Читать книгу: «Зов странствий. Лурулу», страница 7
«Неприятная история, – посочувствовал Мирон. – И что вы теперь будете делать, когда вас выпустят?»
«Я сам уже давно размышлял по этому поводу, – признался узник. – Но теперь, кажется, принял решение. Если бы после того, как меня освободят, я подошел к младшему надзирателю… Вон он маячит вокруг да около, все посматривает да поглядывает, жирный сопляк в квадратной черной шляпе! Так чтó я говорю? Если бы я выпорол его доброй лозой из орешника так, чтобы вся его нежная задница покрылась волдырями – отомстил бы я таким образом за все несправедливости во Вселенной? Если так, я с радостью провел бы в клетке еще денек! Но это невозможно: зло и обман глубоко заложены в самой сущности бытия. Мои усилия не смогли бы их искоренить. Поэтому я решил, что младший надзиратель как-нибудь обойдется без взбучки. Вместо этого пойду-ка я к „Осоловей-разбойнику“, съем кусок пирога с мускатным виноградом и выпью большую кружку горького эля. А потом найду свою фуру и уеду отсюда. И даже если по пути мне попадется младший надзиратель, я сделаю вид, как будто его нет. Месть сладка, но трюхать домой по сельской дороге под звездами ночи еще лучше!»
Мирон задумался, глядя на площадь, теперь уже залитую бледнеющим светом, отраженным от закатного неба, после чего сказал: «Вполне разумное решение – пожалуй, оно поможет мне самому справиться со своими неприятностями».
Заключенный мрачно кивнул: «В конечном счете месть не окупается».
«Вы правы! Если, конечно, не подвернется случай отомстить и незаметно смыться».
«Само собой».
«Значит, вы рекомендуете таверну „Осоловей-разбойник“?»
«Да, пирожные там отличные. И эль неплохой. Это клуб третьей категории, там порой веселятся не на шутку. Перейдите площадь, сверните в переулок Мельчера, пройдите еще метров шестьдесят – и вы уже там».
«Спасибо!» – Мирон отошел от клетки. Облака на западном небосклоне озарились киноварными, малиновыми и бледно-зелеными сполохами – необычное сочетание оттенков, с точки зрения Мирона символизировавшее странную атмосферу, царившую в Танджи.
2
Мирон снова пересек площадь, углубился в переулок Мельчера и увидел впереди вывеску, нависшую над мостовой:
«ОСОЛОВЕЙ-РАЗБОЙНИК
Трактир – как в добрые старые времена!
Закуски – бочковый эль – музыка и танцы почти каждый день!
Клуб категории III: без женщин жить нельзя на свете!»
Распахнувшись, тяжелые створки двойной двери пропустили Мирона в просторный пивной зал, освещенный тускнеющими закатными лучами, проникавшими сквозь высоко расположенные окна. Мирон нашел свободную скамью за длинным столом у боковой стены – там по меньшей мере какое-то время он сидел в одиночестве. Такие же столы окружали центральную площадку, где для танцоров был предусмотрен вощеный паркет. На возвышении у противоположной стены была водружена кафедра, откуда кто-нибудь мог бы обратиться с речью к собравшимся, если бы у кого-нибудь возникло такое желание. «Странный обычай!» – подумал Мирон; но это был странный мир в любом случае.
Под рукой оказался парнишка-официант. Мирон заказал кружку эля и попросил показать меню. Подросток покровительственно усмехнулся: «Эль я подам сию минуту, но „меню“, как вы выразились, у нас написано мелом, – он указал на большую черную доску, висящую над баром. – В „Осоловей-разбойнике“ не держат ресторанных штучек-дрючек!»
Мирон прочитал перечень закусок: «Пирог с мускатным виноградом хорош?»
«Очень хорош, сударь! Утиная печенка с петрушкой и пурпурный виноград под хрустящей корочкой, с картофельным пюре вместо гарнира».
«Мне этого будет вполне достаточно».
«Послушайте меня, начните с горшка деревенского рагу из тушеных овощей с мясом, с пылу с жару – пальчики оближешь! – подсказал паренек – Всего семь грошей за горшок – где еще вы найдете такую дешевизну?»
«Ладно, я попробую рагу – но сначала принесите эль».
Когда официант подавал эль, Мирон спросил его: «Для чего эта кафедра? Она как-то не подходит к вашему заведению».
Паренька позабавила наивность инопланетянина: «Разве на вашей планете таких нет?»
«Посреди таверны? Нет, ничего такого у нас нет».
«Что ж, раз так… Кафедра используется полицией и дежурным магистратом, – официант обратил внимание Мирона на знак, висевший на стене прямо у того над головой. – Вы прочли объявление?»
«Нет. Я его не заметил».
«Тогда прочтите – в нем объясняется, какие тут у нас порядки».
Мирон повернулся и прочел:
«ОБЕСПЕЧИВАЕТСЯ НЕУКОСНИТЕЛЬНОЕ СОБЛЮДЕНИЕ ПОСТАНОВЛЕНИЙ МЕСТНЫХ ВЛАСТЕЙ.
БУЯНИТЬ ЗАПРЕЩЕНО!
ЛЮБИТЕЛЕЙ ПОДМИГИВАТЬ ЖЕНЩИНАМ И ЩИПАТЬ ИХ ЗА ЯГОДИЦЫ СТРОГО ПРЕДУПРЕЖДАЮТ:
ЛЮБЫЕ ПОПЫТКИ СОВОКУПЛЕНИЯ ДОЛЖНЫ БЫТЬ
ПРЕДВАРИТЕЛЬНО ЛИЦЕНЗИРОВАНЫ.
ТАНЦОРОВ ПРИЗЫВАЮТ ВЕСТИ СЕБЯ ПРИЛИЧНО И СОХРАНЯТЬ ДОСТОИНСТВО:
БЛАГОПРИСТОЙНОСТЬ ОДОБРЯЕТСЯ, ТАК КАК
ОНА СПОСОБСТВУЕТ КРАСОТЕ ТАНЦА».
«Гм! – произнес Мирон. – Надо полагать, в „Осоловей-разбойнике“ умеют повеселиться».
«В меру – не более того, сударь. Полиция зорко подмечает излишества, а магистрат тут же раскрывает „черную книгу“ и зачитывает приговоры без малейших сожалений».
И снова Мирон напомнил себе о необходимости вести себя с максимальной осторожностью. Он попробовал эль – крепковатый, горьковатый и слегка затхлый на вкус, но в общем и в целом приемлемый. Мирон посмотрел по сторонам. Зал заполняла публика смешанного состава. Здесь были и местные горожане, и приезжие из глубинки в кожаных штанах и синих саржевых блузах. Можно было заметить нескольких инопланетных туристов и коммивояжеров, а за стойкой бара пили пиво человек шесть астронавтов. Космопорт Танджи служил пересадочным и перевалочным узлом, откуда пассажиров многопалубных пакетботов и товары, доставленные крупными грузовыми судами, развозили на небольших кораблях к планетам, оставшимся в стороне от торных маршрутов – многие астронавты искали возможности подкрепиться свежим пивом перед тем, как снова отправиться в дальний путь, а поблизости не было более подходящего для этого места, чем «Осоловей-разбойник».
Паренек принес горшок с рагу из овощей с мясом, вместе с блюдом плоских хлебцев. Погрузив ложку в горшок, Мирон осторожно попробовал содержимое. Поморщившись, он приложился к кружке эля и снова попробовал рагу. Возникало впечатление, что повар, вознамерившись придать пикантность своему произведению, злоупотребил самыми необычными пряностями. Мирон глубоко вздохнул. Наилучшая стратегия заключалась в том, чтобы есть и не задавать вопросов; посему он приступил к усердному поглощению рагу, время от времени промывая глотку элем.
Официант подал кусок пирога с мускатным виноградом, и Мирон отважно поглотил его, не пытаясь анализировать состав начинки.
Таверна заполнялась до отказа. Приходили женщины – целыми компаниями, по одиночке, с друзьями и супругами; одни были молоды, другие не были. Мирон не видел ничего, что могло бы его заинтересовать; кроме того, его побуждала к предусмотрительности мысль о возможности принудительного бракосочетания.
Паренек-официант привел четырех человек, только что прибывших, к свободным местам за столом Мирона. Мирон с любопытством наблюдал за их приближением. Они совсем не походили друг на друга, хотя, судя по одежде, все работали на звездолете. Первый, самый пожилой, немного выше среднего роста, был худощав и держался прямо; у него были аристократические черты, жесткие седые волосы и безмятежное, даже несколько отстраненное выражение лица.
За ним следовал плотный коротышка с розовой, как у младенца, кожей и невинными голубыми глазами на добродушном круглом лице. Его лысеющую голову чуть прикрывали редкие пряди длинных и мягких волос. Он ходил деликатно и опасливо, как можно мягче опуская на пол короткие широкие ступни – так, словно ему жали ботинки, и он старался свести к минимуму причиняемое ими неудобство.
Третий астронавт, молодой и подтянутый, двигался с разболтанной небрежностью арлекина. Пригожий, как манекенщик с журнальной фотографии, с сердцевидным контуром лица, мягкими черными кудрями, длинными темными ресницами и кривящимся в усмешке ртом, этот персонаж покрыл расстояние от входа до стола несколькими размашисто-пружинистыми шагами слегка согнутых в коленях длинных ног, посматривая по сторонам и чуть наклонив голову на бок, будто он каждую секунду ожидал чего-то необычного или неожиданного.
Четвертый участник этой странной процессии, опять же, заметно отличался от всех своих спутников. Очень высокий и тощий, как палка, он выделялся нездоровым землистым оттенком кожи и суровым продолговатым лицом. Над его высоким лбом с залысинами начиналась черная шевелюра; бледная полоска брезгливо поджатых губ отделяла его длинный нос от острого костлявого подбородка. На нем был черный костюм судейского покроя, настолько плотно обтягивавший руки и ноги, что они казались продетыми в черные сочлененные трубы.
Четыре астронавта уселись, вежливо поздоровались кивками с Мироном и заказали эль у паренька-официанта.
Интересуясь странными соседями, через некоторое время Мирон завязал беседу с розовым коротышкой – тот не преминул представиться. Он довольствовался именем «Винго» и выполнял обязанности старшего стюарда на борту грузового судна «Гликка», только что прибывшего в Танджи. «Я – старший стюард, это неоспоримо, – говорил Винго. – Но этим дело не ограничивается. По совместительству я – повар, судомойка, уборщик, истребитель паразитов, хирург, медбрат и чернорабочий на все случаи жизни. Когда мы берем пассажиров – а у нас есть несколько пассажирских кают – я становлюсь также устроителем развлечений, посредником в спорах и корабельным психиатром. Порой на борту „Гликки“ жизнь бьет ключом, и всё по голове!»
Винго представил своих спутников: «Это капитан Малуф. Он может показаться суровым аскетом, хранящим таинства храмовников на манер архимандрита Дренского монастыря, но не верьте глазам своим: когда приходит время надуть экспедитора, отправиться на поиски затерянного сокровища или скармливать фруктовые леденцы хорошеньким пассажиркам, капитан Малуф в своем амплуа!»
Капитан усмехнулся: «Расплывчатая характеристика. Как всегда, Винго позволяет себе экстравагантные преувеличения».
Винго сделал серьезное лицо и покачал головой: «О нет, это не так! Опыт всей моей жизни показывает, что истина иногда точнее всего выражается вскользь, намеками и гиперболами. То, что „могло бы случиться“ и то, „чему следовало бы произойти“, всегда интереснее того, что „есть на самом деле“ – и нередко важнее».
«Вполне может быть, – сказал Мирон. – Хотя в том, что касается капитана Малуфа, я не стал бы спешить с выводами».
«Очень тактично с вашей стороны, – одобрил Винго. – Но позвольте обратить ваше внимание на человека, сидящего рядом с капитаном и осушающего одну кружку эля за другой с нахальной грацией падшего ангела. Его зовут Фэй Шватцендейл. На борту „Гликки“ он считается главным механиком – а также первым помощником механика, вторым помощником механика, смазчиком, обтирщиком и техником на все руки. Кстати, он – заправский математик и умеет делать сложные расчеты в голове, почти мгновенно сообщая их результаты независимо от того, насколько они ошибочны».
«Впечатляющие способности!» – заметил Мирон. Взглянув на Шватцендейла, привычно наклонившего голову набок и продолжавшего криво усмехаться, Мирон прибавил: «Значит, он почти такой же многосторонний профессионал, как вы?»
«Гораздо более многосторонний! – убежденно заявил Винго. – Шватцендейл умеет играть на аккордеоне и стучать кастаньетами. Он может декламировать наизусть „Балладу о Рози Малони“, с начала до конца! И это только вершина айсберга. Для него рассчитать вероятность выигрыша легче, чем мне приготовить суфле. Шватцендейл – гроссмейстер пятизвездочного монте, стингари, преферанса, качинки и любых других известных и неизвестных мне капризов судьбы, каковые, по его мнению, могли бы принести ему прибыль».
«Достопримечательно!» – отозвался Мирон, подозвал официанта и заказал по кружке эля для всех собеседников. После этого он указал кивком головы на господина в облегающем черном костюме, сидевшего за столом с другого конца: «А этот представитель вашей команды – тоже виртуоз?»
Винго ответил с нарочитой сдержанностью: «Это Хильмар Крим, наш суперкарго. На основе некоторых допущений я мог бы дать положительный ответ на ваш вопрос – особенно если учитывать мнение самого Крима. Хильмар работает с нами всего три месяца, и мы только начинаем разбираться в его достоинствах. Он специализировался в области юриспруденции и, судя по всему, хорошо разбирается в законодательствах множества миров; на самом деле он собирает материал, подготавливая к изданию трактат под наименованием „Основы сравнительного ойкуменического правоведения“. Не так ли, Крим?»
«Возможно, – встрепенулся Крим. – Я тебя не слушал. По какому вопросу вы спорите?».
«Я объяснял Мирону Тэйни, что ты – непревзойденный правовед».
Крим опустил голову: «Я пытаюсь свести воедино законодательства многочисленных миров с тем, чтобы осуществить всесторонний синтез ойкуменических правовых норм. Это гигантский труд».
Винго встретился голубыми глазами с глазами Мирона: «Вот видите! Такова команда „Гликки“. Все мы – заблудшие души, в том или ином отношении. Капитан Малуф – мечтатель, ищущий истоки романтической легенды так, как если бы она была реальностью. Шватцендейл – игрок и толкователь таинственных насмешек судьбы. Хильмар Крим – мудрец, изучающий лабиринт человеческих представлений о преступлении и наказании. Все мы в какой-то степени отстранились от общепринятых взглядов – скорее авантюристы, нежели уважаемые члены общества».
Крим возразил с тяжеловесной шутливостью: «Будь так добр, исключи меня из этой категории, многоуважаемый Винго. Я рассматриваю себя как синкретического пантолога, неотделимого от любой окружающей среды. Я элемент универсального ойкуменического сообщества, а не изгой».
«Как тебе будет угодно», – уступил Винго.
Крим кивнул, будучи вполне удовлетворен таким ответом. Мирон спросил у Винго: «А как насчет вас? Кто вы – мудрец, игрок или мечтатель?»
Винго скорбно покачал головой: «По существу, я никто и ничто, даже не изгой. Я сознаю существование вселенской загадки и пытался определить ее очертания. С этой целью я прочел сочинения многих ойкуменических философов; мне известны их слова и доводы, их предпосылки и заключения. Трагическое откровение состоит в том, что все мы – каждый из философов, я и Вселенная – говорим на разных языках, и нет словаря, который позволил бы нам друг друга понять».
«И что же – что дальше?»
«Почти ничего. Что можно узнать, созерцая хаос? – Винго задумчиво нахмурился, глядя на свои короткие толстые пальцы. – Однажды я забрался в какие-то горы – уже не помню, как они назывались. Набрел на лужу дождевой воды; в ней отражались небо и редкие плывущие облака. Сначала я смотрел вниз, на отражение, а потом поднял голову и взглянул наверх, в небо – необъятное, голубое, потрясающее. Я ушел оттуда, робкий и притихший». Винго снова печально покачал головой: «Пока я спускался с гор, мои бедные ступни болели всю дорогу – они у меня всегда болят, когда я слишком много хожу. Как я радовался, когда мне удалось, наконец, погрузить их в теплую соленую воду, а потом успокоить боль целебной мазью!» Помолчав, он прибавил: «Если мне когда-нибудь снова попадется такая лужа, может быть, я снова взгляну на небо».
«Не совсем вас понимаю, – признался Мирон. – Судя по всему, вы хотите сказать, что бесполезно прилагать слишком много усилий, пытаясь понять все на свете».
«Нечто в этом роде, – согласился Винго. – Даже если „объективную действительность“ или „истину“ – как бы их ни называли – откроют и определят в научных терминах, они могут оказаться сущим пустяком, и долгие годы поисков будут затрачены зря. Я посоветовал бы мистикам и фанатикам соблюдать осторожность: пожертвовав десятилетия поста и самобичевания во имя постижения истины, в конечном счете они могут приобрести лишь какой-нибудь жалкий обрывок информации, по своему значению уступающий обнаружению мышиного помета в сахарнице».
У Мирона начинала кружиться голова – он не был уверен, чем объяснялось это обстоятельство: количеством выпитого эля или попытками уяснить сущность рассуждений Винго.
Шватцендейл присоединился к разговору: «Наш корабль – просто какой-то улей глубокомыслия. Крим сочиняет правовую систему, которой суждено найти применение по всей Ойкумене. Он намерен взимать пошлину за каждое правонарушение. Что касается меня, я руководствуюсь простейшим правилом: стóит мне с испугом и удивлением указать на восток, все вскакивают и смотрят на восток, в то время как я лопаю все, что у них было на тарелках. Капитан Малуф изо всех сил старается выглядеть суровым, трезвым и респектабельным – но все это одна видимость. На самом деле он гоняется за блуждающим огоньком, притаившимся среди бесчисленных звезд на какой-то неизвестной планете».
Капитан, слушавший с едва заметной усмешкой, заметил: «Даже если бы это было так, мои поиски – не более чем приступы ностальгии, не заслуживающие обсуждения». Обратившись к Мирону, он спросил: «А как насчет вас? Вы тоже гоняетесь за призраками?»
«Не сказал бы. Могу объяснить, чем я тут занимаюсь, в нескольких словах – смейтесь надо мной, если хотите. Моей двоюродной бабке Эстер принадлежит космическая яхта „Глодвин“. Мы отправились в путешествие. Меня назначили капитаном – по меньшей мере я поверил в эту фикцию. В пути леди Эстер соскучилась и стала капризничать, пока на планете Заволок нам не повстречался усатый мошенник по имени Марко Фассиг, которого она пригласила нас сопровождать. Как только мы приземлились в Танджи, я приказал Фассигу убираться, но леди Эстер выгнала меня вместо него, и вот – я не при деле и утешаюсь элем в таверне „Осоловей-разбойник“».
«Достойная сожаления ситуация», – развел руками капитан Малуф.
Поразмышляв, Мирон отважился задать осторожный вопрос: «Из практических соображений мне следовало бы поинтересоваться: может быть, в вашей команде не хватает человека моей профессии? Если так, я хотел бы предложить свою кандидатуру».
«Вы были капитаном космической яхты?»
«В каком-то смысле. Так называлась моя должность».
Малуф с улыбкой покачал головой: «В данный момент на борту „Гликки“ нет никаких вакансий – вся наша команда сидит здесь, за столом».
«Что ж, – пожал плечами Мирон, – я просто подумал, что не помешало бы спросить».
«На вашем месте я сделал бы то же самое, – успокоил его Малуф. – Сожалею, что ничем не могу вам помочь. Но в двух капитанах мы очевидно не нуждаемся».
Мирон мрачно отпил еще полкружки эля. Тем временем в таверну прибыла группа музыкантов. Они взошли на эстраду в дальнем конце зала и вынули инструменты: флажолет, концертину, баритоновую лютню и трамбониум. Настроившись под концертину – с обычными при этом писками, трелями, позвякиванием, глиссандо и пассажами – они стали играть: сначала простоватую, но синкопированную мелодию, в бодром темпе. Пальцы принялись постукивать по столам, носки ботинок – по полу. Скоро завсегдатаи таверны начали танцевать – кто в одиночку, кто парами.
Ночь опустилась на Танджи; таверну освещали маленькие цветные фонари. Мирон опорожнил еще одну кружку эля и расслабился, опираясь спиной на стену и наслаждаясь бездельем. Винго торжественно заявил, что, хотя ему нравились танцы, воздействие пола на чувствительные ступни вызывало у него нервное раздражение.
Рослая рыжая женщина, в полном расцвете ранней зрелости, подошла к Шватцендейлу и предложила ему потанцевать с ней. Механик отклонил это почетное предложение, сопроводив отказ таким множеством любезных комплиментов, что незнакомка погладила его по голове прежде, чем отойти. «Мудрец Шватцендейл! – повернувшись к Мирону, заметил Винго. – В разных местах – свои, особые брачные обряды. Нередко чужеземец делает какой-нибудь пустяковый жест или всего лишь предполагает возможность мимолетных интимных отношений – и обнаруживает, что тем самым обязался связать себя брачными узами, причем невыполнение обязательства чревато наложением крупного штрафа, изрядной взбучкой со стороны родственников девушки или даже прохождением курса трудотерапии. Оказавшись на незнакомой планете и не изучив предварительно местные традиции, рекомендую не позволять себе ничего лишнего во взаимоотношениях с женщинами – и, если уж на то пошло, с мужчинами. Шватцендейл хитер, но даже он не хочет рисковать. Вот послушайте!» Винго обратился к Шватцендейлу: «Предположим, к тебе подойдет красавица с корзиной фруктов на голове и попытается повесить тебе на шею гирлянду пурпурных амарантов – что бы ты сделал?»
«Убежал бы со всех ног из „Осоловей-разбойника“ и спрятался бы у нас на корабле, закрывшись в каюте на замок и натянув на голову одеяло!»
«Таково заключение эксперта!» – заявил Винго.
«Буду осторожен, – пообещал Мирон. – Я нахожу ваши советы исключительно полезными».
Оркестр заиграл новый, энергичный тустеп, подчеркнутый ритмичными возгласами трамбониума и звучными аккордами нижнего регистра лютни. Площадка посреди таверны снова заполнилась танцорами, исполнявшими замысловатые последовательности телодвижений. Одна из пар продемонстрировала популярный номер – взяв друг друга за предплечья, мужчина и женщина застыли в позе готовности, после чего пустились в пляс: проскользнув четырьмя приседающими шагами в сторону, они останавливались, высоко подбрасывали ноги направо и налево, после чего проделывали то же самое в обратном порядке. Другие крутились и вертелись, как придется, производя шутливый шум карнавальными гудками и маленькими волынками. Мирону это зрелище казалось чрезвычайно колоритным. Он заметил, что Хильмар Крим, раньше сидевший почти неподвижно, стал постукивать пальцами и покачивать головой в такт музыке. Винго усмехнулся: «Крим выпил четыре пинты эля – в два раза больше обычного – и музыка начинает приобретать для него какое-то значение. У него цепкий ум: надо полагать, он уже выискивает звуковые прецеденты и коллизии».
Крим сделал еще несколько глотков и пробежался пальцами по столу так, словно играл на клавиатуре. Это упражнение его не удовлетворило, и он поднялся на ноги. Залпом опорожнив кружку, он направился к покрытой паркетом площадке и попробовал танцевать джигу – сначала осторожно, но с возрастающим воодушевлением. Лицо подвыпившего юриста застыло в восторженном сосредоточении; подергивая и шаркая ступнями, он вертелся и постепенно перемещался в толпе, напряженно вытянув руки по бокам и время от времени взбрыкивая длинной ногой то вперед, то назад.
В таверну зашел самоуверенный дородный субъект средних лет, вскоре пустившийся в пляс в обнимку с одной из городских красавиц. Господин этот, в бархатном жилете насыщенного коричневого оттенка и блестящих черных штиблетах, украшенных серебряными розетками, очевидно был какой-то местной знаменитостью, причем элегантная небрежность, с которой он преодолевал трудности популярного танца, бросалась в глаза. Другие танцоры уступали ему дорогу, с почтительным восхищением провожая его глазами. Танцующая пара то удалялась, то приближалась, прилежно вытягивая носки, наклоняясь, стремительно скользя из стороны в сторону и вскидывая ноги то направо, то налево – пожалуй, с несколько преувеличенным размахом. Хильмар Крим, всецело поглощенный собственной диковатой пляской, пренебрег приближением господина в бархатном жилете, и тот, продолжая брыкаться, угодил ему в спину каблуком, прямо между лопатками.
Крим удивленно вскрикнул и прервал свою джигу, едва удержавшись на ногах. Увлекшийся танцем господин ни в коем случае не желал нарушить ритм отточенных движений и отделался шутливым извиняющимся, но слегка пренебрежительным жестом, явно не приписывая большого значения случайному пинку – для него гораздо важнее было не отставать от музыки.
Негодующий Крим преградил танцору путь – тому пришлось резко остановиться, чтобы избежать столкновения. Последовал обмен раздраженными репликами. Крим разъяснил местному выскочке, как надлежит танцевать порядочным людям. Господин в бархатном жилете отозвался парой кратких замечаний, после чего подхватил подругу и снова пустился в пляс, но сразу же – услышав то, что сказал ему вдогонку Крим – схватил с ближайшего стола кружку эля и выплеснул ее содержимое Криму в лицо, чтобы проучить иностранца за несдержанность. Предварительно оглушив обидчика ударом обеих ладоней по ушам, Крим вихрем завертелся на месте, подпрыгивая и брыкаясь в такт музыке – при этом ему удавалось с завидной, поистине артистической ловкостью синхронизировать с синкопированными акцентами трамбониума удары каблуков по ягодицам и пинки в брюхо дородного оппонента. Наблюдая за тем, как Крим выделывал пируэты подобно заправской балерине, отрабатывая джигу на выпуклостях оторопевшей знаменитости, музыканты не растерялись – напротив, они заиграли с пущим энтузиазмом, всем своим видом показывая, что целиком и полностью поддерживают инициативу отважного юриста.
Представлению положили конец два констебля, поспешивших прорваться сквозь толпу и схватить Крима – только тогда наступила тишина.
Винго скорбно покачал головой: «Крим продемонстрировал достойные восхищения акробатические навыки, но сомневаюсь, что это поможет ему выдвинуть убедительные аргументы в свою защиту».
«Жаль! – откликнулся Шватцендейл. – У нашего счетовода, оказывается, было чему поучиться!»
«Опрометчивость, непростительная даже для эксперта-правоведа», – заметил капитан Малуф.
Констебли потащили Крима к кафедре. Тот самый господин, которого оттузил Крим, бодрым шагом опередил полицию, привычно взобрался на кафедру и уселся за пюпитром.
Расставляя на столе кружки со свежим элем, паренек-официант с благоговением произнес: «Ваш приятель – храбрец, но ему не помешала бы толика благоразумия. Теперь ему придется требовать справедливости от магистрата, которому он только что, всем на радость, показал кузькину мать».
«Значит, ты одобряешь его действия?» – поинтересовался Шватцендейл.
Подросток пожал плечами: «Почему не отдать должное тому, кто этого заслуживает?»
Тем временем дородный господин, поудобнее устроившись на стуле, приказал: «Подведите нарушителя спокойствия!»
Подхватив помрачневшего Крима под локти, констебли поставили его перед кафедрой.
«Как вас зовут?»
«Меня зовут Хильмар Крим. Я выполняю обязанности суперкарго на борту звездолета „Гликка“. Я закончил Ахернарский центральный колледж судебной лингвистики, где я специализировался в области адмиралтейского права. Второй диплом мне выдали в Институте общественных наук имени Эразма Роттердамского, где я редактировал ежеквартальный „Обзор судебной практики“. Мои практические профессиональные навыки не уступают моей академической квалификации».
«Ага! И где же вы приобрели навыки балетного кик-боксинга?»
Крим отозвался на шутку угрюмой усмешкой: «Я упомянул о своем образовании лишь для того, чтобы поставить суд в известность о том, что мне хорошо знакомы не только основы юриспруденции, но и практические правовые нормы. Юридические принципы, применимые в рамках рассматриваемого дела, а также ряд относящихся к нему прецедентов, предусмотрены статьями десятой и двенадцатой Основного адмиралтейского кодекса. Насколько я припоминаю, характерными примерами могут послужить…»
Магистрат поднял руку: «Позвольте заметить, юрисконсульт, что порядок выступлений на этом заседании определяю я, а не вы! Разумеется, ваша эрудиция может оказаться полезной, хотя фактически у вас нет никаких оснований принимать меня за неотесанную деревенщину».
«Совершенно бездоказательное заключение, ваша честь!»
«Неважно. Сущность и объем вашего правонарушения известны – остается только определить надлежащую меру наказания, каковое, конечно, не ограничится простым заключением в клетке на всеобщее обозрение».
Крим выпрямился во весь рост и сурово заявил: «Я целиком и полностью отвергаю подразумеваемое обвинение, ваша честь! Оно проистекает из предубеждения и спорно во всех отношениях. Кроме того, суд даже не рассмотрел фактические обстоятельства дела».
Магистрат кивнул и постучал деревянным молотком по кафедре: «Суд признаёт приемлемость возражения защиты! Я проигнорирую только что сделанное мной замечание».
Хильмар Крим слегка наклонил голову: «В таком случае я ходатайствую об отклонении иска».
«Ходатайство не может быть удовлетворено. Дело еще не рассматривалось».
«По поводу фактических свидетельств не может быть никаких сомнений, – заявил Крим. – Конфликт возник, когда вы лично вторглись в пространство, предварительно законно занятое моей персоной, недвусмысленно функционировавшей в качестве одного из танцоров. Такое вторжение объяснялось вашей преступной небрежностью, причинившей мне, посредством столкновения вашей нижней конечности с моим телом – невзирая на последующие многократные столкновения вашего тела с моими нижними конечностями – эмоциональное потрясение и существенный дискомфорт. Человек более строгих правил, чем я, мог бы потребовать возмещения штрафных убытков; в данном случае, однако, с вашей стороны будет достаточно простого признания своей вины».
«Ваше ходатайство нарушает порядок судопроизводства, так как ему предшествует исковое заявление другой стороны, поданное мной. Нет необходимости вдаваться в подробности. Признаёте ли вы свою вину?»
«Я невиновен, будучи жертвой хулиганского злонамеренного вторжения в предварительно занятое мной личное пространство, а также недопустимого провокационного и оскорбительного ногоприкладства: таковы обстоятельства, составляющие сущность спорного вопроса».
Магистрат постучал молотком: «Продолжим. Не буду выслушивать возражения очевидцев, так как лиц, выступивших в пользу ответчика, пришлось бы признать виновными во лжесвидетельстве, подлежащем суровому наказанию. С точки зрения заинтересованных лиц гораздо проще допустить, что все свидетели дадут показания в пользу истца. Суд подтверждает справедливость обвинения. А теперь, что касается приговора… Одну минуту, дайте-ка мне заглянуть в черную книгу». Магистр снял с находившейся за кафедрой полки увесистый том в переплете из черной «рыбьей кожи», установил его на пюпитре и раскрыл его.
Хильмар Крим поспешно вмешался: «Ваша честь, справедливость – хрупкое понятие, его нетрудно сокрушить тяжестью закона, совмещая функции истца, прокурора и судьи! Справедливость проистекает из человеческого взаимопонимания, ее вскармливает молоко гуманности и сочувствия. Мне известны несколько безукоризненных прецедентов, которыми вы могли бы руководствоваться в данном случае».
Магистрат снова поднял руку: «Ваша эрудиция впечатляет – меня, но не черную книгу. Извольте заметить: я открываю раздел „Жестокость в общественных местах“. Нахожу статью под заголовком „Нападение, оскорбляющее достоинство должностного лица“. В примечаниях к ней приводится следующая инструкция: „Определите тяжесть правонарушения, подсчитав число нанесенных ударов“. Далее: „В зависимости от категории и степени нарушения правопорядка, назначьте дополнительное наказание, соразмерное престижу потерпевшей стороны“».
