Читать книгу: «500 лет назад – 3.3, или Кавалер ордена», страница 5
А Николая Федоровича снова пытали, что могло бы сейчас им пригодиться из богатого на развитие военных дел будущего. Он в который раз вспоминал все партизанские приемы (если посчитать, то про войны и оружие будущего он все же рассказывал больше всего времени). Самое первое, что напрашивалось – это мины, но… не имея взрывателей из будущего, а только запальные дорожки или фитили, рассчитывать на эффективное использование мин не приходилось. Князь даже готов был выделить сколько-то железа, те же шлемы, например (у них было достаточно трофеев, а для аналога МОН нужно было что-то сферическое, котел или вот шлем), но… запалы. Если бы взрывчатка из будущего у них была, можно было бы попробовать и так, добавив поражающих элементов, но… с черным порохом Седов не давал гарантии, что разлет будет, какой надо, а времени на сложные эксперименты не было. Так что Гридя предложил сделать вторую линию укреплений, куда организованно отступить от первой засеки, а вклад Седова на этапе подготовки ограничился… тарзанками. Когда в одном из обсуждений прозвучало, что точно сунутся орденцы в лес, завязнут там, но и своим там дорожки топтать смысла нет, а иначе тоже завязнут, он вспомнил про тарзанки – веревки, с помощью которых можно быстро менять позицию. Спрыгивая с дерева на расстояние, ну, сажен до пяти, а это в лесу, считай, уже и не видно, кто понимает. Гридя и собирался изначально лучников по деревьям рассадить, а теперь решил кое-где срубить мешающие ветки, чтобы они с ближнего расстояния ушли, и было им время еще пострелять, не вступая в ближний бой, или уж отступить.
А вот идея с пушками на деревьях родилась хоть и от этих тарзанок, но уже без участия старца, и он даже не знал, кто был ее автором. И сами-то пушки из древесных стволов использовались сейчас, но – как наследие старины, или вынужденно, в случаях, когда порох есть, а стрелять не из чего. Ну, а идея разместить их не как обычные пушки, а так, чтобы сперва их не заметили, на этих самых деревьях, и постараться собрать под их выстрелы побольше народу, напрашивалась сама. Им были опасны в этот раз и конные, и пешие, но – на лошадях ездили рыцари и руководство, а как собрать пеших более-менее компактно – мыслей ни у кого не было. Ворота в засеке на самом деле были, но их совершенно заблокировали, а дозорные выезжали через другой проход в лесу, замаскированный, а вот потом коней выводили к воротам и все следы, действительно, вели вроде бы туда. Срубив кое-какие ветки, два подготовленных ствола эразц-пушек подняли на деревья, пристроили (с некоторым разлетом по прицелу) сбоку от этих самых ворот и замаскировали. Не так-то просто оказалось набрать в конце зимы и гальки на дроб, и для этих пушек, и на заряды для захваченных в замке, но справились и с этим (насобирали на речных обрывах). У разведчиков в этот раз было три важных задачи – в лесу выбить как можно больше народу, в нужный момент выпалить из пушек (эту пару посадили на деревья с утра, еще затемно), а еще Гридя хотел направить две пары подальше вдоль поляны с ракетами. Дали им всего по одной ракете, да короткие направляющие, чтоб утащить можно было, и целью просили выбирать конницу или больше скопление воинов. Но – не в начале схватки, надо было, чтобы втянулись все бойцы Ордена, а иначе их руководство могло отвести остальных, и было бы в следующий раз готово и к ракетам. В этот раз у разведчиков, кроме белых накидок, пошли в дело и маскировочные костюмы «под лешего», пошитые к этому времени в нужном количестве.
Впрочем, важных задач хватало у всех. Всем, кто мог хоть как-то стрелять, были розданы все пищали, и свои, и трофейные, которые были еще в нормальном состоянии, отлиты новые пули, обговорено, когда и как начинать обстрел. Свои пушки после споров все же сразу поставили во втором укреплении, поскольку ожидалось, что орденцы рассредоточатся и не полезут толпой под выстрелы, как в прошлый раз, а быстро перетащить их и заново установить можно было и не успеть. Туда же сразу поставили людей Черного – им надо было защищать второе укрепление, не допуская его захвата. Здесь же, во втором укреплении, была и основная ракетная направляющая. И Степан, и сам князь, и остальные всадники, что были собраны ближе к деревне, играли нынче роль последнего резерва – или добивающей группы, если у них все получится. Главным на первом этапе оставался Семен, именно он привычными свистульками должен был давать команды на отход от засеки. Под его началом были самые меткие стрелки из пищалей, самострелов и некоторое количество ополченцев с копьями и пиками. Они должны были проредить орденцев, если те сунутся близко, на первом этапе, и изображать сопротивление до отхода. На крайнем правом фланге, за кустами, была размещена еще группа стрелков с пищалями и самыми сильными самострелами. Между ними и самой дорогой была сырая промоина, последними метелями ее занесло вровень с остальной поляной, но тех, кто туда сунется, ожидал неприятный сюрприз – снег там должен быть выше пояса, а под ним – сырая ложбина. К этим стрелкам дали и небольшое прикрытие на случай, если орденцы все же доберутся до них. Ну, а лекарский отряд посадили на сани вместе с конным резервом, который стоял за парой поворотов дороги, за пределами видимости от засеки.
Солнечная погода помогала скоротать время ожидания, когда на следующий день после возвращения разведчика, сообщившего о выдвижении орденцев, с утра, все бойцы заняли позиции и принялись ждать. Да и позавтракать сегодня было время, так что народ пока ходил, переговаривался, грелся на солнце… Кто-то сидел на санях, коней оседлали, но пока чего-то из упряжи не затягивали (Седов еще не разобрался, хотя и начал интересоваться). Настроение было нервозное. Прискакал посыльный от засеки, сообщил, что ливонцы выходят на поляну и пока остановились. А вскоре раздался первый выстрел, заставив почти всех вздрогнуть. Бойцы кинулись к лошадям, и через пять минут судорожной подготовки все были готовы по сигналу вскочить и помчаться… Через некоторое время, когда народ напряженно вслушивался в выстрелы и далекие крики, князь отправил одного человека поближе, посмотреть. Тот вернулся почти сразу, сообщив, что наши еще возле засеки, в лесу, похоже, началось, а больше ничего не видно. И действительно, в лесу, сейчас уже ближе к ним, кроме криков стали раздаваться хоть и приглушенные деревьями, но узнаваемые взрывы бомб. Их выдали разведчикам на тот случай, если надо будет отбиться от группы врагов, или ослепить их вспышкой и дымом, чтобы успеть уйти.
Еще через несколько томительно долгих минут крики усилились, а потом раздался длинный свисток – сигнал на отход от засеки. Народ начал посматривать на седла, хотя все знали, что до их выхода еще в любом случае далеко… Выстрелы из пищалей так и продолжали бухать, то вразнобой, то сразу несколько, крики вроде приблизились, и тут раздался почти сдвоенный грохот, и над невидимым отсюда полем боя, над деревьями, поднялось довольно большое облако дыма.
–Пушки в лесу – буквально выдохнул кто-то, и после некоторой паузы крик поднялся гораздо сильнее, но теперь в него добавились истеричные ноты, а еще – кони… Раненые кони кричали иногда почти как люди, а иногда – совсем по-другому, но почему-то и у Седова, и у остальных, при этих звуках зашлось сердце. Да и их кони, до того чутко прядавшие ушами при звуках выстрелов, начали беспокоиться… Князь послал второго гонца.
–Наши от засеки ушли, эти там копятся, но пока на вторую не идут – доложил тот – а за самой засекой не видно ничего…
Тем временем стрельба на поле боя не стихала, а вот крики как-то уменьшились, но через некоторое время раздался крик явно сразу многих людей, сразу же перекрытый многочисленными выстрелами. Похоже, орденцы пошли в атаку на вторую засеку, и оттуда начали отстреливаться (пищали, которые похуже, и дробовики были все там). Почти тут же бухнули две малые пушки, значит, орденцы подошли на выстрел, потом тише, но узнаваемо грохнули дробовики, где-то тут же – бомбы, а потом все перекрыл рык сразу полутора десятка глоток примерно.
–Черный своих повел – нетерпеливо, чуть не пританцовывая, сказал Степан, расслышавший в этом шуме голос второго десятника.
Николай Федорович не смог бы потом сказать, сколько прошло после того, как там схватились врукопашную, времени. По ощущениям – очень долго, а так – минут пять, не больше. Раздались частые, прерывистые свистки, и почти сразу – знакомый рев ракет, одна за другой, пять штук. И почти тут же – снова длинный свист.
–Пошли! – скомандовал князь, вскидывая тело на коня, но его опередило как бы не пятеро, и в линии всадников, вытянувшейся по дороге, он оказался где-то в середине…
Оставшиеся возле саней санитары переглянулись.
–Давайте и мы, что ли – сказал Седов – потихоньку.
Им-то не дали никаких указаний, но, раз ракеты были выпущены (а это согласовывали, если орденцы соберутся в кучу или их отгонят на какое-то приличное расстояние), значит, можно?… И они пошли по дороге, ведя лошадку под уздцы. После поворота стало видно ледяную засеку, сзади-сбоку. Над ней постепенно рассеивался дым, вроде, уже никто не стрелял оттуда (хотя вообще-то выстрелы еще гремели), там копошился народ, кто-то лежал на земле, и кое-где виднелось… красное? Они, не сговариваясь, перешли на бег, и тут где-то дальше на поляне снова завыли и почти сразу взорвались еще две ракеты…
…У князя, как всегда в начале схватки, все как-то изменилось в сознании. Старче называл это мудреным нерусским словом на «ад», а на деле это было так: сердце бухало, как бешеное, время как бы растягивалось, глаз подмечал все детали, а руки, казалось, успевали быстрее головы. Вот и сейчас – по знаку, перед пуском ракет свои воины должны были постараться отойти назад от орденцев, чтоб не попасть под свой же огонь, но, видимо, в пылу схватки не всем это удалось. Но его обострившийся взгляд в не таком и сильном дыму возле засеки выхватывал фигуры со знакомыми повязками (воины к ним уже привыкли) и без, и всадники врубились в последних, оглушенных и вяло копошащихся сейчас возле засеки (да и тел, валявшихся на подстилке и на снегу, как князь успел заметить, тут было прилично). С этой стороны снег был утоптан почти до состояния дороги, и кони не проваливались и не скользили, позволив их небольшой лаве прокатиться сперва почти до самого овражка на правой стороне, там развернуться – и пройтись обратно, взмахивая клинками, и только после этого князь смог остановиться и как-то оглядеться.
Тел на снегу было довольно много, но, как удалось ему разглядеть, почти все они были без повязок. Что-то орали из второго укрепления, радостное, и кто-то там даже прыгал и махал руками. За засекой, куда он кинул взгляд, видно было, что орденцы уходят, по одному, много по двое, почему-то не по дороге, а через кусты по краям поляны, и тоже лежит сколько-то тел. Что творится под самой засекой, видно не было. Куда-то еще стреляли из засады справа, приглядевшись, он понял, что у тех бойцов еще в пределах досягаемости часть орденцев, выбирающаяся сейчас из глубокого снега. Надо было выезжать за засеку, добивать их! Но… раньше эта же мысль пришла в голову Степану, и он уже торопил сейчас своих на окраине леса, где был настоящий проход на ту сторону. Там надо было всего лишь срубить две веревки, и кусок заграждения падал, позволяя проехать всаднику. С этим кто-то, невидимый сейчас в зарослях, справился, и Степан, свистнув своим, ломанулся туда. Князь хотел было последовать за ним, но увидел идущего к нему от ледяной засеки Семена, а охолонувшая голова подсказала ему, что остальное могут и без него.
Он соскочил с коня и тоже поспешил навстречу Семену (почему-то мысль доехать не пришла к нему в голову). На подходе стало видно, что тот улыбается, и князь понял, что и у него на лице расползается широкая улыбка… Они обнялись и стали хлопать друг друга по плечам (князь вовремя вспомнил про руку друга, и не усердствовал, но Семен сейчас, похоже, ничего не замечал).
–Все вышло! – радовался он, громковато (ну да, у них тут и пальба была, и ракеты), но от души – и у засеки сгуртовались они, и под пушки подставились, и огненными стрелами мы их здорово добили! И, похоже, рыцари под пушки Гридиных ребят там тоже подставились.
–Даже у нас слышно было, как там заорали – согласился князь – и кони…
–Кони, да – Семен сбавил улыбку и оглянулся вокруг.
Немного времени прошло, но все как-то упорядочивалось. Возле ледяной засеки устроили перевязочный пункт, где в пять пар рук помогали народу Ефим, Михайла, старче и еще двое, с подготовкой санитаров. Бойцы зачищали все пространство между засеками, уже собирали тела своих (слава богу, оказалось их немного), и сейчас примерялись к орденцам. Группу Степана уже было не видно. Выскакивал из лесу Гридя, увидел их, перемахнулся рукой – мол, все в порядке – и убежал обратно, похоже, вылавливать и добивать тех, кто попытается уйти лесом.
Князь и Семен, как-то одновременно отойдя после схватки и видя, что сейчас командовать не нужно, решили проверить, что там, с той стороны засеки – поляну совершенно не было видно за ней, сильно укрепленной за последнее время. Они, забравшись на коней (Семену подвели его, до того привязанного где-то в безопасном месте), проехали по проходу между деревьями за линию укрепления, отметив мельком, что орденцы сперва так и не успели найти замаскированный проезд, а потом им стало, похоже, не до того, и выехали из леса уже с обратной стороны засеки.
Картина была… непривычна. Возле того места, где они выехали, до сих пор воняло порохом и кровью: оба заряда с деревьев пришлись на уровне лошадиных спин примерно (или человеческих голов, нацеливали их именно так), и больше дроба досталось коням, а не людям, так что крови здесь было налито прилично. Лежало с десяток лошадиных туш, и примерно десятка три тел орденцев. Приглядевшись, князь с Семеном поняли, что кроме попавших под удар импровизированных «пушек», есть тут и попавшие под дальний огонь из пищалей, не ожидавшие, что оружие достанет их на недоступном вроде бы расстоянии. Но были среди убитых и явные всадники, судя по экипировке, и даже рыцари, по крайней мере, снаряженные очень хорошо бойцы, трое или четверо. На самой поляне (они двинулись по дороге к ее дальнему краю, где снова виднелась какая-то свалка) тел почти не было, разве что с того края, что был ближе к занесенной снегом болотистой промоине, кое-где виднелись, похоже, из числа не успевших уйти от обстрела с замаскированной позиции за этой самой промоиной. По дороге через поляну тел тоже почти не было, трое или четверо орденцев лежало здесь всего, то ли подраненных в лесу и возле засеки, то ли попавших под случайные выстрелы. Живых тут не оставили ранее прошедшие бойцы, и они, подстегнув лошадей, более быстрым шагом доехали до того места, куда, похоже, попали ракеты боковых засад. Здесь тоже лежали павшие кони, много, десятка два, но не в одном месте, а как-то… растянуто, и люди, но крови было гораздо меньше – дроба-то в ракетах не было… Часть и людей, и коней, явно была затоптана в свалке. А на телах мертвых орденцев были заметны следы, похоже, от ножа. Они сперва подумали, что это тоже та группа постаралась, что на зачистку со Степаном ускакала, но владелец ножа нашелся тут же (как и сам нож). Он, как стало видно вблизи, вытирал сейчас снегом лицо своего мертвого товарища, полулежащего на крупе убитой лошади (а нож лежал тут же, сбоку).
Здесь было самое узкое место, после которого, собственно, пустошь вдоль дороги и начинала расширяться, становясь поляной. Лес был только слева, на приличном отдалении, а пока еще голые кусты подходили к дороге гораздо ближе (причем с обеих сторон), и в этих кустах еще до начала схватки сидели отправленные Гридей разведчики. Они узнавались по белым накидкам, правда, у живого она сейчас была сильно испачкана спереди кровью, а вот у второго… у второго на теле не было живого места. И Семен, и князь имели опыт, и поняли, что попал он под копыта, вот только еще живым, или уже мертвым? Это было непонятно… Но – второй разведчик обернулся на звук копыт по дороге, и поднялся, отложив в сторону очередной кровавый комок снега. Когда всадники спешились, стало видно, что на лице его среди брызг крови прочерчены две дорожки, от слез, но сейчас голос был уже спокоен:
–Княже, воевода… а мы вот тут… сидели в засаде, значит… Я и… – он неловко махнул рукой в сторону тела товарища.
–Это… Данил?… – вглядевшись, первым узнал того Семен.
–Данька, ага.
–А… как все вышло? – спросил князь, осматриваясь.
–Мы сперва сидели поодаль, в лесу, Гридя сказал – присмотрите там, на случай, если они побегут. Как все на поляну вышли, они сперва недалеко от нас стояли, потом пешцы вперед ушли, а вскоре и… рыцари эти и иные конные потянулись. Мы тогда поближе подобрались… Потом, как… началось все, ждали, как велено. Потом грохнуло, от нас видно было – попало хорошо, посшибало многих… Ну, там сколько-то еще вроде бились, да вы лучше знаете, наверно… А после, как они назад подались, Данька мне и говорит: давай бомбу! Мы-то с самострелами, но у нас по одной с собой было, как положено, значит – пояснил он князю, но тот и сам помнил, вместе с Гридей прикидывали, что у кого из бойцов с собой должно быть…
–Ну, я даю, а он фитиль в зубы, и к дороге… Я-то не сообразил, а он-то пошустрее у нас… был… – на лице бойца снова что-то блеснуло.
–А дальше-то что? – поторопил Семен, все еще не понимая.
–Конные их – продолжил отвечать боец – как-то в кучку собрались, и, значит, потихоньку так обратно подались. Медленным шагом почему-то… Тут слышу, свист, нашим с боков выдвигаться, и похоже это уже второй раз было – чего Данька-то раньше дернулся? А он… в обе руки по бомбе… и посредь дороги встал прямо… Они, как ближе подъехали, увидали его, в белом-то не сразу разглядишь, хоть и грязь уже… а он тогда… один, другой запал к фитилю, к ним подался, и бомбы лошадям под ноги – на!… Тут я тоже стал выбираться, из кустов-то (видно было глубокую тропку в сыром снегу в эти самые кусты).Да только не успел. Бомбы грохнули, они встали, кто-то свалился даже… дым, кони кричат, задние напирают, в кучу сбились… и тут с боков стрелы огненные пустили наши, попало прямо туда, в кучу эту, сзади. Там орут, а те, первые, рванули прямо по дороге, мимо меня, своих же стоптали, кто упал… и Даньку там…
Все снова перевели взгляд на парня. Действительно, Данька – на молодом еще лице (сейчас стало заметно, что, кроме переломанного тела, и одна скула его была сломана, но… уже не кровила), виднелись редкие усы… а бороды не было совсем. Вспомнил этого шустрого парня и князь – борода у того пока росла плохо, и он ее сбривал. Пока они молчали, боец подобрал нож, воткнул его в ножны под накидкой и сказал:
–Ну, а тут я вот… раз не успел, так пошел этим, которые попадали… контроль делать (слово, как и «зачистка», прижилось в отряде от старче)… Лошадок тоже, побитые которые были. Орденцы, пешие которые, и не совались сюда, кругом вроде шли, а потом из лесу Степан, значит, со своими, ну, и я вот…
Князь взглянул на эту картину теперь по-новому. Выходило, что Данька этот задержал отступающих рыцарей и прочих всадников, они собрались в кучу, дав возможность двумя ракетами эту кучу разнести, правда, только сзади, и все лежащие здесь тела – результат действий выскочившего на дорогу парня с двумя бомбами…
–Семен – сказал князь, и сам не узнал своего голоса – у тебя… знак с собой?
Тот сперва не понял, но потом догадался, и полез под накидку. Ему было неудобно, одной рукой, и князь подошел, помог отстегнуть, а после со знаком в руке повернулся к бойцу. Тот смотрел удивленно, но князь шагнул рядом, присел и приколол орденский знак к небольшому оставшемуся белым куску на накидке Даньки.
–Давай, возьмем… вон, потник, что ли, с коня. Надо его отнести к нашим… – сказал он, поднимаясь.
Так они и ушли назад, к засеке. Впереди на попоне князь с бойцом несли, иногда все-таки протаскивая волоком, Даньку, сзади однорукий Семен вел в поводу коней. Перекинуть тело на круп никому почему-то в голову не пришло. Их увидели свои, перешедшие на эту сторону засеки, когда они уже почти добрались до укрепления. Кто-то свистнул, бойцы подскочили, перехватили и уже вчетвером донесли тело товарища через проход и до ледяной засеки, положив Даньку рядом с другими погибшими сегодня воинами их Ордена. Народ подходил поближе, увидав такую неожиданную процессию, и князь рассказал, все еще каким-то чужим голосом, что разведчик сделал, и чем это для ливонцев нынче обернулось. Из леса постепенно возвращались бойцы Гриди, вышел и он сам, после вернулся Степан со своими, и им всем рассказывали про Даньку…
…Его так потом и схоронили, с золотым орденским знаком, первого, награжденного посмертно. Правда, знак ему сделали свой – Ефим вел запись по номерам. А на табличке в церкви, с надписью «Даниил из Пскова», Михайла, достав где-то красной и желтой краски, нарисовал орден. Получилось не очень, но понять можно было – желтое на красном…
Они потеряли в этот день чуть больше десяти человек (одиннадцать, если точнее, и еще один на следующий день умер – тяжелое ранение пулей в живот, и потеря крови, даже старче, увидев, только головой покачал). Раненых было много, но почти все – легко, в серьезной рукопашной-то, считай, только ребята Черного сходились, а они все давно были в хорошей броне, со щитами. Было несколько огнестрельных ран – орденские пищальщики, или аркебузиры, как их там, дело свое тоже знали, а в основном колотое да резаное.
Потери Ливонского ордена сосчитать так и не смогли. Собирали тела в разных местах, несколько отдельных групп, увозили нынче в другой овражек – до того, первого, через загородку добираться было неудобно, да и далеко от дороги по остаткам раскисшего снега увозить – тоже, так что разведчики указали другую промоину. Что надо считать, никто сразу после боя сказать бойцам не сообразил, а как стали потом прикидывать (и по доспехам собранным тоже) – выходило всяко больше пяти десятков. А еще были те, кого в лесу подстрелили, да не нашли, а еще – те, которых Степан со своими по дороге догнал (он про полтора десятка говорил, может, и приврал)… А если еще рыцарей и всадников считать (тех выходило около трех десятков, все-таки те два места – возле засеки под пушечным ударом и в горловине поляны, под ракетным – собрали свою кровавую дань именно с всадников)… Старец подходил к князю, сказать, что после весны надо будет их как-то перезахоронить – и по обычаю, и, мол, болезнь плохая может от тел пойти, так и решили, если живы будут. Но вообще-то оптимизма у бойцов было полно – новая победа, хоть и с дорогой ценой нынче. Ополченцы (и те, что только от тевтонцев вернулись, и те, что на эту битву князем набраны были) хоть и понесли потери больше всех других десятков – увидали, как побеждать тех самых орденцев, что их и предков их веками в рабстве держали, и теперь уже трудненько было бы заставить их к старым порядкам вернуться…
Седов заметил потом, что, пожалуй, в чем-то правы были тогда князь с Семеном – если оружие крестьянам давать, результат может быть… неоднозначным. Но, вроде как, пока было наоборот – князя славили, и после возвращения в замок (и тризны по погибшим) расходиться они захотели не все. Но изведшийся от их ожидания Федор напомнил, что скоро пахота, и землю делить пора, и мужики все-таки разошлись, правда, дождавшись от князя обещания, что если нужда будет – он снова их призовет. Князь совершенно не лукавил – неизвестно, как там шли дела у московских войск, но, если выйдет у них, не за горами Ревель, Хапсал, Пернов, Феллин… Ну, а дальше уже даже и князь не загадывал. Единственное, чего можно было не опасаться, так это скорого повторного наступления орденцев с юга – с некоторыми из захваченных в этой битве бойцов Ордена… переговорили, перед их… безвременной кончиной, и про подготовку их, и про руководство самого феллинского кастеляна узнали. Но среди погибших его не нашлось.
А тогда, возле маленькой, почти игрушечной ледяной крепостцы, Николай Федорович ничего такого не думал. Ну да, совсем рядом (ну, не совсем все же, но в пределах видимости) бойцы добивали орденцев, из тех балаганов, что он видел в леске, изредка доносились крики (Гридя по-быстрому разбирался с пленными), но для него это все проходило как-то… картинкой. Мозг был занят важным делом – они обрабатывали раны (не зря издалека еще виднелось красное, такое заметное на снегу). Кроме одного, который был явно безнадежен – пуля в живот, да через овчину, кольчугу и что там еще под ней – остальные были гораздо легче (хотя и была, например, рука с перебитой костью), но работы по промывке, намазке, бинтованию – хватило на всех пятерых, да еще народ помогал. Они почти закончили, когда из-за засеки принесли того молодого разведчика, и князь не своим, сухим каким-то, как будут говорить – протокольным, голосом рассказал про его подвиг.
Вот в этот момент у Седова… нахлынуло как-то, из воспоминаний, снова про войны и погибших, даже в груди закололо, и он отошел в сторонку, до чистого снега, без грязи и копоти, растереть лицо… Этого никто не заметил, и они продолжили свое дело. День все-таки прилично удлинился, и все нужное сделано, собрано (а тела увезены) было еще до сумерек, но, как оказалось, князь решил, что обратно они поедут завтра (хотя гонца в замок отправили сегодня, конечно). Переночевали, на следующее утро разобрались с ранеными – кого с собой, кого пока оставить, Степан со своими еще затемно уехал на дорогу – проверить, не вылезет ли кто из орденцев, что вчера по лесу да кустам прятались, на обратный путь. А остальные, кроме оставляемого у засеки усиленного наряда дневальных, потихоньку двинулись в Озерск.
И в деревне, и в замке встречали их радостными криками, Федор лез обниматься, Милана всплакнула (да и у большинства из замковой обслуги облегчение на лицах перемешивалось со слезами), ну, а дальше пару дней в основном были заботы с ранеными, похороны своих, тризна, награждение орденскими знаками. Один из тех двух разведчиков, что «пушки» на деревьях запаливали, из леска так и не вышел – нарвался, видать, на матерого орденского бойца, или двоих сразу… Второму дали малый знак, в серебре. Такой же знак дали бойцу Черного, что первым выскочил через ледяную засеку да врубился в наступавших орденцев, и… тому напарнику Даньки. Он единственный отнекивался было, но князь сказал: «это тебе и за себя, и за него». А старче, услыхав это, негромко произнес «теперь придется жить и за себя, и за того парня», и еще непонятно «с гранатой под танк», и фразы эти долго потом обсуждали бойцы, промеж своих…
На третий день после возвращения вечером князь собрал всех в башне. К тому времени и Петра вернули, так что не было из руководства только Степана, что остался пока на тракте сам – приехавший оттуда гонец сказал, что кое-кого они еще на дороге поймали, так что задержатся. А из той деревни, где орденцы дольше всего стояли, начали они уезжать назад, частями, по словам разведчиков, не дожидаясь, пока все соберутся да их раненые поправятся. Атаковать их сейчас князь не собирался – не те силы были, хотя Степан еще возле засеки предлагал, но было это сгоряча, и говорил он тогда, не подумав, в чем на следующее же утро и признался сам. Князь подвел итоги битвы, в конце сообщив всем, что узнал Гридя от орденцев. Было окончательно подтверждено, что знают о них ливонцы уже до самого магистра, и имел феллинский кастелян особую грамоту от того, и соседей предупреждал, и дальних гонцов рассылал, но – собранные им войска, где-то треть от которых они выбили (тут, конечно, не обошлось без спора, больше-меньше, но князь его пресек), с задачей не справились. Теперь от Ордена ждать можно пока только мелких пакостей, но мальчишки, что понесут по деревням весть об их победе (тут уж князю подсказывать не пришлось), напомнят и о награде за орденских лазутчиков, так что в боях у них, пожалуй, перерыв. Народ немного обсудил, сколько времени тут будет распутица, но решил, что увидят сами, а гадать сейчас бесполезно.
–Нам же ныне – сказал князь в конце – надо заняться делом иным, да тоже важным, хоть и надеюсь я, что не будет оно так кроваво… (все же потеря своих бойцов, хоть и при явной победе, сказалась на руководстве, просто не выставляли они это напоказ). Пора заняться нам Ревелем…
И Петр, взяв слово, рассказал уже подробно, что там у Пимена с Торгашом, да что он сам узнал, в Ревель съездив…
…Пимен давно не чувствовал себя так легко, как в то зимнее утро, когда они с обозом выходили из Пскова, направляясь в Ливонию, к князю. Исчезли те тоска и тяжесть на душе, что много лет сопровождали его, ежедневно, ежечасно, еще с тех времен, когда семья его… (он запретил себе об том думать). Он никогда особо не показывал этого, занимаясь повседневными заботами, а их у второго кормщика всегда много, как бы не больше, чем у первого, но народ, конечно, понимал это, особенно Дан. Побратим, хоть и выглядел этаким… ушкуйником, в общем, был умным, быстро соображающим в опасных ситуациях, хоть и не хватало ему, на взгляд Пимена, иногда времени (и желания) подумать на пару шагов дальше. Они потому и были вместе, что хорошо дополняли друг друга, пройдя за много лет разные переделки (и сумев заработать в них себе на хорошую жизнь, чего уж).
Но… побратим понял, когда Пимен рассказал ему о том, что уйдет к князю. Прозвучало «пока», но, пожалуй, после рассказов старца и задумок князя оба понимали, что и весной, с новой навигацией, уже не станет все как было, по-старому. Так что, когда Ждан с Твердом сообщили о выходе отряда в Ливонию, Пимен отдал своим распоряжения по хозяйству, собрал самое нужное в пару небольших тюков, и ушел, с легкой душой и мысленно улыбаясь всю дорогу. Путь нельзя было назвать трудным – зима, но они особо не торопились, дорога была известна, Ждан хорошо подготовился, так что и до Гдова, и в саму Ливонию они прошли спокойно. В новых землях князя (и всей их компании) Пимен сперва подумал, что досталась тем местность бедная, но в замке мнение свое немного переменил, поняв, что заходили они как раз с таких мест, где и земли были похуже, и людей было мало, и… пройти малому отряду с боями легче, что, собственно, князь и проделал.
Ну, а потом, после того, как он освоился в замке и узнал подробнее о пути отряда и его успехах, а также о том, как они тут себя поставили и как собираются жизнь устраивать, предложили ему дело. Нет, даже Дело. С одной стороны, надо было ему вроде бы плевое дело сделать – снять дом в Ревеле, будучи как бы доверенным приказчиком богатого купца псковского (собственно, Ждан с Твердом, если что, такими купцами и были), да от имени того же купца начать знакомства заводить, да выяснять всякое-разное, что купцу в торговле полезным быть может – от пошлин портовых, до цен на товары, на рынке и оптовых. Знакомства же свести с иными купцами, да с разными городскими людьми, что очень полезны бывают, хоть и не на виду, вроде чиновников ратушных, портовых да квартальных, и все такое прочее. Особенность же состояла в том, что все это было поверху, а на деле он должен был стать «своим среди чужих», как сказал старче. Именно в беседах с ним, и с Петром еще, открылись Пимену некоторые вещи, о которых он раньше самое смутное представление имел, или вообще не догадывался.
