Читать книгу: «Бугорландские Хроники», страница 14
3.13.2.
Бука же в очередной раз решив, что все эти монахи, матросы, звездочеты и клоуны верхом на черепахе ему просто привиделись, снова благополучно впал в транс.
Впоследствии, узнав о таком безобразном поведении своего подчиненного, Виргеум велел снять Буку со стены и посадить в тюрьму. Тем самым Виргеум лишний раз хотел показать Гороху, что тюрьма у него в королевстве без дела не простаивает, и крайне ему необходима.
Шампиньон ни в какую не хотел впускать Буку в тюрьму, считая ее исключительно собственностью царя Гороха (или даже исключительно своей собственностью). В любом случае Виргеум, по мнению Шампиньона, не имел ни какого права сажать своих подданных в чужую тюрьму. Но потом старый барон все же сжалился и впустил несчастного в тюрьму, уж больно сильно тот его об этом умолял.
За толстыми тюремными стенами, преодолеть которые было не под силу ни какому людоеду, Бука быстро пошел на поправку.
Оформляя нового заключенного, Грифусс, первым делом спросил (не из простого любопытства, конечно же, а по профессиональной необходимости) – за что тот сюда попал? На что Бука честно признался, что «ни за что». Такой ответ сам по себе говорил уже о начале процесса выздоровления. Грифусс же, удрученно почесал затылок, озадаченно заметив при этом, что «тот еще легко отделался».
Глава 14. Дальнейшие приключения Чрезвычайной комиссии.
3.14.1.
Чрезвычайная комиссия тем временем прибыла в Горохшин, где стараниями Гороха они смогли наконец-то, не только хорошенько поесть и отдохнуть, но и совершить познавательную экскурсию по замку. Епископу, особенно понравилась история про взбалмошную принцессу, сиганувшую из восточной башни замка. При этом, Епископ, как человек сугубо практичный и трезво смотрящий на жизнь, внимательно осмотрел брусчатку у основания башни, старясь найти хоть какое-нибудь материальное доказательство случившийся когда-то трагедии. Но время стерло все следы.
Исследовать другие замки комиссия не спешила. Да и куда им было спешить? Кормили их превосходно, комнаты в замке были теплые и уютные, работать ни кто не заставлял. В общем – не жизнь у них была, а малина.
У Гороха же одно было на уме – как бы побыстрее спровадить комиссию дальше. По той простой причине, что чем раньше они отсюда уйдут, тем быстрее придут в другое место, а там глядишь и вопрос их решиться. Но время шло, а дело с мертвой точки ни как не сдвигалось.
И вот однажды терпение у Гороха кончилось, и за ужином он объявил всем, что с завтрашнего дня замок закрывается на профилактические работы. Специально созданная по такому случаю бригада, под руководством самого царя, будет морить в замке клопов, мышей и тараканов. Гости же могут пока переселиться в тюрьму. Ненадолго, месяца на два – три не более.
– За это время, сказал царь, – они надеются покончить со всей этой нечистью. Упоминание про тюрьму и тараканов сильно расстроило Епископа, который терпеть не мог ни того и не другого. Поэтому, быстро собравшись, на следующее утро Чрезвычайная комиссия в полном составе отправилась в Трунштейн. Перед уходом Епископ остался верен себе и конфисковал из Горохшина в качестве вещественных доказательств два старинных бронзовых канделябра. Он давно уже мечтал иметь такие у себя на черепахе.
3.14.2.
Замок Трунштейн был не менее древним замком, чем Горохшин. Но в отличие от Горохшина, дошедшего до наших времен в своем почти первозданном виде, Трунштейну была уготована совсем иная участь. С тех пор как он стал официальной резиденцией Бугорландских королей, замок постоянно достраивался и перестраивался. Каждый король, живший в нем, считал своим долгом, что-то подправить, достроить или наоборот снести лишнее. Поэтому от первоначального облика у Трунштейна остался один только фундамент, да и то не весь. И теперь издали Трунштейн можно было принять за старый пень, словно грибами облепленный со всех сторон башенками, балкончиками и другими всевозможными пристройками.
Киса де Мура этот замок терпеть не могла. Она любила все новое и блестящее и мечтала жить не в старом замке, а в новом дворце, как все нормальные короли. Но денег на строительство дворца в королевской казне не было. Тем не менее, сразу же после свадьбы королева затеяла грандиозный ремонт, который не завершился еще и по сию пору. В Трунштейне постоянно что-то красилось, скоблилось, белилось, то тут, то там слышался шум пилы или стук топора. Все обитатели замка давно привыкли к этим звукам, и не обращали на них особого внимания.
Окончательно отремонтирован был только главный банкетный зал, где проходили все Бугорландские торжества. Здесь все блестело и сияло, отражаясь от начищенного воском паркета, хрустальных люстр и сотен зеркал.
Кроме банкетного зала в замке были отремонтированы еще королевская спальня, спальни принцесс, и одна маленькая спальня для гостей. Таким образом, на настоящий момент королевская чета могла принимать и оставлять на ночь не более одного высокопоставленного гостя за раз.
Поэтому, прибытие такой большой делегации не столько обрадовало, сколько озадачило королеву. Она понятия не имела где их всех теперь разместить на ночь. Престиж страны оказался под угрозой. Королева вообще не впустила бы комиссию в замок, под формальным предлогом, что в крепости еще не отменено военное положение. Да только вот бессменный страж ворот – Дюбель на этот раз оплошал и вместо того, чтобы заранее предупредить Кису де Муру о незваных гостях, вдрызг наклюкался дармового Епископского бальзама. При этом он, как настоящий боец, так и не покинул свой пост, оставшись лежать мертвецки пьяным у главных замковых ворот.
Переступив через стражника, члены чрезвычайной комиссии спокойно вошли в замок, где и были встречены самой королевой. Епископ, не долго думая, предложил и королеве испить из его кубка.
– Что в нем, с нескрываемым раздражением спросила королева. – Водка, что ли?
– Что Вы, Ваше Величество, изумился Епископ. – Разве я могу предложить даме водку? Чистый спирт. Настоянный на травах.
– Мне, святой отец, не осталась в долгу королева, – и без вашего спирта тошно. Сильно я разочаровалась в этих Ваших завоевателях. Я – то думала, что они люди культурные, цивилизованные. Думала, что с их приходом все здесь переменится. Балы, думала, начнутся, маскарады, баталии там всякие, интриги и дуэли. А они оккупировали музей да тюрьму, и все – от туда ни шагу.
– Такова наша доля, грустно вздохнул Гран-Градус, – все завоеватели рано или поздно попадают либо в музей, либо в тюрьму.
– Но зачем же сразу туда лезть, резонно заметила на это королева, – повытворяйте, для начала, чего-нибудь… такого – этакого … – Чтобы было, потом что вспомнить… – И в тюрьму за что садить… – Да и муженек мой тоже хорош… – Ему только дай повод из дома улизнуть. Как война началась, так и шляется неизвестно где. Мало того, что сам ушел, так он еще и войско все с собой увел. Образумьте уж Вы его, Ваше Высокопреосвященство, совсем ведь от рук отбился. Уроки не учит…, в смысле- придворные дела совсем забросил. Один огород у него на уме, да рыбалка.
– Ну, он же король, вступился за Виргеума Али ибн Лура. – Натура нежная, утонченная, ему поиграться охота.
– Если бы охота, хмыкнула королева, – я бы противиться не стала. А то ведь на охоту его и силком не заманишь. Постойте-ка, постойте….
– А, что это мысль, радостно воскликнула Киса де Мура. – Едемте-ка на охоту, господа! Прямо сейчас! По пути, добавила она, вскакивая с трона, – прихватим с собой нашего короля, да и вашего Гороха тоже.
– Охота это хорошо, обрадовались все участники делегации. – А на кого будем охотиться, на зайчиков или уточек?
– На медведиков, ответила королева.
– Что, даже и не пообедаем? – буркнул озадаченный Епископ, которому охотиться на медведиков сразу отпала охота.
Глава 15. Дикая Охота королевы…
3.15.1.
Но королева, нашедшая прекрасный предлог выпроводить нежданных гостей из замка, ни кого уже не слушала. Предстоящей охотой королева убивала сразу двух зайцев. (В переносном смысле, конечно же, поскольку настоящих зайцев давно уже изгнал из страны прадед нынешнего короля – Никодимусс Четвертый, за то, что те якобы ездили без билетов. О том, что это не те зайцы ездили без билетов, ни кто королю пояснить, тогда не решился. У Никодимусса Четвертого был крутой нрав, и он очень не любил когда ему перечили, или, не дай бог, в чем-то поправляли. Все придворные, хорошо знавшие об этом, решили пожертвовать малым, т.е. зайцами. С тех самых пор, зайцы в Бугорландии больше не водились.) Итак, предстоящей охотой королева решала сразу две задачи. И гостям – развлечение, и вопрос с ночлегом решался самим собой. Поскольку по давней бугорландской традиции, все охотники после охоты сразу же разъезжались по домам. До охоты они могли вместе гулять, пировать и веселится сколько угодно, но по окончании охоты собираться вместе им было строго-настрого запрещено. Поскольку они сразу же начинали обсуждать прошедшую охоту, делить трофеи, шкуры медведей, в том числе и не убитых, завидовать ближнему своему или злорадствовать над ним, смотря по обстоятельствам охоты. И заканчивалось все это обычно какой-нибудь дракой или даже массовой потасовкой. И, что самое интересное – охотников на этих разборках погибало во много раз больше, чем на самой охоте. Поэтому, сразу же после охоты бугорландцам предписывалось тихо и незаметно расходиться по домам, каждый со своей добычей. Или без нее, кому как повезет. Зато при таком раскладе ни кому не было обидно, и все оставались довольны.
«И поделом им», думала королева, переодеваясь у себя в спальне в скромный охотничий костюм подбитый стразами и соболями. – «Нечего такой толпой по гостям ходить. В гости нужно ходить в одиночку, и заранее предупреждать о своем приходе хотя бы за неделю, что бы хозяева могли не спеша подготовиться к приему гостей и … уехать куда-нибудь на это время». Киса де Мура страшно не любила, когда кто-то не соблюдал придворный этикет.
Надобно заметить, что Киса де Мура была, как и положено настоящей королеве, из очень древнего, правда, не особо богатого рода. (Корни ее родословной уходили далеко за границы истории и терялись где-то в пещерах каменного века). Все это не могло не сказаться на характере будущей королевы, в крови которой были замешаны также и восточные корни. Но об этих своих корнях королева не любила особо распространяться. И уж совсем она не любила распространяться о том, что до замужества работала у себя на родине простой продавщицей в универмаге, в отделе галантерейных товаров. Где ее и заприметил молодой студент Сельскохозяйственной академии и будущий король Виргеум. А потом случилось все как в жизни, – они полюбили друг друга, и поженились.
И с тех самых пор как они поженились, больше всего на свете Киса де Мура полюбила роскошь. И чем головокружительнее была эта роскошь, тем было лучше. Будь ее воля, королева давно бы уже пустила на ветер все королевство, но, к сожалению, (или может быть к счастью), в Бугорландии и за ее ближайшими пределами не было такого человека, кто мог бы заплатить за целое королевство. Пусть даже частями или в рассрочку. Таким образом, королева вынуждена была жить по средствам, пусть и королевским, но все же средствам. И от этого она сильно страдала.
Ни одним своим поступком Киса де Мура не дала повода своим поданным усомниться в том, что перед ними настоящая королева, а не какая-нибудь там шушера. Так, в путешествиях по стране королева очень любила с шиком и блеском преодолевать всевозможные попадающиеся ей на пути препятствия, будь то лужи или канавы. Происходило это так, – карета останавливалась у самого края лужи, после чего лужу накрывали купленной специально для такого случая шубой из горностаев, и королева гордо проходила по ней через грязь. Правда, в последнее время находить хорошие лужи в цивилизованной Бугорландии становилось все труднее и труднее. Иногда, в особо жаркие месяцы солдатам приходилось собственноручно выкапывать такие лужи, но чего не сделаешь ради хорошего настроения своей королевы.
И так было во всем. В первый же день своего замужества Киса де Мура уволила двух фрейлин из своей свиты. Одну за то, что та постоянно жевала жвачку, а вторую за непотребную лексику при дворе. Бедная фрейлина при встрече с королевой только-то и сказала, что «она вся измучилася здеся ее ожидаючи» за что и была тут же уволена.
Как это ни прискорбно, но следует признать, что Бугорландия хоть и была просвещенным королевством, но все же к женщинам тут относились с некоторой предвзятостью. Им (женщинам) издавна (еще согласно указу Гуго Пятого Строптивого) категорически запрещалось пить, курить, и матерно ругаться. И если за мат и курение женщин просто пороли, то наказание за пьянку было намного суровее. Особенно сильно каралось запойное питье. Впадать в запой на несколько дней в Бугорландии имело право исключительно мужское население. И если женщина, по каким-то невообразимым причинам, все же имела наглости напиться до бесчувствия, ей тут же отрубали голову, покуда она не пришла в сознание. И хоть этот жестокий закон был принят в королевстве много веков назад, ни кто его до сих пор не отменил. Правда, в прошлом веке, по настоянию просвещенной общественности, дед Виргеума, Леопольд Тринадцатый, принял поправку к этому закону, согласно которой перед отрубанием головы женщину принудительно лечили от алкоголизма за счет государства.
3.15.2.
Но вернемся непосредственно к нашей охоте. Охотились в Бугорландии обычно пешком. Содержать лошадей в стране, которую и пешком-то обойти не составляло особого труда, было не выгодно, и бугорландцы давно от них отказались. Пару лошадок имела одна лишь королева, для парадных выездов в карете. Но даже ей, пришлось ограничиться только парой лошадей, а не восьмеркой, как она того хотела. С появлением в Бугорландии Али ибн Луры, стало модно охотиться на крупных хищников на слонах. При этом охота хоть и стала более безопасной, но значительно потеряла при этом в зрелищности. Впрочем, бугорландцев это вполне устраивало, они предпочитали не рисковать собой без особой на то надобности.
Епископ, узнав, что охотиться они будут на медведей, сразу же как-то сник. До этого он охотился лишь на мелкую пернатую дичь, да на белок с кроликами. Охотиться же на медведей с их с огромными когтями и клыками, у Епископа не было ни какого желания. Но отказываться при всех было как-то неудобно. Да и Киса де Мура, как настоящая королева, не любила когда ей в чем-либо отказывали. Поэтому Епископ хоть формально и не отказался от участия в охоте, но все мысли его теперь были заняты тем, как бы потактичнее избежать предстоящего мероприятия.
Тем временем всем охотникам выдали по мушкету, заряженному вместо пуль шприцами со снотворным. Это был тоже древний местный обычай, связанный с тем, что медведь в Бугорландии был всего один. Двум медведям в такой маленькой стране было попросту не ужиться. Поэтому медведя на охоте не убивали, а лишь усыпляли на время сильнодействующим снотворным. После чего все охотники вдоволь нафотографировавшись с поверженным медведем, отпускали животное на волю. Таким образом, все оставались довольны и охотники, у которых от охоты помимо адреналина в крови оставались еще и фотографии на память, и уж тем более медведь, у которого оставалась его шкура, причем целой и почти невредимой.
Гран-Градус от мушкета отказался, решив на этой охоте опробовать свое личное специфическое оружие – арбалет. Поэтому шприц со снотворным он засунул не в ствол мушкета, как это сделали все другие охотники, а привязал его к наконечнику стрелы.
Согласно правилам бугорландской охоты, каждый из охотников мог сделать на охоте только один выстрел. Этот обычай ввел еще Сигизмунд Молчаливый, который больше всего на свете любил тишину и покой. Его очень нервировали всякие громкие звуки, особенно ружейные выстрелы. При его царствовании ни один даже самый закоренелый преступник не был расстрелян, – всех до единого либо повесили, либо утопили. Но даже Сигизмунд Молчаливый был не в состоянии запретить бугорландцам охотится. Поэтому, дело ограничилось указом, согласно которому на охоте любой охотник мог сделать только один выстрел. Второй выстрел считался браконьерским, и наказывался большим штрафом. Третий выстрел классифицировался как провокация, и наказывался длительным сроком заключения. Ну, а уж четвертый и все последующие выстрелы рассматривались вообще, как диверсия и подрыв национальной безопасности и карались смертной казнью, опять же через повешение.
А если учесть еще, что бугорландцы были народом крайне прижимистым и бережливым, и тратиться на патроны они не любили, то нет ни чего удивительного в том, что эта традиция надолго прижилась в стране.
Тем временем глашатые протрубили в рога, приглашая всех желающих присоединиться к охоте. Это была еще одна старая Бугорландская охотничья традиция – приглашать всех желающих совместно поохотится. Т.к. диких зверей в Бугорландии было совсем мало, то и охотились на них редко, зато всем миром. Так уж повелось издревне. Еще Педро Первый – Конопатый издал специальный указ, согласно которому каждый желающий мог участвовать в охоте наравне со знатью. Такой указ он издал после того, как его дедушку Педро Третьего Длинноволосого растерзал дикий вепрь на глазах у многочисленной охраны. А те, не могли ни чего поделать, поскольку охранникам в те времена строго-настрого запрещалось принимать участие в охоте. Охота в те времена была занятием только для избранных.
Сейчас же, не смотря на разрешение и даже официальное приглашение, желающих присоединится к травле медведя больше не оказалось. Были только желающие отсоединится от охоты, точнее был только один такой желающий – Епископ. Но он еще не придумал, как бы получше провернуть это дело, не поднимая большого шума.
И вот охота началась. Собаки быстро подняли зверя, благо на протяжении многих веков у местных медведей была одна берлога, передаваемая по наследству. И все в Бугорландии хорошо знали, в том числе и собаки, где эта берлога находится. Так вот, собаки подняли бедолагу медведя, и погнали его в чащу леса. Охотники помчались вслед за ними. Однако черепаха в виду своей тихоходности стала потихоньку все больше и больше отставать от основной группы охотников.
И, как только последний охотник скрылся из виду, Епископ тут же приказал Вове прекратить заниматься всякой ерундой (в смысле – преследовать бедного медведя) и немедленно заняться своими прямыми обязанностями, т.е. прямиком двигаться в тюрьму. Якобы для выполнения своей главной миссии – ревизии, но злые языки (в частности все того же Факса) утверждали потом, что Епископ направился туда только потому, что там были самые высокие и крепкие стены во всей Бугорландии.
Остальные охотники, в азарте погони, попросту не заметили отсутствия Епископа и его огромной черепахи.
Гран-Градус же, хоть и сильно разозлился на то, что комиссия так скоропалительно покинула место охоты, но ни чего поделать при этом не мог. Поскольку ни кто его не поддержал, ни Вова, который горой стоял за Епископа, ни тем более Али ибн Лура, который до смерти ненавидел всякие шумные сборища.
Но вот когда Чрезвычайная комиссия совсем уже было достигла заветных тюремных стен, как где-то вдалеке послышался очередной призывный звук охотничьего рога. И тут Гран-Градус, что бы хоть немного позлить Епископа, заметил, злорадствуя, – «что им чертовски повезло, медведь сам бежит к ним в руки». При этих словах Епископ сильно занервничал, и приказал всем срочно, без промедления укрыться в тюрьме. Однако огромные тюремные ворота, как и положено в таких случаях, были закрыты на все замки и засовы и заперты изнутри, а звук охотничьего рожка звучал все ближе и ближе.
И тогда Епископ, не дожидаясь остальных членов комиссии, сиганул с черепахи прямо через тюремную стену.
3.15.3.
При этом несчастный монах едва не сшиб с ног Грифусса, внимательно следившего в это время за тем, как заключенный Бука старательно подметает тюремный двор.
– И этот туда же, недовольно пробурчал бугорландский палач, смотря сверху – вниз на распростертого в пыли Епископа. – Повадились, понимаешь, лазить в чужой огород кто не попадя. Заходите, люди добрые, берите, что хотите. Ну, а ты-то, что встал, как вкопанный, набросился Грифусс на ни в чем не повинного Буку, – мети чище. Вон смотри, сколько мусору вокруг. При этих словах палач вновь покосился на монаха, с трудом поднявшегося с земли и теперь отряхивающего свою рясу от тюремной пыли.
Впрочем, другой представитель тюремной администрации – Шампиньон отнесся к появлению Епископа у себя на территории более радикально. Со словами – «Попался, гад», он набросился на священнослужителя, и вновь повалил того на землю. На помощь отцу поспешил с крепкой пеньковой веревкой Батон, который к этому времени благополучно оправился от боевых ран, нанесенных ему людьми Епископа, и теперь горел праведным желанием отомстить своему обидчику. Тот факт, что Епископ назначен главой Чрезвычайной комиссии и является, таким образом, лицом неприкосновенным, не имел для баронов ни какого значения. По старой рыцарской традиции, они имели право не обращать на такую мелочь как неприкосновенность личности ни какого внимания. А когда Епископ захотел все объяснить, и открыл было рот, ему попросту заткнули этот самый рот грязным кляпом, после чего кинули священнослужителя в самую темную и сырую камеру. (Рядом с туалетом).
3.15.4.
Остальные члены Чрезвычайной комиссии – Гран-Градус и Али ибн Лура с нескрываемым интересом наблюдали за всеми этими перипетиями с высоты своего нынешнего положения – т.е. с борта монашеской черепахи. Взволнованного Вову Гран-Градус быстро успокоил, предупредив того, что если тот будет дергаться, то тот час же отправиться вслед за своим начальником. Вова дергаться не стал, справедливо решив, что его обязанности состоят в обслуживание черепахи, а не в вызволении священнослужителей из плена. И, забившись в угол, он стал усердно там что-то чинить.
Тем временем Гран-Градус развернул черепаху в сторону леса, после чего делегация в укороченном составе продолжило охоту.
Но едва они приблизились к лесу, как из-за ближайших кустов выскочил медведь, преследуемый по пятам многочисленными собаками, и бросился прямо навстречу черепахе. Сделал он это из страха, или ему просто больше не куда было бежать не известно. Какое-то время среди бугорландцев ходило даже мнение, что медведь хотел пожаловаться Чрезвычайной комиссии на надоедливых охотников, но не успел.
Как бы там ни было, закончилось все это тем, что Гран-Градус, схватив арбалет, не раздумывая, пустил стрелу прямо медведю в лоб. (На посту коменданта Горохшина свободного времени у Гран-Градуса было вдоволь, что позволило ему хорошо натренироваться в стрельбе из арбалета.)
Раненый медведь, привстав с диким ревом на задние лапы, сделал пару шагов вперед, потом присел и, наконец, повалился сонный на землю. Где его тут же и переехала черепаха, которая в виду своей тяжеловесности не смогла сразу остановиться или свернуть в сторону. И как не пытался Вова избежать столкновения, как не тянул он из всех сил поводья, ни чего не помогло – Тора со всего размаху припечатала медведя к земле. И тот стал плоским как блин.
Подоспевшие охотники озадаченно осмотрели плоского медведя, после чего поздравили Гран-Градуса с великолепным трофеем, и вручили ему этого самого плоского медведя на память. Все равно для дальнейшей охоты он больше не годился.
– Хоть у нас и не так уж много медведей, чтобы их пришмекивать черепахами, проворчал себе под нос Виргеум, – ну да ладно уж, дело сделано. Забирайте его себе на память, не пропадать же добру. (В душе он был даже рад, что все так закончилось, и ему уже больше не нужно будет ходить каждый год на эту чертову охоту).
Только Гран-Градусу такой медведь и даром был не нужен. Скептически оглядев плоский трофей со всех сторон, первый советник хотел было закинуть его куда подальше в кусты, но тут случилось неожиданное.
Ни когда не дававший бесплатных советов Али ибн Лура вдруг встрепенулся, и буркнул себе под нос:
– Не стоит!
Охотники дружно зааплодировали Али ибн Луре, впервые в жизни совершившему альтруистский поступок.
Таким образом, охота неожиданно для всех закончилась на удивление удачно. Недовольным остался один лишь Виргеум, который столько раз задавал своему придворному мудрецу всевозможные вопросы но ни разу не получил на них хоть какого-нибудь мало–мальски вразумительного ответа. А тут этому выскочки и медведь достался и бесплатный совет, – все сразу. Но, не смотря на все свое недовольство, король вынужден был аплодировать и улыбаться вместе со всеми. Ведь рядом с ним стояла его жена – Киса де Мура, которая не любила, чтобы кто-либо еще, помимо нее самой, капризничал и дурил.
– Друзья, прошу всех в тюрьму, предложил тут Горох. – Это дело надобно обмыть. И охотники всей гурьбой направились в тюрьму.
3.15.5.
Заметив приближающуюся к ним толпу охотников, Грифусс с присущей ему прямотой принялся орать в рупор, прямо с крепостной стены, о том, что «свободных мест в тюрьме нет, и в ближайшем будущем не предвидится».
– Да не ори ты так, осадил палача Шампиньон, – это же свои.
– Свои в такую погоду дома сидят, у камина греются, недовольно пробурчал Грифусс, все же открывая перед охотниками тюремные ворота. Заметив среди них короля с королевой, он уже ни чему не удивился, только печально заметил:
– И вы туда же, Ваши Величества…
Потом опомнившись, он тут же «настучал» Гороху на баронов, что те, дескать, ловят и незаконно удерживают в тюрьме посторонних лиц.
– То есть как это посторонних лиц, изумился Горох, – их, что много что – ли?
– Пока их может быть и не очень много, смутился Грифусс, – но ведь со временем, когда они начнут размножаться…
– Епископам размножаться не положено, грубо перебил начальника тюрьмы Шампиньон. – Да и не с кем ему там размножаться.
– Сейчас может и не с кем, а…
– Тихо, тихо, закричал тут царь Горох, – не ссорьтесь друзья мои. И выпустите же, наконец, его преосвященство. Вам, что ловить больше не кого?
– Вот так всегда, взмахнул руками, до этого не вступавший в разговор, Батон. – Воюешь, воюешь себе, из кожи вон лезешь, а потом – бац, и… – И, всё. И всё это оказывается абсолютно напрасно! Пап, я правильно возмущаюсь? Как настоящий барон?
– Не совсем так, сынок. Настоящий барон вообще не возмущается. Ведь настоящий барон живет так, как ему нравится, и у него просто не бывает поводов для возмущения. Что же касается попа, то ему и впрямь тут делать нечего, пусть лучше работать идет.
К чести Епископа нужно отметить, что он вполне достойно перенес свое пленение. Когда его, наконец, развязали, и выпустили из камеры, он не стал жаловаться, кричать, или топать ногами. Нет, он лишь посмотрел на всех с немой укоризной, и принялся, как ни в чем не бывало, отряхивать сутану от тюремной пыли. Внешний вид Епископа оставлял желать лучшего, – некогда парадная ряса была разорвана в нескольких местах, волосы всклочены и под правым глазом виднелся огромный иссини – фиолетовый синяк.
– Ну, всё, – не видать нам теперь тюрьмы как своих ушей, огорчился Гран-Градус.
– Ну, это как сказать, пробурчал Епископ. – Тьфу ты, я тут совсем с вами запутался.
– Ваше высокопреосвященство, не судите их строго, вступился за баронов Гран-Градус. – Они это не со зла.
– Конечно, не со зла, пробурчал себе под нос Батон. – Было бы со зла, – он бы так легко не отделался.
– «На войне – как на войне», добавил со своей стороны Шампиньон.
Епископ искоса посмотрел на баронов, и вновь ни чего на это не ответил. Такое необычно тихое поведение Епископа объяснялось тем, что тот, сидя в камере, трезво рассудил, что уж лучше ему здесь немного посидеть, чем встречаться один на один с диким зверем в лесу.
Тут, вспомнив про свои прямые обязанности по сбору информации, (а ведь именно для этого он якобы и сиганул в тюрьму), Епископ обратился ко всем присутствующим со своим традиционным теперь уже вопросом:
– Есть у кого-нибудь, какие ни будь жалобы, просьбы, предложения?
– У меня есть, встрепенулся Грифусс, – у меня есть жалоба, Ваше Высокопреосвященство. Это что же получается, раньше все было нормально, все тюрьму за версту стороной обходили. А сейчас все словно сбесились, затараторил палач, высказывая все, что накопилось у него на душе. – Толпами валят, словно здесь медом намазано.
– Много текста, перебил палача Епископ, – говори короче.
– Это не тюрьма, это проходной двор какой-то, не унимался Грифусс, – все лезут сюда, кто не попадя. Вы вот и сами…. того … тоже… Палач испуганно замолк, поняв, что затронул больную для Епископа тему, но было уже поздно.
– Проходной двор говоришь, не на шутку разозлился Епископ. – Все лезут, говоришь, а кто в камеру всех подряд без разбору запирает, уж не ты ли?
– Да у меня должность такая…
– Цыц, вертихвостка тюремная. На-ка вот – выпей, и дело с концом, протянул Епископ тюремщику небольшую фляжку со своим чудодейственным бальзамом.
– Ваше высокопросвященство, пощадите, я больше так не буду, взмолился Грифусс, падая перед монахом на колени.
– Пей, давай, нечего здесь нюни распускать, приказал Виргеум. – Хоть ты этого и не заслужил, конечно же, но все равно – пей.
– Пей, пей, заорали остальные охотники.
– Вот вы как, все на одного… Я сразу вас всех раскусил… болтали тут о возвышенном… – А у самих одно на уме – конкурентов устраняете…
– Ну, ладно, решился Грифусс, – если вы все этого хотите – я выпью. Только своего… – Не привык, знаете ли, чужим инструментом пользоваться.… И начальник тюрьмы, с трудом поднявшись с колен, достал из кармана своего сюртука маленький хрустальный флакончик, на котором крупными красными буквами было написано – «ОСТОРОЖНО! ЯД».
– Ну, ну, не балуй, прикрикнул тут на палача Епископ, одновременно с этим отбирая у того флакончик с ядом. Он давно уже подумывал о том, что неплохо было бы иметь у себя под рукой такой вот флакончик с ядом. Так, на всякий случай, в жизни ведь всякое может случиться. Бывает, что против иных врагов и ракетная установка не всегда помогает, а вот яд действует быстро и безотказно. Спрятав яд в карман (от греха подальше), Епископ вновь протянул Грифуссу фляжку со своим бальзамом.
– Испей сего напитка, неразумный брат наш, и – пусть разум твой освободится.
Грифусс на этот раз спорить с ним не стал, и, зажмурившись, сделал несколько крупных глотков из монашеской бутыли. После чего, отойдя в сторонку, он лег под ближайший к нему куст ракиты, закрыл глаза, и приготовился к смерти.
