Читать книгу: «Гнездо змеи», страница 2
– Может ещё всё образуется?
– Надеюсь. Мы с Мишей держимся. Такой удар… Какой пример и стресс для Снежаны в её то переходном возрасте. Как мы всё это перенесём, я не знаю. – Кричевская раскладывала платочек на коленях, потом смахивала им слезу и вновь раскладывала.
Анна Семёновна порывалась помочь, но не знала чем.
– Аня, – замялась Кричевская. – Помнишь, ты мне обещала занять немножко деньжат?
– Да, да конечно. Пойдём ко мне.
Жанна ещё убирала со стола, когда сёстры вернулись.
– Ой, наелась до отвала, насиделась. Большое спасибо за чай, пирог, – стала раскланиваться Валентина Семёновна.
Жанна отметила про себя с улыбкой, как оживилась тётя, получив деньги. Бедная Настя, подумала она о двоюродной сестре. О том, что у Кричевской характер домашнего тирана знали все.
Проводив сестру, Анна Семёновна поднялась наверх и заглянула в спальню. Муж дремал в кресле, уронив журнал на колени. Прикрыв дверь, она спустилась вниз. Жанна ушла к себе. Анна Семёновна включила телевизор и взяла вязание.
Вот уже третий год как она с мужем и дочерью вернулась в родной город, но чувствовала себя здесь чужой. Она не могла привыкнуть и обжиться в огромной новой квартире. Анну Семёновну пугала и раздражала суета мегаполиса. После тринадцати лет разлуки она вновь привыкала к городу, но с трудом. Вокруг всё резко изменилось и в стране, и в её жизни. Она с тоской вспоминала север: тихой и спокойной жизни, как там, больше никогда не будет.
В спальне тускло горел ночник. Кричевская лежала на кровати и смотрела в потолок. Занимая деньги у сестры, в последнее время она их никогда не возвращала, та и не спрашивала. Не обеднеют от тех грошей, что она мне суёт, думала Валентина Семёновна. После каждого посещения Вяземских она возвращалась сама не своя, нервная, опустошённая. А перед глазами ещё долго стояла вяземская упакованная квартира. Валентина Семёновна помнила и видела перед собой всю ту мелочь и не мелочь, что попадались ей там: будь то фарфоровая чашка из сервиза, дорогая лампа, новая бульонница, ваза с цветами или посудомоечная машина. Валентина Семёновна тяжело вздохнула, и слёзы ринулись из глаз: «Господи, как же тяжело и душно… сил моих больше нет».
Временами она фантазировала о том, как бы сложилась её жизнь – не стань Вяземского. «А что? Он далеко не мальчик и с больным сердцем. Пьёт всё время сердечные пилюли. Сегодня он был бодрячком, но надолго ли… Инфаркт штука непредсказуемая – бац и амба! Анька с Жанной останутся одни, но с такими деньжищами. Конечно же, им потребуется советчик и помощник и не с улицы, а свой родной человек. Правда этот Линёв…» – Валентина Семёновна поморщилась, вспомнив о правой руке Вяземского.
В комнату тенью вошёл Михаил Юрьевич и присел на кровать.
–Ты представляешь, ресторан собираются открывать, – вымолвила Валентина Семёновна утробным голосом. – И Жанночка там будет хозяйкой.
– Аж целый ресторан? Ничего себе. Видно дела идут в гору.
– Идут, – прошептала Валентина Семёновна, уставившись в потолок. Ещё немного и она взорвётся.
– Ну что ж, хорошее дело – открыть свой ресторан. – Михаил Юрьевич снял очки. Он сидел аккуратно на самом краешке, чтобы не помять покрывало. – Если есть такая возможность, что ж не открыть.
Кричевская повернула к мужу заплаканное лицо:
– Да заткнись ты.
Глава 5
Через неделю после разговора при свече, двери ресторана «Огни» раскрылись перед Вадимом, обдав теплом и вкусными запахами.
День выдался на редкость холодный. Ледяной ветер обжигал лица, захлёстывал каждого встречного на пути.
Очутившись в тёплом помещении, Вадим сразу отметил, что лучшего места на земле и не бывает.
– Добрый день, – обратился он к швейцару, – я к Людмиле Викторовне.
Швейцар с пониманием кивнул, предложил раздеться и обождать.
Вадим сел в мягкое кресло, с интересом осматриваясь вокруг.
В это время, как раз спускались из ресторана и одевались, пообедавшие посетители. На одной молодой паре глаз Вадима задержался дольше: она – облачённая в чёрное строгое платье, хрусталиком льда сверкал кулон на её груди, прямые неестественно белые волосы спускались до пояса; он – денди в дорогом костюме в узкую полоску, самоуверенный, элегантный.
Получив в гардеробе норковую шубку, «денди» помог одеться своей спутнице и, взяв её под локоток, повёл к выходу. Проходя мимо Вадима, обладательница шубки улыбнулась ему.
Внутри всё зацвело, распускаясь.
Вот они – герои глянцевых журналов. Они совсем рядом, и ты на расстоянии шага от них. Желанная и недоступная дверь приоткрылась. Осталось только войти.
Замечтавшись, Вадим не заметил, как молодые люди вышли, запустив в фойе туман морозного воздуха. Не расслышал он и приглашения наверх, к Людмиле Викторовне, которую все заискивающе и «любя» величали – Милой Викторовной.
Мраморный холод пола фойе под ногами Вадима сменился на ковровое покрытие. Мягко ступая, он очутился наверху. Величина зала ресторана поразила. Вадим и не предполагал, что он может быть таким огромным. Кинозал «Дома культуры» в родном городке и то меньше. Поле белоснежных столов раскинулось перед глазами.
За столами сидели посетители, а вокруг кружили официанты с подносами.
Навстречу Вадиму, из глубины зала, шла плотная женщина, администратор ресторана «Огни».
Людмила Викторовна Ваур предстала перед Вадимом, на тот момент, плотно и вкусно пообедавшая. Она ещё ощущала во рту ни с чем несравнимый вкус кофе и любимого бисквита с масленым «крэмом».
Ваур была невысокого роста, но из-за большой головы и гороподобной причёски наибелейших волос, с застывшими кристалликами лака, казалась выше. Шла осторожно, смотря под ноги, словно боялась упасть.
Вадим обратил внимание на чёрные лакированные туфли на огромных каблуках. Они скрипели и выглядели нелепо и комично на толстых ногах Людмилы Викторовны. Её глаза, густо накрашенные чёрной тушью, уставились на Вадима так, как будто перед ними не человек, а инопланетянин.
Подойдя ближе, Ваур раскрыла сочные губы с блестевшей на них убийственно-алой помадой:
– Так ты, значит, и есть Вадим? Земцев?
– Да, здравствуйте.
– Марго мне звонила.
Визуальная экзекуция перешла в новую стадию. Теперь в глазах Людмилы Викторовны был не просто интерес, в них сверкнуло нечто иное…
На Вадима пахнуло холодом.
– Значит, ты хочешь работать у нас, – говорила Ваур скорее самой себе, – вполне объяснимое желание. – Она сделала паузу. – Так сколько тебе лет?
– Двадцать один.
– Понятно. Марго мне вкратце обрисовала ситуацию.
Вадим смутился. Какая ещё ситуация? И что ей понятно? К его бледному лицу хлынула предательская краснота.
Людмила Викторовна победоносно улыбнулась.
– Значит так, приходи завтра к десяти. Только без опозданий, я этого не люблю.
Она повернула в сторону зала голову, крепившуюся у неё сразу на плечах, и гаркнула, да так, что Вадим вздрогнул.
– Люба!
И появилась Люба. Неопределённого возраста, с подобострастным, но вместе с тем и нагловатым взглядом маленьких, светлых глаз, белокурая, в короткой чёрной юбочке и белой кофточке. Стройные ножки закованы в чёрные «кандалы» на огромных каблуках, как и у Людмилы Викторовны. Так же ярко она накрашена, но с большим вкусом, со знанием последних модных тенденций.
– Чего хотели, Мил Викторовна? – спросила громко, в тон администратору официантка и тут же осеклась, заметив Вадима.
– Вот, Люба, познакомься – твой будущий ученик, Вадим… – При этом Людмила Викторовна многозначительно посмотрела на официантку.
Не мигая, Люба улыбнулась Вадиму улыбкой Моны Лизы.
Вадим молча кивнул в ответ.
– Познакомились? А теперь, Люба, ступай. – Ваур повелительно махнула рукой.
Когда официантка удалилась, она присела за столик администратора, который стоял тут же, у лестницы.
Вадим выжидал.
– До свидания, – попрощалась с ним Людмила Викторовна и уставилась в сканворд.
– До свидания, – ответил Вадим и начал спускаться.
– Постой! – окликнула она.
Вадим обернулся.
– Передай своей тёте… – Ваур поперхнулась. – Да, своей тёте, что Жанна Вяземская уволилась. Причём внезапно.
***
Зимние сумерки заглядывали в окна. Гостиная на улице Советской утопала в тёплом свете ламп. Хозяйка квартиры полулежала на диване, закутавшись в белую паутину шали. Вадим сидел в кресле напротив и делился впечатлениями от похода в «Огни». Порой ему казалось, что Марго не слушает. Её взгляд всё время блуждал. Вот она потянулась, взмахнув руками, как крылами.
– Мне, кажется, Людмила Викторовна тебя недолюбливает, – заметил Вадим.
Взгляд перестал блуждать.
Марго поднялась с дивана, подошла к Вадиму и присела возле, положив руки на его колени. Он замер. Волнение пошло по телу. Её красивые пальцы продвигались медленно вверх по тонкому трико, лаская. От возбуждения Вадим напрягся и покраснел.
– А ты не так наивен, как может показаться…
Марго не убирала рук и, казалось, не обращала внимания на его волнение.
– Провинциальная шелуха должна сползти с тебя, как шкура с обновившейся змеи и чем скорее, тем лучше, – говорила она, водя глазами по лицу Вадима, – для нашего дела ты должен измениться.
– Я изменюсь.
– Конечно, дорогой, иначе и быть не может.
Она отпустила его и пошла по комнате, раскинув руки.
Натянутая паутина шали колыхалась.
– Людмила Викторовна просила передать, – вспомнил Вадим, – что Жанна Вяземская уволилась. Причём внезапно.
Марго остановилась, не оборачиваясь, произнесла:
– Какая милая Людмила Викторовна.
– А кто такая эта Жанна Вяземская?
Ему не ответили.
Прижав руки к груди, Марго бродила по комнате с остекленевшим взглядом. Вадим чувствовал – его сейчас нет. Даже если он встанет на пути, Марго пройдёт сквозь. Не остановится.
Он следил за её движением.
Она задержалась у стены с портретами.
– Уволилась. Ну и что. Далеко не убежит…
Вадим не верил глазам, ушам – Марго говорила всё это не ему, а Серафиму!
Глава 6
Однажды, когда Рита Земцева возвращалась из школы домой, её остановила маленькая женщина в чёрном платке и вручила конверт. Незнакомка сказала скороговоркой, что это письмо от Серафима Григорьевича Земцева лично для неё. «Не показывай только родителям», – бросила посланница напоследок и скрылась. Рита не успела рассмотреть странную женщину, та словно испарилась. Девочка стояла и смотрела на конверт.
Образ Серафима был овеян тайной. Его имя в семье не упоминалось, как напоминание о страшном прошлом, висящим проклятьем над родом Земцевых. Единственный, доживший до глубокой старости младший брат Серафима, Михаил, умер, впрочем, как и все родственники, знавшие семейного изгоя лично. Имя Серафима у нового поколения Земцевых не вызывало неприязни, оно попросту забывалось, как забывается давняя страшная история, которую некому вспоминать и рассказывать.
Испытывая непреодолимую страсть к мистике и тайнам, помнила о Серафиме лишь маленькая Рита.
Дома, запершись в своей комнатке, она вскрыла конверт: тонкий лист писчей бумаги с мелким аккуратным почерком.
В письме Серафим представился и расспрашивал внучатую племянницу об учебе, школе, родителях. Затаив дыхание, Рита перечитала коротенькое послание трижды и тут же написала ответ, а на следующий день тайком спустила в синий ящик почты.
Как чумная ходила в ожидании ответа, и каждый день заглядывала в ящик. Заглядывала и утром, и днём, и вечером – главное опередить родителей, но письма всё не было. Не затерялось ли?
Закрывшись в комнате, Рита писала новое послание. На бумаге она изливала свои переживания, мечты. Таинственность щекотала нервы. Скрытная и недобрая, мстительная и смелая она металась в фантазиях, сгорая от желания действовать, что-нибудь совершить. Склонившись над письмом, она была не шестиклассницей Ритой Земцевой, а заговорщицей, шпионкой в стане врага, пишущей послание предводителю, и получи от него какое-либо указание, не задумываясь, исполнила бы.
Второе послание она также сбросила в ящик почты, не забыв при этом оглянуться по сторонам.
Через несколько дней, придя со школы и вытаскивая учебники из портфеля, Рита обнаружила конверт. Вскрикнув, схватила письмо – Маргарите Земцевой! «От него! Но как? Как письмо попало в ранец? Волшебство! Значит правду о нём говорят! Только Серафим на такое способен!»
Конверт жёг пальцы. Нет, читать дома письмо от Серафима невозможно. Не тот случай. Накинув курточку, Рита побежала в разрушенное здание церкви, где спрятавшись в укромный уголок, дрожащими руками вскрыла конверт.
Так началась их переписка.
Для конспирации, по просьбе Серафима, для домашних Рита выдумала подружку по переписке – некую Варю Смирнову, именно этим именем и подписывал письма и открытки Серафим. Рита каждый раз удивлялась, как не похож был почерк на конверте на тот, что в письме: ни у кого не возникало сомнений в том, что конверты подписывала девичья рука.
После окончания десятилетки Рита засобиралась в гости. К Вареньке Смирновой.
Вернулась от Серафима другая. Многое из того что видела и слышала в его доме из памяти стёрлось. Значит – не время.
Больше они не встречались и не переписывались, редкие открытки на праздники, дни рождения. Странно, Марго не знала когда день рождения Серафима, а спросить не у кого. «Когда родился – тогда и родился», – был ответ старика.
Закружившись в водовороте жизни большого города, куда уехала из родного дома, Марго помнила о Серафиме. Знала, настанет время – старик призовёт.
И он призвал.
Спустя семь лет пришла телеграмма: «Приезжай жду Серафим».
Наконец-то! Обрадовалась и напугалась: вдруг что случилось? неужели болен? или?.. Самое страшное гнала, старалась не думать. Тотчас собралась и в тот же день села в поезд.
Ночью в душном вагоне не спалось, Марго смотрела в черноту за окном и все думала о приглашении, о Серафиме.
В купе ехала одна. «Неужели повезло?» Задумавшись, задремала сидя.
На очередной станции дверь купе открылась, и в сопровождении проводницы вошёл новый пассажир. Интеллигентного вида мужчина, с чемоданчиком в руках. «Командировочный инженер, скорее всего». Марго отвернулась. Когда проводница вышла, мужчина, сняв пальто и шляпу, стал возиться с постелью.
Подперев рукой щёку, Марго смотрела в окно. С досады ей хотелось нахамить, сказать, что-нибудь едкое. «Какого чёрта ему не сидится дома? Впервые ехала одна. Главное, чтобы не лез с разговорами».
Мужчина и не лез. Заправив лежак на второй полке, он присел за столик напротив, окинул Марго незаметным взглядом и уставился в окно.
Марго раздражала размывшаяся его физиономия на тёмном стекле.
А мужчина достал газетку, кружку, коробочку с чаем, сахарок и опять уставился в окошко.
Марго сладко потянулась и начала медленно расстёгивать пуговки на блузке. Мужчина слегка кашлянул и чуть отодвинулся. Откинув волосы, Марго повела плечами, освобождаясь от кофты. Узкая в рукавах она не сразу снималась. Сосед по купе ещё раз кашлянул.
Когда Марго осталась в одном лифчике, он прижался спиной к стене, не зная, куда девать глаза. Затем встрепенулся, будто опомнившись, и полез наверх.
Марго с трудом удержалась от смеха.
– Спокойной ночи, – сказала она и потушила светильник.
– Спокойной ночи, – донеслось с верхней полки.
Марго легла на подушку, подперев голову рукой.
Поезд мчался, прорезая тьму лучами фонарей.
Марго вернулась в прошлое. Перед глазами возник дом Серафима. Длинные тёмные коридоры и холод. Вечный холод, как казалось тогда. Она всматривалась в темноту купе и шла по лабиринтам памяти, открывая одну за другой, бесчисленные двери и за каждой подвальный мрак и холод.
С первыми лучами солнца она проснулась и посмотрела в окно.
На всём необъятном просторе золотилось море полей, лесов. Марго прищурилась от слепившего солнца и задёрнула занавеску.
***
Серафим стоял у ворот.
При виде одинокой фигуры старика сердце Марго забилось.
Высокий, худощавый, обеими руками он опирался на палку. Лёгкий ветерок, начавшийся внезапно, закружил опавшие листья у его ног.
Ещё издалека, Марго увидела глаза Серафима, почувствовала на себе их притяжение. Она смутилась, но всё же вскинула чуть выше подбородок, расправила плечи.
По мере приближения внучки старик развёл руки с палкой в стороны, приветствуя и приглашая.
Он обнял Марго, затем отстранился, рассматривая её всю. Стального цвета глаза старика светились, казалось, они были с другого лица… более молодого и светлого.
Не сказав друг другу ни слова, они вошли во двор.
Серафим шёл не спеша, постукивая по деревянному настилу дорожки концом палки. Марго удивлялась тому, как нелепо эта клюка смотрелась в его руках. «Что поделаешь – возраст. Ему ведь за девяносто».
Когда вошли в дом, Серафима будто подменили. Переступив порог, он отставил палку, выпрямился и стал двигаться живее. Марго почудилось, что он даже помолодел: «Неужели притворяется… там, на людях? »
Дом Серафима старый, бревенчатый, с кирпичным фундаментом и вытянутый в длину. Все восемь комнат соединялись между собой узкими коридорчиками, с размещёнными в них крохотными кладовыми. Множество дверей и выступов. Закоулки коридоров, как лабиринты, что сразу и не поймёшь, куда и как пройти.
В доме зябко и неуютно, как будто и не живёт здесь никто.
Марго поёжилась.
Заметив это, старик прохрипел с усмешкой:
– Замёрзла? А я не топлю помногу – холод он бодрит, закаляет. Жара с теплом – расслабляют. От этого расслабления одни болезни да дряхление. Ничего, привыкнешь.
Обстановка в доме вся из девятнадцатого века: кругом этажерки, горки, буфеты, «шкапики» на фигурных ножках, старые кресла и диваны, стулья с высокими спинками. И запах. Он пахнул на Марго сразу, как только вошла. Она вспомнила – запах был и в прошлый раз. Его можно было принять за запах старости, прелого сена, гниющих листьев, отсыревшей коры.
То, чем пахло в доме Серафима, Марго не могла понять, как тогда, так и сейчас.
Осенний день недолог. Не заметишь, как он уж и растворился в дымке заката. Вечерняя дождевая прохлада просачивалась в дом в открытые форточки.
Марго натирала старинное серебро и посуду в одном из буфетов.
«И как он тут со всем управляется? Его ровесники те, что не в могиле, без посторонней помощи и ступить не могут, а он всё один. Ведь тут и воду носить надо и печь топить», – думала она, прополаскивая тряпку в ведре. Ледяная вода обжигала руки.
– А ты воду не жалей.
Марго вздрогнула и обернулась. Серафим стоял в дверях и улыбался:
– Колодец же во дворе. Делов-то пять минут.
Отвыкнув от него за эти годы, Марго ощущала себя неловко. Эта неловкость была сродни страху. Она не могла привыкнуть к голосу старика, менявшемуся на дню по нескольку раз – то глухому и сиплому, то раскатистому и властному, то ласковому и тихому. Она вздрагивала всякий раз от его внезапного появления и всегда из-за спины и такого же внезапного исчезновения, когда она, что-то говоря, оборачивалась, но его уж и не было. Тишина комнаты в тот момент действовала гнетуще. Марго чувствовала, что за ней наблюдают. Сквозь стены.
– Ладно, кончай с этим, – предложил Серафим, – всех дел не переделаешь. Пойдём в залу, посумерничаем. Так уж и быть в честь твоего прибытия камин истоплю, а то совсем околеешь. – Подойдя к комоду и порывшись в нём, он достал пуховую серую шаль и накинул внучке на плечи. – На пока что, погрейся.
– Спасибо. – Марго коснулась щекой мягкой шерсти.
Руки от холодной воды покраснели, пытаясь согреться, Марго обхватила ими себя. «Интересно, чья эта шаль?»
Проводив внучку в зал, Серафим оставил её одну.
В зале, самой большой и нарядной комнате так же прохладно, как и во всём доме. Стены высокие белёные, но окна маленькие, низкие, отчего даже в солнечный день всегда сумрачно.
«Значит, не нужен здесь свет и солнце…» – догадалась Марго, греясь уютным теплом шали.
Серафим не пользовался электричеством – дом освещали свечи. Огарки в старинных канделябрах стояли в каждой из комнат. Не было в доме ни телевизора, ни радио, ни других благ цивилизации.
Марго зажгла свечи и села в кресло напротив выложенного из кирпича камина.
– Ничего, сейчас потеплеет. Какая ты, однако, мерзляка. – Серафим вошёл с охапкой берёзовых дров.
– Я сейчас, растоплю, – вызвалась помочь внучка.
– Сиди, я сам. Чай, не калека какой. Справлюсь. Или ты может, про лета мои напомнить желаешь? – Он раскатисто рассмеялся.
Марго заметила – старик любил пользоваться просторечьем, которое совершенно ему не шло. На слух оно звучало правдоподобно, но с образом Серафима не вязалось, выглядело искусственным.
– Ладно, соловья баснями не кормят. Сейчас самовар поставлю. А ты чашки с буфета достань да пирог маковый. Порежь – и на стол.
– Пирог? Откуда у тебя пирог?
– Откуда, откуда, – Серафим прищурился, – да вот, Акулина принесла, постаралась.
– Какая Акулина? – Марго сгорала от любопытства.
– Да есть у меня тут одна прислужница, помощница по хозяйству.
– А кто она? Сегодня придёт?
– Нет, сегодня не придёт. Незачем, – отрезал старик. – Да ты не фантазируй, тоже мне – провидица. Я, ты знаешь, с людьми-то не очень… да и они меня сторонятся. Но Акулина ничего, тихая молчунья – для меня самый раз. Вот и заходит. – И Серафим вышел.
«Тихая молчунья…» – повторила про себя Марго, провожая его взглядом.
Дрова в камине потрескивали.
Накрыв на стол, Марго села в кресло, поджав под себя колени, так теплее. «Странно, – подумала она, – время здесь тянется долго. Кажется, вечность прошла, как я приехала. Зачем он меня вызвал? Он ведь не болен».
В комнате тепло и уютно от жара в камине. Марго разморило. Огни свечей расплывались в глазах. Она вытянула вперёд ноги и задремала.
Проснулась от взгляда. Серафим сидел напротив. Марго не услышала, как он вошёл и поставил самовар на стол.
– Так, Ритуля, давай чай пить. Разливай, будь сегодня у меня хозяйкой.
Марго разлила чай. Серафим взял чашку, и жилистая рука при этом не дрожала. « А у дедушки всегда дрожала», – вспомнила Марго умершего деда Михаила.
Белыми крепкими зубами Серафим откусил от пирога. Марго поперхнулась, когда увидела эти зубы. После того, как откашлялась, прихлёбывала обжигающий чай. Серафим, казалось, и не смотрел в её сторону.
После чая они сидели в полной тишине. Смотря на огонь свечи, Серафим о чём-то всё думал. Глаза его сузились, став узкой щелью, но вот опять раскрылись, и брови вскинулись вверх.
Он стал расспрашивать внучку о городской жизни. Внимательно слушая, переспрашивал временами, особо интересуясь работой в ресторане. Ни разу он не спросил ни об одном из родственников. Марго и сама была уже оторванный лист.
– Насколько ты приехала?
– На дня два. Три.
– Скорее на два, нежели на три? – Он устремил на неё холодные проницательные глаза. В ответ Марго робко кивнула. – Ну что ж, время терпит. Дай-ка вон ту колоду карт. – Серафим указал на комод, на котором лежала разбухшая старая колода. Марго подала. – Садись. В преферанс играть умеешь? Хотя откуда. Давай научу. – И он стал учить её играть в преферанс.
Когда Марго уловив суть игры, начала делать видимые успехи, он предложил другое: – Пасьянс раскладывать умеешь? Давай научу.
Щёки Марго разгорелись от азарта ещё во время преферанса, теперь она с жадностью следила и за пасьянсом. Руки Серафима и карты мелькали. Марго казалось, что он показывает фокус. Когда всё сложилось и сошлось, он посмотрел на внучку:
– Интересно?
В ответ Марго закивала.
– Завтра будет ещё интересней. А теперь давай-ка спать. – Он встал из-за стола. – Здесь ничего не убирай. Акулина утром всё подберёт. – Подойдя к Марго, он поцеловал её в лоб. – Покойной ночи.
Постель хрустела и от прохлады в комнате вдвойне приятнее окунуться в неё, замирая и чувствуя, как тело согревает ледяную простыню.
За окном шумел тревожимый ветром сад. На окна налетали редкие капли дождя, но как тепло и мягко. Марго закрыла глаза.
Утром встала поздно.
Быстро оделась и вышла в залу.
На столе дымился самовар, и вкусно пахло выпечкой. Непривычно большие пироги лежали на блюде. Стрелки на часах показывали одиннадцать. Марго попеняла на себя за поздний подъём. Ей так хотелось увидеть Акулину. Марго показалось, что Серафим её скрывает.
Весь день она ждала продолжения. Продолжения вчерашнего вечера: должно быть что-то интересное, ведь он ясно намекнул об этом перед сном. Но Серафим не обращал на внучку внимания. После обеда и вовсе куда-то исчез, оставив её наедине со старыми затрёпанными книгами, которые предложил пролистать. К ним Марго даже не прикоснулась.
Она, скучая, слонялась по дому и томилась в ожидании вечера. После того, как узнала, что по хозяйству Серафиму помогает управляться Акулина, желание что-либо сделать пропало.
«Наверное, спать ушёл, всё-таки возраст», – думала Марго, останавливаясь перед закрытыми дверьми. За которой из них могла быть комната Серафима, она не помнила.
Марго вышла во двор, обошла кругом дом, прогуливаясь вдоль пожелтевшего сада. Фруктовые деревья и ели росли в тесноте. Плотно прижатые друг к другу, создавали стену, укрывавшую дом от посторонних глаз с улицы. Но «глазам» и без «стены» не пробиться сквозь деревянный глухой забор.
«Полное уединение, а летом здесь, наверное, всегда тень и прохлада», – отметила Марго.
Несмотря на запущенность самих деревьев, земля вокруг и дорожки – всё аккуратно подметено и прибрано. Сквозь поредевшие, местами сквозные ветви робко пробивались солнечные лучи. Осенние невесомые.
Посидев на скамейке в саду, Марго вернулась в дом. Покрутившись возле большого старого зеркала, она причесалась, накрасилась и вышла за ворота.
Случайный ветерок шевелил опавшую листву на деревянном тротуаре. Ласковое солнце грело.
В лакированных чёрных туфлях, с модной сумочкой, в чёрных перчатках и белом югославском плаще с широким поясом, Марго сразу обратила на себя внимание случайных прохожих. От восхищённых и завистливых взглядов настроение приподнялось.
Напевая любимый мотив, она не спеша прогуливалась, ощущая себя столичной знаменитостью. «Провинция», – щурилась Марго, вздёргивая подбородок при встрече с очередным оценивающим взглядом.
Пройдя всю улицу, она дошла до центра. Заглянув в магазины и удостоверившись, что эта пустая трата времени, повернула назад.
По дороге её обогнал и остановился на обочине запылённый «ЗИЛ».
– Девушка, а девушка! Вы откуда такая красивая и куда?! – улыбался из кабины молодой шофер. Белые зубы на загорелом лице блестели.
– Туда! Отсюда не видать! – ответила Марго и прошла мимо.
– Девушка, а вы не заблудитесь? Давайте подвезу! – не унимался парень, тронувшись за ней. Поравнявшись, он выскочил из кабины.
Марго остановилась, на лице притворное возмущение, но в глазах бесовские огоньки. «Красивый чёрт… и этим пользуется», – разглядывала она шофёра.
Широкоплечий, рукава рубашки закатаны. Руки сильные мужские. Марго улыбалась. Казалось, ещё немного и она решится.
Парень ждал.
Марго откинула волосы, слегка качнулась. И пошла дальше. Уже не оборачиваясь.
Вернувшись в дом Серафима, в прихожей она медленно сняла плащ. Задержалась у зеркала. «На улице намного теплее и солнечней, чем здесь». Она прикоснулась ладонями к лицу – щёки горели.
Серафим сидел в зале за накрытым столом и самоваром.
– Прогулялась? А теперь давай чай пить.
Марго молча села за стол. Взяла чашку, открыла краник самовара. Заструился дымящийся ручеёк.
– Так, так. Живи, как можешь, как умеешь, главное о деле не забудь, – произнёс Серафим позже скороговоркой и посмотрел сквозь внучку. – Дай-ка мне карты, – попросил он. – Да не те, а в комоде возьми настоящие.
Марго достала из верхнего ящика комода толстую стопку старых карт. Размером они были крупнее обычных и вместо мастей на них нарисованы картины из жизни людей, зверей и странных существ.
И сразу повеяло мистикой.
Серафим раскладывал карты, рассказывая зачарованной внучке их значение и какой тайный смысл заключает та или иная карта в себе и как может влиять на судьбу человека.
– Это карты настоящие, старинные. Был случай, достались. Вот и прожили со мной почти век. А сколько до меня. Сколько глаз на них смотрело, сколько судеб они предсказывали. В один день всё и не расскажешь. Пока закончим. Главное запомни, на будущее, – и он стал говорить тише, склоняясь в сторону Марго, – раскладывай их только на себя, не людям. Занятие это неблагодарное – когда людям, навредишь только себе. Когда карты привыкнут к тебе, а ты к ним – всё скажут и покажут. Начнёшь потихоньку, с малого – с предсказания погоды на завтра или свершения какого дела, не архи какого важного, и будешь смотреть, наблюдать, какая карта и как себя ведёт, что лично в твоём случае означает. А там пойдёт. Это ведь не только баловство, но ещё и зарядка для ума, прозорливости. – Он воздел кверху указательный палец. – На то, чтобы понять их скрытую силу и смысл могут уйти годы. Зато потом как сладко будет…
– Я слышала о таких картах, но ни разу не видела. Значит правду гадалки говорят, предсказывая?
Серафим высокомерно хмыкнул, собрав карты на столе в стопку.
– Кто предсказывает? Бабы на базаре? Или те, что принимают на дому, как в будуаре за золото и деньги?! – вспыхнул он. – Тоже мне прорицатели! Карты для них ремесло, добывание денег и не более. А я тебе толкую о том, чтобы привыкнуть к картам, понять, полюбить их, если хочешь. А где ж тут поймёшь да полюбишь, когда у тебя за дверьми толпа из страждущих узнать – не скоро ль они подохнут или когда же свадебку сыграть. Тьфу! Мракобесы! – Он чуть не сплюнул, чертыхаясь. – Они, самые опытные из них, из этих гадальщиков, смотрят сначала на людей, а не на карты. А зачем на них смотреть – ведь они для них листок рисованного картона! Люди – их карты. По жестам, сказанному случайно слову, по глазам они читают, но не по картам. Эх, в мои времена тоже кругом были умельцы, только тогда за подтасовку спрашивали – вот и боялись. Не шибко борзели. А сейчас, у вас тут творится чёрти что. Одну такую сказочницу, ещё до революции, я тогда юнец желторотый был, отвели лихие люди за трактир, да язык ей вырвали и бросили собакам. Сам видел.
– Как вырвали, живьём? – Марго содрогнулась от ужаса.
– Конечно. Она потом ещё жила и всё мычала, только вот на картах уж не гадала. Ладно, кончим с этим. У нас главное впереди, – сделав паузу, он деловито на неё посмотрел. – Так завтра, значит, отчаливаешь, – то ли спросил Серафим, то ли подтвердил. – Мне нужно, чтобы ты приехала ко мне этой зимой. Только не на два дня, а на месяц. Лучше всего в феврале, там и морозы спадут. Так сможешь или как?
Марго в ответ кивнула.
– Хорошо, – сказал Серафим и замолчал. Он сидел и смотрел на Марго в упор. Не в силах выдержать взгляд старика, она опустила глаза. – Мне, – начал он медленно, – необходимо тебе многое ещё сказать. Передать. Понимаешь? Да и в карты попрактикуешься, если захочешь.
– Конечно хочу!
