Читать книгу: «Сын ворона», страница 2
ГЛАВА 2. РИСТАЛИЩЕ
Жители окрестностей замка Урс стекались на ристалище все утро. Рыцарский турнир в этих краях последний раз был лет тридцать назад, и сейчас все, от мала до велика, предвкушали зрелище. И пусть это был не большой турнир, когда приезжают гости королевской крови, когда сначала проводят пробные поединки, – своеобразный отбор, чтобы определить лучших, когда на второй день проходят массовые схватки и состязания для стрелков из лука, но организатором турнира был сам Манфред из Кобурга, любимец императора Конрада и, как говорили, первый рыцарь государства. А еще, после состязания обещали затравить медведя.
Была у этого турнира и еще одна особенность, кроме того, что он устраивался в честь дочери Дитмара Альмейды, – Манфред из Кобурга бросил вызов всем бойцам Урсмарки. Он поклялся, что будет сражаться с каждым по очереди, пока не выбьет из седла всех, кто пожелает принять его вызов. Рыцари Урсмарки не могли уклониться от турнира, иначе получилось бы, что Манфред в одиночку одолел всю Урсмарку одной лишь отвагой. Было понятно, для чего он затеял турнир. Скоро Манфред станет мужем Альмейды и полновластным хозяином здешних мест. Ему нужно было утвердить свою неоспоримую силу и превосходство над будущими вассалами.
Манфред прибыл на ристалище загодя. Проехал налегке по турнирному полю, изучая все его неровности и наклоны, выбоины и колдобины. И хоть воинские состязания не проходили здесь давно, ристалище оставалось в хорошем состоянии. Манфред внимательно все осмотрел и поставил палатку рядом с ареной. Его натренированный специально для рыцарских турниров конь пасся здесь же и привыкал к шуму, который неизбежно сопровождает состязания подобного рода: крики людей, лязг оружия, звуки труб, ржание лошадей. И хотя Манфред не сомневался в своей победе, он подходил к турниру серьезно, как и ко всему, что связанно с воинским искусством. Именно это, помимо огромной природной силы, и сделало его первым рыцарем Священной империи.
Народ в изрядном количестве уже расположился нестройными рядами вокруг арены. Для знатных особ была сколочена трибуна под балдахином. На ней восседал хозяин Урсмарки Дитмар Старый, когда-то носивший имя Медведь. Он выглядел старше своих лет: морщинистое, обрюзгшее лицо, со следами грехов и пороков, свойственных людям его положения, поникшие плечи, бегающий взгляд. Тем прекраснее на его фоне выглядела дочь. Тонкая, и в тоже время широкоплечая, с небольшой, но высокой грудью, она была чудо как хороша. Но больше всего привлекали внимание ее волосы, которые, казалось, облили жидким золотом. Они роскошным водопадом спускали через всю спину, а сейчас сверкали в лучах набиравшего силу солнца. На ее лице сияли зеленые глаза, их колдовской цвет сводил с ума многих, а большинство приводил в необъяснимый восторг.
Манфред не отрывал от нее глаз. Ничего он не хотел так страстно, как Альмейду. Кровь закипала в его жилах, когда он представлял, что ожидает его на брачном ложе. Воображение рисовало ему, как он будет терзать и ломать это хрупкое тело, сминать ладонями нежную грудь, впиваться в алые губы.
Формально турнир считался схваткой претендентов на руку и сердце Альмейды дочери Дитмара. По древней традиции лучшие воины должны были в честном бою выяснить, кто из них более достоин прекрасной дамы. На деле, хотя Альмейду желали многие, никто брать ее в жены не хотел по причине отсутствия у нее приданного. Так что Манфред оставался единственным претендентом. Но он считал, что вместе с Альмейдой получает и этот край и всех, кто его населяет. Они должны увидеть, насколько тяжела его рука и суров его нрав. Страх – основа порядка. Как божий гнев удерживает людей от дурных поступков, так гнев правителя заставляет людей трудиться на общее благо.
Альмейда тоже не сводила глаз с Манфреда. Ей было шестнадцать. Нельзя сказать, что знания о любви она почерпнула только из рыцарских сказаний, где все мужчины отважны, а дамы прекрасны и надежно защищены от грязных посягательств мужским благородством. Ее служанка Агата давно посвятила ее во все тайны плотской любви. Она знала, что ждет ее в супружеской спальне. Но все равно со свойственной ее возрасту надеждой ждала романтического чуда. Она верила, что примчится рыцарь и спасет ее от… от чего-нибудь ужасного. Этому способствовала и ее тяга к чтению, что в те времена считалось редкостью для особ женского пола. К своим летам она уже прочитала четыре (!) книги. В основном рыцарские романы. Она смотрела на Манфреда и пыталась разглядеть в нем образ героя из своих девичьих грез. Он был высок, широкоплеч, немного грузен. Держался уверенно, даже слишком, немного скромности не помешало бы. Но это не беда. Все-таки, он признанный всеми первый рыцарь империи. Альмейда сделала вывод, что ей повезло. Возможно, рука Господа привела сюда этого блестящего воина. Сердце билось быстрее, щеки розовели, душа трепетала от неясного предвкушения.
Манфред стоял возле своей палатки – палатки Зачинщика. Рядом в землю было воткнуто копье, на котором развивался штандарт с его гербом: рыцарь на двуцветном поле, рассеченным по диагонали и девизом: «Nemo me impune lacessit» (Никто не обидит меня безнаказанно). Неподалеку стоял безмолвный оруженосец. Манфред подал ему знак. Оруженосец скрылся в палатке и вскоре вышел, неся перед собой доспехи. Манфред решил не пользоваться полной экипировкой. Слишком тяжелые доспехи лишают элегантности. Поэтому он ограничился бармицей, которая, впрочем, была начищена до такого блеска, что ее можно было использовать как зеркало. Шлема Манфред и вовсе не стал надевать. Он еще раз придирчиво осмотрел себя. Плащ, отороченный соболями, из-под бармицы выглядывал зеленый камзол, надетый поверх белоснежной сорочки. Прекрасно. Безупречно.
Загрохотали тамбурины. Им ответили флейты. Зрители смолкли. На арену выступил герольд. Он оглядел толпу, и, выдержав торжественную паузу, зычным голосом объявил:
– Для поединка вызывается Манфред из Кобурга. Ему бросил вызов Симеон из Торна!
Альмейда удивленно посмотрела на отца.
– Симеон? Он же еще совсем мальчишка…
Дитмар снисходительно усмехнулся:
– Глупый мальчишка. Не волнуйся девочка. Манфред просто вышибет его из седла, он получит пару синяков и впредь будет умнее.
Щеки Альмейды порозовели. Она знала Симеона. Он был младше ее и рядом с Манфредом казался тростинкой.
Агата схватила ее за рукав и закричала:
– Смотрите! Они начинают!
Взгляды всех троих теперь обратились к ристалищу.
Герольд уже покинул арену, и двое всадников, облаченных в доспехи, на противоположных концах площадки готовились к поединку. Симеон развернул коня к трибуне и поднял щит, на котором красовался его герб – три розы на белом фоне. Толпа заревела, приветствую своего.
Манфред нахмурился, затем легко для своего веса запрыгнул в седло и направил коня прямо к трибуне. По дороге он заставил скакуна пройтись особым шагом, вызвав возгласы удивления у знатоков-рыцарей, расположившихся за Симеоном в ожидании своей очереди. Манфред остановил коня напротив Альмейды. Краска бросилась в лицо девушке, но она постаралась принять гордый и независимый вид.
– Альмейда, дочь Дитмара, – крикнул рыцарь, чтобы его было слышно всем, – эту победу я посвящаю тебе, даме моего сердца и моей невесте.
Дитмар перегнулся через край трибуны и весело закричал в ответ:
– Манфред, а не рано? Ты еще не победил!
Манфред презрительно ухмыльнулся. Его конь переступил с ноги на ногу. Альмейде не понравилась эта презрительная ухмылка. Рыцарю не пристало так заноситься. Дитмар, тем временем, продолжал:
– А где твой шлем?
– Он мне не нужен, – небрежно бросил Манфред, а затем, презрев все законы вежливости и этикета, резко развернул коня, демонстрируя свое умение наездника, и быстрой рысью поскакал на свое место.
Альмейда не сдержалась:
– Какая самоуверенность! Без шлема можно потерять голову.
– Что ты понимаешь, девчонка! – оборвал ее отец. – По правилам можно ударять копьем только в щит. Смотри, как настоящий воин побьет самонадеянного сопляка.
Альмейда поймала себя на том, что хочет, чтобы Симеон проучил Манфреда. Она глянула на Агату, но та не сводила восхищенного взгляда с любимца императора Конрада.
Длинные трубы взметнулись вверх и протрубили сигнал к атаке. Толпа, как могла, подбадривала бойцов. Копья поднялись вверх, кони начали движение. Сначала медленно, а потом все более разгоняясь. И вот они понеслись во весь опор. Из-под копыт лошадей вылетали комья земли вперемежку с опилками. Копья начали медленно опускаться. Вот они уже грозно направлены на противников, скрытых за щитами, украшенных гербами владельцев. Они все ближе и ближе друг другу. Кажется, что сейчас они разобьются друг о дружку в лепешку. И наконец – сшибка. Раздался короткий треск. Оба копья сломались о щиты. Всадники промчались мимо друг друга, полускрытые облаком пыли. Толпа на мгновение затихла, а потом исторгла восторженный вопль: Симеон покачнулся в седле, казалось, что он вот-вот упадет, но ему все-таки удалось удержаться.
Манфред натянул поводья, развернул коня и едва не задохнулся от досады: его юный противник не был повержен. Мало того, он гарцевал перед трибуной, демонстрируя победную улыбку. Альмейда помахала рукой юноше, устоявшему против прославленного воина.
Герольд объявил ничью.
Этого Манфред стерпеть не мог, он подскакал к своему шатру. Оруженосец кинул ему новое копье. Ловко поймав его, рыцарь из Кобурга ринулся к Симеону и ударил его по щиту, снова вызывая на бой.
– Бьемся до победы! – крикнул он.
Толпа снова затихла, а затем по рядам зрителей прокатился недовольный ропот: мальчишка заслужил ничью. Симеон растерянно оглянулся на других рыцарей. Те старались на него не смотреть. Всем было ясно: отклонить вызов, значит, признать поражение. Симеон двинул коня на исходную позицию.
Альмейда схватила отца за рукав:
– Отец, вели им остановиться. Негоже опытному рыцарю…
Дитмар выдернул руку:
– Таковы условия. Манфред поклялся победить всех рыцарей Урсмарки.
Снова раздался сигнал. Всадники помчались навстречу друг другу. Манфред улыбался. «Какая у него нехорошая улыбка. Как будто жабу бросили за шиворот», – подумала Альмейда, и в этот момент копье Манфред дернулось вверх и угодило Симеону из Торна в шлем. Он вылетел из седла и грохнулся оземь. Щит отлетел в одну сторону, копье в другую. Толпа ахнула. Альмейда и Агата невольно вскочили на ноги. Манфред развернул коня и шагом двинулся к поверженному противнику, к которому уже бежали герольд и еще двое организаторов турнира. Они склонились над Симеоном и сняли с него шлем. Лицо юноши, практически подростка, было мертвенно бледным, губы почти побелели, пустые глаза смотрели в никуда. Герольд ощупал Симеона и тихо произнес:
– Сломана шея.
Герольд посмотрел на Манфреда. Манфред спокойно встретил его взгляд, а потом внезапно подал коня вперед. Герольд едва успел отскочить.
– Это вышло случайно. Конь оступился, и копье дернулось вверх. Бывает. – Манфред еще раз в упор посмотрел на герольда, который был не в силах что-либо ответить. Затем рыцарь слегка пришпорил жеребца и подъехал к трибуне Дитмара. Он поклонился Альмейде:
– Я смиренно прошу у моей Дамы сердца платок.
За его спиной несколько человек уносили тело Симеона. Кто-то уводил под узды его коня, который поднял морду и жалобно заржал.
Дитмар наклонился к Альмейде, которая сидела, опустив голову, и прошипел сквозь зубы:
– Он победил – бросай!
Больше всего Альмейду поразило спокойствие Манфреда. Почти безмятежность. Как будто ничего не случилось. Как будто он только что не отправил к праотцам мальчика, который годился ему в сыновья. Все видели, что он поднял копье против правил! Ее маленькие кулачки сжались так, что побелели костяшки пальцев. В груди поднялась неведомая ей доселе волна гнева, столь внезапная, что она не смогла удержаться и, резко вскинув голову, крикнула неожиданно для самой себя:
– Убийца!
Толпа вздохнула, а затем неистово поддержала этот призыв к справедливости:
– Убийца! Убийца! Убийца!
Кровь бросилась Манфреду в голову, ярость затопила его, как водный поток, прорвавший плотину. Он обернулся на крики толпы. Затем дернул поводья, дал скакуну шенкелей и направил его прямо на зрителей, опустив копье. Ноздри боевого жеребца раздувались, он плевался густой белой пеной, храпел, дико вращал глазами. Закованный в броню всадник ринулся на ряды безоружных крестьян и ремесленников. Еще секунда и он врежется в них на полном скаку. Раздались испуганный вопли, а затем люди бросились врассыпную, расталкивая друг друга. Манфред осадил коня и закричал им вслед:
– Прочь, трусливая чернь! Я – Манфред из Кобурга! А вы – пыль под моими ногами!
Альмейда вскочила со своего места и бросилась прочь. Дитмар попытался ее удержать, схватить за платье, но не успел.
– За ней! – приказал он Агате.
Манфред, тем временем, подъехал к остальным рыцарям.
– Кто-то хочет бросить мне вызов, или турнир окончен? – пророкотал он, сверля дворян, сбившихся в кучу сверкающим взглядом. Никто не решился ему ответить. Никто в тот день не принял вызов Манфреда из Кобурга, который после этого турнира получил прозвище Убийца.
ГЛАВА 3. СОСТЯЗАНИЕ УДАЛЬЦОВ
Убранство комнаты Радомира в детинце на острове Руя ничем не отличалась от убранства походной палатки: деревянная кровать, ночной горшок, небольшой грубо сколоченный стол. На полу лежала медвежья шкура. На стенах висело разнообразное оружие, даже сарацинское, по большей части трофейное, свидетельство былых побед и удачных набегов. На столе, нахохлившись, сидел ворон (тот не тот, никто не мог сказать наверняка). Был он старый, с бельмом на одном глазу и, по всей видимости, глухой, по крайней мере, разговор, который шел на повышенных тонах, его нисколько не тревожил. Освещал комнату одинокий, пыльный, солнечный луч, проникавший в это мрачное место через узкую бойницу, в которую с трудом можно было просунуть руку.
Разговор вели Радомир, Вагр и Роарг. Точнее Радомир и Вагр всячески увещевали молодого воина, пытаясь отговорить его от опасной затеи. Радомир же по большей части снисходительно улыбался, поглядывая то на одного, то на другого, и, похоже, от души забавляясь усилиями отца и товарища.
– Я тебе друг и желаю уберечь тебя от ошибки. Если купец прав, и обоз везет такой огромный выкуп, то он наверняка хорошо охраняется. И золото принесет кровь.
Роарг в ответ положил руку на плечо Вагру:
– Спасибо, что желаешь мне добра, друг.
– Роарг, сын мой, мне кажется, что сегодня на пиру ты выпил слишком много вина и не можешь взглянуть на вещи трезво. Даже если тебе удастся захватить обоз, никто это просто так не оставит. Манфред будет мстить и явится сюда… – вторил Вагру Радомир, но без доброжелательности в голосе. Роарг отвечал отцу легким почтительным поклоном:
– И тебе спасибо, отец.
Желая показать, что доводы Вагра и Радомира на него не действуют и совершенно его не тревожат, он повернулся и направился прочь из комнаты. Но выйти не успел. Его остановили слова Радомира, который крикнул:
– Я не дам тебе ни одного воина для этой глупой затеи! Если хочешь, отправляйся один! Я не позволю, чтобы мои люди гибли из-за твоей жажды славы и любви к риску.
Роарг остановился и обернулся. Улыбка по-прежнему блуждала на его губах. Он пожал плечами и кивнул:
– Хорошо.
И вышел из комнаты. Вагр и Радомир тревожно переглянулись.
– Похоже, никто не может его остановить. Неужели он отправиться в одиночку? – спросил Вагра Радомир, надеясь, что славящийся умом Вагр поможет ему какой-нибудь хитростью воспрепятствовать безумной затее сына.
– Роарг больше всего на свете ценит отвагу. Но не глупость. В одиночку он, конечно, никуда не пойдет…
– Но тогда с кем?
Этот вопрос самого Роарга не волновал. Он знал, что ему делать. Знание это проистекало из веры в то, что все люди делятся на две неравные части: одни живут ради жизни, другие живут ради славы; одни умирают, не оставляя следа, а после смерти других слагают легенды. Себя он относил ко второй части, и знал, что к этой же части принадлежат и другие храбрецы. Они-то и были ему нужны для осуществления задуманного. Поэтому, покинув покои Радомира, Роарг прямиком направился в пиршественный зал, где воины острова Руя продолжали праздновать день окончания уборки урожая. Пир был в самом разгаре, когда Роарг вошел. Воины сидели за длинным деревянным столом, на котором на серебряных, медных и оловянных блюдах высилось мясо принесенных в жертву Святовиту быков, свиней и овец. Столешница блестела от жира, дружинники передавали друг другу рога с вином. Иногда гул голосов прерывался взрывами хохота. «Самый подходящий момент», – подумал Роарг, оглядев пирующих. Он начал без предисловий:
– Для чего мы приходим в этом мир?
Все смолкли, воины отставляли в сторону кубки, отодвигали блюда с едой, и старались понять, к чему клонит молодой вождь.
Когда тишина окончательно воцарилась, Роарг крикнул, отвечая сам себе:
– За славой!
Хмельные воины одобрительно закричали.
Роарг, пользуясь поддержкой, решительно продолжал:
– Только трус умирает в постели! Вы все слышали про обоз, о котором поведал купец. Я собираюсь его захватить. И я спрашиваю вас, кто пойдет со мной? Кто разделит со мной добычу и славу?
Снова все смолкли. Многие переглядывались, им было известно, что вождь Радомир против этой затеи. Роарг внимательно следил за борьбой сомнений.
Из задних рядов протиснулся длинноусый, низкорослый, но очень широкоплечий крепыш. На лбу у него красовалась неровная вмятина от удара кистенем. За поясом висели два боевых топора. Он подошел к Роаргу, глянул на него светло-голубыми глазами, а потом, обернувшись к остальным, гаркнул:
– Я! Харальд Длинноусый.
И тут все как спохватились, каждый хотел быть в первых рядах тех, кто согласился. Получалось, что те, кто медлит с ответом, праздную труса. Со всех сторон неслось: «И я!» «Роарг с тобой куда угодно!» «Мы все пойдем!».
Роарг остановил крики движением руки.
– Наш вождь Радомир, мой отец, не дает мне ни одного из вас. И я не вправе вас принуждать. Пойдут только те, кто хотят разделить со мной мою участь.
Снова раздались крики, можно было разобрать только «Мы все, все!» Роарг опять остановил толпу движением руки:
– Всех я взять не могу. Моя личная лодка вместит только десять храбрецов.
Оттолкнув Харальда, вперед выступил крепкий, но изящно сложенный молодой человек, на поясе у которого висел узкий блестящий клинок. Череп его был гладким, как скорлупа яйца. Ровно посередине его пересекал бугристый шрам, послуживший причиной возникновения срамной клички. В лицо, однако, его так называть не отваживался никто. Все звали его Безымянный. Имя свое он не помнил после того боя, в котором и получил страшный шрам. Очевидцы утверждали, что череп Безымянного раскололся как орех так, что был виден мозг. Его подобрали Руяне и уже хотели предать погребению, но с удивлением заметили, что он дышит. Это посчитали знаком. Люди, заслуживающие доверия, рассказывали, что ведунья Радмила сдавила две половинки черепа и скрепила их специальным раствором из болотного ила, смешанного с яичным желтком и еще чем-то, несомненно, волшебным. Потом, когда кости срослись, замазка сошла вместе с волосами, а посередине черепа остался уродливый шрам, похожий на то самое место, которое породило все народы на земле.
Харальд грубо схватил Безымянного его за плечо:
– Ты куда, сопляк?! Я вызвался первым!
Безымянный доброжелательно улыбнулся:
– Убери руки, а то я отрежу твои любимые усы.
Все одобрительно засмеялись. Задираться перед схваткой считалось хорошим тоном. Харальд упер руки в боки и задумчиво воззрился на шрам Безымянного.
– Друзья, я помню тот момент, когда, – он указал на шрам, – здесь была щель, размером с ладонь. Никогда такого не видел ни до, ни после. А знаете, чего я еще не видел? Мозгов в этой щели!
Дружный хохот возвестил, что счет сравнялся.
Безымянный сорвал с пояса клинок и замахнулся. Харальд не растерялся и ударил Безымянного в грудь на замахе. Безымянный отлетел и врезался в стену. Харальд в мгновения ока выхватил оба свои топора и тут же метнул один из них в противника. Безымянный уклонился. Топор вонзился в стену и задрожал. Но вслед за вторым тут же полетел второй. Этот Безымянный отразил клинком. Звон металла о металл отозвался музыкой в сердце Роарга.
Харальд расхохотался, безумно вращая глазами. Его руки были пусты, и он показал это, вытянув их ладонями вперед.
– Я сожму тебя и выдавлю сок, – сказал Харальд, делая приглашающее движение.
Безымянный бросился на него, виртуозно жонглирует легким клинком, который мелькал, создавая сверкающую круговерть. Сам Безымянный при этом будто танцевал, совершая обманные движения. Харальд спокойно ждал. Внезапно Безымянный повернулся к Харальду спиной и нанес разящий выпад клинком назад. Клинок врезался в Харальда, проткнув его насквозь. Голова Харальда поникла, знаменитые усы казались двумя нитями слез.
Все ахнули.
Безымянный оборотился к Харальду с победной усмешкой и попытался выдернуть клинок. И тут Харальд захохотал. По лицу Безымянного пробежала тень страха. Оказалось, что клинок прошел у Харальда под мышкой, и теперь тот удерживал его, прижав рукой к телу. Безымянный растерялся. Он снова попробовал вырвать лезвие. Харальд сделал резкий разворот вокруг своей оси, и Безымянный под смех дружины полетел на пол, но, перекувыркнувшись, быстро вскочил на ноги. Харальд восхищенно присвистнул:
– Ловко!
Роарг шагнул между ними:
– Достаточно! Харальд и Безымянный идут со мной. Остальные тоже должны доказать свое мастерство.
Вперед вышел молодой воин Вольта. В руках он держал заряженный арбалет. Оружие редкое в этих местах. Он обратился к толпе воинов.
– Эй, кто-нибудь бросьте щит над моей головой вверх.
Один из воинов подбросил над головой Вольты небольшой, круглый, деревянный щит, который полетел вверх к нему за спину. Вольта мгновенно развернулся и сделал выстрел.
Арбалетный болт с тихим гудением пришпилил щит к стене почти под потолком. Толпа восхищенно приветствовала мастерство Вольты. Кроме хозяина щита:
– Эй, а кто щит снимать будет?
Вольта прицелился. Приложив арбалет к плечу. Затем сделал несколько шагов в сторону и снова выстрелил. Новый болт выбил из стены первый, щит грохнулся вниз, под оглушительные вопли зрителей.
– Твой арбалет с нами, Вольта.
Вольта довольно усмехнулся.
– Что здесь происходит?
Все смолкли. В дверях стоял Радомир. Он был мрачнее тучи. Вождь обвел собравшихся тяжелым взглядом из-под густых бровей.
Роарг шагнул к отцу. Рядом с Радомиром встал Вагр.
– Я отбираю десять человек из тех, кто вызвался идти со мной.
Радомир уже не сдерживал гнев:
– Ты хочешь отправить на верную смерть десять моих лучших людей?!
Роарг обвел рукой полукруг, указывая на всех, кто сидел за столом:
– Они свободные люди! И могут умереть, когда захотят. Верно?
Ответом был крик согласия.
– Я принимаю смерть от меча. Я принимаю смерть от копья. Я принимаю смерть от топора и стрелы. Но я не могу принять смерть от глупости! – закричал Радомир.
– Глупо сидеть в своем замке, когда жизнь проходит мимо, – усмехнулся Роарг.
Вагр закрыл глаза, – сейчас случится самое страшное. Шея Радомира налилась кровью, рука легла на рукоять меча, но он не нашелся с ответом, развернулся и вышел из зала. Воцарилась невеселая тишина. Напряжение снял Вагр. Он хлопнул Роарга по плечу:
– Я надеюсь, лучший друг имеет право получить место в твоей лодке без очереди?
Роарг засмеялся, а следом засмеялись все остальные.
– Мне нужны еще семеро, – объявил Роарг. – Кто еще хочет показать, на что способен?
Желающих не пришлось приглашать повторно. Чардраг показал, как умеет сражаться без оружия против нескольких соперников, ловкими движениями и уклонами, заставляя их наносить удары друг другу. А в конце схватки хитрым приемом он перепутал руки нападавших, словно веревки, и отобрал у них мечи, словно игрушки у малых детей.
Норманн Торвуд, не говоря ни слова, расколол палицей дубовый стол пополам.
Лях Мирослав завязал узлом кочергу, а лютич Бус победил троих, скача на одной ноге. Славный был день и много славных воинов показали свое мастерство и удаль. Но отобрал Роарг только десятерых.
Радомир стоял снаружи, прислонясь к стене, и слушал крики и смех. Его обуревали противоречивые чувства. С одной стороны, впервые за много лет люди выказали ему неповиновение, с другой – его названный сын у него на глазах становился великим воином, за которым без колебаний шли лучшие из лучших. Значит, судьба острова Руя в надежных руках. К сожалению, не в его руках. С третьей стороны, на острове Руя не может быть двух вождей. Кто-то из них двоих должен уступить. Радомир понимал, что его время уходит, но он чувствовал в себе силы и не только силы, но и огромный опыт, знания. Все это он был готов употребить на пользу островитянам. А вот Роарг пока думал только о себе. О подвигах и славе. Радомир вдохнул вечерний прохладный воздух. Как же ему хотелось вернуться в те времена, когда его не держал груз ответственности, и он мог плыть на все четыре стороны, хоть на край земли, где по старинным преданиям трубили в трубы божьи вестники.
