Читать книгу: «Чародей. Часть вторая», страница 2

Личные отношение принципиального шотландца Брюса и склонного к интригам немца Остермана с самого начала совместной работы не заладились. Остерман, пользуясь искусством не очень достоверных докладов и формализованного уровня переговоров, пытался добиться большего доверия царя и отодвинуть Брюса на вторую роль. Это ему частично удавалось. Начало интригам было положено, когда Остерман выпросил себе, в строжайшем секрете от Якова Вилимовича, тысячу рублей на собственные представительские расходы.

Потом он пошел на значительное нарушение данных ему инструкций и субординации, обращая свои послания напрямую к своему покровителю вице-канцлеру Шафирову, минуя Петра I и канцлера Головкина. Дошло до того, что, когда ситуация потребовала частых отлучек Остермана в Петербург и Стокгольм, он бросил Брюса на Аландах без ключей к шифрам, и униженный глава делегации не мог прочесть ни одного секретного послания и написать ответ.

Не на шутку встревоженный Брюс расценил это как проявление высочайшего недоверия. Он никогда не опускался до чиновничьей грызни за теплое место и не вступал в открытое столкновение со своим пронырливым напарником.

Но, понимая угрозу срыва самих переговоров от столь де- монстративного несогласия среди участников делегации, что счел необходимым напрямую обратиться к царю с просьбой разъяснить положение вещей. «Письмо твое чрез Татищева я здесь у вод получил, – от- вечал Петр из Олонца в феврале 1719 года, – на которое ответствую. Что сумневаешься, нет ли какой отмены к тебе от меня в милости, и о том более не думай. Конечно, нет. Причины же, что пишеш на Остермана в перемене к оному азбуки, о чем я весма несведом, и приехав, буду о том спрашивать, для чего так учинено. А особливых указов Остерману я никаких не давал (а без меня, не чаю, ктоб в такое важное дело вступил)». Яков Вилимович не настаивал на принятии мер по этому вопросу, так как это было не в его характере, и дело так и осталось без последствий.

Высокообразованный Яков Брюс, возможно, менее подготовленный на первых порах к дипломатической работе, впоследствии показал себя вполне достойным дипломатом.

И если коньком Остермана были изворотливость и интриги, то Брюс проявлял завидную твердость в отстаивании интересов России, которая, несмотря на его нерусское происхождение, была его родиной.

В конце декабря 1718 года, во время осады норвежской крепости Фридрихсгаль Карл XII был убит. Так бесславно закончилась жизнь этого воинственного короля, который всю свою жизнь провел в походах, мечтая о славе Александра Македонского, а закончил ее, потеряв большую часть территории своего государства. Он выиграл много сражений, но проиграл еще большее и самое главное.

Смерть короля осложнила судьбу конгресса. На шведский престол вступила сестра Карла – Ульрика Элеонора.

Сторонники продолжения войны вновь возобладали в Стокгольме. В декабре 1718 года Гёрц был арестован, а впоследствии и казнен. Остерман уехал в Петербург докладывать царю о ходе конгресса, вместе с ним, прихватив часть документов, бежал секретарь Гёрца Стэмбл. Брюс остался на островах. В его задачу входило дождаться приезда Лилиенштета, нового представителя Швеции, побуждая тем временем Гилленборга к вступлению в переговоры без него. Так продолжалось до марта 1719 года. В апреле вернулся Остерман, позднее появился Лилиенштет. Переговоры продолжи- лись, но вновь безрезультатно. Русские уполномоченные писали Петру, что для получения скорейшего, выгодного мира необходимо предпринять какое-нибудь «сильное действо».

Для получения дальнейших инструкций Брюс и прибывший на конгресс Ягужинский в июле встретились с Петром. 28 сентября 1719 г. Аландский конгресс окончился безо всякого результата. Стороны разъехались, признав достижение соглашения невозможным.

Второй раунд переговоров

Яков Вилимович еще при назначении миссии был очень удивлен и даже озадачен, что именно его царь назначил главным переговорщиком со шведами. Он прекрасно понимал огромную ответственность и геополитическую глубину предстоящих обсуждений, от которых зависело очень многое – вплоть до дальнейшего развития европейской цивилизации.

Он помнил, что разговор не был продолжительным и в памяти остался лишь необычно сверкнувший блеском взгляд царя.

Он всегда считал Петра прозорливым, нутром чувствовал его мудрость и потому помнил его этот характерный яркий пронизывающий взгляд, обнажающий всплеск яркой решимости и восточного коварства.

Перед отъездом на новый раунд переговоров Петр пригласил обоих делегатов для последних инструкций. Встреча была проникнута уверенным спокойствием, и все же Брюс украдкой уловил все тот же неожиданный царский прищур. – Господа, я очень рад, что переговоры идут… хотя и медленно, но в должном ключе… Надо немного поджать иноземцев.

Брюс всегда открытый к согласию возразил:

– Вы правы, государь… Мы должны действовать твердо, как на войне…

– Смею добавить, Яков Данилович… Только спокойствие… нам поможет, – добавил Остерман.

– Что скажешь, Яков Данилович? – Петр внимательно по- смотрел на сподвижника. – Остерман прав… Смекалка и хитрость всегда необходимы и на войне… также как и трезвый, спокойный ум…

– И непременное доверие друг к другу, – добавил Брюс. – Потому и я призываю… к деловитому спокойствию…

– Европа нужна нам на небольшое время, – вставил Остерман.

Петр улыбнулся: – Пригодиться она… еще надолго… Слишком многому надо и поучиться… Я вижу, что вы готовы к нашему серьезному делу, – он посмотрел на обоих. – Мыслите верно и уверенно, как я погляжу… Да наши грехи останутся с нами… помолимся и нам простят! – засмеялся Петр, глядя на Брюса. – А Россия должна быть сильной и богатой…

Молчание делегатов подчеркивало твердое согласие. – Успеха господа! Буду ждать хороших известий… С Богом!

Когда приглашенные отправились к выходу, Петр кивнул Брюсу с просьбой задержаться. Они остались с глазу на глаз, царь пригласил сесть и с тем же прищуром продолжил разговор:

– Яков Данилович, не буду объяснять, что на тебя в основном надеюсь, как всегда… На Остермана не гневись… Все его промахи от молодости… Хитер, согласен… не забывает и о себе… но и везение чувствует шельма…

– Принимаю к сердцу совет, государь.

– Вот и славно, Якушка, – Петр доверительно посмотрел.

Брюс сразу почувствовал и понял, что в этот момент он вспомнил Лефорта.

– Наше бескорыстие уходит, как вода в песок… и вообще понятно теперь немногим… А теперь скажу главное! – закончил Петр, и Брюс в рас- троганном царе вдруг опять увидел решительный взгляд. – Надеюсь на твое знание иностранцев с их хвалеными заморочками и самоуверенными выходками… Нам надо на примере показать русских, что это не простой мир… с выгодной стороны… и надо поучиться и у нас, – глаза царя за- сияли. – А где необходимо и припугнуть, и представить нас более сильными… Ты ведь помнишь их увлечения тайными обществами и всякими приоратами… Но ведь они сами уничтожили сильных и не лишенных разума тамплиеров…

– Тут не все так просто, государь, – попытался возразить Брюс.

– Не надо меня просвещать, Яков Данилович, – отвернулся царь и тут же стал серьезным: – Так вот, помни, как англичане расправились с твоими предками…

Только тут Брюс понял, каким стратегом и любящим своих подданных был Петр Первый.

– Я вот все думаю, государь, почему мой дед покинул Европу и приехал жить в Московию. Сначала мне казалось, что он искал только покоя… а потом понял, что нашел он здесь душевное равновесие, которое всегда необходимо… Россия чиста своими помыслами, здесь нет духа порабощения…

– Молодец, Яков Данилович! – царь не удержался, встал и искренне привлек Брюса к себе. – Ты всегда правильно итожишь любое дело… Пока мы учимся тому, в чем отстали, а потом должны идти впереди…

– Кто-то ищет побед, кто-то доволен достатком, но… мудрый человек ищет себя, – на секунду подданный отвел в сторону свой преданный взгляд.

Петр тоже задумался:

– Что-то не пойму… Может, и вправду говорят… у тебя много тайных книг?

– Не владею никакими таинственными книгами, кроме «Философии мистики», государь.

– Так пришли почитать…

– Она на немецком языке и довольно объемная…

– Да, времени нет… Жалею, что не часто мы встречаемся наедине… Просто многое поговаривают… называют черно- книжником…

– Еще и колдуном, – Яков замолчал и вдруг вспомнил. – Государь, думаю и Ньютона могли называть так…

– Да… Человек необычный… интересный.

– Черные книги от страха и невежества, государь!.. Книги не могут быть черными… Другое дело – не каждый их понимает правильно…

– Но есть же маги… и колдуны?

– Главное понять, в чем эта магия… Неужели это неинтересно?

– Да. Но и не всегда полезно, – намекает Петр на воинский устав («Ежели кто из воинских людей найдется идолопоклонник, чернокнижец, ружья заговоритель, суеверный и богохульный чародей; оный по состоянию дела в жестоком за- ключении, в железах, гонянием шпицрутен наказан или весьма сожжен имеет быть»).

– Молчаливых становится все меньше… Вот и говорят только болтуны… Познать мир и другого человека, государь, сложнее, чем осуждать…

– Верно, Яков Данилович… Говорят, и кур доят, – громко засмеялся царь.

– Государь, все мы люди грешные на земле… и мысли каждого недоступны другому вовсе не случайно… Я хорошо знал Ньютона и общался с ним, а он почти как бог в знании окружающего мира… Скажу вам, государь, как на духу… Я такой же мирянин, но все время напрягаю свою интуицию и все время пытаюсь сам думать о жизни… и о том, что меня окружает…

– Значит, доверяешь интуиции?

– Не вам ли, государь, более понятно это слово… Вы же помазанник Божий, посланник Его на земле.

– Поясни, Яков Данилович… Не очень понимаю тебя.

– Неужели вы не чувствуете порой влияние Всевышнего на свои мысли, которые переходят в деяния?.. Интуиция многим руководит… ведет к новому…

– Тут ты прав отчаянно!

– Вот и выходит, государь, что мы чаще должны доверяться своей интуиции… Она ведь от высших сил, нам непонятных…

– Но ты сам говорил, что нам нужны твердые знания?

– Все до конца знать невозможно… человек в этом ничем не отличается… от земляного червя… Мы даже не знаем того, что думает и чувствует червь, и, возможно, он не менее умен, чем мы с вами, государь.

– Вот-вот. Говоришь ты, словно… отъявленный колдун, – засмеялся громко Петр…

– Колдовство, государь, знания… Когда их недостает, приписывают к дьяволу, а подсказывает они истину… и провидение…

– Спасибо, Яков Данилович, понял тебя! – отвел взгляд Петр. – Теперь вдвойне надеюсь на тебя… С Богом!

Яков Вилимович шел к двери и чувствовал на себе благожелательный и даже восхищенный взгляд царя.

«Его сиятельство»

В 1721 году переговоры со шведами возобновились. Ввиду множества противоречий их можно было скорее назвать дискуссиями Аландского конгресса. Яков Вилимович и Андрей Иванович Остерман получили от Петра точные инструкции об условиях мирного соглашения: все захваченные земли, за исключением Финляндии, должны были остаться за Россией: «Я предлагал брату моему Карлу два раза мир со своей стороны: сперва по нужде, а потом из великодушия; но он в оба раза отказался. Теперь пусть же шведы заключат со мною мир по принуждению, для них постыдный».

В ответ на неприемлемые требования шведов русские перешли к конкретным десантным операциям на шведском побережье Балтики. Русские казаки появлялись в окрестностях Стокгольма. Не исключается факт координации по дипломатическим каналам этих нападений лично Яковом Брюсом.

Теперь Швеция возлагает надежды только на помощь британцев. Английский король Георг I был раздражен растущей мощью России. В качестве ганноверского курфюрста он был напуган масштабным присутствием русской армии в Германии. Пытаясь своим присутствием оказать давление на Россию, эскадра британского адмирала Джона Норриса в течение 1719–1720 годов курсировала в балтийских водах, но не решалась напасть на русский флот. Делая вид, что не замечает всего этого, Петр продолжал громить шведов на суше и на море.

В сентябре 1719 года на Сундшер явился английский представитель Беркли. При нем находились письма с предложениями от британского посла в Швеции лорда Картерета и адмирала Норриса к царю. Присланный изъявил желание, чтобы письма эти Яков Вилимович отправил в Санкт- Петербург.

Брюс не только не принял писем, но и не дал самому Беркли возможности передать их в Петербург, отказав ему в русском паспорте. Вполне освоившись с ролью дипломата великой державы, он выразил британцу негодование в том, что этими действиями он снизит уровень отношений двух стран. Русский первый министр на конгрессе просил Беркли довести до сведения лорда Картерета, что не может удоволетворить просьбу англичан, но также находит его письма несовместимыми с узами союзничества и дружбы, все еще скрепляющими его царское величество и английского коро- ля. Практически русский шотландец прямым текстом объяснил, что нет никакой необходимости использовать предложения англичан, более того он это обозначил экстраординарным методом.

Негодованию у лондонского двора по этому поводу не было предела. Получив такую оплеуху, королевское правительство отдало приказ Джеффрису и Веберу, английскому и ганноверскому министрам в Санкт-Петербурге, покинуть Россию. Англичане хотели распространить это на британских подданных, состоящих на русской службе. В ответ царь пригрозил арестом товаров английских купцов, что должно было нанести им убыток более чем на 50 миллионов тогдашних полновесных рублей.

Перерыв в переговорах был использован Петром для улучшения взаимоотношений Брюса и Остермана. Теперь изворотливость Остермана и непоколебимая твердость Брюса удачно дополняли друг друга, а энергичная напористость, с которой русские посланники отстаивали интересы России, приводила в замешательство иностранных резидентов. Брюс и Остерман с честью выполнили возложенное на них поручение и предстали наконец-то перед шведами сплоченной командой. Все ответственные дела перешли в твердые руки Брюса, истинному радетелю интересов России. «Об Аландских условиях теперь нечего думать, – заявляли шведы. – Швеция имеет четверых неприятелей, из которых с датским и прусским королем мир заключила, с польским, надобно надеяться, также скоро помирится, а король английский, как всем известно, теперь союзник Швеции, на помощь которого она всегда надеется, желая скорейшего заключения мира».

Пронзительными глазами, иронично вглядываясь в собеседников, Брюс отвечал терпеливо и настойчиво, словно повторял неразумным ученикам непонятый урок: «Царское величество, когда был в союзе с упомянутыми королями, почти никакой от них помощи не имел; от англичан Швеция никакой помощи не получит, как видно из примера прошлого года».

Тут Яков Вилимович несколько возвышал голос и выкладывал на стол последний, весьма убедительный резон: «И царское величество всегда в состоянии против врагов своих один войну вести». «Мы думаем, что царское величество желает удержать за собою Лифляндию и Выборг, – понимающе кивали шведы. – Но если они останутся за Россиею, – жаловались они, – то мы все в Швеции должны будем согласиться дать обрубить себе руки, чем подписать такой мирный договор».

Брюс знал, что Лифляндия была основным поставщиком хлеба, и Выборг король или королева не могли уступить иностранному государству по шведскому закону, согласно клятве перед риксдагом. «Без Лифляндии и Выборга царское величество мира не заключит, – жестко отрезал Брюс, – а Швеции будет довольно получить опять Финляндию». «Но на Аландском кон- грессе было предложено оставить Лифляндию за Россиею только на время…» – пытались было возразить шведы. «Это предложение было сделано тогда, чтоб помешать заключению мира у Швеции с Англиею», – хладнокровно отчеканивал Яков Вилимович. Шведам оставалось только попытаться затянуть переговоры, а тем временем убеждать свое правительство в непоколебимости позиции русских делегатов и необходимости заключить мир столь тяжкой ценой.

Твердая позиция Брюса, подкрепленная русскими десантами на скандинавское побережье, сделала противника гораздо более сговорчивым. Шведы, требовавшие Выборг и Пернау (Пярну), вынуждены были охладить свой пыл. «Выкиньте это из головы, – безапелляционно заявил им Брюс. – Пернау принадлежит к Лифляндии, где нам соседа иметь вовсе не нужно; а Выборга отдать вам нельзя». «Просим хотя бы, чтоб царское величество не посылал теперь войск своих в Швецию для ее разорения, потому что от этого будет большое препятствие здешнему нашему делу, и Аландский конгресс прекратился от того же», – упрашивали шведы.

На это Брюс отвечал жестко: «Если царское величество пошлет свое войско в Швецию, то от этого здешнему делу никакого препятствия не будет, а еще скорее мир будет заключен». Столь хладнокровным и безжалостным ответом последние попытки сопротивления шведских дипломатов были окончательно сломлены.

В преддверии завершения переговоров произошло еще одно событие, которое могло сыграть в дальнейшем отрицательную роль. Петр, желавший ускорить дело, готов был уже уступить Выборг. Для ускорения хода переговоров и обнародования уступки на конгресс был откомандирован Ягужинский, который должен был вмешаться в деятельность русской делегации. Перед лицом общей угрозы Брюсу и Остерману удалось твердо объединиться. Всего какая-нибудь пара дней отделяла их от благополучного разрешения всех спорных вопросов за несколько лет напряженных переговоров.

Яков Вилимович, которому как военному человеку не надо было объяснять стратегическое значение Выборга для обороноспособности Петербурга, решился отстаивать этот город до победного конца. Не только честь мундира и царское благоволение, но и выгода России зависела теперь от того, поспеет ли Ягужинский в срок к переговорному столу. На это Остерман и Яков Брюс, которого удары судьбы научили истинам мудрости, успели привлечь в союзники выборгского коменданта. Их совместными стараниями любившего выпить петербургского чиновника удалось споить, окружая его постоянными хлебосольными обильными застольями, и он «загулял» чуть ли не на неделю именно в том самом Выборге, который должны были при его появлении возвратить шведам. Злой и помятый Ягужинский поспел в Ништадт аккурат к «шапочному разбору». Одураченный чиновник запомнил это надолго и не простил в дальнейшем Якову Брюсу.

19 сентября Брюс и Остерман обменялись со шведами ратификационными грамотами, 7 октября они прибыли в Кронштадт, а далее их ожидала столица.

В итоге мирный договор был подписан 30 августа 1721 года, а уже 3 сентября царь получает из Ништадта письмо: «Всемилостивейший Государь! При сем к вашему царскому величеству всеподданнейше посылаем подлинный трактат мирный, который сего часу со шведскими министрами за- ключили, подписали и разменялись. Мы оный перевесть не успели, понеже на то время потребно было, и мы опаслись, дабы между тем ведомость о заключении мира не пронеслась.

Токмо вашему царскому величеству всеподданнейше доносим, что оный в главных делах во всем против указов вашего величества написан… вашего царского величества всенижайшие рабы – Яков Брюс, Андрей Остерман. Августа 30 дня, в четвертом часу пополуночи».

По условиям соглашения, России достались в вечное владение Лифляндия, Эстляндия, Ингрия и часть Карелии с Выборгом. За это в течение нескольких лет необходимо было заплатить два миллиона ефимков, четырьмя платежами полновесной серебряной монетой по полмиллиона талеров. При этом Брюс должен был участвовать в контроле за платежом, что автоматически включало его в число главных действующих лиц российской внешней политики.

При послании был приложен текст договора, привезенный капралом Обрезковым «в двух лубках, которые по именному указу Его Величества и доселе хранятся вместе с договором в Московском архиве Государственной коллегии иностранных дел». Согласно договору через пять с половиной лет 27 февраля 1727 года шведский король Фредерик I передал русскому послу в Стокгольме князю Василию Лукичу Долгорукому квитанцию о принятии сполна Швецией двух миллионов серебряных денег.

Петр, получив известие об окончании переговоров, был так доволен, о чем свидетельствует сбивчивый волнительный тон ответного письма: «Нечаемая так скорая ведомость нас и всех зело обрадовала… понеже трактат так вашими трудами сделан – хотя б написав нам и только бы для подписи послать шведам – более бы того учинить нечего, за что вам зело благодарствуем; и что славное в свете сие дело ваше никогда забвению предатися не может, а особливо николи наша Россия такого полезного мира не получала».

По результатам проведенного конгресса Яков Вилимович Брюс был возведен в графское достоинство и получил в награду 500 крестьянских дворов.

Следуя своему обычаю, Остерман выпросил титул барона и ранг тайного советника канцелярии. Это решение Петра было сделано неспроста: ведь на конгресс от шведов были присланы граф Лилиенштет и барон Штремфельд.

Татищев утверждал, что Петр, желая придать Брюсу более значительности на переговорах, именно тогда намеревался сделать его действительным тайным советником. Но, как известно, честный и щепетильный Брюс отказался и «сам его величеству представлял, что хотя он подданной, но иноверец, оный чин ему неприличен и может впредь его величеству подать причину к сожалению».

К фамильному гербу граф Яков Вилимович Брюс добавил изображение стены с летящим раскаленным ядром, символизирующим его блестящую военную карьеру, а также голову орла в короне – на языке геральдики она означала прозорливость и успехи на государственном поприще.

Камер-юнкер Берхгольц, прибывший в Россию в свите герцога Голштинского, отмечал в своем дневнике, что русский царь оказывал Брюсу особенное расположение. Так, на свадьбе дочери в 1721 году Петр «сидел недалеко от входных две- рей, но так, что мог видеть танцевавших, около него сидели все вельможи, но его величество большею частью разговари- вал с генерал-фельдцейхмейстером Брюсом, сидевшим подле него с левой стороны».

Это была очередная возможность поговорить о жизни глубоко понимающим друг друга людям. Царь склонился ближе к генералу:

– Радуюсь я сегодня искренне, Яков Данилович… Вот, с виду ты простой и скромный среди всех… но сколько неведомой мне силы в тебе… ты всегда на острие и никогда не проигрываешь… Неужель твоя интуиция только?

– Рядом с вами, государь, не могу лукавить… Иногда помогает что-то… мало познанное… сам не могу объяснить… Когда внутри горит желание яркое… помогает сам Бог.

– Я тоже иногда ощущаю… Якушка… – будто в забытьи произнес царь.

При слове «Якушка» Яков Вилимович почувствовал открывшуюся трепетную царскую душу:

– Спасибо, государь, за истинное понимание…

– Вот ты уделяешь внимание мистике… не раз слышал от тебя… а ведь не веришь в нее по-настоящему, все подвергаешь проверке опытом…

– Это так, государь… Необходимо все проверять… и опыт не обманешь… Все это от непонимания смысла магии.

– Так в чем же ее смысл?

– Еще много непонятного в окружающем мире… мы еще слабы в науке, чтобы все осознать… но есть… созерцание, в котором больше всего понимания…

Петр улыбается:

– Понимаю… К чему ты клонишь?

– Мистика – это начало научного осмысления… поиск и определенный ключ.

– Хорош ключик! – засмеялся Петр.

– Другого… пока нет, государь. – Много думал о твоих деяниях… Вот, только Лефорт, Алексашка и ты… да мастеровые… рядом в душе… – задумал- ся на секунду Петр. – И все ж ты чародей!.. Истинно говорю… – блеснул царь глазом.

В дальнейшем, после этих слов, Яков Брюс был не только верным исполнителем державных замыслов Петра, но и всегда принимал участие в его семейных делах.

Празднества в столице шли до конца октября, когда Петр был торжественно провозглашен «Всероссийским императором и Отцом Отечества». Затем торжества продолжились в Москве.

Маскарады, фейерверки, танцы, шествия. В январе 1722 года генерал-фельдцейхмейстер и его Маргарита нередко становились желанными гостями на свадьбах и крестинах в Москве. Особенно злоупотребляли гостеприимством иноземные купцы, для которых присутствие президента Мануфактур-коллегии в качестве посаженного или крестного отца на семейном торжестве могло служить благовидным предлогом для обраще- ния с корыстными просьбами. Брюс охотно откликался на их приглашения, справедливо полагая, что своим участием в празднествах способствует поддержанию доверительных отношений русского правительства с деловыми людьми. Он также радушно принимал всевозможных гостей и в Санкт- Петербурге.

Теперь Яков Брюс именовался «Его сиятельство высокорожденный граф Яков Вилимович Брюс». Из пожалованных Петром 500 крестьянских дворов 295 когда-то принадлежали Анне Монс.

На январь 1722 года в России был один генерал-фельдмаршал – Александр Меншиков и пять полных генералов, один из них – «генерал-фельдцейхмейстер и кавалер, граф Яков Вилимович Брюс».

Едва стихли последние залпы салютов и отшипели фейерверки празднеств по случаю заключения мира, как опять началась война. С севера борьба вновь родившейся империи за жизненное пространство перекинулась на юг. 1722 год ознаменовался Персидским походом, который возглавил сам царь. Северный Кавказ и побережье Каспийского моря были присоединены к России.

Пока царь воевал, сенаторы в Санкт-Петербурге и Москве выясняли отношения. Они уже давно сбились в две группировки. Меншиков и Головкин принадлежали к «новикам», как говорили «выскочкам», которые смогли блеснуть талантами благодаря Петру Великому. Они были в числе врагов царевича Алексея, а после суда над ним и его таинственной смерти в тюрьме сделали ставку на Екатерину. За пределами Сената их поддерживал кровавых дел мастер, преемник «великого и ужасного» Ромодановского Петр Толстой, который тем самым искупал грех своего участия в стрелецких смутах.

Во время Персидского похода Толстой лучше всех скрашивал походный быт императрицы, окружая ее общество развлечениями от скуки и жары.

На другом полюсе находились представители родовитой знати, не менее даровитые государственные мужи, князья Голицын и Долгорукий, которым выдвижение «пирожника» Меншикова и захудалого дворянина Головкина и иже с ними на первые роли в государстве было словно нож к горлу. Сын Алексея Петр был их знаменем. В силу личных причин «новик» Шафиров оказался в их стане. Именно вокруг его фигуры и развернулся скандал между сенаторами, столь отчетливо выявивший все противоречия вокруг трона и расстановку сил перед генеральным сражением за власть.

Брюсу, безусловно, ближе по духу были «новики», хотя явно он и не примыкал ни к одной из группировок, впрочем, как и еще несколько сенаторов. Волей судьбы, не раз дававшей ему возможность огибать острые углы, он никак не был замешан в деле царевича Алексея. Его подписи под приговором Алексею не было – он просто-напросто оказался в это время на Аландском конгрессе! Поэтому любой исход уже начавшейся борьбы за наследие Петра позволял ему надеять- ся на благополучные лично для него последствия.

Якобиты и «Сионская община»

История многовекового сосуществования Шотландии и Англии, охваченная постоянным внутренним противостоянием Британии, наполнена яркими трагическими сюжетами. Королей и наследников престола из рода Стюартов убивали и брали в плен. Мария Стюарт была обезглавлена.

Стюарты воевали с Тюдорами и породнились с ними.

В середине XVI века оба государства оказались в личной унии (объединение двух или более монархий в союз с одним главой) великой Елизаветы Тюдор, современницы Ивана Васильевича Грозного. Олицетворяя целую эпоху, королева Елизавета правила Англией железной рукой. Когда она умерла, на престол Англии, Шотландии и Ирландии вступил в 1603 году Яков I Стюарт, которому Папский престол присвоил титул «защитника веры».

Противоречия в британском обществе продолжали нарастать и достигли своего апогея при сыне Якова I Стюарта – Карле I. Разразилась революция, на авансцену истории вышел Оливер Кромвель, и король был обезглавлен. После смерти Кромвеля настало время Реставрации. На британском престоле в это время оказались поочередно Карл II и Яков II, а противоречия между интересами королевской власти и чаяниями общества достигли высочайшего уровня. Когда стало известно о рождении в 1688 году наследника престола, возникла новая, так называемая «Славная революция». В результате Яков II расстался с тремя коронами: английской, шотландской и ирландской. Он бежал во Францию, а на британском престоле оказался его зять, голландский штатгальтер Вильгельм III Оранский.

Все эти события стали толчком к зарождению в XVII веке движения, получившего название якобинства. Множество людей, по преимуществу шотландцев, сплотилось вокруг сына Якова II – Якова III. В качестве короля Великобритании претендент Яков III был признан Францией, кровными узами и многовековыми договорами связанной со Стюартами, также как с Испанией и Ватиканом. Борьба за престол обострилась, когда в 1707 году Шотландия и Англия объединились в одно государство. А после смерти дочери Якова II королевы Анны в 1714 году английская корона перешла к германской Ганноверской династии, и на английский престол вступил Георг I. Определенную оппозицию и международную интригу вносила каролингская Швеция – соперник Ганновера в Германии.

Согласно мирному договору с Британией, завершившему войну за испанское наследство, Франция вынуждена была отказать Якову III в убежище. Семейство Стюартов перебралось в Рим, где в 1720 году родился Карл-Эдуард, «молодой претендент», которому предстояло в течение десятилетий бороться за корону, и в конце концов признать свое полное поражение.

Стюарты всегда обладали широкими международными связями, вокруг них образовалась разветвленная сеть тайных обществ. Эндрю Рамзей, воспитатель Карла-Эдуарда, считается основателем масонства, соединившего новейшее увлечение XVIII века с тайной историей тамплиеров и маль- тийских рыцарей.

В начале 1980-х годов западноевропейские исследователи Байджент, Лей и Линкольн поделились с читающей публикой своим открытием – Сионской общиной. Согласно версии этих авторов, Сионская община появилась на свет в XII веке и была материнской организацией тамплиеров. Целью ее было восстановление на престоле потомков Иисуса Христа, которыми являлись франкские короли Меровингской династии.

В соответствии с этой теорией, католическая церковь была посвящена в тайну происхождения Меровингов, между ними и папским Римом существовал своеобразный пакт, который был нарушен убийством в VIII веке короля Дагоберта II, после чего престол франков был узурпирован их противниками.