Читать книгу: «Сто один день»
© Дмитрий Захаров, 2015
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Оскар. Человек-пес
У Оскара были разноцветные глаза. Один зеленый, другой карий. Голова покрыта густой шерстью с серебристым налетом, уши ладные маленькие. Костяк сухой, поджарый. Он сутулился при ходьбе, и слегка заикался. Он переживал тот неуловимый период болезни, когда окружающие попадали под обаяние лжи, им нравилось спасать несчастного, отвергнутого миром художника. Очарованные поэтическим дарованием харизматичного алкоголика, девушки могли им ненадолго увлечься. Они с энтузиазмом принимались наводить порядок в маленькой комнате, приютившейся как голубиное гнездо под крышей многоэтажного дома.
Старинное здание девятнадцатого века возвышалось в историческом центре Петербурга, окруженное стальными монолитами небоскребов. Дом, с облупившимся фасадом, чудом сохранившийся в элитном районе мегаполиса, напоминал потрепанного жизнью ветерана войны, такой же одинокий, со следами величественной истории, теряющий силы исполин. Острые дамские каблучки стучали по узким выщербленным ступеням кривой лестницы. Женщины выносили груды пустых бутылок, скомканных журналов с пожелтевшими страницами. Они морщили носики, их глаза светились торжеством победы. Оскар шел следом, преданно заглядывал в раскрасневшиеся лица, и они, всякий раз обманутые, давали ему деньги. А через несколько дней он опять оставался один.
Оскар обладал удивительной особенностью. Он умел заказывать сны.
Не покидая кровать, счастливец умудрился посетить все страны мира, потратить огромные денежные суммы, переспать с красивейшими женщинами планеты. В сновидениях он разрезал время как нож масло, и окунался в древнюю историю, конструируя будущее, переживая космические катастрофы, и наблюдая триумф всеобщего благоденствия. Сны были совершенны, и он возгордился. Однажды он захотел увидеть Бога, но закрывая глаза, подумал о дьяволе…
В течение месяца он беспробудно пил, прерывистые картинки, пестрели всполохами алых зарниц, и страх навечно поселился в его сердце. Раньше у него было убежище, перед которым бессильно любое оружие. Стоило заснуть – реальность менялась. Он не ведал страха, карал обидчиков, насиловал их жен и дочерей, а жилища предавал огню. Он мог мстить, прощать, ибо во сне приобретал власть абсолютную.
Увиденный сон показал его полное бессилие перед неким более страшным, чем сама смерть. Время зарубцевало остроту страха, и сохранились ощущение одиночества и тоски.
В то утро он проснулся с предчувствием надвигающейся беды. Сквозь окно просачивался тусклый свет. Редкие капли дождя барабанили по стеклу, одинокий голубь пытался удержать равновесие на жестяном козырьке, косил карим с желтыми прожилками глазом, суетливо взмахнул крыльями, и скрылся в зыбком сумраке ненастного дня.
Какое то время мужчина неподвижно лежал, постигая шершавую горечь наступающего похмелья. Голова была пустой, гулкой, и пустоту эту наполняли суетливые мысли. Они кричали, вразнобой перебивая друг друга. Словно проворные муравьи, они просачивались в клетки беззащитного мозга.
Громко зазвонил телефон. Сотовые не задерживались в хозяйстве пьющего человека, он по старинке пользовался обычной связью.
– Слушаю!
Тишина. Едва слышно пробивались голоса из параллельной линии, бубнил мужчина, смеялась женщина. Люди смеялись, плакали, любили. В микрофоне негромко щелкнуло, тихо заиграла музыка. Have you ever seen the Rain. Пел Джон Фоггерти. Мужчина выслушал куплет, звенела гитара. Кто остановит дождь?
Он тяжело вздохнул, к горлу подкатил скользкий ком тошноты. Оскар опасался похмельной рвоты, боялся, что от напряжения лопнут сосуды в голове, и он умрет. А быть может, его парализует, и он будет страдать, оставаясь в сознании, но будучи беспомощно неподвижным. Нехорошая смерть. Так умирали Мопассан, Чезаре Ломброзо, и грузинский параноик Иосиф Сталин.
Из коридора донеслись голоса. Разбилась тарелка на кухне.
– Ах ты, паразит, сволочь лохматая! – кричала женщина, вторя ей, залаяла собака. Хлопнула дверь, с шумом ударила вода в ванной комнате. Оскар натянул мятые джинсы, вышел в коридор. Стуча когтями по полу, подошла собака. Человек потрепал пса по худой шее.
– Привет! Ты откуда здесь взялся?
Пес пристально посмотрел человеку в глаза. Все это уже было однажды. Алчные муравьи. Похмельное утро. Дворняжка. И он сам, босиком, в джинсах надетых на голое тело, стоящий в коридоре на холодном полу.
Дверь в соседнюю комнату была приоткрыта, человек вжался в стену – он задолжал хозяину, крепкому молчаливому парню с бульдожьей шеей. На кровати лежала голая девушка. Смазанный make up и бледные щеки делали ее похожей на раскрашенную куклу. Длинные ноги, узкий темный мысок внизу живота. Платиновые волосы разметались по подушке. Одна рука покойно лежала на животе, другая безвольно упала вниз. На столе теснили друг друга разноцветные бутылки. Оскар облизал пересохшие губы, крадучись вошел в комнату. В передней скрипнул дверной замок. Быстрее молнии коммунальный воришка метнулся к столу, схватил бутылку, ворвался к себе в комнату, запер дверь, прижимая к животу трофей.
Стакан был покрыт клейкой сукровицей, но это не имело значения. Человек пританцовывал на цыпочках, горлышко бутылки отбивало звонкую трель о край стакана. Муравьи аплодировали. Он сделал глоток, и горячее электричество потекло по пищеводу. Хвала небесам! Have you ever seen the Rain! Грустная баллада в исполнении группы Криденс, звенела как победный марш! Прошли годы поисков и разочарований, прежде чем он постиг великое искусство опохмела. Жидкость ударила в небо, заслезились глаза, но то были добрые слезы.
Пошарив в пепельнице, он обнаружил целую сигарету, и окончательно уверовал в Бога. Он затянулся сигаретой, в животе заурчало.
Последний раз он закусывал накануне днем. В кафе, где пытался договориться с круглолицей шатенкой. Она с интересом изучала его разноцветные глаза, и позволяла себя гладить по бедрам. У кавалера стал заплетаться язык, и сам он оказался похож на симпатичного бродячего пса. Поняв, что девушка ускользает как скользкая плотва, он выклянчил у незнакомки мелочь. Кажется, это было вчера. Или на прошлой неделе? Время не имело принципиального значения – у него были сны.
После двухсот граммов водки руки перестают трястись, и кончики пальцев становятся горячими и чувствительными. В облупившемся зеркале отразилось темное лицо моложавого алкоголика. Он боялся своего отражения, и где то слышал, что если смотреть в зеркало бесконечно долго, можно увидеть собственную смерть. Зеркало запотевало, спиртовые испарения смешивались с клубящимися парами горячей воды, бриться и стоять под теплыми струями воды было приятно.
Оскар расчесал густые волосы, легкий иней рассыпавшийся по локонам нравился девушкам, а тонкий шрам под левым глазом, заставлял думать, что его обладатель пережил драму. Голые ветви прильнули к окну, на улице накрапывал мелкий дождик. В комнате стояла на две трети целая бутылка водки, в холодильнике гроздью выстроились десяток яиц. Он вышел на кухню, поставил на плиту сковороду.
– Глаза у тебя забавные! Это линзы такие? – произнес за спиной женский голос.
Яйца выскользнули из рук, и шлепнулись на пол. Девушка уселась на стул, закурила, и пустила тонкую струйку дыма.
– Ты уничтожила мой завтрак! – пробормотал мужчина – а возможно и обед…
– В хате полно еды, малыш!
– А он…
– Он ушел. И баночку пива для меня.
Оскар поспешил в комнату, взял кусок копченой свинины, пару банок пива и пачку сигарет.
– Вот! – он выложил добычу на стол, – Я вообще-то не привык брать чужое…
– Ну да! – усмехнулась девушка. – А как тебя зовут? – незнакомка без стеснения разглядывала его, как редкое насекомое.
Оскар представился.
– Как драматурга и педераста!
– Ты на собаку похож…
Она встала, приблизилась вплотную, острые груди коснулись шеи.
– Ну точно – собака! И пахнет от тебя как от пса, и глаза разноцветные!
– Я только что из душа!
– Люди часто бывают схожи с животными, не замечал? А пахнет от тебя… – она помахала ладонью перед лицом, – Качественный перегар!
Хлопнула входная дверь, по босым ступням скользнул холодный воздух, незнакомка равнодушно курила.
– Собака… – задумчиво повторила она, – не пойму, какой породы?
– На овчарку? – Оскар прислушивался к звукам, доносящимся из коридора, и был действительно похож на трусливого сторожевого пса. – Немецкая овчарка!
– Нет!
Голос у нее был мягкий, грудной, при разговоре она чуть сглатывала окончания. – Не думаю…
– Тогда на добермана! – он оскалил зубы, и вытаращил разноцветные глаза.
– Чушь полная! – смеялась незнакомка. Она взлохматила шерсть на его голове. От прикосновения женских пальцев пересохло в горле.
– Ну тогда хотя бы на ризеншнауцера!
– Ни в коем случае! – хохотала девушка. – Я такой породы не знаю. Подумаю и обязательно сообщу. Нельзя оставлять тебя беспородным… – она повернулась и быстро ушла в комнату. В дверном проеме показалась лохматая собачья голова. Пес радостно скалил желтые клыки, с розового языка на пол стекала слюна. Так собаки потеют, а пот и слезы у животных имеют одинаковую биохимическую основу. Пес смотрел на человека и плакал.
Вонь сгорающей сковороды наполнила кухню. Оскар бросил ее в мойку, ударила струя шипящей воды. Есть расхотелось. В комнате он плеснул водки на дно стакана, зажевал куском мяса. Прокрался к соседям. На столе стройными рядами красовались бутылки, но отчего это оставило его равнодушным. Он втягивал тяжелый утренний воздух непроветренной комнаты. Запахов было множество – резкий мужской одеколон, с примесью пота, тяжелый перегарно дымный угар после вечеринки, пахло сексом. И чем то другим, едва различимым.
Неожиданно возникло гнетущее ощущение, что в комнате кто то есть помимо него. Воздух стал плотнее, чужое дыхание коснулось виска. Оскар выкрикнул в пустоту.
– Кто здесь!?
В большом овальном зеркале отразилось бледное лицо.
– Привет… – пробормотал он отражению, оно послушно повторило движение губ хозяина. Он подмигнул – черноволосый мужчина, скрывавшийся в глубине мертвой амальгамы, прикрыл зеленый глаз. На кровати валялся халатик. Что-то неуловимо знакомое, – смесь горячей полыни и острого мускуса, пряный аромат летней травы сожженной жарким солнцем, медный запах свежей крови и лакрицы. Он уткнулся лицом в ткань, она зловеще шуршала, так в темноте трутся о сухую землю змеиные чешуйки. Он вдохнул полные легкие острого аромата, и вспомнил свой нынешний сон. В мельчайших подробностях. И тогда он закричал. И в крике этом не было ничего человеческого, это был вой волка или шакала, и в утробном вопле смешались ярость и страх, и то первобытное чувство, что заставляет конвульсивно содрогаться кусок плоти. И тогда человек понял, откуда этот странный запах, исходящий от безжизненного куска синей материи.
Он бросился в свою комнату, взгляд поневоле коснулся большого зеркала. По твердой поверхности зерцала бежала мелкая рябь, как бывает, когда порыв ветра коснется широким крылом речной глади. В волнообразных разводах отражались, рассыпаясь на множество лживых искажений кривые отражения. Оскар захлебываясь выпил банку пива, едва не подавившись пеной, упал на кровать, и густая черень поглотила сознание. И сквозь темноту выплыло серебряное лицо старой луны, свет исказил предметы, и пепельные тени призрачным покрывалом окутали редкие облака, лениво ползущие над землей…
Бурбуль
Свет полной луны посеребрил камни. Круглое, изъеденное рябыми морщинами лицо висело над острыми горами, и платиновый снег, застывший на вершинах сверкал как драгоценный металл. Из норы выполз щенок, понюхал ночной холодный воздух и чихнул. Тихо зарычала волчица, щенок кубарем скатился в нору, протиснулся между волчатами, и засопел.
Бурбуль поднял голову к небу и протяжно завыл. Молодые волки тревожно тявкали, прижимая пушистые хвосты, сновали по ущелью. Никто не смел присоединиться к вожаку – они помнили растерзанного самца, осмелившегося завыть на полную луну вместе с вожаком. Они помнили Косого, который предположил, что собакам следует держаться поблизости к манкам. Бурбуль оторвал ему ухо. Косого более никто не видел, но волки переговаривались меж собой, что манки не убили его, а наоборот – теперь он вместе с ними охотиться.
Вновь завыл вожак, и в голосе его звучала тоска по неведомым мирам. Старый волк боялся. Он боялся и ненавидел жителей далекой Луны. Он видел их много зим назад. Они учили манков добывать огонь и стоить жилища. Бурбуль ненавидел манков, и они завораживали его. Голые тела, короткие когти и маленькие зубы. Они мало чем отличаются от лесных обезьян. Манки – охотники. Причем охотники ловкие и беспощадные.
Волки охотятся стаями. В этом они не уступают манкам, но когда псам грозит опасность, спасаются они поодиночке, бросая раненных товарищей не произвол судьбы.
Бурбуль видел, как два леопарда разорвали весельчака Толстого. Толстый повредил лапу, провалившись в скалистую расщелину, он плакал как щенок, когда ликующие леопарды набросились на него.
Манки защищаются сообща.
Однажды в их пещеру вломился медведь. Все боятся медведя, и бегут от него прочь. Даже полосатые кошки. Медведь зацепил самку и рука болталась на кусочке розовой плоти. Казалось, следовало отдать хищнику добычу, но самцы принялись закидывать зверя камнями, а вожак выхватил факел из пожарища, и ткнул врагу в морду. Страшно взревел медведь, но манки не отступили, и прыгали вокруг огромного зверя, и размахивая своими огненными палками.
Конечно, им помогают жители Луны! Волк видел, как те учили их обращаться с огнем. Сам он не боится огня, но его товарищи при виде пляшущих желтых язычков впадают в панику. Их не заставить приблизиться к жилищам манков, и уж тем более похитить их детенышей.
Только Косой вместе с Бурбулем, и Латоной неоднократно нападали на манков. Вожак мстил манкам, а Косой это делал из озорства. Но затем в поведении собрата появилось что-то иное. Он стал очарован манками, часто уходил из стаи. Он врал, что изучает их, но ложь она и есть ложь. А у Латоны появилось потомство, и ей стали неинтересны манки.
Бурбуль медленно спустился с холма.
Гасли звезды, восток покрылся розовой пеной. Молодой пес чутко втянул воздух носом, прижал острые уши. Хороший волк! Смелый и умный. Но настанет время, и он встанет напротив вожака. Точно также как в свое время Бурбуль встал на пути Седого. Он не хотел убивать старого волка, который учил его охотиться на оленей, и избегать ядовитых змей в высокой траве, но в глазах пса он прочел приговор, который гордый волк вынес сам себе. Вожак постарался сделать это быстро…
Он прокрался в нору. Щенки сладко сопели во сне. Латона мгновенно открыла глаза. Она – хорошая мать! Боится разбудить волчат. Он свернулся клубком, чувствуя боком тепло щенков, и прикрыл тяжелые веки.
Перед закрытыми глазами возникла картина. Волку снился сон. Он наблюдал за манками, скрывшись в густом кустарнике. Но вот они попадали на колени, уткнувшись лицом в землю. Появился чужак. От него исходил резкий запах. Это была смесь незнакомых запахов, отчетливо выделялся запах свежей крови, но это была ЧУЖАЯ кровь! Некая составляющая аромата выбивалась из четкого представления волка. Опытный вожак оказался сбит с толку. Манки завопили. Бурбуль зарычал, забил сильными лапами и проснулся.
Кричал молодой волк, захлебнувшись кровавой пеной. Псы сбились в тесную кучу, прижавшись спинами к скале. Выход из ущелья перекрыли манки, они размахивали палками, взобравшись на холм, швыряли в обезумевших животных камни. Манк угрожающе замахнулся корявой палкой, из сложенного трубочкой рта раздалось дикое завывание. Вот еще одна отвратительная особенность манков – их способность к обезьяним гримасам!
Бурбуль отскочил в сторону, и палка с треском расщепилась об острый камень, и пока неуклюжий манк таращил глаза, волк вонзил зубы в шею. Манк закричал, и это был восхитительный звук! Пес почувствовал удар по спине, взвизгнул, но не замедлил ход, шерсть на загривке отяжелела от крови.
Он мчался, припадая к земле, не в силах оглянуться назад. Полная Луна неслась рядом, не отставая ни на шаг. Бурбуль вспомнил о Латоне, щенках, и зарычал вторично, но уже не от боли, а от отчаяния. Рядом стояли двое псов, их бока тяжело вздымались. Последовать за ним псы не решились, и он не мог их судить. Вожак вернулся к ущелью, и спрятался за выступающей скалой.
Манки добивали волков. Латона яростно щелкала зубами. Маленький и кривоногий с бельмом на правом глазу забрался на скрученные жгутом ветви дуба, и швырнул камень. Другой схватил волчонка за задние лапы, и ударил об острые камни. Бурбуль пристально смотрел черными глазами. Он запоминал.
После того как манки ушли, он спустился в ущелье. Латона лежала рядом с волчонком. Ее оскаленная в предсмертной корче пасть была залита кровью, лапы бережно обнимали первенца. Он потрогал носом начинающее коченеть тело. Закрывая солнце широкими крыльями, слетались черные стервятники. Волк поднял голову и завыл. В сердце его поселилась холодная ненависть. Он с шумом втянул воздух, выскочил из ущелья, и не чувствуя боли в раненной спине, потрусил в ту сторону, куда ушли манки…
Госпожа
Оскар с трудом разомкнул слипшиеся веки. Громко и настойчиво звенел телефон. Новенький смартфон был безнадежно утерян, а внешний вид древнего аппарата навевал ассоциации с коммутаторами времен гражданской войны.
– Алло!
– С добрым утром!
– Здравствуйте…
– Сон алкаша крепок, но не долог! – усмехнулись на другом конце провода.
«Глупая шутка!» – раздраженно подумал Оскар.
– Д-д-а я задремал н-н-емного… – волнуясь, он начинал немного заикаться. – Не выспался накануне… П-п-олнолуние или что-то в этом роде!
– Полнолуние! – женщина засмеялась, – это действительно причина для бессонницы! Верните одежду, мужчина!
– Какую одежду?!
– Халатик мой, синенький, с дракончиком! Впрочем, если ты только с помощью моего халатика можешь достичь пика сладострастия, не смею мешать. Готова пожертвовать, во имя гормонального равновесия! Это большая честь для меня и моего халата. Если требуется, могу подкинуть шарфик. Или туфли? Тебе что больше нравиться?
– Ты можешь подождать секунду?!
– Ну, если только секунду!
Оскар юлой подлетел к столу, глотнул из бутылки.
– Это я! – крикнул он, обдав пластик микрофона спиртовым дыханием.
– Быстро! – одобрительно хмыкнула девушка, – выпить успел?
– Вы меня обижаете, сеньорита! Не имею обыкновения навеселе беседовать с дамой!
– А зря! Я выпиваю!
– Ну, тогда и я, с вашего позволения! – он цокнул трубку крем стакана. – К сожалению, не имею чести знать имени…
– А что ты пьешь, Оскар? – уклонилась от ответа девушка.
– Водочку…
– А ну да. Я помню…
– Да это с-с-лучайно получилось…
– Не оправдывайся! Ни у тебя, ни у кого другого нет здесь судей. – сказала она непонятную фразу. – Нам бы насчет халатика!
– Готов доставить в любую указанную точку планеты!
– А ты его там не слишком, ну… осквернил?
– Не успел… А потом у меня еще один есть. А также пара чулок, бюстгалтеры, ну всякие комбинашки я не считаю, и гордость моей коллекции – дамские панталоны! Не будут раскрывать тайны, как мне удалось их добыть.
Девушка смеялась.
– А ты находчивый песик! Записывай адрес…
Девушка проживала на улице Чайковского. Элитный район, престижный дом – памятник архитектуры 19 столетия. Пешком – тридцать минут ходьбы – принял решение Оскар. Медленно наступал вечер. Теплый питерский вечер насыщенный влажной моросью. Литровая бутылка опустела более чем на половину, на ночь хватит, но утром опять придется выходить на охоту. Но это все случится утром. Запой освобождал человека от ответственности за людей, за себя и быстротекущее время. Он запил водку сырыми яйцами, принял контрастный душ, напихал полный рот зубной пасты, и бежал по влажному асфальту, а кривая тень, отбрасываемая зелеными фонарями скользила следом, ни отставая ни на шаг.
Я бежал по дороге, и мокрый асфальт,
Громко хлопал в ладоши,
Немного не в такт.
И в змеистых лучах разветвленных аллей,
Бес в пятнашки играл,
С бледной тенью моей…
В пакете лежал синий халатик. Оскар обладал завидным обонянием, он мог отличить мельчайшие оттенки запахов, но аромат, исходящий от шелковой тонкой ткани был не на что не похож. В нем присутствовала составляющая, отдаленно напоминающая запах крови, но даже не крови в привычном понимании этой жидкости, с присущим ей металлическим сладковатым запахом. Это был не запах, а «впечатление» от него. Так могла пахнуть кровь, пролитая много лет назад, и давно исчезнувшая. Когда вытаскивают утопленника, окружающие зажимают носы, хотя характерное смердение появляется, лишь когда труп вскрывают.
Когда он был мальчишкой, в их дворе изнасиловали, и забили ножами девушку. Она жила в соседском доме – красивая, с длинными загорелыми ногами, и острыми сосками, просвечивающими сквозь тонкое платье. Она свободно вела себя с мужчинами, будто думала, что может управлять ими также уверенно, как стареньким автомобилем, который лихо парковала во дворе. Мальчик был убежден, что взгляды ее черных, всегда немного влажных как у косули глаз, обращены к нему одному. Ранним июльским утром его разбудили крики – казалось, женщина хохочет и не может остановиться. Он выскочил во двор – на зеленой лужайке, возле пересохшего фонтанчика, лежала она. Тело девушки было истыкано ножом, кровь запеклась. Глаза смотрели в черное ничто, и в их влажной поверхности отражалось синее небо. Кричала ее мать, и подростку показалась нелепой, совершенно несуразной эта картина. Голая девушка, с острыми торчащими сосками, мертвые глаза, и похожий на хохот крик. Он не чувствовал запаха – крови было много – она запеклась возле ран, и тонкими ручейками стыла около фонтанчика. Оскар запомнил свои впечатления. Мертвые, блестящие как у лани глаза, бурая, запекшаяся кровь между ног, и хохот обезумевшей женщины. И странное возбуждение, охватившее его, черноволосого мальчишку со смешными разноцветными глазами, при виде окровавленной голой девушки.
Он совсем забыл, как выглядела та девушка. Иногда, он не был уверен в том, что эта история произошла на самом деле, а не явилась плодом безудержной фантазии. В память врезалось впечатление от запахов, как безжалостно нож мясника режет дымящуюся плоть забитой жертвы, и повсюду витают запахи. Ароматы боли, смерти и пролитой крови.
Сгустились сумерки. Мимо прошелестела длинная машина, въехала под арку. Оскар топтался на месте, чувствуя нарастающее волнение, шагнул во двор. Машина остановилась возле подъезда. Черные тонированные стекла изучали застывшую фигурку. Его долговязый силуэт отразился в зеркальном стекле – бледное лицо, взъерошенные волосы, мятая, видавшая виды джинсовая куртка.
У бетонной стены сохранилась узкая полоска зелени, прижатая сухим асфальтом к каменной стене. Среди пожухлой листвы покачивал белой головой маленький одуванчик. Последний герой ускользающего лета. Некогда увенчанный пышной седой шевелюрой, одуванчик дрожал под порывами ветра, на беззащитной трогательно голой голове дрожали несколько белых пушинок. Оскар сорвал цветок, на ровной кромке длинного стебля выступила белая маслянистая кровь. Он бережно положил одуванчик в карман, и шагнул в подъезд.
Внизу хлопнула входная дверь – загудел лифт. Боковым зрением он уловил невнятное движение – темное лицо смотрело в упор. Горячая кровь ударила в голову, тело мгновенно покрылось мурашками, но в следующую секунду ему стало стыдно. В черном окне отражалась его собственная физиономия.
Лифт неуклонно двигался наверх. Вот он остановился на предыдущей площадке, тронулся с места, и с угрожающим гудением полз дальше. Оскар завороженно смотрел, как из мрачного чрева узкой шахты объявляется блестящая крышка саркофага. Человек прижался спиной к холодной стене, круглыми от ужаса глазами он смотрел на выползающего из дьявольской утробы механического монстра. Он собрался бежать вниз по лестнице, но ноги будто приросли к полу. Он хотел позвать на помощь, но вместо крика изо рта неслось невнятное хрипение. Лифт остановился. Через секунду он разомкнет широкие двери. Внизу послышались шаги. Шаркающие, похожие на шлепки босых ступней по каменному полу. Из-за выступающего угла вынырнула огромная тень. Ее кривые очертания уверенно легли на крашеную стену, длинное крыло коснулось кроссовка.
– Ч-что это такое… – прошептал человек.
Тень злобно зашипела, дрогнул поручень.
– Проклятье!!!
Лифт негромко вздохнул, и с шипением раздвинул двери. Мужчина взвизгнул, и это было похоже на вопль. Так кричит собака, когда жестокосердный хозяин бьет ее плетью.
Шаги достигли последней ступеньки. Более всего он боялся обернуться, и увидеть того страшного и неведомого, чьи ноги ступили на площадку. Невидимая тень выскользнула наружу, звериным чутьем человек почувствовал спиной тяжелый взгляд. Он рванул оконную раму, со звоном вылетело зеркальное стекло, пролетело в воздухе, и разбилось о каменный паребрик. В лицо пахнуло свежим воздухом. Внизу отсвечивали глянцем темные лужи.
Возле клумбы неспешно прогуливалась старушка в розовом дождевике. На длинном поводке она вела маленькую собачку. Собачка зашлась истошным лаем, завыла, и бросилась в ноги хозяйке.
– Кто обидел нашу девочку?! – причитала женщина высоким голосом. – Что случилось? Кто нас так перепугал!?
Болонка вцепилась в руку старушки.
– О-о-х!!! Что же ты наделала! – в крике смешались боль, страх и ярость.
Оскар плотно закрыл глаза, в голове пульсировал багровый шар. Все впереди. И боль и страх. Все впереди…
Распахнулась дверь, и сумрачный подъезд озарился оранжевым светом. На пороге стояла она.
– Пытаюсь понять… Ты кто?! Спортсмен или самоубийца? Если самоубийца, то рискуешь сломать ноги. Советую выбрать дом повыше, а еще лучше мост!
– Принцесса, из города бархатных снов,
И звезды погасли, коснувшись ресниц,
И месяц рвет вены на теле земли.
В зрачках ее тонет нагая заря…
Меня больше нет. Я – раб. Тень твоя…
Оскар соскочил с подоконника, достал из кармана мятый цветок одуванчика. Он опустился на колени, захлебывающееся от страха сердце человек-пса, преисполнилось покоя и благодарности. Громко запели ангелы. Пауза…
Пес лежит на полу. Он вылизывает ноги Госпожи. Она гладит его по каштановой гриве, чешет за ухом, называет дурашливыми ласковыми именами. Разыгравшись, она может шлепнуть его по щеке, но он ловит губами ее пальцы. Если он хорошо себя ведет, и у Госпожи благосклонное настроение она позволяет ему полизать себя. Иногда ей хочется разнообразия, и тогда она чешет его живот, он забавно дергает ногами. И тогда в голубых глазах загораются бесовские огоньки и она, дурачась, целует его, а когда он, дрожащий от нетерпения, начинает скулить, униженно трется головой о ее колени, Госпожа приказывает улечься на пол. Она медленно садится, промеж ее бедер течет жидкое электричество, и содрогаясь в сладостном предчувствии размашисто бьет пса по морде. У него выступает кровь, из глаз текут слезы радости и боли. Он сглатывает соленую горечь, и Госпожа лижет его кровь, она делает это не как Хозяйка, а как беспородная уличная сучка. Она рычит на непослушного пса, он кричит вместе с ней, и его крик похож на волчий вой, и он тихо умолкает, боясь прогневать капризную Повелительницу, отползает в сторону. И наступает тишина. И миром правит благословенная пауза.
Хозяйка ушла на кухню, беззвучно открылась дверь холодильника, человек-пес насторожил уши. Через пару минут она принесла коньяку. Себе в бокале, ему в плоской широкой миске.
– Из миски пить неудобно…
– Разве собак об этом спрашивают?
– Просто они не умеют попросить.
– Тебя надо покормить. Вон ребра просвечивают. Собирайся! – и нагнувшись к нему захлопала в ладоши.
– Гулять, Оскар, хороший мальчик, пойдет гулять!
Он с готовностью вскочил на ноги, и забегал по комнате, высунув язык.
– Какой, молодец! – одобрительно качала головой Госпожа. – Шагом марш в душ!
Оскар пробежал по длинному коридору, сунулся вначале в туалет, затем нырнул в ванну. Задержавшись на секунду, он спросил Хозяйку.
– А как все-таки насчет породы?
– Какой породы!?
– Н-н-у ты сама сказала. Ну про породу собак…
– Когда сказала?
– Утром… Ну на кухне! Т-т-ты обещала подумать о том, на какую собаку я похож. П-п-орода какая… – когда он нервничал, начинал заикаться чаще обычного.
– Чушь какая-то! Ты, вообще, о чем сейчас говорил? Какая к черту кухня?!
Человек-пес растерялся.
– Ты извини, п-п-ожалуйста, я з-заикаюсь, когда волнуюсь. И не умею ясно выражать свою мысль. На кого я похож… – он заискивающе улыбнулся.
– Не понимаю, но похож ты на заурядную дворняжку! – и отвернувшись защелкала длинными пальцами по дисплею айфона. Человек-пес растерянно побрел в душ.
Когда он вернулся, она была уже одета. В строгую черную юбку, и темный, обтягивающий ее фигурку свитер. Волосы Госпожа стянула в тугой узел на затылке, стоя перед зеркалом, красила губы кроваво-красной помадой. Он прижался, уткнулся лицом в ямку на затылке, втянул тонкий аромат духов, и женское тепло. Воздушный локон смешно щекотал ухо, он тронул локон губами, тихо засмеялся, чувствуя накатывающую волну неуемного счастья.
– Кажется, это называется, любовь?
Госпожа, не поворачиваясь, протянула руку, и погладила его по бедру. Оскар скользил ладонями по ее груди, но она резко вонзила острые ногти в его пульсирующую плоть. На глазах выступили слезы, тошнотворный ком подкатил к горлу.
– Зачем ты так?!
– Извини! Я хочу, чтобы ты все правильно понял, и не питал иллюзий. Это – не ролевые игры, и мы с тобой не любовники. Ты – собака. Я – Госпожа. Я буду о тебе заботиться, кормить, поить – ты ведь пьющая собака?
Он быстро кивнул.
– Браво! Я буду тебя лечить, если ты заболеешь. Когда мне надоест, я тебя прогоню. Или сдам на живодерню. Иногда я тебя буду наказывать, – продолжала она будничным тоном. – Я – ласковая Госпожа, ты останешься доволен. К тому же я – обеспеченная Хозяйка, и ты ни в чем не будешь нуждаться. Твое преимущество перед другими псами – ты разговариваешь, и выгуливать не надо. Впрочем, ты можешь отказаться, будешь лазать по помойкам, и клянчить у шлюх мелочь на выпивку. Если останешься, я полечу твою рану, и поведу ужинать. Но ужинать я пойду с собакой, а не с любовником. Решай!
Она ушла в другую комнату, и разговаривала по телефону. Оскар допил коньяк, внимательно исследовал половые органы. Никаких следов. Только страх. Стрелки на циферблате настенных часов подползли к отметке десять. Заурчало в животе, за весь день он съел кусок копченой свинины, и три сырых яйца. Девушка вернулась в комнату.
