Читать книгу: «Картофельный обряд», страница 3
7
То ли сне, то ли наяву, но в любом случае ближе к полудню к Скорику явился оживленный подвыпивший Виталик и предложил в легкую подзаработать. Недоверчиво с неохотой Скорик спросил, что надо делать.
– Сосед поменял ванну. А старую не знает куда девать. А это я тебе скажу чистый чугун, – сказал Виталик. – Ну, так как?
– Что как? – сказал Скорик, который еще не совсем проснулся.
– Ты впрягаешься? – сказал Виталик.
Скорик пожал плечами. После посадки картофеля его до сих пор ломало. Особенно болела поясница. Кажется, он ее потянул.
– Ты такой же, как Палёный, – с досадой заметил Набока.
– Это почему это? – встревожился Скорик и, вспомнив страшную трещину на затылке Палёнова, машинально провел ладонью по своему затылку.
– Я ведь в начале ему предложил зашибить денежку, – признался Виталик. – Так он сказал, что у него голова болит. Ему, и правда, Аглая замотала голову бинтом. Теперь он похож на какого-то бедуина. Я ему говорю, надо всего лишь чугунину до пункта доволочь и будет чем голову полечить. А он в ответ какой-то бред бормочет.
– Какой бред? – насторожился Скорик.
– Что-то про урожай, про картошку: расти не плошай, пусть будет хороший урожай. И все в таком роде и ракурсе. Словно молится… Ты чего побледнел? Тоже голова болит что ли? – спросил Виталик, заглядывая Скорику в лицо. Скорик опять машинально провел рукой по затылку и отрицательно мотнул головой. – Ты больше Палёнова не бери картошку сажать, а то он совсем в сумрак уйдет.
Скорик что-то пробормотал, как будто оправдываясь…
…Дверь открыл хмурый приземистый большеголовый человек в очках, в светлой рубахе навыпуск, в светло-серых штанах. Это и был сосед Виталика. Из кухни выглянула полная круглолицая пугливая женщина и поспешно скрылась за стеной коридора.
– Забираю? – спросил Виталик, глядя на ванну, стоявшую в прихожей и перегораживавшую проход.
Поправив очки, Муругов что-то буркнул и кивнул.
Скорик и Набока кое-как вынесли ванну из квартиры и стали тяжело, чугунно спускаться по лестнице. Громко сопя, опустив голову и вытаращив глаза, побагровевший от натуги Скорик шел впереди, побледневший, полуобморочный Набока покачиваясь и часто моргая, пыхтел и отдувался сзади, схватившись руками за боковые кромки. Почти на каждой лестничной площадке Виталик, обливаясь потом, говорил: «Стоп машина!» Они опускали ванну и делали длинные передышки.
Когда они все-таки вынесли ванну из подъезда, Набока заявил, что он потянул спину. Пришлось Скорику одному впрягаться и корячиться. Ванна оглушительно заскрежетала об асфальт. Скорику показалось, что он тоже заскрежетал и стал таким же тяжелым, чугунным.
На скамейке у первого подъезда сидел Палёнов и смотрел в одну точку. Голова у него была перевязана широким серым эластичным бинтом. Палёнов медленно обернулся и уставил на Скорика мутные как картофельный самогон, безжизненные глаза. Затылок обожгло и сдавило. Скорик словно увидел призрака.
– Может, подсобишь? – мимоходом спросил развинченный, шарнирный Виталик.
Палёнов ничего не ответил и, отвернувшись, опять уставился на некую точку перед собой и в зарослях рябины.
– Больше не бери его на картошку, – Виталик покачал головой.
– Больше не буду, – сказал Скорик, старательно отводя глаза от Палёнова и как бы отгораживаясь от него скрежетом и лязгом.
8
…Нервно задребезжал дверной звонок. Скорик проснулся и, поднявшись с дивана, попытался прийти в себя. В дверь продолжали настойчиво звонить. «Это Палёный!» – спросонья решил Скорик и его нахлобучил и сковал холод. Но Скорик все-таки подошел к двери и даже открыл ее.
На площадке стояла Аглая. Она окинула Скорика подозрительным взглядом. Она так посмотрела на него, что Скорик почувствовал себя кругом виноватым. В груди Скорика ёкнуло, и по телу стал расползаться все тот же могильный холод.
– Что с ним? – спросил он.
– Это я у тебя хотела узнать, – Аглая вошла в прихожую. – Он сам на себя не похож. Какой-то отстраненный и пришибленный. Даже ко мне ночью не ломился. Вы с ним что делали?
Скорик смутился и пожал плечами:
– Да ничего особенного. Просто картошку сажали, – почесал затылок.
– И только? – спросила Аглая.
– И только, – Скорик с трудом выдержал ее пристальный недоверчивый взгляд.
– А откуда у него эта трещина на затылке?
Скорик вспомнил, как штык лопаты с глухим стуком вонзился в голову Паленова и внутренне содрогнулся.
– Не знаю, – буркнул Скорик и опустил глаза.
Аглая тяжело вздохнула.
– Больше не бери его на картошку, – сказала она. – А то он и так… – женщина осеклась и опять вздохнула. – Ты бы поговорил с ним что ли.
– Зачем это? – Скорик побледнел и часто заморгал.
– Может, хоть ты его расшевелишь. А то он только и делает, что сидит и молчит, как истукан. Сидит и молчит. Разве это он? – голос Аглаи задрожал, в ее глазах сверкнули слезы.
Растерявшись, Скорик поспешно заверил:
– Я поговорю с ним. Мне это… не трудно. И если что узнаю, так сразу и того… Ты даже не думай. Я так с ним поговорю, что ты…
Скорик стал сжимать и разжимать пальцы, словно ловя ускользающее слово:
– Что тебе… что с тобой… – Скорик беспомощно и смущенно посмотрел на Аглаю. – Короче я с ним поговорю.
И Аглая ушла. Скорик закрыл за ней дверь и, вернувшись в комнату, сел на край разложенного дивана и, сгорбившись, уперся глазами в темный экран телевизора. Он точно воочию увидел мертвые остекленевшие глаза Паленова и как будто бы даже услышал глухой стук лопаты, вошедшей в голову, точно в тыкву. Скорик содрогнулся, вскочил с дивана и зашагал по комнате, прихрамывая.
Скорик не заметил, как покинул квартиру и, спустившись на лифте, оказался на улице. Он захромал к первому к подъезду, чтобы навестить Палёнова.
Но, увидев его, Скорик в замешательстве остановился. Палёнов неподвижно сидел на скамейке и неподвижным взглядом смотрел перед собой на куст шиповника. Голова Палёнова была перевязана широким эластичным серым бинтом. Скорику стало не по себе. Он хотел сделать вид, что не заметил Палёнова и пройти мимо.
Но тут раздался скрежет и громыхание. По дороге тщедушный человек в очках волочил за собой ванну. Хлюпика сопровождал пьяный Виталик. Шарнирный и разболтанный, подергивая руками, ногами и головой, он шел позади скрежещущей об асфальт ванны и улыбался. От лязга и скрежета Палёнов пошевелился, повернул голову и скользнул по Скорику таким мутным потусторонним взглядом, что у Скорика мороз пробежал по коже и мозгу. Скорик принужденно улыбнулся и кивнул Палёнову. Тот отвернулся от Скорика и опять уставился на шиповник. Скорик как-то боком приблизился к Паленову и осторожно присел рядом с ним на желтую скамейку. Следом подошел шарнирный развинченный Виталик.
– Как она? – спросил он оцепенелого Палёнова, с улыбкой глядя на его перебинтованную голову.
– Кто она? – Палёнов холодно посмотрел на Виталика.
– Ну да, она… картошка, – кивнув на перебинтованную голову, сказал Виталик.
Палёнов ничего не ответил и опять уставился на заросли. Виталик похлопал Паленова по плечу, пожал руку Скорику и, развернувшись, разболтанной походкой поспешил вслед за скрежещущей ванной и тщедушным лысоватым очкариком.
Скорик проводил взглядом Виталика. Скрежет затихал и как бы сжимался. Собравшись с духом, Скорик спросил Паленова:
– Ну, ты это… как себя чувствуешь? – и с опаской посмотрел на оцепенелого приятеля. Тот что-то пробормотал, все так же глядя перед собой.
– Что-что? – наморщив лоб, Скорик вслушался, пытаясь разобрать Палёнова.
– Ненавижу… – сказал Палёнов, словно обращаясь к зарослям. И Скорик невольно откачнулся и отодвинулся от непонятного Палёнова.
– Ненавидишь? Ты это о ком? Кого это ты так?
– Колорада, – Паленов проскрежетал зубами.
– Колорада? – в замешательстве переспросил Скорик и еще дальше отодвинулся от Палёнова.
– Его самого, – сказал Паленов и опять что-то забормотал, заклокотал горлом. Скорик вытаращился на Паленова. Его так и подмывало, быстро встать и уйти. Но он как будто врос в скамейку или его парализовало.
Внезапно Палёнов дернулся и затрясся, его лицо вытянулось и исказилось.
– Что с тобой? – встревожился Скорик и посмотрел в ту сторону, куда вытаращился Паленов… По тротуару шла девочка в серых брюках и серой пиджаке. В руке она держала скрипичный футляр.
– Расти картошка большая-пребольшая, расти картошка большая-пребольшая, – торопливо забормотал трясущийся Палёнов, с ужасом глядя на девочку с футляром. – Расти картошка! А-а-а! – прокричал Палёнов, вскочил со скамейки и кинулся прочь, размахивая руками. Поднявшись, потрясенный Скорик посмотрел вслед Палёнову.
Когда Палёнов исчез за углом дома, Скорик захромал к себе домой. Он чувствовал себя так, словно и его закопали на заброшенной даче.
9
Аглая нагрянула ближе к полудню.
– Ты чего это на звонки не отвечаешь? – с порога накинулась она, пронизывая Скорика подозрительными глазами.
– Какие еще звонки? – Скорик нервно почесал затылок, глядя под ноги. – Наверное, опять телефон заклинило. – Телефон у него был еще тот, со стертыми кнопками и облезлой панелью. Но звонки от Аглаи до Скорика дошли. Правда, он не стал отвечать, надеясь, что Аглая махнет на него рукой и отстанет.
– Так ты говорил с ним?
– С кем это? – Скорик замер.
– С Володей, – рассердилась Аглая. – С кем же еще?
Тяжело вздохнув, Скорик машинально провел ладонью по затылку и кивнул.
– И что он? – Аглая впилась глазами в смущенного Скорика.
– Да ничего особенного, – пробормотал Скорик, глядя в пол.
– Он хотя бы сказал, где он голову так повредил?
Скорик покачал головой, не решаясь посмотреть Аглае в глаза.
– А что же он тебе тогда сказал?
– Расти картошка большая-пребольшая. Пусть тебе хватит солнца и воды, – сказал Скорик и болезненно поморщился, словно проглотил что-то кислое или словно у него заныли зубы.
Повисла гнетущая тишина. Аглая вытаращилась на Скорика. Он сжался и понурился. Аглая покачала головой и поежилась словно от сквозняка.
– Расти картошка… Его на ней совсем замкнуло. Только ее и жрет.
– Поди жареную? – предположил Скорик и сглотнул. Вспомнил, что с утра ничего не ел.
– Если бы! Так ведь он сырую! Сырую жрет! – в сердцах сокрушенно проговорила Аглая. Вдруг она задумалась, вытягивая и скашивая рот, поводя носом; она стала похожа на мелкого грызуна.
– Большая-пребольшая, – пробормотала Аглая. Она прищурилась и кончиком языка облизала обветренные губы. – Может, это и к лучшему.
– Что к лучшему? – спросил Скорик, недоуменно помаргивая.
Проговорившаяся Аглая спохватилась, вспыхнула и сердито посмотрела на Скорика
– Как же мне все это достало! – сказала она и выскочила за порог.
Скорик захлопнул дверь и облегченно выдохнул. Горло сжала судорога. Во рту пересохло. Сильнее чем поесть, захотелось накатить.
10
Уже больше недели Палёнова словно подменили. Он редко выбирался из дома. А выбравшись, тихо и неподвижно сидел на скамейке и смотрел в одну точку. Он напоминал картофельный куст, а не человека. Ночью он больше не ломился к Аглае, словно напрочь забыл о ней. А днем не матерился на весь двор и не клянчил у всего двора мелочь, чтобы поправить пошатнувшееся здоровье. Все недоумевали и гадали, что такое произошло с Палёновым.
– Палёнов катается на розовом слоне, – заявил расшатанный Виталик и многозначительно поглядел на мрачного Скорика. – У него белая горячка.
– Да он просто траванулся паленой водкой, – возразил Фрол Пшеничный и рыгнул. – С ним уже было такое. Скоро он оклемается и будет как огурчик. – Фрол протяжно и громко рыгнул. Отчего сидевшая в полосатой коляске некрасивая девочка с пучком светлых волос на темени, вздрогнула и испуганно заплакала. Толкавшая полосатую коляску полноватая молодая женщина в длинном сером полосатом джемпере, с темно-рыжими висками и черным хвостиком, затылком и теменем, гневно посмотрела на долговязого Фрола. Он открыл рот, чтобы извиниться, но вместо этого машинально и виновато рыгнул. И растерянно вытаращился на женщину с полосатой головой и коляской. Та испепелила его глазами и поспешила пройти мимо подъезда, под козырьком которого собралась дворовая шатия-братия. – Он же непотопляемый, как.. дредноут. Непотопляемый! Паленый обязательно всплывет. Обязательно, – и Фрол убежденно рыгнул.
– А я ведь его недавно видел – сказал Сбоев, плешивый чудик и очкарик, который непонятно на что и зачем жил. – И даже поговорил с ним.
– Да ну? – сказал Виталик.
Все уставились на тщедушного Сбоева. Фрол удивленно рыгнул. Скорик побледнел и часто заморгал. А плотный, с красным оплывшим лицом Кабанов, сказал:
– Внимание, тормози заранее.
– Когда это было? – спросил Виталик.
– Пардон, – Сбоев отошел к краю крыльца и, нагнувшись, облевал цветы. Вытерев рот рукавом замызганной ветровки, вернулся и сказал: – После полуночи это было.
– Да, поди померещилось, – с усмешкой перебил и отмахнулся Виталик.
Сбоев обиженно поправил очки с дужкой, перевязанной скотчем и трещиной на левом дымчато-сером стекле. Его часто видели у торгового центра «Берлин», он рылся в мусорных контейнерах.
– В первом часу я встретил Палёного около «Ивушки».
– И что он? – спросил Скорик, напряженно заглядывая в серое похмельное лицо очкарика.
– Он брел в сторону гаражей. Я его окликнул… пардон, – отойдя и исторгнув из себя на газон, Сбоев вернулся.
– Ну и? – торопил Скорик, охваченный состоянием уже виденного и слышанного.
– Он тормознул у ларька. Подхожу, спрашиваю, как он вообще? А он… – Сбоев отошел, из него еще выхлестнуло, он крякнул и вернулся: – не узнал он меня. Он и себя не узнал бы. Такой он был… никакой. Он стал бормотать. Говорю: « Что-то? Я тебя не понимаю» А он знай себе, бормочет под нос. Словно молится или кается. И смотрит на меня так, словно выглядывает из глубокой ямы. Так-то вот.
Все переглянулись.
– Что же он там такое бормотал? Неужели ты ничего не разобрал? – спросил Виталик.
– Кое-что все-таки разобрал, – сказал Сбоев.
– И что же? – рыгнул Фрол.
– Секундочку… – тряхнув указательным пальцем, Сбоев отошел и вскоре вернулся, вытирая рот тыльной стороной ладони: – Как же он там? Ага… вот: ««Земля-землица, дай картошке уродиться. Пусть растет она большая пребольшая, не гния и не плошая»
– Так и сказал? – спросил Виталик, недоверчиво скривив рот.
Сбоев отошел, бурно стравил на цветы и, как ни в чем не бывало, вернулся:
– Так и сказал. Да, и еще этот запах от него…
– Запах? – вглядываясь в очкарика, Скорик почувствовал, как затылок и предплечья вымораживает, а ноги слабеют. – Чем же он пахнет?
– Погребом, – Сбоев задумчиво вытер рот тыльной стороной ладони и покивал. Вот именно: сырым холодным погребом.
– Я же говорю: розовые слоны и черти на ободе унитаза, – усмехнулся Виталик.
Фрол протяжно и печально рыгнул.
– Трансформация трансформаторов, – сказал багровый мордастый Кабанов. – Слушайте радио, остальное видимость.
– Скорый, ты чего такой? – заметил Виталик, заглядывая Скорику в лицо.
– Какой? – Скорик растерянно посмотрел на Виталика, словно тот застал его врасплох.
– Словно и тебе розовые слоны знакомы не понаслышке, – Виталик похлопал Скорика по плечу.
Кабанов и Сбоев засмеялись, Пшеничный протяжно рыгнул, изображая смех. Скорик что-то пробормотал, как бы оправдываясь, и захромал прочь, втянув голову в поднятые плечи.
– Увидишь розового слона, передавай ему привет! – крикнул ему вслед Виталик. На крыльце загоготали.
Словно от удара в спину Скорик сгорбился и прибавил шагу, от смятения хромая сильнее обычного.
11
Подходя к своему подъезду, он почувствовал на себе чей-то взгляд. Скорика остановил тихий глуховатый голос, как будто из глубокой ямы. Скорик испуганно оглянулся.
Мимо на грохочущих самокатах проехали, отталкиваясь от асфальта правыми ногами двое мальчишек. У одного из них были длинные соломенные волосы и смуглое неприятно красивое девчачье лицо.
– Есть закурить? – спросил юный загорелый блондин. Он сидел под козырьком подъезда рядом с дверью подвала в широком сдвоенном кресле, какие используют в кинотеатрах и актовых залах. У блондина был скучающий угрюмый вид, словно он смотрел скучный угрюмый российский фильм про жизнь. – Сигареткой не…
– Нет, – оборвал Скорик подростка и, подойдя к двери подъезда, зашарил в кармане, ища ключи.
Блондин сердито забулькал и забормотал.
– Поговори у меня еще, – осадил его Скорик. Скорик приложил ключ-таблетку к панели домофона, тот одобрительно пропиликал, пропуская, и Скорик открыл железную дверь… Скорик поднялся к себе на медленном задумчивом лифте.
В квартире было до ужаса тихо и сумрачно, как в склепе. Скорик дотащился до дивана и, повалившись на него, уперся глазами в потолок. Стук сердца отдавался в висках.
В голове роились темные погребные, если не погребальные мысли о Палёнове. Скорик старался не думать о нем. Ведь что сделано, то сделано. Чего понапрасну себя изводить и грызть? Но чем сильнее Скорик старался, тем назойливее становились роящиеся мысли. От них темнело в глазах и подташнивало. Палёнов крепко засел в голове Скорика и, развалившись в сдвоенном кресле, смотрел, как киношными тенями пробегают лоскутные обрывки образов и мыслей. Палёнов изнутри Скорика наблюдал за ним, наполняя его тоской, страхом и запахом погреба. Потолок стал темнеть и опускаться…
Поднявшись с дивана, Скорик вышел из комнаты… Споткнулся о грязный зимний ботинок в прихожей… Спустился на задумчивом лифте… Вышел на улицу и доковылял до первого подъезда…
И вот он у обшарпанной двери без номера и рядом с лестницей. Сердце бешено колотится. Горло сдавила судорога, во рту пересохло. Собравшись с духом, Скорик нажал на дверной звонок. Звонок задребезжал, пародируя квартет Моцарта и низводя его до Михаила Круга. Скорик прислушался. За дверью стояла ледяная тишина. Он потянулся рукой к дверному звонку, белой перекошенной прямоугольной кнопке на косяке, но тут его взгляд упал на замочную щель. Из щели выползала черная мошка. За ней еще и еще – черное мушиное копошение. Скорик захолонул.
А потом он услышал шорох за дверью. Кто-то или что-то подползало к ней. Скорик с ужасом отпрянул от двери. Требовательно задребезжал дверной звонок, словно Скорик был не на площадке этажа, а внутри квартиры, откуда через замочную скважину вытекала и вылетала черная мошкара. Мошкара заклубилась перед Скориком… Облако мошкары уплотнилось и обернулось в того самого незнакомца, но без скрипичного футляра… Вытянув черные руки, незнакомец кинулся на Скорика. Скорик дернулся и проснулся…
12
Аглая остановилась на краю прямоугольной ямы, похожей на опрокинутый дверной проем. В ней роилась мошкара, а так же пыхтел и корячился Палёнов, углубляя и без того глубокую яму.
– Ну и чего ты там забыл? – спросила Аглая. Окутанный черным облаком мошкары Палёнов остановился, разогнулся и, задрав перебинтованную голову, посмотрел на Аглаю. – Что ты делаешь?
– Картошку сажаю, – глухим замогильным голосом отозвался Палёнов и, толкнув ногой наступ лопаты, погрузил ее штык в землю.
– Открой дверь, сука! – Палёнов взмахнул лопатой и осыпал Аглаю сырой землей.
В тот же момент Аглая услышала, что кто-то глухо и дробно как по гробовой доске стучится в дверь.
– Открой дверь! – и опять тот же самый требовательный стук. Аглая отшатнулась от края ямы и проснулась.
Она сорвалась с кровати и подбежала к входной двери… На площадке пусто было. Во дворе, накручивая саму себя, нервно тявкала истеричная собачонка. Вдалеке грохотал то ли отбойный молоток, то ли забивавший сваю и на все остальное копер. Почуялось неладное. Вернувшись в комнату, Аглая стала быстро одеваться и лихорадочно думать о Палёнове. Что с ним? Как он?
– Ты куда? – спросил сын, когда она подрагивающей рукой залязгала ключом в замке. Выйдя из своего закутка, Гоша в трусах и майке стоял в коридоре и помаргивал спросонья.
– К нему, – сказала она.
– Понятно, – буркнул он, зевнул и, почесав ягодицу, захромал в туалет…
Дойдя до первого подъезда, Аглая позвонила по домофону. Паленов не откликнулся. Приложив к панели домофона ключ-таблетку, Аглая открыла дверь… На шестом этаже летала черная мошкара. Отмахнувшись от нее, Аглая позвонила в дверь у лестницы… Постучала… Попыталась засунуть дубликат ключа в замочную щель. Но щель была занята ключом, торчавшим с другой стороны двери. Значит, Паленов там, у себя. Так чего же он тогда?
– Алкаш… – сердито пробормотала Аглая и стала настойчиво звонить в дверь. Выбиваясь из сил, звонок захрипел, забулькал и замолчал. Аглая ожесточенно застучала кулаком по двери. И тут же вспомнила, как Паленов в ее сне рыл яму и зарывался в нее. Аглаю захлестнула холодная волна испуга, и что-то оборвалось внутри. Она забарабанила кулаком и ногой по двери, словно пытаясь выломать ее.
– Открой дверь, скот! Открой дверь! – закричала она, избивая дверь. «Вот так же и он ломился ко мне!» От ярости в глазах у нее потемнело. Заглушая свой страх, она стала бить по двери так, словно это был Палёнов. – Открой дверь, скотина! Открой!
Но дверь Паленова оставалась закрытой. Зато приоткрылась соседняя дверь. Оттуда, словно из панциря черепаха, осторожно высунулась Подуражная Георгина Игоревна. Аглая сердито глянула на нее, как бы спрашивая, чего ей нужно.
– Не открывает? – Подуражная сочувственно заглянула Аглае в лицо. Ничего не ответив, Аглая несколько раз ожесточенно стукнула по двери кулаком и ногой. – Может, с ним того? – Аглая сердито сверкнула глазами на соседку Палёнова. – Может, что-то случилось? – поспешно уточнила Подуражная. – Это запах, эти мошки… – Подуражная отмахнулась от роящейся мошкары
– Запах оттуда еще тот, – согласилась соседка из квартиры у лифта и покачала головой. Это была полная высокая черноволосая женщина с бледным лицом. Она кивнула Подуражной.
– Может надо уже кого-нибудь вызвать? – осторожно предположила Подуражная, склонив голову набок и заглядывая Аглае в лицо, словно читая объявление.
Аглая нажала на сдохший дверной звонок и в отчаянье саданула ногой по двери без номера. Подавленная, измотанная она отошла от двери, и тут ей на глаза попалось объявление на дверце электрического щитка: «Бездефектное вскрытие дверей».
Через час из лифта на площадку этажа вышел, точно бог из машины, тихий сутулый человек с серым унылым лицом и короткой аккуратной стрижкой. Он напомнил Аглае дверную отмычку. Бездефектно вскрывающий вопросительно посмотрел на Аглаю так, словно нужно было вскрывать саму Аглаю.
– Владелец квартиры оставил ключ в замке с той стороны и не откликается, – сказала Аглая и для убедительности она постучала кулаком и ногой по двери.
– А вы кто? – спросил бездефектно вскрывающий, все так же пристально глядя на Аглаю, словно раздумывая, какую отмычку для нее использовать и куда ее вставить.
– Я?! Кто я?! – изумилась Аглая, кладя ладонь на грудь. – Вы что же думаете, что я…
– Я ничего не думаю, – признался бездефектно вскрывающий бесстрастным тихим голосом. – Вы хозяйка квартиры?
– Я хорошо знаю хозяина квартиры, – сказала Аглая и сердито пнула ногой по двери.
– Гм… Хорошо знаете? – переспросил бездефектно вскрывающий, пронизывая Аглаю бесстрастным испытующим взглядом, словно вскрывая ее невидимой отмычкой.
– Слишком хорошо. Так хорошо, что лучше бы мне совсем его не знать, – Аглая пнула дверь Палёнова.
Бездефектно вскрывающий грустно покачал головой.
– Что это значит? – спросила его Аглая.
– Без разрешения владельца квартиры, я не могу вскрывать дверь, – сказал бездефектно вскрывающий, словно сообщая пациенту неутешительный диагноз.
– Но я же его гражданская жена! – сказала Аглая.
Бездефектно вскрывающий отрицательно покачал головой.
– Этого мало, – сказал он.
– Мало?! – вскипела Аглая. – Что значит мало? Это много. Даже слишком много для владельца этой квартиры, – Аглая пнула ногой дверь, словно это было Палёнов.
– Нужно чтобы владелец разрешил вскрыть квартиру, – спокойным тихим голосом сказал бездефектно вскрывающий.
– Но он не откликается! – Аглая в отчаянье забарабанила кулаком по двери. – Он не подает никаких признаков жизни! Никаких!
– Вызывайте участкового, – сказал бездефектно вскрывающий. Его вместе с отмычками в холщовой сумке на сутулом плече забрал лифт. Как забрала бы машина самоустранившегося бога.
