Читать книгу: «Кончина СССР. Что это было?», страница 4

Мученик. «Вот видите, что эти негодяи совершили? Это они. А я-то тут при чем?» Вот такими способами он все время пытался удержаться у власти. Если мы, допустим, с вами приняли решение о реализации какой-то идеи и вы на полпути спрыгиваете, разве это нормально? Это не нормально, не по-товарищески.

1 октября 1990 года Верховный Совет СССР принимает постановление об образовании подготовительного комитета по разработке нового Союзного договора.

Вместо того чтобы активно включиться в работу, подготовить и подписать договор, Горбачев пускает все на самотек, а в день подписания договора исчезает в Форосе.

Я знаю, вы были активным, горячим и убежденным противником заключенных 8 декабря 1991 года Беловежских соглашений и даже выступали по этому поводу перед Верховным Советом РСФСР и призывали депутатов не ратифицировать соглашения.

Как вы все-таки полагаете, можно ли было тогда, в 1990–1991 гг., какими-нибудь силовыми, управленческими, экономическими и прочими волшебными силами, средствами, возможностями удержать СССР от распада? Тот СССР, в том его увечном состоянии начала 1990-х?

В Конституции советского периода и даже демократического периода верховная власть в стране принадлежит народу. 17 марта 1991 года народ говорит «да» Советскому Союзу, Советский Союз сохранить. Что еще нужно президенту, если народ проголосовал за сохранение страны?

Но после этого было полтора десятка референдумов в республиках с противоположными результатами, да и сам этот лукавый мартовский референдум…

А это уже подтасовки. В это я не верю. А 8 декабря 1991 года руководители трех республик, которых никто не уполномочивал, подписывают соглашение об упразднении СССР. И кому первому они докладывают, что Советского Союза больше нет? Президенту США. Как квалифицировать действие этой тройки? Однозначно: преступление и предательство.

Я вам расскажу, как это было. По протоколу вице-президент обязан провожать убывающего в командировку президента. В тот день с Ельциным улетали Козырев, Гайдар, Бурбулис, Шахрай. Когда я спросил у Ельцина, какова цель визита в Белоруссию, он ответил: подписать договор об экономическом сотрудничестве. Как оказалось впоследствии, президент меня просто обманул. Представьте мою реакцию, когда я узнал, что подписано соглашение и Советского Союза больше нет! Прилетает Борис Николаевич, я его встречаю (по протоколу положено). «Александр Владимирович, ты не обижайся, ты понимаешь, надо было это сделать, потому что сам же видишь». Я говорю: «Борис Николаевич, вы меня извините, но вы, видимо, не присягали на верность и служение родине, а я присягал Советскому Союзу и народу. И присяга принимается человеком один раз в жизни и отмене не подлежит. Теперь что получается? У меня просто отобрали родину, которой я присягал. И по этому поводу у меня есть свое мнение».

Я в присутствии президента Ельцина просил депутатов Верховного Совета РСФСР не голосовать, не ратифицировать соглашение. Только 7 депутатов проголосовали против ратификации договора. Вот и все. Фракция КПРФ проголосовала полностью «за», демократы проголосовали «за». А сегодня КПРФ размазывает сопли в страданиях по Советскому Союзу.

А вам не кажется, что эти люди в Беловежской Пуще ничего, собственно, нового не придумали, а просто зафиксировали то, что уже произошло? У меня по крайней мере именно такое ощущение. Так все-таки вы считаете, реально было удержать СССР в тех или почти в тех границах, которые действовали до августа 1991 года?

Первое и самое главное – нельзя игнорировать волю народа, тем более если в стране конституционное народовластие. Второе: кто уполномочил, пренебрегая волеизъявлением народа, упразднять страну? Кто такой Буш (41-й президент США. – Д. Н.) для СССР? Для США он – президент. Кто уполномочил Ельцина докладывать ему первому об упразднении СССР? Совершено политическое уголовно наказуемое преступление. Почему Ельцин и иже с ним подписанты Президентом СССР и Генеральным прокурором СССР не привлечены к уголовной ответственности? Ответ есть: Ельцин и Горбачев были заинтересованы в разрушении страны.

Диалог третий
Сергей ФИЛАТОВ

Сергей Александрович Филатов

Общественный деятель, президент Фонда социально-экономических и интеллектуальных программ

В те годы народный депутат РСФСР, первый заместитель Председателя Верховного Совета Российской Федерации, глава Администрации Президента России и один из разработчиков действующей Конституции Российской Федерации.

Перед августом. Предпосылки

Хроника

11 января 1991 г.

В Литве создан Комитет национального спасения. В ночь с 12 на 13 января спецназ Советской армии при поддержке бронетехники штурмом взял здание телевидения и радио в Вильнюсе (14 человек погибли). В Вильнюсе объявлен комендантский час. В ночь с 14 на 15 января – столкновения в Риге.

14 января 1991 г.

Премьер-министром СССР назначен министр финансов Валентин Сергеевич Павлов.

20 января 1991 г.

В Москве проходит митинг против силовых методов Союзной власти (участвует более полумиллиона человек).

22 января 1991 г.

Президент СССР М. С. Горбачев выступает с заявлением о том, что события в Вильнюсе и Риге «ни в коем случае не являются выражением линии президентской власти».

22 января 1991 г.

Президент СССР подписывает Указ о проведении в СССР денежной реформы и ограничении выдачи со вкладов наличных денег гражданам.

26 января 1991 г.

Президент СССР подписывает Указ «О мерах по обеспечению борьбы с экономическим саботажем и другими преступлениями в сфере экономики».

В феврале 1991 г.

Опубликовано открытое письмо писателей-патриотов, в том числе В. И. Белова и В. Г. Распутина, Б. Н. Ельцину. Из письма: «Развал государственной целостности Союза, которому вольно или невольно Вы способствуете, не удастся остановить на российских границах; разрушая страну, Вы и Ваши сторонники тем самым разрушаете Россию».

19 февраля 1991 г.

Председатель Верховного Совета РСФСР Б. Н. Ельцин выступает по центральному телевидению и требует отставки Президента СССР М. С. Горбачева.

17 марта 1991 г.

Проходит Всесоюзный референдум по вопросу «Считаете ли вы необходимым сохранение СССР как обновленной федерации равноправных суверенных республик, в которых будут в полной мере гарантироваться права и свободы человека любой национальности?». В референдуме принимают участие около 80% от числа имеющих право голоса, из них 76,4% отвечают «да». Республики Прибалтики, Армения, Грузия и Молдавия участие в референдуме не принимают.

Максим Соколов «Референдум: бросьте, ничего страшного»

Готовность (или неготовность) Горбачева к решительным действиям зависит от менее эфемерных факторов, чем бессмысленный ответ граждан СССР на бессмысленный вопрос. Есть более значащие факторы: озлобленность населения, надежность войска…

Егор Гайдар «Гибель империи»

Разумеется, советские власти могли бесконечно ссылаться на проведенный 17 марта референдум по вопросу о сохранении СССР… К реальному политическому процессу все это уже отношения не имело. Когда рушатся империи, их судьба не решается на плебисцитах.

19 марта 1991 г.

Президент СССР подписывает Указ «О реформе розничных цен».

Егор Гайдар «Гибель империи»

Последнее советское Правительство решается на то, о чем несколько лет назад было невозможно и говорить, – масштабное повышение цен на важнейшие виды потребительских товаров… Новые цены и тарифы предполагалось ввести в действие со 2 апреля 1991 г. Правительственный вариант реформы розничных цен предусматривал их повышение на 60%. На деле цены выросли на 90%, на мясо и птицу – в 2,6 раза, колбасные изделия – 3,1 раза, хлебобулочные изделия – в 3 раза.

27 марта 1991 г.

Союзные власти вводят запрет на проведение шествий, митингов и демонстраций. Принято решение о вводе войск в Москву. Через день войска из столицы выводятся.

«Российская газета» от 30 марта 1991 г.

Последние события еще раз подтвердили: действия, предпринимаемые президентом, всегда достигают обратного результата, вопреки тому, что задумывалось.

23 апреля 1991 г.

В подмосковной резиденции Президента СССР Ново-Огарево подписывается соглашение «9 + 1» между девятью республиканскими лидерами (кроме Прибалтики, Молдавии, Грузии и Армении) и Президентом СССР, запустившее подготовку нового Союзного договора.

12 июня 1991 г.

На выборах президента РСФСР Борис Николаевич Ельцин в первом же туре одерживает победу над соперниками: Н. И. Рыжковым, В. В. Бакатиным, А. М. Макашовым, В. В. Жириновским – и становится первым всенародно избранным президентом России.

1 июля 1991 г.

На встрече в Праге официально распущена Организация Варшавского договора.

В конце июля 1991г.

Опубликовано «Слово к народу», среди подписавших – писатели Валентин Распутин, Юрий Бондарев, Александр Проханов, генералы Валентин Варенников и Борис Громов, будущие члены ГКЧП Василий Стародубцев и Александр Тизяков. Из письма: «Братья, поздно мы просыпаемся, поздно замечаем беду, когда дом наш уже горит с четырех углов, когда тушить его приходится не водой, а своими слезами и кровью. Неужели… снова кинем себя в жестокие жернова, где перетрутся кости народа, переломится становой хребет России?» Борис Ельцин называет обращение «плачем Ярославны».

18 июля 1991 г.

Президент СССР М. С. Горбачев направляет в Верховный Совет СССР и Верховные Советы республик проект договора «О Союзе суверенных государств».

29 июля 1991 г.

Проходит последняя встреча М. С. Горбачева, Б. Н. Ельцина и Н. А. Назарбаева в Ново-Огареве по вопросам Союзного договора. Подписание договора назначено на 20 августа, после отпуска президента СССР в Крыму.

Итак, первая половина 1991 года. Пожалуй, самый активный и плотный на события отрезок периода конца 1980-х – начала 1990-х, бурный и многоликий. В самом деле, январские столкновения в Прибалтике, многотысячные акции в Москве, войска и бронетехника на улицах столицы (кажется, впервые после марта 1953-года²⁴), мартовский лукавый референдум, запуск Новоогаревского процесса, экономические конвульсии Союзных властей (денежная реформа, скачки розничных цен) и так далее – очень много событий. И будто растворенное в воздухе ожидание больших перемен. Или большой беды.

Сергей Александрович, как вам, особенно сегодня, видится этот период, этот отрезок? Что вам запомнилось наиболее отчетливо? Что показалось самым значимым? К чему невольно возвращаетесь в памяти?

Вы знаете, событий действительно очень много, но я бы их рассматривал в контексте того положения, которое складывалось в 1980-е годы с приходом Горбачева к власти. Я бы на первое место поставил экономику: безусловно, все идет отсюда.

Экономика была совершенно в жутком состоянии. Насколько я знаю, у нас в Советском Союзе скопилось оборудования, материалов на три годовых бюджета. Не покупали. Делали, производили, но не покупали. Значит, надо было искать деньги – на поддержку колоссальной армии, на поддержку наших пенсионеров, инвалидов. Надо было искать деньги на зарплату и прочее.

И особое положение здесь, конечно, занимала Россия. В какой части? Даже в докладе Власова²⁵ совершенно четко говорилось о том, что у нас произошла деформация – вообще говоря, перекос между союзными республиками и в промышленности, и в социальной сфере. В России было сосредоточено 76% всей крупной промышленности, фактически Россия работала на весь Советский Союз. В то же время Россия получала в качестве социальных средств меньше, чем любая союзная республика, и это, безусловно, сказалось на жизни, на настроениях россиян и привело к тому, что россияне первыми рванули с желанием проводить реформы.

Я должен сказать, что когда мы в 1990 году шли в депутаты Верховного Совета России, то настроение было – поддержать Горбачева, потому что уже тогда мы заметили его колебания, заметили довольно серьезное сопротивление. И мы думали, что будем вместе с ним единой командой. Но случилась беда.

Горбачев, видимо, не посчитал возможным признать за Россией право на какие-то самостоятельные шаги. И в этом плане главной причиной общего торможения он считал то, что во главе России стал Ельцин. При тех отношениях, которые между ними сложились, это усугубляло ситуацию, а окружение Горбачева, видимо, на этом еще и играло. И тогда мы почувствовали не помощь со стороны Горбачева и не его готовность принять нашу помощь, а желание противостоять тому, что происходило в российском парламенте. И, к сожалению, очень много сил было потрачено на это противостояние.

К этому противостоянию мы еще обязательно вернемся…

Это противостояние в конечном итоге начало выражаться в наших документах и решениях. Мы приняли Декларацию о суверенитете как ответный шаг на не очень умный, я считаю, шаг Горбачева, когда он призвал российские национальные и автономные республики и образования в качестве фактически союзных субъектов на подписание Союзного договора. Естественно, так он заставил нас защищать наш суверенитет и целостность Российского государства.

Все началось тогда, когда мы, российские депутаты, захотели делать свои реформы в России. Мы понимали, что нас загоняют в некий тупик, загоняют в некое, так сказать, стойло, из которого очень трудно будет выбраться. И нужно будет выполнять все то, что диктует Советский Союз. Это в конечном итоге и привело к Союзному договору, потому что очень важно было распределить полномочия между центром и союзными республиками; очень важно было определить границы самостоятельности, особенно в экономической сфере.

Ведь у нас в России не было своей собственности, все крупные предприятия принадлежали Советскому Союзу, поэтому говорить о приватизации, банковской системе, говорить о рынке вообще никакого смысла не было, пока мы не разберемся в этом хаосе. И когда говорят, что Союзный договор вел нас к конфедерации, еще к чему-то, все это чепуха. Союзный договор решал главную задачу, которую впоследствии мы решали в России: задачу распределения полномочий между центром и республиками. В 1992 году мы вынуждены были это делать, потому что нам в России тоже грозил распад. Мы подписали Федеративный договор, который потом как бы сошел на нет, но он решил свою задачу: он консолидировал все республики в едином государстве – в России. Потом это было отражено в Конституции, которую мы приняли. И эти положения действовали, они были очень важны, чтобы скрепить государство, не развалить его.

Некоторые, правда, считали, что главные консолидирующие силы – это армия, это КГБ, это номенклатура, которая может это все удержать силой. А нужно было создавать такие условия, при которых люди имели бы возможность реализовать свои способности свободно.

В связи с этим возникает вот какой вопрос. Понимало ли тогда российское руководство, когда билось за эти полномочия, за разделение власти и собственности между Союзным центром и Россией, какое, собственно, хозяйство, в каком экономическом, финансовом и всяком прочем состоянии ему достается? Осознавало ли сколь-нибудь отчетливо, что со всем этим в ближайшие не то что годы и месяцы, а в ближайшие недели и дни следует делать?

И было ли российское руководство уже тогда, в 1991 году, когда возник институт президентства, когда возникли собственно российские реальные властные структуры, единым? Совершенно очевидно, что на союзном уровне в самой атмосфере большой страны единства уже не было совсем. Были абсолютно разные настроения, в том числе сводившиеся к тому, что слишком много стало демократии и как бы поприжать, подкрутить покрепче…

Так вот, относительно российского руководства: понимало ли оно, что именно получит в управление, если отобьет у центра полномочия, и было ли оно единым в этом понимании?

Не было борьбы.

Естественно, никто тогда из нашего руководства не предполагал и не мог знать, в каком состоянии находятся, скажем, бюджет, валютный фонд, золотой фонд, резервы наши и прочее. Мы это стали понимать сразу, как только развалился Советский Союз и как только нам досталось его наследство. Вот тогда и встал вопрос о том, чтобы немедленно переходить к либерализации цен. Это рациональнее, чем повышать цены указами президента, как это сделали Горбачев и Павлов. Следующий шаг – приватизация, появление частной собственности и создание банковской системы, чтобы была возможность иметь кредиты, не залезая в бюджет. Потому что, если мы этого не сделаем, не сделаем первого шага к рынку, мы просто погибнем. Нужны были слишком большие деньги, для того чтобы все время восполнять их отсутствие в бюджете. Между 8 декабря 1991-го, когда были подписаны Беловежские соглашения, и 2 января 1992 года…

… когда началась ценовая либерализация и стартовали полномасштабные реформы…

Да, меньше месяца оставалось. Мы сразу поняли, что это все немедленно надо делать. Вообще-то либерализация по нашим планам была назначена на 16 декабря. Это нас Украина попросила на две недели перенести, для того чтобы все сделать одновременно.

А вот тогда, в августе, перед ГКЧП, вам было понятно, что ситуация уже такова, что всякие действенные меры могут носить теперь только чрезвычайный характер?

Вы знаете, я думаю, даже Борис Николаевич Ельцин, наше первое лицо, не предполагал, что в августе может случиться ГКЧП и что после этого создастся такая опасная ситуация. Едва ли кто предполагал. И мы, честно говоря, уехали в отпуска, уехали в довольно спокойном состоянии, потому что понимали, что Союзный договор фактически завизирован и будет подписан, а мы осенью как бы с нуля начнем свою новую жизнь и работу.

Перед августом. Предпосылки

Комментарии и свидетельства

Владимир Соловьев, Елена Клепикова «Борис Ельцин. Политические метаморфозы»

[О весне 1991 г.] Политическое распутье. Пауза, промежуток, безвременье – еще не демократия и уже не тоталитаризм, нечто среднее, когда народу разрешено говорить, но не позволено действовать. Отсюда эти бесконечные народные манифестации… они казались навязчивой тавтологией.

Анатолий Черняев «1991 год. Дневник помощника президента СССР»

Вечером я сел писать письмо Горбачева к Колю… Это SOS, ибо наступает голод в некоторых областях, забастовал Кузбасс – тоже «Долой президента!» В магазинах больших городов полки пустуют абсолютно, в буквальном смысле. М. С. просит Коля срочно помочь – заставить банки открыть кредит, а также дать деньги вперед под заклад военного имущества, оставляемого нашими уходящими из Германии войсками.

Егор Гайдар «Гибель империи»

К 1991 году <…> ситуация ухудшилась: у страны неуправляемый внешний долг, властные резервы тают, потребительский рынок в катастрофическом состоянии, политическая стабильность подорвана, прокатилась череда межнациональных конфликтов.

Анатолий Черняев «1991 год. Дневник помощника президента СССР»

Да, наделал М. С. массу грубых – и не тактических, а стратегических – ошибок. И сейчас уже речь не о перестройке, а о спасении страны. А ее не спасешь, если дать разрушить государство… Между тем грядет катастрофа. М. С. собирал Совет безопасности. «Через 2–3 месяца кормить страну будет нечем… Ситуация 1927 года. Думайте»… Не стыкуется ничего!

Когда мы говорим об этом историческом отрезке, всякий раз возникает один и тот же очевидный и естественный вопрос, и я задавал его всем своим собеседникам. Ситуация 1991 года во многом уже могла расцениваться как чрезвычайная и в политическом, и в экономическом, и в социальном плане.

Сейчас много говорят о том, что если бы тогда у союзного руководства хватило бы воли, чтобы ввести элементы чрезвычайного положения в стране или в каких-либо отдельных ее регионах, но только не в результате какого-то там «гвардейского мятежа» или путча элит, а в результате системного решения, то ситуацию можно было бы выправить. Мы знаем, что новый глава союзного правительства (тогда он назывался премьер-министром СССР) Валентин Павлов был горячим сторонником чрезвычайных мер и просил для себя у союзного парламента чрезвычайные полномочия. Есть свидетельства, в том числе Председателя Верховного Совета СССР Анатолия Лукьянова, в которых утверждается, что сам Горбачев говорил о необходимости разработки мер для введения чрезвычайного положения в стране еще весной 1991 года.

Как вы думаете, привели бы к чему-нибудь пристойному эти вот чрезвычайные меры союзного руководства? Хватило бы ему воли для их реализации и были ли в этом хоть какой-нибудь смысл и здравый резон?

Я вообще-то противник всяких силовых мер, особенно в период, когда страна бурлит, потому что это всегда очень большая опасность гражданской войны. И я думаю, что это могло реально создать условия для гражданской войны, потому что страна действительно бурлила и силой ее уже было очень тяжело остановить, почти невозможно. Они ведь попробовали в Литве, попробовали в Латвии, попробовали в Грузии, до этого пробовали во многих точках. И видели реакцию страны, что, конечно, останавливало и не давало им возможности действовать в полную силу.

Но самое главное – в армии начались процессы, грозившие развалом самой армии. Это реальные в общем-то вещи, которые в конечном итоге были предвестниками гражданской войны. Поэтому я думаю, силовой вариант не прошел бы никак. Если бы прошел, то очень большой кровью, и что было бы дальше – я не очень понимаю: средств у нас никаких не было, а зарубежье, я думаю, в этих условиях отказало бы в какой-либо помощи. И это была бы катастрофа. И Горбачев это хорошо понимал.

Поэтому так и не решился на чрезвычайные меры…

Поэтому и не решился. Видимо, его предупредили, что будут помогать, если мы все-таки встанем на другие рельсы своего развития. И действительно, как только Запад почувствовал, что мы встаем на рельсы демократии и, главное, рыночной экономики, деньги нам стали давать. Это потом было видно по России. Но тогда положение было очень тяжелое.

Мне кажется, в этих условиях нужно было думать о некой консолидации с республиками, прежде всего с Ельциным. Расхождения были уже настолько непримиримыми, настолько сильно стороны были разведены, что люди начали группироваться – по ту и другую стороны.

Вот эти патриоты все время выступали с заявлениями, не отдавая себе отчета в том, к чему призывают. Это были явные призывы к применению силы. Люди не понимали, видимо, что 70 лет мы жили в режиме гражданской войны. Тихой войны, но она всегда была: одна часть населения, общества уничтожала другую часть общества. Опять они к этому призывали – к открытому насилию.

Во многих воспоминаниях и свидетельствах тех лет, в описании атмосферы и настроений, кроме прочего, содержится одна очень важная и заметная деталь – ощущение безвременья. Вы, должно быть, сами помните.

Быть может, желание сильной руки, неких более жестких мер было связано с тем, что за пять с лишним лет перестройки все здорово устали от этой вседозволенности, от тех часто разрушительных процессов, которые происходили в республиках и в различных регионах Российской Федерации? Мы с вами помним, что в какой-то момент, в том же 1991 году, о суверенитете торжественно объявила Иркутская область. Ну бред же… Так вот, может, эта вседозволенность, это ощущение безвременья заставляли многих, кому в общем судьба страны была небезразлична, думать на этот предмет и подталкивать власти, руководство страны к более жестким шагам?

Насколько я знаю, мы все время (и Борис Николаевич тоже) все-таки стремились к согласию с союзным руководством. И когда мы каждый раз спотыкались, встречали непонимание и не только непонимание, а противодействие, в том числе и законодательное, тогда мы вынужденно настраивали себя на более агрессивный режим отношений с Союзом.

И когда я говорил, что Горбачеву нужно было больше думать о консолидации, я имел в виду вот что: если бы ему удалось консолидировать и объединить свои силы с российским руководством и российским парламентом, я думаю, ситуация в стране была бы иная. Союзные республики смотрели на нашу борьбу и уже строили свои какие-то планы и, видимо, ждали, когда же кто-нибудь в этой схватке выиграет…

Есть здесь одна тонкая и малоприятная деталь. Я за последнее время успел переговорить с большим количеством людей, которые были свидетелями и участниками этих переломных событий, во многих воспоминаниях и комментариях тех лет об этом тоже прямо говорится. К сожалению, так сложилось, что очень многое, непозволительно многое в непростом процессе принятия решений зависело от эмоциональной, психологической и слишком человеческой составляющей того самого конфликта Горбачев – Ельцин. И выражалось это в том, что часто решения принимались не на основании политической целесообразности или там соображений здравого смысла, а из какой-то мелочной мести, из желания ущипнуть, ущемить главного противника по противостоянию. Разве не так?

К сожалению, да. Но я должен твердо сказать, что в действиях Бориса Николаевича все-таки самым главным основанием всегда была Россия. Самое главное было – продвижение вперед того, что мы задумали в парламенте, в правительстве Российской Федерации. И он действовал как ледокол, раздвигая все препятствия. Это главное, и его отношение к Горбачеву не проявлялось в той степени, о которой сегодня так много говорят.

Да, у него было к нему отрицательное отношение, потому что он доставил ему много очень болезненных моментов и неприятностей в жизни, несправедливых, порой даже грязных, о чем мы знаем. И, естественно, это сказывалось, но не в большой политике, не в больших делах. Он, естественно, всегда очень резко отвечал на все то, что делал Горбачев, если это препятствовало развитию России. Если же говорить об инициативе, то она должна была, на мой взгляд, идти, конечно, от Горбачева.

И еще один момент. Когда случился ГКЧП, первый, кто пришел на выручку Горбачеву, был Ельцин, хотя он мог поступить иначе. Он тогда сказал, что у него нет ни намерений, ни желания встать во главе Советского Союза: «Для меня главное – Россия».

1 июля 1991-го была распущена Организация Варшавского договора²⁶. А примерно за полтора года до этого лидеры СССР и Соединенных Штатов Америки объявили об окончании холодной войны. Вы помните наверняка, что произошло это в ходе памятной встречи на Мальте в декабре 1989 года²⁷. Сам факт такого тихого роспуска Организации Варшавского договора означал завершение целой эпохи в Европе, да и в мире тоже. Принципиально изменились геополитические контуры, и это событие, этот роспуск окончательно закрепил, можно сказать, новую реальность. А новая геополитическая реальность сопровождалась, как мы с вами уже вспоминали, нарастающей зависимостью страны от внешних ресурсов, что в свою очередь означает кардинальное ослабление позиций СССР в глобальном контексте.

Как российское руководство отнеслось к этому событию или тогда было не до того? Помните ли вы реакцию российских лидеров на все эти геополитические перемены или в то время актуальны были другие приоритеты?

Нам тогда, в 1989-м, в 1990-м и в 1991-м, было не до этого… Конечно, мы все реально почувствовали, когда Россия осталась одна, когда на первом заседании СНГ было принято решение, что Россия является правопреемником всего того, что скопилось у Советского Союза, в том числе и долгов, а их, по-моему, было 120 или 150 миллиардов долларов²⁸. Сумасшедшие деньги, конечно. Но Ельцин тогда очень разумно рассудил: «Мы деньги берем на себя, но тогда мы забираем и всю внешнюю собственность СССР».

Что касается ваших вопросов, то, честно говоря, у нас была другая головная боль. Ядерные боеголовки оказались в других республиках, и надо было сделать все, чтобы либо создать единое командование и таким образом оставить их под нашим присмотром, либо все это как-то перевезти в Россию, что Ельцин и сделал. Тогда Шапошников²⁹ возглавил, как вы помните, единое командование, которое в конечном итоге распалось, но при этом все боеголовки потихонечку перевезли на территорию России.

Перед августом. Предпосылки

Комментарии и свидетельства

Владимир Соловьев, Елена Клепикова «Борис Ельцин. Политические метаморфозы»

Они были зациклены друг на друге – к тому времени Горбачев на Ельцине в большей мере, чем наоборот. Те, кто встречался весной… с Горбачевым, рассказывали, что он буквально помешался на Ельцине – тот для него был как бельмо на глазу.

Борис Ельцин «Записки президента»

Трудно сейчас сказать, что могло бы получиться из этой новоогаревской концепции. Быть может, это была бы самостоятельность на словах, а не на деле, и трения России с союзным правительством все равно были бы неизбежны. И все-таки наше расставание с СССР происходило бы гораздо более мирно, безболезненно… Мы с Горбачевым вдруг ясно почувствовали, что наши интересы наконец-то совпали, что эти роли нас вполне устраивают. Горбачев сохранял свое старшинство, я – свою независимость. Это было идеальное решение для обоих.

Сергей Станкевич. Из воспоминаний, опубликованных в газете «Взгляд» 15–19 августа 2011 г.

Горбачев шел на уступки, и в конце концов был предложен Союзный договор, фактически очень близкий к ельцинской версии… Казалось бы, у Ельцина были все основания торжествовать, но он был недоволен. При разборе новоогаревских итогов Ельцин так сформулировал свои опасения: «Да, мы настояли на версии “Союза государств”. Но Союзный центр сохраняется, и во главе его по-прежнему Горбачев. До сих пор мы атаковали. Теперь инициатива будет на стороне Горбачева. Он будет пугать остальные республики, что без него они с амбициями России не справятся… Кроме того, Горбачев теперь не будет ни за что отвечать – все проблемы населения лягут на нас. Мы будем вязнуть в проблемах, а он – набирать очки. Он многое отыграет назад… Договор вроде бы надо подписывать. Но мы можем подписаться под своим приговором».

Егор Гайдар «Гибель империи»

К весне 1991 г. для М. Горбачева становится очевидным, что сохранить империю силой невозможно. Последовавший в марте – июле 1991 года политический поворот – союз с лидерами республик, направленный на радикальную трансформацию государственного устройства СССР, – это наглядно подтверждает. Во время переговоров в Ново-Огареве… Горбачев пошел на ключевую уступку лидерам республик, по существу подводящую черту под историей СССР как единого государства, согласился на идею одноканальной системы налогообложения, при которой Союзные власти оказываются полностью зависимыми от властей республик в ключевом вопросе – финансировании государственных расходов. По сути, это было решение о роспуске империи, дающее надежду на ее трансформацию в мягкую конфедерацию.

Борис Ельцин «Записки президента»

Мы наконец-то стали встречаться неофициально. В этих конфиденциальных встречах иногда принимал участие и Назарбаев. 29 июля 1991 года в Ново-Огареве состоялась встреча, которая носила принципиальный характер. Михаил Горбачев должен был уезжать в отпуск в Форос.

Сразу же после его возвращения из Крыма на 20 августа было назначено подписание нового Союзного договора… Все шло нормально, но, когда коснулись тем совсем конфиденциальных, я вдруг замолчал. «Ты что, Борис?» – удивился Горбачев… Я сказал тогда: «Пойдемте на балкон, мне кажется, что нас подслушивают». Горбачев не слишком твердо ответил: «Да брось ты», – но все-таки пошел за мной… Я стал убеждать президента, что, если он рассчитывает на обновленную федерацию, в нее республики войдут только в том случае, если он сменит хотя бы часть своего самого одиозного окружения. Кто поверит в новый Союзный договор, если председателем КГБ останется Крючков, на совести которого события в Литве? Или министр обороны Язов: разве может быть в новом содружестве такой «ястреб» из старых, отживших уже времен? Меня поддержал Нурсултан Назарбаев, сказал, что надо обязательно сменить министра внутренних дел Пуго и председателя Гостелерадио Кравченко. Потом добавил: «А какой вице-президент из Янаева?!» Михаил Сергеевич сказал: «Крючкова и Пуго мы уберем». Все трое единодушно решили, что после подписания договора необходимо поменять Валентина Павлова, тогдашнего премьер-министра… «Другие кандидатуры вместе обсудим после 20 августа», – закончил Горбачев разговор.

Итак, Новоогаревский процесс и новый Союзный договор, готовый к подписанию. Мы уже коснулись вопроса, был ли шанс сохранить СССР посредством этого процесса и этого договора. Но возникает все время впечатление, что во всем этом было некоторое лукавство.