасси для грузовиков с единственного работающего в нашей республике завода? Рублями, разумеется. Впрочем, грузовики собирают в Волгограде, а тамошний завод закрылся, так что мы даже рублей не получим.

Чип не испытывал особенной горечи по поводу краха «Академического пурпура». Не придется вновь перечитывать сценарий, не придется никому его показывать – облегчение при этой мысли сравнимо только с тем, какое он испытал в туалете «Фанелли», когда извлек наконец лососевое филе из промокших штанов.

Вся эта морока, в которой плавали груди, знаки переноса, поля в дюйм шириной, растаяла, и он вернулся в пестрый и многообразный мир, забытый бог весть как давно. Годы тому назад.

– Все это очень интересно, – сказал он Гитанасу.

– Интересно. Интересно, – кивнул тот, все так же зябко обнимая себя. – Бродский говорил: «Свежая рыба воняет всегда, мороженая – только тая». Началась большая оттепель, мелкую рыбешку достали со льда. Мы страстно боролись за то и за это. Я сам участвовал. Еще как участвовал! Но экономика была в развале. В Нью-Йорке я славно провел время, вернулся домой – упадок, депрессия. В 1995-м мы привязали лит к доллару – слишком поздно и начали приватизацию – слишком быстро. Не я принимал решение, но я бы поступил так же. Всемирный банк мог дать нам деньги, но требовал: приватизируйте! О’кей, мы продали порт, продали авиалинию, продали телефонную сеть. Обычно самую большую цену предлагали американцы, изредка – европейцы. Все задумывалось по-другому, но как иначе? В Вильнюсе ни у кого наличных не имелось. Телефонная компания говорила: ладно, пусть у нас будет иностранный хозяин с большими карманами, зато порт и авиалинии останутся на сто процентов литовскими. Порт и авиалинии рассуждали точно так же. Но сначала все было о’кей. Приток капитала, на прилавках мясо получше, свет стали реже отключать. Даже погода и та улучшилась. Рэкетиры требовали твердую валюту, но такова постсоветская реальность. Сначала оттепель, потом гниль. Бродский до этого не дожил. Итак, сперва все о’кей, а потом в разных странах – экономический крах. Таиланд, Бразилия, Корея. Тут начались проблемы – капитал отзывали назад, в США. Выяснилось, например, что национальные авиалинии на 64 процента принадлежат «Квод-Ситиз фанд». Что это такое? Взаимный инвестиционный фонд, которым управляет молодой парень по имени Дейл Мейерс. Вы в Америке и слыхом о нем не слыхали, но в Литве это имя знакомо каждому взрослому гражданину.

Эта повесть о неудачах, похоже, весьма занимала Гитанаса. Давно уже Чип не испытывал такой явной приязни к другому человеку. Его приятели «извращенцы» в университете Д. и в «Уоррен-стрит джорнал» в приватных беседах отличались безудержной откровенностью, которая в зародыше уничтожала всякую возможность подлинной дружбы, а нормальные люди вызывали у Чипа одну из двух полярных реакций: успеха он пугался и завидовал ему, неудачников избегал, страшась заразиться. Но тон Гитанаса пришелся Чипу по душе.

– Дейл Мейерс проживает на востоке Айовы, – рассказывал Гитанас. – У него есть два помощника, большой компьютер и портфель на три миллиарда долларов. Дейл Мейерс утверждает, что вовсе не собирался приобретать контрольный пакет акций наших авиалиний. Изъяны компьютерной биржи, говорит Дейл. Кто-то из его помощников ввел не те данные, и компьютер знай себе скупал литовские авиалинии, не показывая общее количество уже приобретенных акций. О’кей, Дейл принес литовскому народу извинения за свой недосмотр. Он-де понимает, как много значат национальные авиалинии для экономики страны и для самоуважения. Но в России и в странах Балтии кризис, билеты Литовских авиалиний никто не покупает. Американские инвесторы забирают деньги из «Квод-Ситиз». Дейл должен платить по счетам, он вынужден реализовать наиболее ценное имущество Литовских авиалиний, то есть самолеты. Три «Як-40» достанутся компании воздушных перевозок в Майами. Шесть турбовинтовых машин будут проданы только что созданной пассажирской авиакомпании в Новой Шотландии. Уже проданы, вчера. Раз – и нет национальных авиалиний.

– О-хо-хо! – вздохнул Чип.

Гитанас яростно закивал.

– Вот именно! Именно! О-хо-хо! Жаль, что нельзя летать на шасси для грузовиков. О’кей, потом… потом американский конгломерат «Орфик Мидленд» ликвидирует порт Каунас. Тоже раз – и нету. О-хо-хо! А потом шестьдесят процентов Банка Литвы достались филиалу какого-то банка в Атланте, штат Джорджия, и этот филиал ликвидировал наши валютные резервы, в один прекрасный день вдвое повысив нам проценты по кредитам. Почему? Чтобы покрыть серьезные убытки по «Дилберт Мастеркард». О-хо-хо! Интересно, говорите? Литва отнюдь не в выигрыше! Литва в заднице!

– Ну, как дела? – поинтересовалась Иден, возвращаясь в офис вместе с Эйприл. – Не хотите перейти в конференц-зал?

Гитанас положил на колени кейс и открыл его.

– Жалуюсь Чипу на Америку.

– Садись, лапочка, – сказала Иден дочери. Она принесла с собой большой лист бумаги и расстелила его на полу возле двери. – Вот бумага получше. Сделаешь большую картину. Как я. Как мамочка. Большую-пребольшую картину.

Эйприл уселась на корточки посреди листа и начертила вокруг себя зеленый круг.

– Мы обратились за помощью к Всемирному банку и МВФ, – продолжал Гитанас. – Они подтолкнули нас к приватизации и, быть может, соизволят теперь заметить, что в новоявленном рыночном государстве царит анархия, складываются мафиозные структуры, многие люди перешли на натуральное хозяйство?! К несчастью, МВФ разбирает жалобы обанкротившихся государств по очереди, в зависимости от их ВВП. В прошлый понедельник Литва значилась в этом списке на двадцать шестом месте, теперь мы на двадцать восьмом. Нас обошел Парагвай. Парагвай всегда нас обходит.

– Ох! – вздохнул Чип.

– Не знаю уж почему, Парагвай сделался проклятием моей жизни.

– Говорю тебе, Гитанас, Чип подходит как нельзя лучше, – вставила Иден, – но послушай…

– МВФ сможет начать действовать не раньше чем через три года!

Иден опустилась в кресло.

– Вы не могли бы поскорее закончить с этим?

Гитанас сунул Чипу под нос распечатку из кейса.

– Это веб-страница, видите? «Госдепартамент США, отдел по делам Европы и Канады». Здесь говорится: экономика Литвы находится в состоянии глубокой депрессии, уровень безработицы достиг двадцати процентов, электричество и воду в Вильнюсе подают с перебоями, в других городах их нет вообще. Какой бизнесмен станет вкладывать деньги в такую страну?!

– Литовский бизнесмен? – предположил Чип.

– Очень смешно! – Гитанас смерил его оценивающим взглядом. – А что, если мы разместим на этой странице и на других сайтах иную информацию? Если сотрем вот это и на хорошем американском языке напишем, что наша страна избежала последствий финансового краха России? Скажем, уровень инфляции в Литве на данный момент не превышает шести процентов, долларовых резервов на душу населения столько же, сколько в Германии, активное сальдо экспортной торговли – около ста миллионов долларов, благодаря неослабевающему спросу на природные ресурсы Литвы.

– Чип, это в самый раз для тебя! – воскликнула Иден.

Чип дал себе зарок больше никогда в жизни не разговаривать с Иден Прокуро, даже не глядеть в ее сторону.

– Какие природные ресурсы есть у Литвы? – спросил он у Гитанаса.

– В основном песок и гравий, – ответил тот.

– Огромные стратегические запасы песка и гравия. О’кей.

– Песка и гравия сколько душе угодно. – Гитанас захлопнул кейс. – Попробуйте-ка свои силы: с чего вдруг повышенный спрос на эти небезынтересные ресурсы?

– Строительный бум в соседних Латвии и Финляндии? В скудной песком Латвии и бедной гравием Финляндии?

– А каким образом эти страны избежали последствий глобального экономического коллапса?

– Латвия обладает сильными и стабильными демократическими институтами, – ответил Чип. – Это финансовый узел Балтии. Финляндия установила строжайший контроль за оттоком краткосрочных иностранных капиталовложений и сумела сохранить производство мебели, пользующейся спросом по всему миру.

Литовец закивал, явно довольный. Иден стукнула кулачками по столу.

– Боже, Гитанас, это потрясающе! Ты должен предоставить Чипу аванс, помимо апартаментов высшего класса в Вильнюсе и ежедневной оплаты в долларах.

– В Вильнюсе? – переспросил Чип.

– Мы же распродаем страну, – сказал Гитанас. – Нам на месте требуется живой американский клиент. К тому же гораздо безопаснее выходить в интернет из Литвы.

– Вы что, вправду рассчитываете на американских инвесторов? – рассмеялся Чип. – По-вашему, они купятся на разговоры о дефиците песка в Латвии?

– Мне уже шлют деньги, – ответил Гитанас, – всего-навсего за одну маленькую шуточку. Даже не за песок и гравий, а всего лишь за паршивый розыгрыш. Десятки тысяч долларов. Но мне нужны миллионы.

– Гитанас, дорогой! – снова вмешалась Иден. – Пора ставить точку. Идеальный случай для договора о скользящей цене: всякий раз, когда Чип удвоит твою прибыль, ты будешь отдавать ему один процент. Идет? Идет?

– Если поступления увеличатся в сто раз, Чип станет богачом, можете мне поверить.

– Это надо оформить на бумаге.

Встретившись взглядом с Гитанасом, Чип убедился, что тот вполне разделяет его мнение об Иден.

– Что касается договора, – сказал Гитанас, – как мы назовем должность Чипа? Международный консультант по мошенничеству с применением электронных средств связи? Первый заместитель главы заговора?

– Вице-президент по заведомо лживой рекламе, – добавил Чип.

– Ой, как здорово! – восторженно вскрикнула Иден.

– Смотри, мамочка! – Эйприл потянула ее за рукав.

– Все соглашения остаются строго устными, – подытожил Гитанас.

– Вы, разумеется, не затеваете ничего противозаконного? – спохватилась Иден.

Вместо ответа Гитанас надолго уставился в окно. В своей красной куртке он смахивал на мотоциклиста.

– Разумеется, нет, – сказал он наконец.

– Никакого электронного мошенничества, – уточнила Иден.

– Электронное мошенничество? Ни в коем случае!

– Я, конечно, не из пугливых, но мне показалось, кто-то упомянул мошенничество.

– Все конвертируемое в валюту достояние моей страны исчезло без следа в карманах ваших сограждан, – сказал Гитанас. – Богатая и могущественная страна установила правила, по которым мы, литовцы, не столько живем, сколько умираем. С какой стати нам уважать эти правила?

– Основной вопрос Фуко, – подхватил Чип.

– И Робин Гуда тоже, – съязвила Иден. – Это нисколько не убеждает меня в законности ваших действий.

– Я даю Чипу пятьсот американских долларов в неделю. Бонусы на мое усмотрение. Ну как, Чип?

– Я больше заработаю в Нью-Йорке, – сказал Чип.

– По меньшей мере тысячу в день, – вступилась Иден.

– В Вильнюсе доллар стоит гораздо больше.

– Еще бы! – возмутилась Иден. – И на Луне тоже. Что там купишь?

– Чип, объясните Иден, что можно купить за доллары в нищей стране.

– Полагаю, вдоволь еды и выпивки, – сказал Чип.

– В стране, где молодежь воспитывалась в моральной анархии и к тому же изголодалась.

– Наверное, нетрудно найти симпатичную подружку, если вы на это намекаете.

– Если ваше сердце не разобьется при виде милой маленькой девочки из глубинки, которая опустится перед вами на колени и…

– Фу, Гитанас, – остановила его Иден. – При ребенке!

– Я на острове! – пропела Эйприл. – Мамочка, смотри, какой у меня остров!

– Я о детях и говорю, – сказал Гитанас. – Пятнадцатилетние. За доллары? Тринадцати-, двенадцатилетние…

– Двенадцатилетние меня нисколько не привлекают, – заметил Чип.

– Предпочитаете девятнадцатилетних? Эти еще дешевле.

– Нет, правда… – Иден беспомощно развела руками.

– Я хочу, чтобы Чип понял: доллар – большие деньги. Я сделал ему хорошее предложение.

– Беда в том, что мне нужно выплачивать из этих же долларов американские долги, – пояснил Чип.

– Поверьте, нам в Литве эта проблема хорошо знакома.

– Чип хочет тысячу долларов в день плюс поощрительные премии, – заявила Иден.

– Тысячу в неделю, – уступил Гитанас. – За придание законного вида моему проекту. За творческие идеи и привлечение клиентов.

– Один процент от валового дохода, – настаивала Иден. – Один процент за вычетом жалованья в двадцать тысяч долларов ежемесячно.

Не обращая внимания на Иден, Гитанас достал из кармана куртки пухлый конверт и принялся отсчитывать сотенные короткими пальцами, забывшими о маникюре. Эйприл сидела на корточках посреди огромного белого листа в окружении намалеванных ею зубастых чудовищ и немыслимых разноцветных каракулей. Гитанас бросил стопку купюр на стол перед Иден.

– Три тысячи. Аванс за первые три недели.

– И билет на самолет в бизнес-классе, – сказала Иден.

– Хорошо.

– И апартаменты в Вильнюсе по высшему разряду.

– Есть помещение на вилле, не проблема.

– А кто защитит его от вашей мафии?

– Может, я и сам немного мафия. – Гитанас вымученно, пристыженно улыбнулся.

Чип глаз не сводил с груды зеленых бумажек на столе Иден. Он не на шутку возбудился, то ли от вида наличных, то ли при мысли о пышных развратных девицах, а может, так подействовала на него сама перспектива сесть в самолет и улететь за пять тысяч миль от своей кошмарной нью-йоркской жизни. В наркотиках его тоже привлекала возможность стать другим. Он еще в молодости заметил, что от марихуаны мучается бессонницей и паранойей, но все равно, вспоминая о косячке, ощущал эрекцию, все так же мечтал вырваться из темницы.

Он дотронулся до верхней купюры.

– Я выйду на сайт и закажу вам обоим билеты, – вызвалась Иден. – Можете отправляться прямо сейчас.

– Значит, поехали? – сказал Гитанас. – Много работы, много веселья. Риск небольшой. Конечно, без риска не обойтись, раз запахло деньгами.

– Ясное дело, – откликнулся Чип, нежно ощупывая сотенные.

Свадебные торжества всегда вызывали у Инид приступ любви к родине, к Среднему Западу в целом и к пригородам Сент-Джуда в частности, ибо в этом заключались для нее реальный патриотизм и истинная духовность. Череда президентов-преступников (Никсон), тупиц (Рейган) и просто аморальных типов (Клинтон) отбила у Инид интерес к политике. Довольно молиться Богу о чудесах, которым не суждено сбыться! Зато в какую-нибудь субботу, в сезон сирени, на свадьбе, сидя на скамье в пресвитерианской церкви Парадайз-Вэлли, она могла оглядеться по сторонам и увидеть вокруг две сотни порядочных людей, ни одного негодяя. Все ее друзья были порядочные люди, у них в свою очередь были такие же порядочные друзья, а поскольку в порядочных семьях воспитывают порядочных детей, мир Инид уподобился газону, где кентуккийская трава растет так густо, что для сорняков попросту не остается места, чудо порядочности и благоприличия. Если, к примеру, одна из дочерей Эстер и Кёрби Рута шла по проходу в церкви, опираясь на руку отца, Инид припоминала, как эта крошка Рут выступала в костюме балерины, играла в «кошелек или жизнь», была скаутом и продавала пирожки, сидела с маленькой Дениз, а потом, когда девочки Рут уже учились в хороших колледжах Среднего Запада, на каникулах они обязательно стучались по-соседски в заднюю дверь, делились с Инид семейными новостями и иногда просиживали по целому часу (вовсе не потому, что Эстер их посылала, а потому, что это были хорошие сент-джудские детки, привыкшие проявлять интерес и сочувствие к соседям), и сердце Инид таяло при виде того, как еще одна милая и добрая крошка Рут получает заслуженную награду в форме брачных обетов молодого человека с аккуратной стрижкой, точь-в-точь как у моделей, рекламирующих мужскую одежду, – такой замечательный молодой человек, бодрый, любезный со старшими, избегающий добрачного секса, у него есть работа, полезная для общества, он инженер-электрик или эколог, родом из традиционной, дружной, крепкой семьи и желает создать такую же традиционную, дружную, крепкую семью. Внешность могла быть обманчивой, но Инид казалось, что подобные молодые люди даже в конце ХХ века оставались нормой для пригородов Сент-Джуда. Все мальчики, которых она знала еще скаутами младшего отряда, пускала в случае надобности в гостевой туалет, поручала разгребать снег во дворе, множество Дриблетов, Пирсоны, близнецы Шумперты, превратившиеся в подтянутых красивых молодых людей (которых подросток Дениз, к безмолвному возмущению Инид, спроваживала этой своей усмешкой), прошли или в ближайшем будущем пройдут по центральным проходам протестантских церквей Среднего Запада, обменяются брачными обетами с такими же милыми нормальными девушками и осядут если не в самом Сент-Джуде, то в той же части страны. Некая подавленная часть личности Инид (в глубине души она гораздо меньше отличалась от дочери, чем ей хотелось думать) догадывалась, что смокинги зеленовато-голубого цвета выглядят не лучшим образом и на платья для подружек можно бы выбрать что-нибудь поинтереснее розовато-лилового крепдешина, но, хотя честность вынуждала Инид воздерживаться от эпитета «элегантный» при описании подобных бракосочетаний, более шумная и радостная часть ее натуры предпочитала именно эти свадьбы, потому что недостаток изысканности как раз и свидетельствовал в глазах гостей о том, что для обоих соединившихся отныне семейств существуют ценности поважнее вкуса и стиля. Инид верила в гармонию и обожала, когда подружки невесты, отказавшись от собственных предпочтений, надевали платья и прикалывали букеты в тон салфеток для коктейлей, глазури на торте и праздничных ленточек. Ей нравилось, что церемония в чилтсвильской методистской церкви непременно завершалась скромным приемом в чилтсвильском «Шератоне», а более элегантное венчание в пресвитеранской церкви Парадайз-Вэлли – праздником в гольф-клубе, в «Дипмайре», где даже бесплатные спички («Дин и Триш, 13 июня 1987 г.») были строго выдержаны в той же цветовой гамме. Но самое главное, чтобы жених и невеста были под стать друг другу – и возрастом, и происхождением, и образованием.