Ученик якудзы

Меч вылетел из стены. Вместе с мечом с потолка рухнул на пол еще один кусок лепнины, побольше.

– Ах ты, сука! – взорвался голос за стеной. – Ты что, издеваешься?! Да я щас вычислю, где ты живешь, возьму биту и так тебя отхерачу!..

– Возьми, – пожал плечами Виктор, глядя на черный меч в своих руках. – Заходи. Только ночную вазу с собой прихвати. А то мало ли что. За три года вся квартира дерьмом провоняет.

– Да я тебе!.. Да ты мне!..

Вопли за стеной стали глуше, смешавшись с женским щебетанием. Видимо, воинственного соседа принялась успокаивать его менее воинственная половина.

– Так то оно лучше, – сказал Виктор. – Только вот…

Он присел на кровать.

– Не может быть, чтоб такие штуки – и не фиксировались. Как же тогда мечом-то махаться, если оно в любой момент стрельнуть может тебе же в морду?

После непродолжительного исследования оказалось, что проткнутый мечом маленький черный инь-ян поворачивается на сто восемьдесят градусов и в повернутом положении рукоять остается просто рукоятью без тенденции выстрелить хозяину в живот ребристым штырем.

Дракон тоже легко поворачивался.

Потом Виктор нашел отлетевшее при выстреле навершие рукояти. Металлический колпак с легким щелчком встал на свое место – конструкторы предусмотрели, что у хозяина меча может не оказаться доли секунды для того, чтобы его снять.

– Гении, – вздохнул Виктор. – Только до веревочки не додумались, чтоб его после выстрела не искать.

Он подошел к окну и распахнул створки.

За окном в ночном небе мягко светила луна.

Виктор направил черное лезвие в макушку ночного светила, прищурился и нажал на дракона.

Выстрела не последовало.

– И на том спасибо, – сказал Виктор мечу. – Типа, начерно познакомились.

Он закрыл окно, подошел к кровати – и только сейчас почувствовал, как же он устал. За стеной еще раздавалось едва слышное бурчание соседа.

– Спокойной ночи, – кивнул Виктор стене. – И тебе приятных снов, – добавил он, обращаясь к мечу. – Надеюсь, что по ночам ты не ползаешь по комнате, не ловишь мышей и не кусаешь спящего хозяина за пятки.

* * *

Птица была назойливой и щебетала не умолкая.

Он взял палку, подкрался в дереву… Беззаботная трель птицы раздавалась прямо над головой. Над ней же была лысая ветка без листвы – но птицы на ней не было. Была трель, была ветка…

В недоумении он остановился, после чего от досады со всей дури шарахнул палкой по пустой ветке, взвыл от боли и… проснулся.

Он так и заснул на кровати, не выпуская из руки рукоять меча, который во сне стал палкой. Рукой он саданул по спинке кровати. А птицей был дверной звонок, который какой-то гад нажал и не отпускал, а тот заливался соловьиной трелью. Скорее всего, невидимый гад жал на звонок уже давно, потому что в электрических кишочках нехитрого прибора уже что-то начало заметно хрипеть.

Виктор отпустил меч и стал усиленно тереть глаза. Глаза разлипаться не хотели. И вообще, очень хотелось послать всё к чертовой матери, снова завалиться на кровать, накрыться подушкой – и пропади пропадом этот простуженный соловей вместе с гадом, который…

– Чтоб ты сдох! – с душой сказал Виктор и встал с кровати. – Достал, падла!

В воображении нарисовался вчерашний сосед из-за стенки, в семейных трусах и с обещанной битой.

– Ладно, – сказал Виктор, закипая. – Щас разберемся.

Он направился к двери. Звонок мгновенно перестал щебетать. Воображаемый сосед, устрашившись Викторова гнева, бросил свою биту и припустил по лестнице. Виктор усмехнулся, не заглядывая в глазок, повернул бобышку замка и резко распахнул дверь.

За дверью стоял японец.

То, что это японец, Виктор понял сразу. Сонная муть рассеялась, и как-то разом всплыло в памяти все, что было вчера. И не мог, по определению, невысокий человек со скуластым лицом и раскосыми глазами быть таджикским гастарбайтером или новым дворником туркменской национальности. Притом что ни те ни другие не носят дорогих антрацитовых костюмов. Да и потом, согласитесь, что, ежели в вашей квартире вдруг завелась пара старинных японских мечей, нет ничего удивительного в том, что однажды к вам в дверь позвонит настоящий японец.

Виктор вздохнул и посторонился.

Японец вошел и встал в коридоре столбиком. Руки по швам, лицо – как у Будды, без следа морщин и эмоций, словно из камня вырезанное. И глаза в лице словно глиняные шарики в узких бойницах дота.

Шарики шелохнулись, обозревая убранство Викторовой квартиры, и вернулись в исходную.

– Вы готовы? – спросил японец без малейшего намека на акцент.

– Всегда готов, – пробурчал Виктор. – Что, уже выезжаем?

Японец чуть повернул голову и внимательно посмотрел на хозяина квартиры. И от этого взгляда почему-то Виктор чуть ли не впервые в жизни почувствовал себя неловко.

– Машина внизу, – сказал японец, повернулся и вышел.

– А это…

Японца уже не было на лестничной площадке. Звука шагов по ступенькам Виктор тоже не услышал. Он специально высунул голову за дверь и прислушался.

Ни звука.

– Чудеса, – сказал Виктор, закрывая дверь. – Ниндзя-невидимки, зона второго внимания, Кастанеда без наркоты и все такое.

Однако, несмотря на экстраординарные способности гостя, баловать японского товарища и торопиться перед дальней дорогой Виктор не собирался. Тем более что часовая стрелка только-только перевалила за цифру «шесть».

– А обещали в восемь, – недовольно пробубнил Виктор, направляясь в ванную.

Он, не торопясь, принял душ, вскипятил чайник, приготовил яичницу с ветчиной, плотно позавтракал и только после этого, вытащив из шкафа фирменную спортивную сумку, начал собираться в дорогу.

Зубная щетка, паста, рулон туалетной бумаги (а фиг его знает, куда и зачем едем и сколько ехать будем, мало ли…), пара шоколадок «Натс» из холодильника, смена белья, запасная футболка, в карман куртки – паспорт, кредитка «Виза» и тысяча долларов заначки. Вроде все…

Его взгляд остановился на мечах. Черный валялся на кровати, катана висела на стене на прежнем месте.

«И когда успел повесить? Убей, не помню…»

Виктор призадумался.

С одной стороны, переть с собой два меча не пойми куда – дело неблагодарное, неудобное и, положа руку на сердце, тяжелое. Черный меч, после того как над ним поколдовал современный мастер, стал по весу едва ли не тяжелее катаны, на которой золота и камней считай кило под три, не меньше. Это так, в руку взять, повертеть, поиграться – ерунда. А ну как япошки заставят с ними марш-броски делать, как в армии? Да еще сверху РД с ОЗК и со всякими причиндалами навесят или что у них там при марш-бросках навешивать положено. Не возрадуешься.

Виктор представил, как он спускается вниз, как буддомордый японец посылает его обратно за мечами, плюнул, решительно отверг «родную» японскую сумку с завязками, расстегнул дополнительные молнии на своей фирменной, отчего та стала напоминать большую длинную сосиску, и засунул в нее оба меча.

Ну, вроде всё.

Виктор окинул квартиру взглядом.

Да… На многие лихие дела уходил он отсюда. И всегда возвращался. Удастся ли вернуться на этот раз?

– Увидим, – сказал Виктор.

И повернулся к двери.

Сквозь пробитую в паре стальных листов дыру струился слабенький лучик света. Виктор с уважением покосился на свою сумку.

– Однако…

Он вышел из квартиры, запер покалеченную дверь и спустился вниз.

Внизу стоял черный «Линкольн» длиной примерно от Викторова подъезда до соседнего. На почтительном отдалении от заморского чуда кучковался местный народ, вполголоса обсуждая неслыханное происшествие.

– Это за мной, – сказал Виктор, на прощание телевизионно-застойным жестом помахав народу.

Народ в ответ махать не стал, только обсуждение стало чуть громче.

– Ну и не надо, – сказал виновник происшествия, открывая дверь и влезая внутрь салона.

Внутри, как и ожидалось, сидел японец. Машина плавно тронулась.

– Долго ехать? – спросил Виктор, устраиваясь напротив японца.

– По такой дороге около семи часов.

– А куда едем?

– В аэропорт, – коротко, как плюнул, ответил японец – и отвернулся. Видимо, череда одинаковых облезлых пятиэтажек, проплывающих за окном, интересовала его гораздо больше, нежели общение с подопечным.

«В аэропорт? Это в Москву, что ли? Эх, почитать ничего не взял, – с тоской подумал Виктор. – С этим же общаться – все равно, что с пустым сиденьем. А ехать хрен знает сколько, со скуки подохнешь».

Когда японец не двигался – а двигался он очень экономно и строго по делу – он чем-то напоминал китайского болванчика, который в далеком детстве стоял у бабушки на шкафу. Щелкнешь по голове – та качается.

«Интересно, а если его по лбу щелкнуть, например, ногой, голова закачается?»

Словно что-то почувствовав, японец повернул голову и уставился на Виктора своими немигающими бойницами. Тусклые глаза японца не выражали ничего. Казалось, будто не на Виктора он смотрит, а куда-то сквозь его голову…

Внезапно Виктору стало беспричинно жутко. Он постарался взять себя в руки, но…

Страшная волна энергии, исходящая от японца, давила его волю, корежила и ломала все, что делало Виктора – Виктором, личностью, которая смогла выжить черт-те где и черт-те что преодолеть и многим – очень многим – показать, чего он на самом деле сто́ит…

Виктор отвел взгляд и уставился в окно.

За окном проносились поля, деревья, придорожные столбы, собаки, пишущие на этих столбах свои собачьи летописи, коровы, недоуменно глядящие вслед черной торпеде, на безумной скорости проносящейся мимо…

«Да уж… Такой сам кому хочешь по голове ногой щелкнет. Причем так, что больше качаться будет нечему…»

Виктор еще не пришел в себя после неожиданной безмолвной схватки.

«Как же это? Одним взглядом…»

Но дело было не только во взгляде.

Виктор чувствовал тот самый приток адреналина пополам с мурашками по телу, какой ощущаешь после того как на ринге или в драке пропустишь хороший удар противника. И лежишь себе после него тихонечко на полу, пытаясь понять, напрочь тебя вырубили или же еще имеются силы и возможности подняться и расквитаться с оппонентом.

Не было только боли от удара. Физической боли. Все остальные ощущения имелись с избытком. А еще было ощущение, что японец, что называется, «не вложился», как не вкладывается в удар тренер по боксу, в четверть силы хлопая перчаткой по уху забывшего про защиту новичка.

«Вот тебе и ниндзя с мечами…»

Виктор не мог отделаться от ощущения, что японец сейчас сидит и ржет себе втихомолку. Мол, оттаскал щенка за шкирку, чтоб не рыпался и не строил из себя Блейда с Брюсом Ли в одном флаконе.

Виктор начал закипать.

«Ну, ты, конечно, черт узкоглазый, глазами стрелять Мастер, но…»

Он оторвал взгляд от проплывающего мимо пейзажа с явным намерением разобраться с непомерно наглым иноземцем. Еще не зная как, но разобраться раз и навсегда…

Японец, как ни в чем не бывало, смотрел в окно. Но, видимо, это занятие ему уже успело надоесть, поэтому он раскрыл стоящий рядом на сиденье дорожный саквояж, достал оттуда газету и принялся читать. Газета была усыпана иероглифами, похожими на мертвых насекомых, отчего сильно напоминала пособие по энтомологии.

И чего тут сделаешь? Сидит себе мужик, читает газету. Отобрать у него чтиво с закорючками и предъявить, чего это ты на меня не так посмотрел десять минут назад?

Ярость – она такая штука, что ежели не находит выхода, то вместо дурной энергии, кровавого марева перед глазами и адреналина в крови через очень короткое время наступает прямо противоположный эффект.

Виктору отчаянно захотелось спать.

Отходить ко сну в лимузинах с кожаным салоном Виктору доселе не приходилось. Но с другой стороны – когда везут незнамо куда не по своей воле, стоит ли соблюдать приличия и китайские… хммм… японские церемонии.

Виктор закинул ноги прямо в ботинках на длиннющее сиденье, подложил кулак под голову и мгновенно отрубился…

Снился ему японец.

Японец сидел напротив и глядел сквозь газету. Виктор ясно видел немигающие глаза, рассматривающие его сквозь промежутки в иероглифах. Это были глаза вивисектора, наживую препарирующего беспомощную тварь с целью изучить ее реакции на лезвие скальпеля.

Холодный металл безболезненно вскрыл грудную клетку. Покопавшись там и, видимо, не найдя того, чего хотелось, скальпель принялся за лобную кость. На секунду между бровями стало нестерпимо холодно, и почти сразу же Виктор физически ощутил, как ледяной взгляд японца легко вошел в его мозг и принялся там обстоятельно ковыряться.

Виктор чувствовал, как корчатся его извилины, рефлекторно пытаясь отстраниться от незваного гостя, – так дергается тело гусеницы, которую малолетний садист колет иголкой. Но безжалостный исследователь уверенно продолжал свое дело.

Вот лезвие приблизилось к извилине, проткнуло ее, и вялая Викторова мысль, просочившись сквозь разрез, потекла по направлению к немигающим глазам, похожим на узкие бойницы…

Виктор закричал… и проснулся.

Поза японца не изменилась. Изменилось лишь положение его тела. Сейчас он полулежал, продолжая читать свою газету. Спинка его кресла была откинута под углом в сорок пять градусов, а нижняя часть, наоборот, приподнята вверх.

«Понятно, – зло подумал Виктор, еще не до конца отойдя от странного сна и пытаясь рассмотреть глаза японца сквозь газету. – Лишний раз утерли нос крутому деревенскому парню. Цивилизация, куда деваться. Будто сами сто лет назад гэтами^[11] щи не хлебали. Или что у них там вместо щей было? Суп с тараканами?»

Он спустил ноги на пол. И понял, что жутко хочет пить. И есть.

Трогать стратегический запас было неразумно. Экономить паек Виктор привык еще с армии. Поэтому он осведомился, обращаясь к газете:

– Долго нам еще ехать?

– Два часа, – ответили из-за газеты.

– А питание для конвоируемых предусмотрено в программе?

Видимо, питание было предусмотрено, так как, помедлив немного, газетный лист сложился вдвое, потом еще раз вдвое. Показавшийся из-за него японец степенно положил газету на сиденье, после чего открыл саквояж и, вытащив из него блистер каких-то крупных таблеток, протянул его Виктору.

Виктор взял предложенное и с недоумением повертел в руках. В блистере было четыре таблетки, каждая чуть больше «цитрамонины». Однако, в отличие от «цитрамона», на упаковке не было каких-либо надписей, поясняющих назначение ее содержимого.

«Может, он по-русски не совсем догоняет?» – подумал Виктор.

– Да я вроде не кашляю, – сказал он, протягивая таблетки обратно. – И поносом не страдаю. Мне бы пожрать чего-нибудь.

– Это и есть пожрать, – сказал японец, доставая из саквояжа маленькую бутылочку с розоватой жидкостью внутри и также протягивая ее Виктору. – А это – попить.

– Здесь только воробью попить, – проворчал Виктор, принимая бутылочку. – Видать, не жалует ниндзей ваше правительство. Впроголодь живете.

Но японец уже снова скрылся за газетой.

«Ну, на безрыбье и раком свистнешь», – подумал Виктор, закидывая в рот таблетки и запивая их двумя глотками из бутылочки – на третий глоток жидкости не хватило.

Таблетки были безвкусными, а вот еще от пары-тройки таких бутылочек с ни на что не похожим ароматом каких-то трав Виктор бы не отказался.

Японец чуть опустил газету, покосился на пустой блистер…

– Это был рацион на сутки, – сказал он, и снова вернул газету в исходное положение.

– Раньше надо было говорить, – несколько сиплым голосом сказал Виктор.

Он как-то вдруг сразу почувствовал, что невзрачные с виду таблетки по своим питательным свойствам многократно превосходили самые смелые ожидания. Сейчас у Виктора было ощущение, что он с ходу смолотил пару кастрюль гречневой каши.

Из-за газеты вылетел еще один блистер и шлепнулся рядом с Виктором.

– Какие мы все тут любезные, – тихо проворчал Виктор.

Это был «фестал».

– Что, и в Японии наши колеса уважают?

Из-за газеты не ответили.

«Ну и хрен с тобой», – подумал Виктор, спешно закидывая в рот пару знакомых таблеток, от которых по крайней мере никаких гадостей ждать не приходилось – одна сплошная польза. В случаях, когда пациент бывает сильно обожрамшись.

Через несколько минут дышать стало легче.

Японец периодически менял свои газеты, складывая прочитанные в саквояж и извлекая непрочитанные, за окном зеленой лентой тянулся однообразный пейзаж, мягко покачивался автомобиль, героически преодолевая воспетые поэтом загибы русской дороги. Все эти составляющие в совокупности плавно вогнали Виктора в медитативно-пофигистическое настроение, девизом которого мог бы стать, скажем, гвоздь в рамке с подписью «Забей на все», продаваемый в одном из бывших киосков «Союзпечати» около бывшего магазинчика Виктора.

«Бывший киоск, бывший магазин… И сам я бывший… Бывший десантник-бандит-коммерсант… А сейчас хрен пойми кто… Кролик подопытный, конвоируемый в лабораторию… Таблетками вот узкоглазый накормил… Мол, эксперименты проводим на наименее ценных членах экипажа… Да и хрен с ним…»

Сиденье было мягким и обволакивающим, климат-контроль бережно фильтровал воздух, насыщая его ароматом хвои.

Виктор и не заметил, как снова задремал…

Над ухом прозвучал выстрел.

Виктор вскочил как ужаленый. Над ним стоял японец.

Намозолившая глаза газета в поле зрения отсутствовала. Вместо газеты перед носом Виктора маячила размытая со сна фигура, которая образуется после щелчка среднего пальца об жесткую маленькую ладонь.

– Приехали, – сказал японец, убирая фигуру в карман.

Дверь открылась сама собой. За ней, старательно изображая букву «Г», стоял водитель машины.

Японец повернулся спиной к Виктору и вылез из «Линкольна».

Виктор почувствовал, что своего попутчика он ненавидит добросовестно, глубоко и от всей души. Но в салоне явно больше делать было нечего. Тем более, согласитесь, не очень-то удобно сидеть и дуться внутри салона, когда за дверью, согнувшись в три погибели, стоит маленький водитель, похожий на подростка, делая вам ручкой, – мол, выметайтесь, дорогой и глубокоуважаемый гость, приехали, не фиг тут рассиживаться.

Виктор выдохнул, прихватил свою сумку и вылез наружу.

Снаружи был аэропорт.

Он обрушился на Виктора, как, возможно, обрушивался Колизей на голову древнего провинциала, не вылезавшего из своей оливковой рощи – и вдруг, по воле случая попавшего в Вечный город как раз на празднество в честь Кибелы, Цереры или еще какой-нибудь Флоры.

Виктор как раз собирался, открыв рот, начать по кадрам обозревать возникшее перед ним чудо, как японец довольно сильно дернув его за рукав, бросил отрывисто:

– Быстрее. Опаздываем, – и напористо потащил его в недра аэропорта.

Оглушенный какофонией разнообразных и непривычных звуков, состоящей из разноязыкой речи, отдаленного гула взлетающих где-то невидимых самолетов, объявлений по радио на русском и нерусском и много чего еще, Виктор волокся за японцем, как громоздкая, неповоротливая баржа за маленьким напористым буксиром. Мелькание разноцветных пятен перед его глазами слилось в единую ленту, из которой непривычное к глобальным картинам сознание выдергивало то симпатичную мордашку пограничницы, то громадное электронное табло, то заляпанный цветными наклейками чемодан какого-то иностранца, то снова мордашку (на этот раз колоритной афротуристки) с роскошным бюстом под ней…

Но больше всего Виктора удивил японец. Вернее, его лицо. Которое вдруг начало меняться так, что нашим телекомикам и не снилось.

Перед самым входом в аэропорт японец ловко сдернул сумку с плеча Виктора и широко улыбнулся.

Сразу за входом находилась рамка в рост человека для просвечивания пассажиров на предмет наличия всевозможных террористических пакостей. Рядом с рамкой имелся металлический ящик с уходящей в него движущейся лентой. По обеим сторонам рамки располагались симпатичная таможенница и несимпатичный милиционер с квадратной каменной челюстью и резиновой дубинкой.

– Здравствуйте, – сказала таможенница, обворожительно улыбаясь. – Положите ваш багаж на движущуюся ленту и проходите.

Японец улыбнулся еще шире, хотя казалось, что шире уже некуда.

– У нас нет багажа, – сказал он, кладя сумку с мечами на металлический ящик и проходя под рамкой. После чего он преспокойно забрал сумку и махнул Виктору – пошли, мол, чего стоишь.

Немало удивленный таким способом прохождения досмотра, Виктор ждал, что сейчас поднимется неслабый хай. Однако хая не последовало. Таможенница продолжала несколько заторможенно улыбаться, а милиционер даже не пошевелился, словно и правда был вырезан из камня.

Виктор мысленно пожал плечами и прошел под рамкой.

Потом он просто шел за японцем, не переставая удивляться тому, насколько преобразился этот каменный Будда. Его провожатый в зависимости от ситуации то улыбался обворожительно (пограничницам, таможенницам, девушкам и дамам в очередях), то вдруг превращался в солидного и преуспевающего бизнесмена или – бери выше – дипломата, причем настолько солидного, что даже вообразить страшно (для тех же лиц, но мужского пола), то, проходя перед очередной рамкой, не просто улыбался, а щерился так, словно его рот был резиновым и имел способность растягиваться от уха до уха.

От этого жутковатого оскала взгляд окружающих слегка цепенел, и на их лицах тоже расцветала идиотская улыбка. Японец же преспокойно повторял трюк с мечами и следовал дальше, не забывая каждого встречного одарить своим вниманием. Причем каждая его метаморфоза имела свои оттенки, как для каждой двери требуются индивидуальные ключи со строго определенным рисунком бороздок и зубчиков, посредством которых очереди на регистрацию – таможенный досмотр – паспортный контроль – и далее по списку прошли как-то очень быстро и безболезненно. Слишком быстро. Другому за такое «быстро» морду б набили в два счета и в наручники запаковали. А этому – трын-трава. Прошел как нож сквозь масло и Виктора вместе с его сумкой с собой протащил. Тот даже удивиться не успел, откуда это у японца паспорт с его фотографией образовался. Вроде и не фотографировался в последние месяцы…

Только на втором этаже, в зале ожидания для пассажиров, летящих бизнес-классом, лицо японца приняло прежнее безразличное выражение. Словно маску с фейса стащил и в саквояж запрятал, как давеча газету с иероглифами.

Виктор добрался до нереально удобного кресла и рухнул в него, словно удав, обожравшийся мартышек. Японские таблетки перебороли отечественный «фестал» и принялись распирать желудок с новой силой. Японец же, привычно устроившись в кресле напротив, сначала долго трепался с кем-то по мобильнику на языке, состоящем, похоже, из одних «ся», «сю» и «рррр», после чего сходил в соседнюю комнату, из которой вернулся с тарелкой, заполненной всякой снедью, и с бутылкой армянского коньяка. Плюхнувшись в кресло, он принялся аппетитно трескать разложенные на тарелке бутерброды с красной икрой, запивая их коньяком и при этом довольно крякая.

– Лучше французского, – сообщил он после второй рюмки. – Натуральный вкус винограда.

Виктор мысленно пожал плечами. Ему сравнивать было не с чем.

– Пассажиров рейса четыреста сорок два просят пройти на посадку к посадочному терминалу номер шесть, – нежно сказал динамик под потолком.

Однако японец и не думал прекращать трапезу. Когда его тарелка опустела, он снова наведался к кормушке и, вернувшись с новой порцией закуски, вновь принялся за коньяк, жмурясь от удовольствия.

– Ешь, – сказал он Виктору, кивая на бутерброды. – Ты ж хотел. Здесь все бесплатно.

Виктор с ненавистью посмотрел на японца. От бутербродов с икрой и рюмки «Ахтамара» десятилетней выдержки он бы, может, тоже не отказался, кабы в его желудке оставался хотя бы кубический сантиметр свободного пространства.

– Зря, – сказал японец, отправляя в рот очередную порцию деликатеса. – Очень вкусно.

Больше Виктор сдерживаться не мог.

– Слушай, ты издеваешься, да? Ты чего хочешь?! Ты ж скажи, я понятливый! Я…

– Мистер Фудзи Ямато и господин Виктор Савельев! Срочно пройдите на посадку к посадочному терминалу номер шесть!

Сейчас в нежном голосе, несущемся из динамика, явственно слышались железные нотки.

– О! Это нам, – невозмутимо сказал японец. – Пошли.

Виктор скрипнул зубами, выдохнул… и встал с кресла. А что еще делать? Бросаться аки снежный барс на спину японцу, удаляющемуся по направлению к стеклянным дверям? И зубами его в стриженую холку по самые десны?

«Итак, стало быть, японец у нас Фудзи Ямато. А я, значит, господин Савельев, – думал Виктор, шагая по объемистому передвижному тоннелю-„кишке“ к самолету. – Выходит, познакомились. Очень приятно – взаимно – что вы, что вы, не споткнитесь, здесь ступеньки…»

От впечатлений и бессильной злобы он даже слегка устал. Поэтому, как только мягкое сиденье самолета приняло Виктора в свои обволакивающие объятия, его вновь неудержимо потянуло в сон. Хотя если вдуматься, то сколько можно? Считай, всю дорогу дрых. Но кто ж знал, что резкая смена обстановки окажется для его организма настолько утомительным делом…

Увы, на этом приключения не кончились. Виктора ждал еще один сюрприз. Оказалось, что взлетающий самолет – далеко не лучшее место для погружения в царство Морфея.

С непривычки его чуть не стошнило. Предупредительная и наверняка опытная в таких делах стюардесса сразу обозначилась возле его кресла с хрестоматийным пакетиком в руках. Но Виктор, стоически пережив бунт японских таблеток в животе, втянул в себя порцию воздуха и дал отмашку – мол, все в порядке, подруга, блевать отменяется.

«Подруга» потопталась еще немного на месте, недоверчиво наблюдая, как меняется у пассажира зеленоватый цвет лица на бледно-розовый, и ретировалась. Чтобы вновь появиться через минуту с бутылкой минералки.

– Во, это в самый раз, – выдохнул Виктор, принимая бутылку. – Мерси.

– Не за что, – улыбнулась стюардесса. – Что-нибудь еще?

Виктор, присосавшийся к источнику живительной влаги, энергично мотнул головой, отчего пузырьки газа внутри бутылки выстроились в маленький водоворот.

– Чо, братан, хреново?

Из-за кресла впереди высунулась бритая голова. Под головой наблюдался фрагмент бычьей шеи, на которой имелась надпись «Папа», наколотая выцветшей зеленоватой тушью.

Виктор отлип от бутылки и невольно задержал взгляд на надписи. Голова перехватила взгляд и рассмеялась.

– Нравится?

Виктор пожал плечами.

– А зря, – сказала голова. – Это погоняло со смыслом. Хошь – понимай как написано, а хошь – писец активистам, привет анархистам.

И снова захохотала. Во рту головы блеснули два идеально ровных белых ряда явно искусственных зубов.

– Ты сам, я смотрю, не из Москвы, – сделала вывод голова, мазнув взглядом по одежде Виктора. – И с баблом у тебя не алё. Чо в Японии-то делать собрался? Там же одно разорение!

Виктору не очень понравились развязные манеры «Папы», но это все-таки была лучшая альтернатива, нежели японец, успевший прикупить где-то в аэропорту свежую газету и явно предпочитающий разглядывание корявых иероглифов светской беседе.

– Да я вот, – кивнул Виктор на японца. – С ним.

Голова подалась вперед. Из-за спинки кресла вслед за ней высунулись плечо и рука, украшенная синими перстнями, тиграми, рыцарями и бог еще знает какими татуировками, сливающимися порой в картины, которые вот так с ходу и не разберешь что изображающие. Голова осмотрела японца гораздо более внимательно, нежели до этого Виктора.

– Голимый самурай, – вынесла она вердикт. – Патентованный. Оно по-русски ни бум-бум?

Виктора в свое время научили отвечать только за себя, поэтому он неопределенно повел плечами, типа «хрен его знает. Тебе надо – ты его и спрашивай».

– Так я и думал, – сказала голова. – Пить будешь?

Виктор непонимающе уставился на собеседника.

– Ты чо, первый раз летишь, что ли?

– В пассажирском самолете – первый…

– Аааа!!! – обрадовалась голова. И крикнула, обернувшись: – Братва!!! Тут правильный пацан первый раз в воздухе!

Ему ответил нестройный гул трех-четырех голосов с передних сидений. Виктор собеседника разубеждать не стал.

– Ка-роче, – сказала голова, вновь поворачиваясь к Виктору. – Меня Жекой звать, а пацанов – Санек, Андрюха и Генка. Санек с Андрюхой только с зоны откинулись, и мы постановили это дело в узкоглазии отметить. А Генка к нам в аэропорту прибился, он тоже недавно от хозяина. Пацаны, сам понимаешь, голодные, а там у япошек, говорят, тёлки мелкие как собачонки, их можно по ходу по пять штук за раз нанизывать.

Жека снова заржал. А отсмеявшись, добавил:

– Дело в следующим. Мы тут во фри-шопе затарились, так что приступаем. Твой самурай пьет?

– Не знаю, – сказал Виктор.

– Ну и хрен с ним, – кивнул бритой головой Жека. – Пусть дома у себя своим вонючим сакэ давится. А у нас тут «Голд Лэйбл».

Он обернулся.

– Эй, пацаны, подтягивайтесь. Начинаем.

В салоне бизнес-класса свободных мест было предостаточно, поэтому «пацаны», «подтянувшись», заняли свободные кресла.

И началось.

Виктор не был большим любителем спиртного, но, действительно, если разобраться – когда впереди у тебя непонятное будущее, сзади – прошлое, о котором вспоминать лишний раз не хочется, а внизу, под относительно тонким стальным брюхом самолета, сотни метров пустоты, неизвестно откуда появляется желание вот так вот по-русски взять наполненный до краев стакан, и…

– Щас спою, – сказал Жека, покосившись на японца.

– А чо, можно! – обрадовался Санек с соседнего кресла. – Давай: «Такова воррровская доля…»

– Погодь, – оборвал его «Папа». – За дела да за масти мы дома споем. А здесь…

– Чо здесь? – обиделся Санек. – Типа в воздухе масти не канают?

– Не, Сань, канают без базара, но…

«Папа» наставительно поднял вверх татуированный палец и снова покосился на японца, невозмутимо листавшего свою газету.

– …здесь мы прежде всего русские пацаны, которые летят отдыхать в страну узкоглазых. Тех самых, кому наши деды в свое время конкретно вставили по самую помидоринку.

Рука японца, переворачивающая лист газеты, замерла на мгновение. Или это только показалось Виктору?

– И в честь энтого знаменательного события, – торжественно продолжил Жека, – давайте-ка, братва, вспомним одну хорошою песню.

И он затянул хорошо поставленным баритоном:

 
На границе тучи ходят хмуро,
Край суровый тишиной объят.
У высоких берегов Амура
Часовые Родины стоят…
 

Возможно, Жека просто куражился. Возможно, нарывался, подозревая, что японец знает не только свой родной с закорючками. Виктор ждал, что его попутчик не выдержит и кинется, – но ждал он напрасно. Японцу, похоже, разухабистая компания была глубоко до фонаря. После пары куплетов он абсолютно спокойно отложил газету, нажал на кнопку, отчего спинка кресла приняла почти горизонтальное положение и мирно отошел ко сну.

«Гады вы, – подумал Виктор. – Люди воевали, жизни клали, а вы песню об их подвигах распеваете, чтобы японца достать. Гады и есть».

Но устраивать разборки в самолете было неразумно. К тому же пел Жека неплохо. А японец не реагировал. Ну и ладно. Когда еще доведется русскую песню услышать? И Виктор слушал: