Читать книгу: «Цеховик. Книга 3. Вершина мира», страница 2

– Маме ходил звонить. Вчера-то некогда было, а она волнуется.

Я наклоняюсь и чмокаю её в висок.

– Сказать по правде, Лидия, ты так прекрасна, что я с удовольствием задержался бы ещё на несколько дней в этой роскошной гостинице. Как же ты хороша, просто настоящее чудо!

Вижу, ей приятно. Она смущённо улыбается.

– Но сейчас, ничего не поделаешь, тебе придётся встать, умыться и отправиться со мной на завтрак. То, что упустим здесь, наверстаем у тебя дома, но Москву надо любить сейчас, пока не улетели. Вставай засоня!

Любить Москву мы идём прямиком в ГУМ. Там мы покупаем Лиде целых три чешских бюстгальтера. Я сразу вспоминаю о Лене Ивановой, но не буду же я ей покупать бюзик при Лидке. Берём шикарное демисезонное пальто. Франция! А ещё брючный костюм тёмно-красного цвета. И колготки. Шесть пар.

Ещё я покупаю подарки маме и не только маме, но говорю, что всё ей. Лидка крутится вокруг цветастой юбки. Приходится купить и её. Потом мы возвращаемся в гостиницу и начинаем всё примерять и, что вполне понятно, надолго остаёмся в номере, распугивая горничных нескромными звуками.

А потом отдышавшись и отдохнув немного, мы идём гулять, напевая: «А я иду, шагаю по Москве». Мы бродим по лучшему городу в мире и я наслаждаюсь его видом, неомрачённым переменами будущего.

Когда мы возвращаемся, нам передают записку, в которой говорится, что за нами приедет машина. Я немного напрягаюсь, но приезжает не бригада из МВД, а тот же молчаливый и угрюмый парень, что встречал нас, когда мы прилетели. Поэтому мы прыгаем на заднее сиденье и мчимся в аэропорт.

Самолёт приземляется ранним утром. Нас встречает сонная темнота и небольшой туман. Ночной морозец хватает за уши и настраивает на родную волну.

Здесь нас никто не ждёт, и даже такси не оказывается. Поэтому долго дожидаемся «сто первый», а потом ещё дольше трясёмся в его холодном, воняющем дизелем, «Икарусном» нутре. Но нас это не смущает, поскольку это же дом. Милый дом, куда всегда приятно возвращаться.

Когда я заявляюсь домой, уже начинает светать. Заспанные родители выходят меня встречать и я бодро рапортую о результатах комсомольского слёта. Мама идёт на кухню готовить завтрак, а я достаю подарки. Шикарное платье, конечно же колготки и пару элегантных немецких туфель для папы. Размер у нас одинаковый, так что, надеюсь, придутся впору.

Можно было всё это купить и здесь через Платоныча, но что сравнится с чувством, когда ты получаешь подарок только что привезённый из столицы?

Позавтракав и поделившись впечатлениями о Москве, я собираюсь как бы в школу, но, на самом деле, к Куренкову. А потом в горком. Подарки для Ирины я оставляю дома. Принесу потом ей домой.

Я выхожу пораньше, чтобы не встречаться с Рыбкиной. Два дня меня не было, так что если не будет и на третий, она не удивится. А так придётся объяснять, почему я сегодня не иду в школу.

Около дома стоит скорая помощь, светло-серая «буханка» с красными крестами. Кому это у нас в доме скорую вызвали? Начинаю в уме перебирать возможных кандидатов из нашего подъезда.

Санитары возятся с носилками, значит, кому-то действительно худо.

– Ребят, вы в какую квартиру? – спрашиваю я.

– А? – оборачивается ко мне санитар.

«Ну и рожа», – успеваю подумать и получаю мощный удар под дых.

Офигеть! Я складываюсь пополам и кто-то сзади толкает меня вперёд, прямо на носилки. Сильные руки санитаров подхватывают их и задвигают в машину. Они забираются внутрь и мы рвём с места под оптимистичный вой сирены.

Интересно, это кончится когда-нибудь или нет? Сколько можно… Машина летит по утреннему городу, а я лежу и бормочу под нос:

«Я по сусекам скребён, по амбару метён, в печку сажён, на окошке стужён!

Я от дедушки ушё и от бабушки ушёл!

Я от зайца ушёл, от волка ушёл, от медведя ушёл,

А от тебя, лиса, и подавно уйду!»

3. Восточная царица

Я лежу на носилках и смотрю в металлический потолок.

– Слышь, Чикуня, ну ты красава в натуре, – ржёт один из санитаров. – Приколись, братан, я смотрю, бляха, рожа Чикуни, но это них*я не Чикуня. Идёт такой в пенже, при гавриле, в натуре, донкихот. И эта аптекарша, вся из себя такая, да, Александр, нет, Александр. А я стою, как колхозник, парфоз, короче. Ну, думаю, ладно, а х*ле, чё, здравствуйте, говорю, Александр, вы наверное сегодня уху ели?

Все начинают дружно ржать.

– А-ха-ха, а она мне, – звучит другой голос, вероятно, принадлежащий этому самому Чикуне, – у вас все друзья такие вежливые. А я такой, ничего, говорю, они стесняются просто, а потом освоятся. Водка она всех уравнивает.

Все опять гогочут.

– Ага, в натуре, она сама накидалась так, что её и уговаривать не надо было.

– Так вы чё, всемером её отодрали что ли?

– А, не говори, угар, в натуре. Прям там её на столе разложили, все бухие в сиську уже, и как начали там. Ржач в натуре!

О времена, о нравы! Посмотрел бы я на Цицерона, если бы он услышал всё это. Хотя, честно говоря, у них там со нравами тоже было не без проблем. Любопытно, что мои конвоиры вообще не обращают на меня внимания.

Я сажусь на носилках и только один из них скользит по мне взглядом, как по неодушевлённому предмету, как если бы приваленная к дверце лопата упала бы на крутом повороте. Кажется, для них я и есть предмет. Неживой. Уже неживой.

Я приподнимаюсь и выглядываю в окно. Похоже едем на другой берег. Да, мы уже на другом берегу. Проезжаем мимо барахолки. Кругом частные дома, покосившиеся лачуги с редким вкраплением монументального и краснокирпичного цыганского зодчества.

И вечный бой покой нам только снится. Как-то не задался у меня вход в этот чудный новый мир. Ни дня не было спокойного. Ну, или почти ни дня. Надо уже всё это стабилизировать поскорее. Надо.

Я смотрю на своих похитителей. Все мужики здоровые, голыми руками их не возьмёшь. Но пытаться будем, что нам остаётся. Судя по манере речи, это ни милиция и ни «контора». Медицинских работников тоже можем исключить. Остаётся попытаться догадаться, кто именно из уголовного многообразия так сильно желает встречи со мной, что даже не боится использовать явно угнанное авто.

– Пацаны, – говорит водитель, – только это, я ждать не могу, мне и так прилетит, что машину вовремя не вернул. Так что давайте или прям по-быстрому, или потом уж без меня добирайтесь.

Потом. Что значит потом и что значит по-быстрому? Интересно, господа хорошие, что у вас за план в отношении моей персоны? И машина, значит, не угнанная, а позаимствованная… Я незаметно начинаю осматриваться, подыскивая хоть что-нибудь, что могло бы послужить каким-то подобием оружия.

Замечаю под лавкой черенок, вернее, кусок черенка от лопаты. Ну вот, можешь же, когда захочешь. Осторожно поднимаю глаза, чтобы удостовериться, что за мной никто не смотрит, и вижу, что это не так. Ближний ко мне "санитар" глядит мне прямо в глаза и едва заметно качает головой. При этом он убирает в сторону полу куртки и показывает мне рукоять пистолета, заложенного за пояс.

Упс… Не похоже на тупых бандосов одноногого, да и Киргиза тоже. Кто ещё мог бы мной заинтересоваться? Паша Цвет? Он бы просто прислал машину, и я бы сел в неё и поехал. Зачем такие странности и сложности.

– Да не ссы, Костян, мы скоренько, – уверенно говорит один из санитаров. – Пикнуть не успеешь, как обратно поедем. Вон там за магазином, видишь? Там такой неприметный свёрток направо. Не пропусти. Ага-ага, давай, сюда, точняк. Щас направо и вон тот дом самый большой.

Что за хрень такая? Это что за дворец? Судя по размеру, дом цыганского барона. Сколько их у нас? Взвод наберётся наверное. Мы подъезжаем к воротам и мои санитарные охранники, наконец вспоминают обо мне и буквально не спускают глаз.

– Погуди в дудку, – командует один из них, и водитель дважды жмёт на клаксон, вызывая резкие не очень приятные звуки.

Ворота открываются и за ними появляется мужичонка в чёрной фуфайке. Он машет, мол, заезжайте, ребята. Наша «буханка» въезжает во двор.

– Вон туда, бане, – командует санитар, сидящий на переднем сидении и показывает пальцем, куда именно.

Опять баня. Прям культ бани, и кто теперь скажет что не Москва третий Рим? А вот четвёртому не бывать. У нас одни патриции живут.

Фургон подъезжает к бревенчатому строению. "Санитары" вытаскивают из-за поясов пистолеты и достаточно организованно и чётко выводят меня из «Уазика». Блин! Как бы даже и не дёрнуться. Положение так себе. Может, они конечно стрелять и не будут, но проверять не хочется.

– Ребят, а вы кто такие, а? – пытаюсь я разрядить обстановку, но они обращают на меня внимание исключительно, как на объект, который нужно доставить до цели. Ну, хотя бы, наверное, они не планируют лишить меня самого дорого, моей жизни. Второй по счёту, между прочим.

В бане темно, поскольку маленькие окошки наглухо закрыты ставнями снаружи. Меня заводят внутрь, тщательно обыскивают и тут же закрывают за мной толстую деревянную дверь. Я слышу как в проушины вставляется висячий замок. Чудесно.

Я замираю и зажмуриваюсь. Нужно привыкнуть к темноте. Постояв так некоторое время, я открываю глаза. По-прежнему темно, правда цвет у этой темноты уже не чёрный, а тёмно-серый. Тоненькие щёлочки ставней светятся. Чуть-чуть привыкнув, я выставляю перед собой руки и шагаю к стене.

Упершись в неё, начинаю шарить руками и двигаться в сторону входа. Ищу выключатель. Через некоторое время мне удаётся его нащупать. Ура! Терпенье, находчивость и выносливость – это залог любого успеха. Ну, да будет свет! Щёлкаю выключателем и… ничего. Ёлки. Хреново.

Щёлкаю ещё несколько раз с тем же эффектом и иду дальше. Как Том Сойер в лабиринте держусь правой стороны. Правая всегда права. Через минуту могу уже сносно ориентироваться и передвигаться.

Посмотрим, что здесь есть. Опаньки! Керосинка! Стоит на подоконнике. Ну надо же! Подарок судьбы. Было бы только чем разжечь. Я зажигалку с собой не ношу и спички тоже. Сколько раз уже говорил, что надо иметь под рукой такие простые вещи. Мда… Выживальщик из меня не самый лучший, признаю.

Шарю по подоконнику. И… нет, ну надо же, какая комфортная узница. Есть спички. Чирк и всё озаряется огнём. Аккуратно снимаю с лампы плафон и поджигаю фитиль. Надеюсь, керосин в ней имеется. Плоский фитиль нехотя занимается маленьким синим пламенем. Я подкручиваю колёсико, увеличивая его длину, и пламя желтеет, делается более уверенным и сильным.

Живём! Устанавливаю плафон и наслаждаюсь светом. В принципе человеку не так много всего нужно, чтобы чувствовать себя живым и счастливым. Я как пещерный предок. Обзавёлся огнём, теперь надо действовать дальше. Осмотримся.

Запах керосинки переносит меня в детство. Дача, вечер, ливень и вырубленный во всём посёлке свет, чай из свежеоборванных листьев чёрной смородины и малины, мутная зеленоватая жидкость с сумасшедшим ароматом, баранки, мёд и мягкий свет лампы. Родители живые и молодые, мы сидим за столом, шуршит приёмник на батарейках, дождь барабанит по крыше, отец шутит, что-то рассказывает и так хорошо на душе. Блин… даже глаза щиплет…

Почему я не там? Сколько у меня жизней? Что будет если сегодня меня грохнут? Я улечу куда-нибудь подальше? А может, вернусь в молодого себя? Или окажусь в вечной тьме? Или в вечном свете? Слишком много вопросов…

Я заглядываю в печь. Там сложены дрова, а рядом ведро с углём. Везёт тебе, Егорка. Даже не замёрзнешь. Разжигаю огонь и, зайдя в парную ложусь на полок. Здесь холодно, но ничего, сейчас протопим, и станет тепло. Станет хорошо. Вечно молодой, вечно пьяный, всплывают слова песни.

Надо уже попрактиковаться играть на гитаре. Такой инструмент простаивает, а я фигнёй страдаю, мечусь между огнём и полыньёй. Становится теплее, глаза смыкаются и я оказываюсь на мягком пушистом облаке, проваливаюсь в его мягкие завитки и засыпаю.

– Нет, вы только гляньте на него! – слышу я далёкий голос, красивый и звонкий, как хрустальный колокольчик, как горный ручеёк и что там ещё…

Открываю глаза. К сожалению, я всё ещё в бане. Здесь тепло и даже жарко, но жёстко, в смысле, полок твёрдый. Сажусь и тру глаза. Неплохо так я вырубился. Надо же, под потолком горит лампа. Наверное, они рубильник где-то включили.

– Ты вообще ничего не боишься? – слышу я. – У тебя правда мозги отшиблены?

Кто это говорит таким прелестным и сладким голосом? Я поднимаю голову. Девка. Охренеть! Это она меня украла? Надеюсь, для того чтобы сделать сексуальным рабом. Откуда здесь китаянка? Нет… Она казашка или… Меня пронзает догадка.

– Ты кто? Киргизка?

– Нет, вы посмотрите! – повторяет она.

Блин! Да она натурально красотка! Чёрные блестящие смоляные волосы, широкие скулы, тонкий прямой нос, горящие глаза и жёсткие губы. Наверняка твёрдые наощупь. Говорят, по губам можно понять, какая у девушки… ну… враньё, мне ни разу не удавалось.

Она стоит передо мной, как царица, или как там у них называются верховные существа, и я не могу оторвать от неё глаз. На ней шёлковый платок, которому позавидовал бы «Эрмес», шубка до колен, уж не соболья ли, и чёрные кожаные сапожки на каблучке.

Она такая тонкая и изящная, как балерина на музыкальной шкатулке, или манекенщица из парижского журнала мод. В общем, охренеть. Я ожидал увидеть уродливого одноногого Сильвера или колченогого Киргиза, а тут такое явление. Восточная красавица.

Впрочем, одноногий, думаю, ещё нескоро сможет проворачивать подобные операции. Если вообще когда-нибудь поправится.

– Ну, и чего же ты от меня хочешь, дочь советской Киргизии? – спрашиваю я.

– Крови твоей хочу, – насмешливо отвечает она.

Вокруг неё стоят давешние "санитары" и глумливо гыкают, будто до сих пор обсуждают незадачливую аптекаршу.

– Да ты дикое животное, как я посмотрю, – хмыкаю я.

– А ну, – восклицает она и сбрасывает шубу.

Один из "санитаров" в последний момент успевает её подхватить. Она остаётся в максимально коротенькой тёмно-синей юбочке и белой матроске с синим воротником, не знаю, как он называется. Как японская школьница из комиксов. Охренеть.

– Девочка, тебе сколько лет? – спрашиваю я, стараясь казаться надменным и незаинтересованным.

Боюсь, это получается не слишком хорошо. Она усмехается.

– Пойдём-ка выйдем во двор. Посмотрим, так ли ты хорош, как о тебе говорят.

– Чего? – нет, я, конечно, знаю, что нельзя недооценивать врага, но это действительно кажется смешным.

– Ну ладно, – пожимаю я плечами. – Чего только не сделаешь ради неземной красоты.

Она презрительно кривит губы и я невольно засматриваюсь на них. Определённо, они достойны большего, чем пренебрежительная усмешка. Мы выходим из бани.

– Жалко, – говорит она, – нельзя бить тебя, пока ты не сдохнешь.

– Почему? – удивляюсь я.

– Потому что, кое-кто желает с тобой поговорить.

– Нет, почему ты хочешь этого? – уточняю я.

– Не понимаешь? – вздёргивает она брови. – Я сестра Киргиза.

– Ну, – улыбаюсь я, – глядя на тебя, трудно предположить, что твой брат не киргиз. Если только сводный.

– Двоюродный, – поясняет она. – И он считает, что тебя надо раздавить, как таракана. Ну, а раз он так считает, я сделаю это. Хочу растоптать тебя, маленький никчёмный таракан.

Сказав это, она срывается с места и будто взлетает. Я такое видел только в дурацких китайских боевиках. Она словно переступает ногами по воздуху, нанося удар за ударом. Ай да киргизская принцесса.

Я едва успеваю выставлять блоки. Охренеть. Охренеть.

Она делает паузу и я пользуюсь короткой передышкой, чтобы сбросить на снег куртку. Сестра Киргиза подпрыгивает и, совершив замысловатый поворот в воздухе, наносит мне удар в грудь. Во даёт девка.

Удар несильный, потому что я успеваю отреагировать, отбивая её ногу. Но я сразу вспоминаю «Килл Билл». Хорошо, что у неё нет меча Ханзо, не то покатилась бы моя буйна головушка по заснеженному двору чужого дома.

Мы ещё некоторое время разминаемся подобным образом. Причём, я исключительно обороняюсь, а она – нападает. Ей удаётся нанести парочку довольно болезненных ударов, но, в основном, я выхожу сухим из воды.

– А ты неплох, – наконец, говорит она. – Вернее, не настолько плох, как я думала. Но, всё равно, ты жалкое насекомое.

– Не слишком лестная оценка, – улыбаюсь я. – Но, что любопытно, оценивая друг друга, мы придерживаемся противоположных точек зрения. Я, например, не считаю тебя жалким насекомым. Более того, твои умения меня просто поражают. Молодец. И как же тебя зовут? Назови своё имя.

– Насекомым не нужно знать, как меня зовут, – вскидывает она голову.

– Айгуль! – раздаётся окрик со стороны дома и все поворачиваются на голос.

Надо же, в пылу боя я даже не заметил, что во двор въехала белая «Волга».

– Айгуль, я же запретил! – голос звучит недовольно.

В человеке, говорящем это, я узнаю Пашу Цвета. Он вальяжной и неспешной походкой направляется к нам.

– Айгуль, значит, – повторяю я её имя. – А я Егор.

Она пренебрежительно фыркает.

– Сколько тебе лет? – спрашиваю я.

Не то, чтобы меня так уж волновала разница в возрасте, просто не могу понять, сколько ей. Она стоит, не глядя на меня, и следит взглядом за приближающимся Цветом. А я не смотрю на Цвета и не отрываясь слежу за Айгуль.

– Спорим, – говорю я ей, – что ты будешь моей?

Она игнорирует мои слова и обращается к подошедшему Цвету.

– Живой он, – недовольно восклицает она, – всё, как ты сказал. Было очень трудно сдерживаться, но я, как видишь, его не убила и даже не покалечила. Так что можешь забирать этого таракана себе.

Он не отвечает и подходит ко мне.

– Здорово, Егор Брагин, – говорит он. – Пошли, разговор есть.

– Здорово, – отвечаю я и наклоняюсь за своей курткой.

Мы идём в дом и там, в некрасивой и аляповато убранной комнате, садимся за голый стол.

– Я смотрю, – начинает он и достаёт из кармана сигарету, – ты ни на шутку развернулся.

Он делает всё медленно и основательно. Наверное, посвятил тренировкам по выработке этого навыка немало часов. Возможно, там, где времени у человека бывает хоть отбавляй.

– В смысле? – пожимаю я плечами. – О чём ты?

Вряд ли он имеет в виду мои московские дела, да и вообще, всю эту милицейско-"конторскую" чехарду.

– Что в смысле, я говорю неплохо ты работу поставил на тотализаторе.

– А-а, – киваю я. – Так это не я, Каха с Рыжим.

– Ну-ну, – усмехается Цвет. – Особенно Рыжий, это точно. Гений предпринимательской деятельности. Рыжий орёт, что это ты их сдал и ментовку им подвёл, чтобы их спалить. Правильно говорит?

– Ну… – начинаю я, лихорадочно соображая, какую версию ему выдать.

– А ещё, – продолжает он, – Киргиз твердит, что ты ему подбросил волыну и бабки подрезал.

– Какую волыну? Я слышал, это его собственный ствол.

– Его, но он должен был находиться совершенно в другом месте. Из него, кстати, должны были в случае крайней необходимости шмальнуть по тебе.

– Первый раз об этом слышу, – пожимаю я плечами.

– В общем, слишком много людей произносят твоё имя, Бро, – заявляет Цвет, глядя мне прямо в глаза. И мне чёт это совсем не нравится.

Взгляд у него тот ещё. Как у змеи, холодный, пронизывающий и совершенно недоверчивый. И он практически не мигает.

– Посмотри сам, Паша, – спокойно говорю я. – Ведь я человека не трогал, правда? Жил себе спокойно, в школе учился. А он что? Украл мою собаку. Думаешь, может быть он мне мстил за что-то? Нет, просто собака понравилась. Собаку вернули, но он никак успокоиться не мог. Хотел с моей девушкой сделать разные гадкие штуки. Его бригаде дали по ушам, а самого арестовали. Так он и там не уймётся. Это что за одержимость мной? Теперь сестра какая-то появилась. Хочет меня, как таракана растоптать.

– Ладно, про Киргиза потом как-нибудь. Мы здесь, вообще, по другому поводу. Если бы дело было в нём, мы бы с тобой сейчас не сидели один на один и бесед не вели. К Киргизу, может быть, мы когда-нибудь ещё вернёмся, но, думаю, нескоро.

– Ну, а тогда, – удивляюсь я, – зачем мы здесь? Ради чего все эти похищения и заточения в бане. У меня и другие дела имеются, если что.

– Похищение… – это Айгуль развлекалась. – Это к делу не имеет никакого отношения. Ты здесь потому, что я хочу, чтобы ты поработал на меня. Погоди, ничего не отвечай пока. Посиди молча, дай мысли проясниться.

– Я? – спрашиваю я. – Поработал на тебя?

– Да, именно, – кивает он. – Как тебе идея?

4. Как раскладывать пасьянсы

– Смотря что нужно делать, – задумчиво говорю я. – Я ведь не ко всему пригоден и не везде эффективен. Консильери, возможно, со временем из меня мог бы получиться, но тебе, наверное нужно что-то более узко-специальное.

Он смотрит усталыми, чуть покрасневшими глазами. Брови насуплены, тяжёлая челюсть не брита.

– На роль моего консильери, – проявляет он завидную осведомлённость в терминологии, – зелёные выскочки вроде тебя не подходят. И нужен мне конкретно человек вместо Кахи. Ты знаешь, как там всё устроено, сам его обучал и говорил, что нужно делать. Ну и всё, продолжишь работать вместо него. Будешь мне отдавать пятнадцать процентов.

Я задумываюсь. Вернее, делаю вид, что задумываюсь, поскольку и сам рассчитывал на это и уже даже получил предварительное добро от Куренкова.

– И, чтобы ты соображал быстрее, – добавляет Цвет, откидываясь на спинке стула. – Это никакая не просьба. Ясно?

– Так-то ясно, но…

– Какое ещё «но»? –кривится он и недовольно бросает вглубь дома. – Марта, чай будет или нет?

– Таких «но» несколько. Во-первых, пятнадцать процентов похоронят бизнес. Каха драл с игроков тридцать процентов в пользу конторы, а это уже много. Из этих тридцати десять отдавал тебе, десять Алику и десять оставлял себе. Но там ещё и менты нарисовались. Кахе бабок не хватало и он начал грабить своих же клиентов. Закончилось плохо. Ты же хочешь с меня пятнашку. Олимпиада всё, интерес у людей утих, ставки будут маленькими, игроков станет меньше. Поэтому, если возможно, хотелось бы поменять подход. Контора берёт тридцать процентов от банка. Логичнее было бы начислять налоги уже на эту сумму. Скажем, четверть от прибыли конторы.

Цвет не перебивает и слушает угрюмо глядя исподлобья.

– Но для успеха и этого недостаточно. Нужно открыть подобные точки в других крупных городах. В том же Новосибе, например, или в Ёбурге…

– Где-где?

– В Свердловске то есть. Ну, его раньше Екатеринбургом же называли, вот и сокращение…

– Давай-давай, дальше излагай.

– В том же Новосибе или Свердловске, я думаю, выручки побольше будет, чем у нас. Короче, нужна экспансия. А там, глядишь, и Москва с Питером подтянутся или Сочи, наш родной отечественный Лас-Вегас.

– Ну-ну, – кивает Цвет. – Красиво поёшь. Только, чтобы всё это осуществить, знаешь сколько крови…

Он не договаривает и замолкает, а я продолжаю.

– Задача непростая, но и ты человек непростой. Если не ты, то кто же, как говорится. Но это не всё. Есть ещё одно «но». Всё равно это не так много бабла, как могло бы быть. Я прошу прощения, говорю со всем уважением и не оставляю ничего недосказанным. Напрямую, открыто и без недомолвок. А ты, делаешь то, что делаешь из-за романтических соображений или из корыстных?

Он грозно сверкает взглядом.

– Ладно, неважно, понимаю, тебе нужно соблюдать меру и баланс, но и деньги лишними не будут, правильно? Так вот, если мы хотим хороших денег, надо помимо тотализаторов открывать казино. Знаю, их немало по Союзу. Но надо реально прям, как в Вегасе. Чтобы было цивильно и безопасно, чтобы приходили большие дяди и тёти, артисты, спортсмены и функционеры. Привлекать тех, кто влияет на общественное мнение и так далее. Надо, чтобы те, у кого водятся деньжата, приносили их туда и оставляли. Без криминала, без напряга, спокойно, добровольно и с удовольствием.

Цвет буравит меня тяжёлым взглядом.

– В общем, – подвожу я итог, – идей много, нужны ресурсы, и тогда можно такие дела мутить, что и перед Петей первым не стыдно будет. И, кстати, если открывать казино, то можно вкладывать бабки с тотализаторов. Если хочешь, я примерно могу расписать.

– Ладно, – говорит Цвет после длинной паузы, – тридцать процентов от прибыли конторы.

Я молчу. А по остальным вопросам что? Заглотил наживку или нет? Посмотрим. В любом случае, давить не будем, посмотрим, как пойдёт. Вообще, хорошо, что он сам на меня вышел. Всё очень славно получилось, за исключением Айгуль.

Немного не могу понять, как быть с ней.

– По рукам, – киваю я со вздохом.

– Это не договор, – отвечает он недовольно. – Не понимаешь? Мы с тобой не сделку заключаем, ты не владелец тотализатора. Он мой. И ты мой, врубаешься? Я даю тебе работу, а ты её выполняешь. Единственное на что ты можешь рассчитывать – это на свои проценты. А ещё на то, что твои косяки я убираю в долгий ящик. Навсегда или нет, от тебя будет зависеть.

– Да не вопрос, понимаю.

Главное, что ты не до конца понимаешь, что я понимаю.

– Ну и всё тогда. Приступай к работе.

– А Айгуль? – спрашиваю я.

– Что с ней?

– Ну, я этим и интересуюсь. Что с ней? Она меня похитила, ну и всё такое. Зачем? И что она хочет?

– Боишься её? – усмехается Цвет. – Это правильно. Она девка ураган.

Да-да, девка уркаган.

– Я так понял, у неё ко мне претензии.

– Считай, что больше претензий нет. Не переживай, она скоро уедет. Дела сделает и всё. Так что живи спокойно. А то что похитила… Ну, ты ж не пострадал, о чём вообще базарить тогда. Всё, бывай.

– А она меня отвезёт обратно?

– Чего? – Цвет начинает смеяться. – Ну, ты сам у неё спроси об этом.

– А Киргиз где сейчас? – спрашиваю я.

Цвет ничего не отвечает, только плечами пожимает, глядя на меня в упор. Ну ладно. Сам узнаю. Выхожу во двор. Как добираться теперь? Нахрена вечно выбирать какую-то тьмутаракань для своих резиденций? Вот она… Айгуль всё ещё во дворе. Шуба снова на ней. Она даёт команды своим «санитарам», отрабатывающим удары.

– Айгуль, – говорю я подходя ближе. – Когда обратно поедем?

– Чего? – она изгибает бровь и смотрит на меня действительно, как на насекомое.

– Ты ж меня привезла, теперь вези обратно.

– А ты что, баба? Женщина мужчину не возит.

– Почему же, бывает по-разному. Тебе сколько лет?

– Тебе это знать не положено, – отвечает она и отворачивается к своим бойцам.

– Речь у тебя чистая, молодец. Надо было бы тебя маме показать, как пример торжества русского языка. Ей бы понравилось.

– Слушай, – снова поворачивается она. – Ты чего нарываешься? Хочешь, чтобы я довела начатое до конца?

– А ты же неместная, да? – отвечаю я вопросом. – Откуда приехала?

– Из Алма-Аты, – говорит она качая головой. – А ты из тех, кому проще дать, чем отделаться, да?

– Неплохой вариант, – усмехаюсь я. – Ты сама предложила.

– Чикуня! – внезапно повышает она голос.

Чикуня, умеющий, как выяснилось сегодня утром, изображать из себя настоящего джентльмена, мгновенно подлетает к нам. Рожа у него совершенно бандитская, не обезображенная интеллектом. Он довольно крупный бычок с крепкой шеей. Тот самый, что ткнул мне под дых. Больше такое не проконает. Можешь не рассчитывать.

– Вот этого, – Айгуль презрительно морщится, – вышвырни за ворота.

Вот же обломщица.

– Давай, – тут же рычит Чикуня и хватает меня за локоть.

– Слышь, – совершенно стандартно и максимально доступно для понимания говорю я. – Руку убери. Под ручку с аптекаршей ходить будешь. Да-нет-Александр.

Должно быть эта фраза каким-то образом ранит его самолюбие. Его дружки, услышав это, начинают ржать. А сам он, вместо того, чтобы выполнить мою просьбу, хватает меня за рукав и тянет на выход.

– Ты чё там тявкнул гандон? – грозно и громогласно вопрошает он. – Я тебя урою прямо здесь!

Неприятный тип. Никакой симпатии не вызывает. Да они все здесь, как на подбор. Дегенераты, одно слово. И такая меня злость берёт, что мне почему-то очень хочется заставить его извиниться. Видно, кстати, что они неместные. Иначе как-то держатся, и в выговоре есть что-то неуловимое, чужое.

Стрелять они не будут, да и месить меня всей толпой вряд ли станут. Я же типа человек Цвета теперь. Так что…

– Извинись, пожалуйста, – спокойно говорю я.

Но он вместо того, чтобы признать свою неправоту, усугубляет положение.

– Ты, гандон штопаный, я тебя сейчас на части порву.

Такой может, если ему позволить, но позволять я ему больше ничего не собираюсь. Я расстёгиваю куртку и резко выкручиваюсь, выдёргивая руку и оставляя в руке Чикуни пустой рукав. Выскальзывая из одежды я оказываюсь у него за спиной и не могу отказать себе в удовольствии, чтобы ни дать пендаля. Как Никола Питерский в «Джентльменах удачи»:

– Деточка, а вам не кажется, что ваше место возле параши?

И бац ему по заду, причём так, что он летит вперёд и падает на утоптанный снег. И прежде, чем он успевает подняться, я оказываюсь у него на спине и хватаю его голову за подбородок и затылок, готовясь крутануть и остановить все проявления жизни в этом бестолковом существе. Кажется, он понимает, что это не шутка.

– Достаточно просто попросить прощения, – миролюбиво говорю я.

Он проверяет мою решимость, напрягая мышцы своих накаченных рук. Однако по тому, как его голова сжимается в моих руках, он делает вывод, причём совершенно правильный. Разумеется, лишать жизни я его не собираюсь, но он-то этого не знает.

– Извини, – бормочет Чикуня.

– Нет, так не пойдёт, – качаю я головой. – Оскорбление нанесено громогласно. Давай-ка и извиняйся так же.

Я вынуждаю его извиниться в голос, под улюлюканье и насмешки его соратников, сам же смотрю в это время на Айгуль. Она стоит неподвижно, крепко сжав зубы, и наблюдает за происходящим. Отпустив Чикуню, я поднимаю свою олимпийскую куртку и ни на кого не глядя, иду к воротам.

Я конечно понимаю, что не нужно было этого делать, что всё это чистой воды мальчишество, но захотелось утереть нос этим уродам. Ну и перед барышней хвост распушить. Не без этого. Как теперь выбираться отсюда?

Иду вдоль дороги и машу рукой всем попуткам, включая грузовики и автобусы, но охотников на мой трояк не находится. Так и шагаю до самой остановки, а это почти сорок минут. Потом долго жду автобуса и ещё дольше еду до центра. И только тогда отправляюсь к Куренкову.

Он меня уже ждёт. Вернее, ждал, а теперь его нет на месте и ждать приходится мне самому. Надо отметить, день сегодня не самый удачный. Хотя… Хотя, как посмотреть. В принципе, с Цветом всё отлично получилось. Я сижу в коридоре и размышляю. Проходит, наверное, не меньше часа, прежде чем меня окликает Куренков.

– Брагин! А я уж думал тебя перевербовали. Ты куда пропал? Спал что ли до обеда?

– Роман Александрович, здравствуйте. Что вы такое говорите, я ведь вообще не сплю, постоянно чем-то занимаюсь.

– Да уж, лучше бы спал, – смеётся он, – а то от твоих занятий тревожно как-то на душе.

– Да бросьте вы, чего тревожиться? Всё же хорошо. Сегодня вот начал вербовку Паши Цвета.

– Ой, Брагин, – машет он на меня рукой. – Молчи, ничего не говори. Слышать этого не желаю.