Читать книгу: «Три ипостаси Божества», страница 2
– Вы все забыли? Забыли вирус, который вырвался после Вспышки? Коалицию? ПОРОК, Лабиринт, испытания? И теперь вы голосуете за то, чтобы отдать себя в лапы этих уродов, которые ни в чем с тех пор не изменились?
Садина поверить не могла, что она – единственная из всех – помнит про то, в чем проштрафились перед человечеством ученые. Айзек и миз Коуэн опустили руки, но сидели молча.
Но какое право они имеют молчать? Голова Садины распухла от множества вопросов, которые не давали ей спать по ночам. Допустим: а что, если ученые захотят заразить Садину и всех островитян каким-нибудь новым вирусом, а потом отправят назад, чтобы от них этот вирус перешел на всех жителей острова, включая бедную мисс Ариану? Вдруг они совсем не озабочены тем, чтобы вылечить человечество? Или что им просто нужны новые подопытные для их экспериментов и испытания никогда не прекратятся? Кому в этой ситуации можно верить? Вот что волновало Садину и мешало ей уснуть.
– Ну что ж, – наконец сказала миз Коуэн, хотя и без всякого энтузиазма, – решено. Двигаемся на Аляску.
– А может, мы еще раз проголосуем по поводу двух вариантов, которые набрали большинство голосов? – предложил Доминик, но миз Коуэн отрицательно покачала головой:
– У нас тут не чемпионат по плаванию. Есть правила. Победило большинство, и мы все отправляемся на Аляску.
Несмотря на то что именно голос Садины стал решающим и сторонники путешествия на север победили, ей было не по себе: по сути, она и ее сторонники предали и Айзека, и Джеки, и Миоко.
Старина Фрайпан между тем вытащил из своего рюкзака Книгу Ньюта и углубился в чтение. Джеки сидела, глядя на огонь, а Айзек с Рокси заканчивали убирать и мыть посуду. И только Минхо выглядел озабоченным под грузом лежащей на нем ответственности – это ведь ему предстоит вести их по маршруту.
– Ну что ж, – сказал он наконец. – Аляска так Аляска.
Взяв небольшую охапку веток, он сунул ее в костер, и огонь, казалось, одобрительно затрещал.
– С тобой все хорошо? – спросила Садину Триш.
– Да, – ответила та, даже не задумавшись.
– Правду говоришь?
Садина нахмурилась. Триш знала ее лучше, чем кто-нибудь еще.
– Мне почему-то кажется, – сказала Садина, – что это последний вечер, когда мы вместе, и на Аляску отправятся далеко не все.
Она ждала, что Триш изобразит на своем лице выражение, которое всегда там появлялось, когда Садина излишне драматизировала события, но, как ни странно, Триш лишь согласно кивнула.
– Я тебя понимаю, – сказала она. – У меня такое же ощущение.
3
Александра
В гордом одиночестве она стояла на балконе, с восторгом и удивлением взирая на то, чего страшно давно не было на северном небе – мощного сияния Авроры Гиперборейской. Нет, молочно-зеленые тона никогда не покидали ночного неба, погружая город в некое подобие тумана. Но сегодня небо расцвело всеми цветами радуги. Впервые за много лет по небу заструились ленты ярко-голубого, оранжевого и алого сияния. Глубокий пурпур сливался с розовым, а поверх их союза скользили огненные всполохи, обещая в ближайшем будущем явление чего-то нового и необычного. Произойдет ли это? Да, самое тому время!
Аляска готова к Эволюции.
Готова и Александра.
Вот он, момент истинного совершенства! В небесах танцевал огонь, много веков назад названный именем Авроры, римской богини рассвета, и Борея, греческого бога северных ветров. Стояла полночь, но для Александры это было утро нового дня. Первого дня Эволюции. Глубоко вздохнув и ощутив легкими всю ледяную свежесть воздуха Аляски, Александра представила, сколь ошеломлены, вероятно, были ее жители, когда в первый раз увидели сияние ночного северного неба. Александра же располагала двумя сокровищами – временем и истиной. В отличие от древних, ей не нужно было изобретать волшебные сказки о Богах и небесных колесницах. Нет! Народам, населяющим Аляску, она скажет правду. Богам не было места на небесах. Единственные Боги, которые были нужны жителям Земли, на Земле и жили. Ученые. Знатоки. А также те, кто владел абсолютным знанием мира – те, кто был подобен ей, Александре.
Александре достаточно было бросить беглый взгляд на торжество бушующих на ночном небосклоне красок, чтобы считать с него огромный объем информации – так уж был устроен ее совершенный интеллект. То, что происходило, было событием в истинном смысле этого слова. Солнечные ветры дули с неистовой силой. Выбросы коронарного вещества, независимые от уровня интенсивности вспышек, отправляли в глубины внешнего космоса мириады заряженных частиц, навстречу магнитным полям планет и прочих звезд. Долетая до земной атмосферы, эти частицы вступали в вихревой танец с молекулами кислорода, создавая занавеси пульсирующего света. Там, где магнитное поле Земли было перенасыщено азотом, по небу неслись ярко-голубые волны, водород же порождал волны пурпурные.
Видеть это великолепие и не понимать его сути – грех…
Да, именно так! Грех!
Александра отметила мощную изумрудную полосу, пронзившую ночное небо и затмившую собой прочие цвета. Да, и она – совсем скоро – станет главным голосом Божественного Триединства. Именно ей, изумруду в ожерелье Триединства, надлежит нести самый яркий свет. Как бы ей хотелось, чтобы Николас и Михаил видели этот триумф света на ночном небе Аляски! Ее, Александры, триумф!
В каком-то смысле Николас был способен увидеть эту красоту и мощь. Александра повернулась и, отбросив шторы на балконной двери, открыла северному сиянию вид на отрезанную голову Николаса, запечатанную в стеклянном кубе. Веки у него были удалены, и выкаченные глаза напомнили Александре о выражении лица Николаса, когда тот читал чужие мысли. Вглядевшись в цвет лица Николаса и багровые лохмотья кожи там, где голова когда-то соединялась с телом, Александра почувствовала, как желудок ее скрутило. Да, Маннусу пришлось приложить немало сил, чтобы рассечь все эти мышцы, сухожилия и кости!
Александра усмехнулась тому, как легко, оказывается, разрушить главный основополагающий религиозный принцип – принцип триединства Божества: раз, и готово – триединства нет, а Божество осталось. Николас, любитель религиозной схоластики, оценил бы шутку.
Александра установила стеклянный куб на стол. Не исключено, что вскоре отыщется и тело Николаса; хотя, зная его привычку к дальним путешествиям и долгим отлучкам, вряд ли кто-то спохватится в ближайшие недели. Скучать по нему вряд ли кто будет! Как и сама Александра, которой, признаться, надоело то, что Николас постоянно копался в ее мыслях. Теперь, после того, как он умер, она не только могла свободно реализовать свои планы. Свободен от его вмешательства стал и ее ум! И все-таки полностью освободиться от власти Николаса она сможет лишь тогда, когда похоронит наконец его голову, уже тронутую разложением. Хотя пока придется ее придержать – для Михаила. Голова Николаса будет для того знаком и напоминанием о том, что главная теперь – она, Александра!
Триединство Божества разрушено. Отныне в мире будет править одно, единое Божество – Она! Богиня Нового Рассвета.
Яркие разноцветные жилы света пронзили ночное небо, гораздо более яркие, чем то, что можно было наблюдать все последнее время. Александра взглянула вниз, на площадь под балконом. Там, сгрудившись, стояли в своих желто-горчичного цвета грязных балахонах Пилигримы, явившиеся поглазеть на ночное небо. Люди тянули худые от недоедания руки вверх, словно желали дотянуться до всполохов северного сияния. В глазах их отражалась надежда. И она, Богиня Романов, оправдает эту надежду.
Раздался сильный стук в дверь, и в ушах у нее зазвенело. Тряхнув головой, чтобы избавиться от этого звука, она быстро накинула на куб с головой Николаса кусок лежащего на столе полотна.
– Кто там? – спросила Александра.
Резко распахнув дверь, в комнату почти вбежал Флинт. В глазах его застыл восторг. Он тяжело дышал, словно покорил крутую длинную лестницу, и едва не пал замертво. Нет, во времена Лабиринта Флинт вряд ли бы выжил. Кстати, а не отправить ли дурня туда на пару-тройку недель, чтобы проверить его стойкость?
– Ну и что случилось? – спросила Александра. – Ты сейчас задохнешься и рухнешь замертво. Что, в городе пожар?
– Огни! Небесные огни! – воскликнул Флинт и показал на ночное небо.
Как будто у Александры нет собственных глаз!
– Ну так и что же? – произнесла она. – Да, огни вернулись.
Александра подвинула укрытый полотном куб с головой Николаса поближе к балкону. Пусть посмотрит, как она изменит мир! Она усмехнулась. Сколько раз Николас просил ее потерпеть! Умолял не торопить событий!
– Эти огни – признаки начинающейся Эволюции, Флинт! Все эволюционирует! И это только первые шаги!
– Люди на улицах кричат! Говорят, нужны жертвы!
– Не будь идиотом! – повысила голос Александра.
– Боюсь, опять кого-нибудь выпотрошат!
Флинт стоял в дверях, не решаясь ни войти, ни выйти, – именно так он и жил: балансируя на границе веры и страха. Но у Александры времени балансировать не было. После нескольких лет задержки Эволюция наконец грянула.
– Пусть Николас успокоит людей… – начал было Флинт.
– Я сама их успокою, – оборвала Флинта Александра. – Скажи Пилигримам, что их Богиня завтра обратится к ним. Но если они нынче вечером совершат жертвоприношение и кого-то выпотрошат, то виновные в этом будут сами принесены в жертву. Скажешь?
Флинт кивнул. Флинт поклонился. Флинт вышел.
Александра стащила покрывало с ящика, из которого невидящими глазами смотрел Николас, и повернула его лицом к северному сиянию.
– Посмотри. Нравится?
Глава вторая. У костра
1
Садина
Садина проснулась, разбуженная предутренней стужей. Она попыталась поудобнее устроиться на сделанном Триш травяном матрасе, но ничего у нее не вышло. Никогда прежде родственные отношения, которые связывали ее с Соней, не становились для Садины проблемой. Скорее, это было приятно – на острове ей выказывали восхищение, предлагали помощь и защиту. Но на континенте все было наоборот.
С тех пор, как они уплыли с острова, Садина остро чувствовала свою уязвимость; она боялась – вдруг жизнь ее прервется до того, как она узнает, каким образом ее ДНК и ДНК ее семьи способно помочь человечеству. К тому же, если бы у нее были братья и сестры, то унаследованные ею качества были бы распределены между ее родственниками, и тогда она не ощущала бы такого груза ответственности. Но, увы, как и ее родители, Садина была единственным ребенком в семье.
Стараясь не производить лишнего шума, она осторожно встала со своего неуютного ложа и подошла к костру. Мама, Джеки, Триш, Минхо – все спали. Минхо дрых, так и не сняв башмаков – у этих Сирот-солдат странные привычки!
Скрестив ноги, Садина устроилась у огня и, глядя на умирающие языки пламени, принялась растирать виски. Слева, в кустах, раздался шорох, и она, вздрогнув от неожиданности, стала всматриваться в темноту, после чего, оглянувшись на спящих, принялась шарить сбоку от себя, надеясь нащупать что-нибудь, что могло бы послужить в качестве оружия. Ладонь ее наткнулась на увесистый камень. Между тем шорох в кустах стал отчетливее и ближе. Что это? Животное? Но, если так, насколько большое? Минхо рассказывал о том, как они охотились на разных животных в тех местах, откуда он явился – такого размера зверей у них на острове не было. Кое-что рассказывал и Айзек – скажем, о том, сколько сил нужно, чтобы убить полушиза. Садина не была уверена, что способна прикончить кого-то размерами больше паука – просто в том никогда не было необходимости! А что, если ей сейчас придется лишить жизни существо, размерами примерно с нее? Шум между тем приближался. Она посмотрела на башмаки лежащего поодаль Минхо и подумала: может быть, умнее всего бросить камень в Сироту? Пусть уж он проснется и сам разбирается с источником шороха! У него есть ружье, ножи, а, если будет совсем плохо, он сможет воспользоваться этими древними штуками, которые разносят все вокруг, если из узкой горловинки у них вытащить тоненькую проволоку. Темная высокая тень вышла из тени деревьев, и Садина замерла. В одно мгновение ее расширившиеся от ужаса глаза вобрали максимальное количество деталей, хотя в свете костра был виден только силуэт человеческого существа, держащего в руке нечто длинное. Оружие? Наверняка. Сердце Садины бешено колотилось, со страшной скоростью гоняя по венам ее драгоценную кровь. Скованная ужасом, она сидела, не шевелясь.
– Не обращай на меня внимания! – раздались слова, и тень сделала шаг по направлению к Садине. – Мне нужно было отлить и подбросить веток в костер.
Да это старина Фрайпан! Она узнала его физиономию еще до того, как ее уставший мозг опознал голос старика.
– О господи! Как ты меня испугал!
Она отбросила камень в сторону.
– Прости! – отозвался Фрайпан. – Я не хотел. А что ты не спишь?
– Не могу. Разнервничалась по поводу Аляски.
– А ты представь, как нервничаю я!
Фрайпан разломал принесенный из темноты сук на две половинки и положил на огонь. Дерево тут же занялось пламенем, разбрасывая по сторонам искры.
– Прости! – отозвалась Садина, не зная, что еще сказать старику. – Я хорошо знаю все истории про Глэйдеров, но, по правде говоря, они всегда казались мне скорее главами из учебника, чем рассказами о том, что, реально, было, пока я не увидела первого шиза.
– Шизы! – ухмыльнулся Фрайпан. – Не о шизах нужно беспокоиться, а о других людях… Их следует опасаться.
Садина подтянула колени к груди.
– Что ты имеешь в виду?
– Я хотел сказать, ну, как бы выразиться…
Фрайпан подтянул к огню большое полено и сел, слегка, в раздумье, раскачиваясь.
– Остров, – сказал наконец он, – был совершенно безопасным местом. Что-то вроде рая, много-много лет. Рожденные там наслаждались миром и покоем, и никто из них не знал о том, что за пределами этого рая полным-полно зла. Зло в этом мире было, есть и всегда будет. Оно – во внешнем мире, не на острове, и это хорошо, но я имею в виду…
– Ты говоришь о людях с Виллы?
– Я не знаю, – сказал, помолчав, Фрайпан, – не знаю, хорошие или плохие люди живут на Вилле. Единственное, что мне известно, так это то, что нас они не знают так же хорошо, как мы знаем друг друга. И мы не в курсе относительно тех мотиваций, которыми они руководствуются.
Голос Фрайпана окреп, несмотря на то, что он продолжал шептать.
– Или мотиваций, которыми руководствуется Божество.
– Но если они действительно хотят вылечить Землю от последствий Вспышки, то это же хорошо, верно?
– Ава Пейдж тоже хотела вылечить Землю! – Старик покачал головой, в его глазах стояла горечь разочарования.
– Все люди желают друг другу добра, как мне кажется. То есть мотивация у всех хорошая. А вот методы могут оказаться плохими. Или сама мотивация изменится…
Садина посмотрела на звезды, пытаясь отыскать самую большую. Теперь, после разговора с Фрайпаном, ей уж точно не уснуть. А что, если у Божества действительно отличная мотивация, а планы – ужасные? То же самое случилось с ее матерью: у той были самые добрые намерения, но с помощью этого дурацкого голосования (демократия – это идиотизм!) отношения в группе пришли в полный раздрай.
– У всех людей есть те или иные мотивации. И когда ты с кем-нибудь встречаешься, постарайся эти их мотивации понять. Если сможешь, конечно, – произнес Фрайпан и, сунув в огонь очередной сучок, продолжил:
– Шизы меня больше не пугают, поскольку они неспособны выйти за пределы первичных, самых примитивных желаний. А вот люди… люди умеют друг другом манипулировать. Они мотивированы желанием власти, алчностью, другими мотивами, которые не свойственны ни тебе, ни мне…
Как бы Садина хотела жить в черно-белом мире, где всем ясно, что есть хорошо и что – плохо. И как плохо жить в серой зоне, где живут люди, подобные Аве Пейдж!
– Ты думаешь, я поступила глупо, когда проголосовала в пользу Аляски? – спросила она.
– Нет! – ответил Фрайпан, но сделал это слишком быстро, чтобы ему можно было бы поверить.
– Наверное, я была слишком наивной, чтобы доверять похитившим меня людям, а?
Задав этот вопрос, Садина понадеялась на то, что старина Фрайпан даст более правдивый ответ, хотя и понимала, что более нелепый вопрос вряд ли вообще возможен.
– Не могу тебе сказать, кому можно доверять, а кому нет, – сказал Фрайпан так, как когда-то говорила бабушка Садины, Соня – так же веско и так же медленно. У этих стариков особая манера говорить; произнесенные ими слова гораздо более увесисты, чем те же самые слова, но в устах молодежи, и именно за счет стоящего за их речами жизненного опыта – вот что делает их весомыми и убедительными.
Как бы Садина хотела, чтобы хоть малая толика мудрости, коей была наделена Соня, досталась и ей, но, увы, бабушка умерла много лет назад.
– И все-таки…
Садина смотрела на огонь.
– И все-таки как ты узнаешь, кому можно верить, а кому нет?
Старина Фрайпан сунул в огонь очередную ветку, словно давал понять: будь терпеливой, и ответ придет сам собой. После этого он выпрямился и произнес:
– Прежде всего верь себе и своему сердцу.
– То есть никому другому верить нельзя?
– Не торопись с выводами! – медленно проговорил старик. – Верь себе, и уже потом – тому, кто доверяет тебе.
Он поворошил палкой огонь, и взметнувшиеся искры огоньками отразились в его мудрых глазах.
– Единственная ошибка, которую ты можешь допустить, – это поверить тому, кто недостоин доверия.
2
Минхо
У Сироты нет родителей.
У Сироты нет ни братьев, ни сестер.
У Сироты нет друзей… Есть только враги.
Минхо вскочил и схватился за нож. И только тогда, когда он вытянул остро отточенное лезвие из ножен, он понял, что разбудили его не враги – его спутники готовили завтрак. Старина Фрайпан ломал ветки и бросал их в костер, Рокси нарезала коренья, Доминик мурлыкал под нос какую-то песню. Минхо, ни на кого не глядя, не спеша убрал нож. За оружие он схватился по привычке – пребывая поутру в зыбком пространстве между сном и бодрствованием, он не сразу был способен определить, где он и с кем, и ему чудилось, что он все еще Сирота, готовый стрелять, резать, наученный выживать. Не исключено, что его спутники знали о его боевых рефлексах, а потому никто не отваживался спать рядом с его ложем. Иногда, правда, его охватывал по-настоящему глубокий сон, и тогда он забывал о своей былой принадлежности к Остаткам нации, но чем дальше он уходил от своего прежнего житейского опыта, тем сильнее реальность била по его нервам, когда он просыпался.
Минхо поправил висящие на поясе ножны и напомнил себе, что теперь у него есть друзья, есть мама и, что самое важное, есть имя. И зовут его – Минхо.
– Оранж! – произнесла Рокси тоном, которым матери напоминают детям, что те не вполне правы.
– Да? – отозвалась Оранж, глянув на миску, которую Рокси держала в руках.
– Смотри!
Рокси протянула миску и показала ее содержимое девушке.
– Я думаю, что ты нашла не картофелину, а камень, – сказала Рокси. – Посмотри!
– Ничего себе! – рассмеялась Оранж, осмотрев протянутый камень.
Минхо никогда не слышал смеха Оранж, а та смеялась в точности так же, как это делали Садина и Триш.
– Оранж хотела сделать из наших зубов окрошку! – завопила, смеясь, Миоко. – Чтобы мы ею позавтракали!
Минхо смотрел, как Оранж перебрасывает камень из ладони в ладонь. Этим камнем она могла бы легко укокошить троих – в руках Сироты любой предмет способен стать смертоносным оружием.
А интересно, Оранж тоже, как и он, Минхо, по утрам чувствует себя не в своей тарелке? Ей, как и ему, уже не нужно делать те упражнения, которые они делали раньше – снижать сердечный ритм, сосредотачиваться, чтобы быть начеку? Сирот начинали тренировать, когда им исполнялось четыре года. Их готовили драться, убивать, выживать в любых ситуациях. До этого, пока Сироты не становились твердо на собственные ножки, за ними ходили няньки. А потом начинались тренировки. Самое первое воспоминание, которое Минхо нес в себе, относилось к эпизоду, когда Скорбящий Глейн заставил его убить волчицу прямо на глазах ее волчат. Да, он сделал их сиротами, но ненадолго – вскоре они разделили участь своей матери. Остатки нации и его сделали таким волчонком. Только он не погиб, а выжил.
– У тебя глаза открыты, но сам ты где-то далеко! – произнесла, глядя на Минхо, Рокси, и слова ее звучали скорее как вопрос, а не как ответ. У Рокси была своя, весьма странная манера приветствовать тебя по утрам, совсем не такая, как у матери Садины, которая неизменно говорила свое «проснись и пой!».
– Возвращаюсь, – ухмыльнулся Минхо, не испытывая никакого желания поделиться с новыми друзьями своими темными мыслями. О прошлом и настоящем. Он внимательно смотрел, как Оранж продолжает перебрасывать камень из руки в руку. Каждый раз, когда камень оказывался у нее в правой ладони, он ждал – сейчас она хлопнет им по макушке Миоко за то, что та над ней смеется. Или поразит в висок Доминика за то, что тот такой осел. Но ни того, ни другого Оранж не сделала. Подбрасывая камень, она ловко перехватывала его другой ладонью и вновь бросала вверх.
Если, найдя друзей, Оранж изменилась, значит, есть надежда, что, расставшись с Остатками нации, они расстанутся и с теми жизненными принципами, которые им, Сиротам, вошли в плоть и кровь в ходе бесконечных жестоких тренировок!
Оранж вновь бросила камень вверх, на этот раз высоко. Когда же, падая, камень достиг уровня, на котором находился локоть девушки, Оранж резко выбросила руку вперед особым боевым жестом, и Минхо почувствовал, как напряглись его годами тренированные мышцы. Тыльной стороной ладони Оранж встретила падающий камень, сильно и точно послав его в ближайшее дерево. Раздался удар, дерево загудело, а все, кто видел это, раскрыли рты, пораженные силой и точностью броска. Минхо улыбнулся.
– Ничего себе! – восхищенно протянул Доминик. – Я тоже так хочу!
– Ну-ка, еще разок, – попросила Миоко и, нагнувшись, подняла один из камней, лежащих у костра. – Не слишком большой?
Оранж повторила фокус: бросила камень в воздух, на этот раз послав его в дерево, возле которого стоял Доминик. Свист летящего мимо уха камня заставил того резко пригнуться.
Все восторженно завопили, а Минхо вздохнул. Да, Оранж была отличным воином, но она заслуживала лучшей участи.
Человек обязан иметь возможность развиваться, а есть ли такая возможность у Оранж? А у самого Минхо? Могут ли они стать лучше и значительнее?
Прирожденные воины обязаны стать прирожденными вождями. Даже безымянная Оранж, которая в свое время уничтожила десятки нарушителей границы, могла бы стать кем-то более значительным! Более важным и ценным человеком.
Лишь бы ей был дан шанс.
