Читать книгу: «Без права на прошлое. Часть 1», страница 3
***
Тревожное утро перед битвой у неторопливой реки Ены. Серое небо Илекарской области, стальная вода и пепельные лица изможденных воинов Первого Добровольческого Корпуса. Загнанные в ловушку, зажатые с трех сторон армиями западных агрессоров – Фарии, Нитланда и Ордена Полумесяца, голодные, обессилевшие, израненные мужчины. Крестьяне, пахари, торговцы, студенты, ремесленники, мастеровые… Простые люди, вставшие на защиту родной земли!
Охотник помнил мазки отчаяния на лицах собравшихся. Помнил страх в помутневших глазах, помнил темный силуэт близкой Смерти. Они, рядовые граждане Гарданской Империи, откликнулись на зов Императора Людовико Старого. Они готовились умирать. Ведь победить, выстоять против профессиональных западных вояк, в пять раз превосходивших числом солдат-добровольцев, казалось выше человеческих сил.
«Бежать, спасаться, прятаться!» – именно так думал каждый.
Охотник тоже стоял на берегах Ены. Он сам собирался умирать. Знал, что победа недостижима.
До начала пиршества боли оставался неполный час. Ветер трепал разноцветное море знамен. Гудели трубы, трещала барабанная дробь, хлестал отрывистый командирский лай. Словно спятившие птицы, завывали волынки. Уже выстраивались в прямоугольники и каре нитландские пикинеры, гарцевали на породистых вороных фарийские тяжелые кавалеристы, натягивали арбалеты незнающие промаха стрелки Ордена… Казалось, нет на земле силы, способной остановить непобедимую, спаянную в единый стальной кулак лавину западного воинства…
И тогда, аккуратно пробираясь сквозь напряженную толпу, обходя бивачные костры и отхожие ямы, на импровизированную сцену – перевернутый обозный фургон – вскарабкался Шарманщик. Он был без брони и шлема, в легкой рубахе, переливающейся всеми цветами радуги. Длинные и черные волосы трепал ветер. Нервные пальцы сжимали любимый инструмент – подаренную Императором позолоченную кобзу.
Шарманщик обвел взглядом собравшихся. Прокашлялся. Взял первые ноты и… запел.
О родном доме, где тебя помнят, любят и ждут. О тенистых рощах и мрачных лесах. О бескрайних полях златоглавой пшеницы и цветущих вишневых садах. О тяжелом труде, что приносит радость. О самой прекрасной девушке мира – твоей Любимой. О женщинах – матерях, бабушках, сестрах… О детях – маленьких девочках и мальчиках, плаксах и шалопаях, но таких невозможно милых. Ведь они – твоя родная кровь… О легендарных героях, что некогда были простыми людьми, но обессмертили свое имя поступками. О том, что смерть – не самое страшное. О том, что важно. О том, что правильно. О жизни и свободе. О мужестве и любви. О долге и чести. О Родине…
Охотник видел, как расправляются поникшие плечи и разгибаются склоненные спины. Как свет наполняет выбеленные страхом глаза. Как кровь ускоряет бег, а руки сильнее сжимают оружие. Он чувствовал, как преображаются люди, собравшиеся у перевернутой телеги. Слышал слаженное биение тысяч сердец, скрип обтягивающей скулы кожи. Слышал глухой рокот, что рождался в недрах истинной сути каждого.
Шарманщик пел. Кобза в тонких руках молила и приказывала, плакала и гневно кричала, утверждала и убеждала… Заставляла людей поверить в невозможное. Преображала души. Творила чудо.
И в тот момент, когда стальная волна западного воинства весело, предполагая легкую победу, с металлическим грохотом обрушилась на добровольцев, ее ожидал неприятный сюрприз.
Те необученные, неподготовленные, неумелые добровольцы превратились в истинных героев!
Охотник помнил, как худенький, голубоглазый студентик с копной ярко-рыжих волос и тонкими пальцами, задушил этими самыми пальцами огромного нитландского рыцаря. Эти тонкие пальцы будущего ученого разорвали пластинчатый воротник панциря, кольчугу, кожаную рубаху и переломали, раздавили рыцарский кадык. Смяли, словно гнилую грушу! Он помнил, как маленький, круглый толстячок, по всей видимости – ростовщик или меняла, в ржавой кольчуге и комичном шлеме-сковороде, дико завизжал и одним неуклюжим ударом разрубил от плеча до пояса могучего латника из Ордена Полумесяца, а затем подхватил с влажной земли здоровенный, облепленный мозгами шестопер и буквально оторвал голову гиганту-мечнику в бело-голубых цветах Королевства Фария. Помнил, как поднятый на пики широколицый доброволец придвинулся по окровавленным древкам к своим убийцам и размозжил друг о дружку стальные головы. Помнил, как светловолосый мальчишка (почти ребенок!) шел на шестерых орденских секироносцев и… смеялся. Обе его руки были отрублены по самые плечи, кровь хлестала фонтаном, а он шел, гордо выпрямив спину и смеясь! И орденцы, закаленные в боях ветераны, видевшие битв больше, чем этот мальчишка прожил весен, бросили оружие и побежали… Побежало все западное воинство! Панически, теряя оружие и знамена!
Охотник так и не смог понять, как эти пахари, торгаши и ремесленники – необученные, голодные, вооруженные чем попало, сломали, стоптали впятеро превосходящие силы неприятеля. Не понимал до сих пор.
Он лишь видел все это и помнил. А еще он помнил лицо Шарманщика, напоминавшего в тот миг бога. И этот бог пел! Не прерываясь ни на мгновение, не замечая летящих стрел, жужжащих арбалетных болтов и стальных шаров, пел на протяжении всего побоища. И даже не сорвал голос!
Западное вторжение заглохло, а битву впоследствии назвали Песенной…
Охотник помнил все. Помнил слишком многое, но еще большее он пытался забыть. Однако, не мог…
***
Он тяжело вздохнул. Людям необходимо во что-то верить. Во всемогущих родителей, которые обогреют, накормят и вытрут сопливые носы. В непогрешимых правителей, что выделят место и прикажут, каким образом на этом месте жить. В лучезарных богов, которые наполнят жизнь смыслом, укажут цель и покажут путь. Или в чародейские артефакты, которые спасут от верной гибели на ступенях этого пути, помогут победить в безнадежной битве, в шаге от подаренной цели… Пускай даже эти артефакты помятые, морщинистые и пьяные.
– Каковы шансы на успех Уларского Фронта? – Охотник пристально посмотрел на Стеллу. – Я не ошибусь, сказав, что минимальные?
– Да, – просто ответила бордель-маман. – Мальчики заигрались. В начале все складывалось гладко. Идеи, встречи, сторонники. Восторженные союзники, будущие должности и привилегии. Но кто-то сболтнул лишнего. Агенты Сыска заполонили Арабай. У статуй прорезались глаза, у стен выросли уши. Ищейки не скупились на награды… И понеслось! Один предал, другой продал. Мерзавцы любят звон монет, трусы боятся боли. Начали говорить. Побежали доносить. Рассказали все, что знали. Чего не знали – выдумали. Сеть стягивается, Охотник! На Валианта Верра три ночи назад покушались. Чудо, что он до сих пор жив! Получил кинжалом в спину, упал. Наемник наклонился, хотел убедиться в смерти. Верра задушил ассасина его же собственным шарфом. Шарфом из белоснежного зияльского шелка! Знаешь, кому нравятся такие шарфики?
– Ордену Чистоты, – кивнул Охотник, поморщился. – Профессиональным убийцам с побережья Зияльского залива.
– Понимаешь теперь, насколько подскочили ставки?! Имперский Сыск стремится к результатам. Не брезгует ничем, привлекает для красной работы платных душегубов! Заклевского вчера арестовали. Доставили в Серую Башню. Задавали вопросы. Пока что вежливо, без побоев и пыток. Отпустили с распоряжением не покидать город. Карлеса не трогали, но это вопрос времени! – Стелла с силой крутанула ожерелье. Жемчужины предостерегающе клацнули. – Но это еще не все. Достоверно известно, что в Улар форсированным маршем движется Северная Армия. Целая армия, Охотник, под командованием Рудольфо Мерри, герцога Леграно! Гениального юнца, что подавил прошлогодний мятеж корабельщиков в Восточной Усилии. Сраный военный вундеркинд, которого за эту компанию Император Паоло наградил маршальским жезлом, а простой люд прозвищем Кровосос. Знаешь, чем малютка-герцог развлекался на привалах? Сажал плененных мятежников на зазубренные колья! Казнимого переворачивали вверх тормашками, а острие запихивали прямиком…
– Я понял, Стелла. – Охотник выставил руки. – Избавь меня от подробностей. В свое время я насмотрелся на подобные увеселения.
– Сегодня мне сообщили, что сыскари ждут именно прибытия Северной, – толстуха вновь понизила голос. – Как только солдаты Кровососа подойдут к городу, начнутся массовые аресты. И резня. А герцог Леграно амбициозен! И горд. Он не позволит шпионам похитить победу, присвоить лавры усмирителя бунтовщиков. Он введет войска в Арабай, а ты знаешь, во что превращается отданный на поругание город…
Стелла крутанула бусы. Жемчужная нить затрещала. Охотник скрестил ладони. Он помнил. Он видел и знал.
– Невеселые перспективы, – старик сжал правое запястье. – Остается непонятно, почему твои юные друзья до сих пор парят зады в Арабае, а не скачут что есть духу куда-нибудь подальше. За границу, в Фарию, Астур или Катарскую Федерацию. По-моему самое время.
– Не знаю, правда. Они тебе сами расскажут. Пойдем, мы и так задержались.
Стелла тяжело поднялась, взяла его за руку. Ладонь толстухи была горячей и липкой. Женщина нервно дрожала. Охотник легонько сдавил кисть, улыбнулся. Стелла жалко улыбнулась в ответ.
Со сцены плыли аккорды популярного этим сезоном «Танца серебряных колокольчиков». Медленно кружили пары. Звучал смех, горели улыбки. Полыхали глаза. Стелла вела Охотника сквозь бриллиантовое море живых огней. Ловко обруливала танцующую молодежь, пьяную от вина и любви. Неважно, что вино разбавлялось водой, а за любовь платили монетой. В этот миг парочки купались в ее ласковых волнах. Парили над атласными облаками чувственности. Наслаждались сиюминутным полетом безграничного счастья. Словно бабочки, точно мотыльки…
Охотник с завистью смотрел на танцоров. Невольно вспомнилась эта же самая зала, но в старых, еще военных «Цыпочках». Вспомнилась девушка. Его Амели. Совсем молоденькая, милая до невероятности. Тогда она тоже танцевала. В паре с ним. Буйный водопад каштановых волос, щекочущий шею, щеки и нос. Короткое платье из лимонной органзы, обшитое мягкой бахромой. Едва различимые бугорки грудей, податливая гибкость юного тела. Нежные руки с маленькими ладошками на сутулых плечах мрачного Гвардейца. Заразительная смешинка в голубоватых озерах хитрых глазок. Он, уставший от крови и битв, обожженный войною и смертью, потонул в этой голубой бездонности! Умудрился, пускай на короткий миг, но поймать юркий хвостик переменчивого счастья. Словно бабочка, точно мотылек… Давно это было, очень-очень давно…
При их приближении кожаные охранники послушно расступились. Один из молодчиков зевнул, распахнул на миг толстогубый рот. В ряду неровных зубов блеснуло золото. Пахнуло табаком и чесночной колбасой. Охотник задержал на нем взгляд. Плоское лицо охранника пересекал рваный шрам, зигзагом проходящий через лоб, щеку и обрывающийся на левом краю подбородка.
«Милое украшение, где приобрел?» – подумал старик, но смолчал.
Напарники шрамоносца смотрелись не менее грозно, но во взглядах, брошенных на Охотника, читался суеверный страх. Они знали, кого привела хозяйка борделя.
Охотник поморщился. Привлекать внимание к своей персоне он не любил. Не от врожденной скромности, а из соображений безопасности.
Два коротких удара, один длинный. Вновь два коротких. Металлически зашуршал засов. Дверь приоткрылась на ширину локтя. Стелла без слов подтолкнула, и Охотник просочился в щель, чудом избежав знакомства с ржавым гвоздем, который, по злому умыслу или недосмотру, торчал из дверного косяка.
Глава 2
По первому впечатлению Охотнику показалось, что он проник в пещеру со следами некогда бурного пожара. В уютный грот закатных тонов, атмосферный и интимный.
Комнату, пространство которой занимала огромная кровать на кривых ножках, заливала густая краснота. Рядом с ложем втиснулся низкий столик, заставленный натюрмортом кубков, кувшинов, бутылок, измятых салфеток и тарелок с объедками. Ноги проваливались в густой ковровый ворс. В дальнем углу горело последнее чудо инженерной мысли – масляная лампа под куполом розового абажура. Именно она рождала красноту и интим. Именно она маскировала правду.
Секунд через десять глаза пообвыклись, открывая новые детали интерьера. Охотник отметил мягкий пуф, сиротливо приткнувшийся около кроватной ножки, большую акварель в облезлой раме, на которой совокуплялись сатиры и дриады, пару простых стульев и тяжелую плевательницу в форме женщины с распахнутым ртом. Отметил резную полочку темного дерева и вереницу искусственных фаллосов, выстроившихся на полочке по росту и размеру…
И четыре мужские фигуры. Вооруженные, одетые в черную кожу, шерсть и металл. Трое из них молча сидели на кровати, выжидающе смотрели на вошедшего. Четвертый, который открывал дверь – худощавый, сгорбленный, с лицом, прикрытым полями широкополой шляпы, в это самое время возился с засовом. Когда он наконец закончил и развернулся одним резким, пружинистым движением, Охотнику не потребовалось называть имени этого человека. Слишком давно они были знакомы. Слишком многое пережили, слишком многое похоронили на кладбищах души, еще большее оставили непогребенным. От хозяина широкополой шляпы исходил отчетливый винный запах. Это был не кто иной, как Шарманщик – гениальный певец, непонятно каким образом затесавшийся в ряды Императорской Гвардии.
– Охотник, – важно протянул бывший Гвардеец и раскрыл объятия. – Как же я по тебе соскучился, ворчливый пенек! Где столько времени пропадал? Прятался?! Уж не от меня ли?!
Объятие, несмотря на худобу и опьянение обнимавшего, оказалось сильным и жестким. Охотник вспомнил неудачников, что пытались навредить Шарманщику, купившись на его хрупкую комплекцию. Их покалеченные тела давно сгнили, а тщедушный Гвардеец в широкополой шляпе по прежнему жил. И по прежнему много пил.
– Здравствуй, Шарм, – Охотник удивился дрожи собственного голоса. – У меня к тебе дело.
– Представь, старина, у меня к тебе тоже! Но сперва разреши рекомендовать уважаемых, я бы даже сказал – многоуважаемых граждан славного, нет – наиславнейшего города Арабая! Но что это со мной, шайтан откуси селезенку?! Где такт, где воспитание?! Пусть лучше они представятся самолично, а я, с вашего великодушного позволения, капельку выпью. Не знаю почему, но глотка пересохла, словно кошаки мне туда нагадили! Прошу, господа! Стеснение – лишь комплексный отголосок дурного воспитания. Да и ваше инкогнито мешает моему другу расслабиться. Он у нас, видите ли, подозрительный… Или подозревающий?! А, курвина дочь, куда подевались мои манеры?! Тебе чего-нибудь налить, о мой скромный боевой товарищ?
– Не откажусь, – кивнул Охотник и ухмыльнулся. Шарм остался прежним. Годы не повлияли на его язвительный тон и безудержную болтливость.
Шарманщик подцепил пузатую бутыль, взял со столика первый попавшийся бокал. Обнаружил на донышке остатки вина, без церемоний вылил в горшок с каким-то экзотическим цветком. Цветок моментально скукожился. По всей видимости, спиртного он не употреблял. Шарманщик проигнорировал страдания трезвенника. Вытряхнул зацепившиеся за дно капли, набухал до краев и с поклоном протянул Охотнику.
– За встречу, брат! Никогда бы не подумал, что обрету счастье, созерцая твою кислую физиономию, клянусь непорочной честью Катарины-Дырочки, нашей распутной императрицы!
Охотник улыбнулся.
– За встречу, Шарм. Я тоже рад тебя видеть.
Чокнулись. Шарманщик пил прямо из горла, нисколько не заботясь о приличиях. Вино пузырилось на губах, пачкало несвежую сорочку, некогда белую, кружевную и пятнисто-бордовую сейчас. Арабайцы ждали, давали старикам насладиться встречей.
Охотник прихлебывал вино и с интересом рассматривал лица руководителей заговора. Хорошие лица, надо признать. Не было на них пламени фанатизма, не было бесшабашной героичности. Нормальные лица взрослых мужчин. Готовых принимать решения и нести ответственность за поступки. Даже юный Карлес, которому вряд ли исполнилось восемнадцать, мог соперничать серьезностью с напыщенными пердунами из Императорского Совета. Стеллиного внука он определил моментально. Даже не по возрасту, а по глазам. Голубым глазам Амели, что в атмосфере красного интима горели фиолетовой насыщенностью качественных чернил. У молодого Чирроке оказалось приятное лицо с правильными чертами, которые нисколько не портил кривой, явно поломанный нос.
Мужчины различались внешне, но Охотник без труда отыскал сходство. Единство, подаренное общностью идеи, что пленила сердца и породила в душах бурю страстей. Троицу переполняла энергия – пружинистая и гибкая, заключенная во внутренностях, но упрятанная до решающего момента под маской смирения.
Глядя на заговорщиков, Охотник ощутил страх. Словно шаман с магическим бубном, он приоткрывал зыбкий полог будущего. Видел то хаотичное, безумное, что готовилось вырваться в мир, подпитываемое энергией троицы бунтовщиков.
«Такие люди способны на многое, – подумал Охотник с невольной дрожью. – Они не боятся крови и смерти, ведь избранная цель служит достойной причиной применения крайних мер. Нерушимой моральной базой. Такие люди идут до конца, а за их спинами остаются разрушенные города, трупы и плач. Но они не оборачиваются, а идут и идут, сквозь дым, пепелища и сладкий запах гниющей плоти. Они идут, а под каблуками их изношенных сапог хрустят кости…»
Он залпом допил вино, что вдруг наполнилось горечью. За годы Разлома Охотник насмотрелся на людей, чью сущность слепили из подобного материала. Он неоднократно наблюдал результаты их прекраснодушия. Результаты всегда отдавали болью. Поэтому он не верил в него и не верил в них. Опасался осуществления замыслов таких замечательных людей и навсегда зарекся им помогать.
Шарманщик протяжно рыгнул, отбросил опустевшую бутыль. Та ударилась о стену, разбилась. Пьяную выходку оставили без внимания. Шарманщик потянулся за новым пузатым сосудом. Напиваться ему не мешали.
Добавив свой бокал в композицию стола, Охотник протер губы и обратился к сидящим, что по-прежнему молчали.
– Наше собрание, господа, начинает походить на банальную пьянку. Хочу напомнить, всех нас ждут дела. Мое имя вам известно, ваши – до сих пор не названы. Предлагаю побыстрей покончить с формальностями и перейти к сути нашей тайной конференции.
– Поддерживаю вас, сударь Охотник, – слегка шепелявя, произнес плотный, бритоголовый мужчина средних лет, поднялся и протянул широкую ладонь. Охотник ответил на рукопожатие, отметив крепость пальцев лысого. – Меня зовут Валиант Верра. Мастер-кузнец Оружейной Гильдии Арабая, проректор и преподаватель Уларской Технической Академии. Счастлив повстречать столь легендарную личность. Человека, спасшего нашу страну.
– Рад знакомству, мастер Верра, хотя вы преувеличиваете мои заслуги. Страну спас не я, а граждане, которые доблестно сражались за единство нации, – Охотник осекся, но никто не обратил внимание на оговорку. – Лучшие из этих патриотов были вооружены клинками ваших мастерских.
Валиант Верра чуть заметно поклонился.
– Слышать подобное от прославленного мечника – честь для меня и всех арабайских оружейников.
Мастер Верра вернулся на кровать. Охотник отметил неловкость движений и вспомнил об ударе ножа, полученном кузнецом три дня назад. Задушенный ассасин знал свое дело. Он просто недооценил нечеловеческую живучесть бритоголового арабайца.
– Дижон, барон Заклевский, – сухо представился смуглолицый красавец тридцати пяти-сорока лет. – Капитан Центральной Армии, командующий Лунной стражи города Арабая.
Рукопожатие барона оказалось судорожным и недолгим.
– Рад знакомству, милсдарь Заклевский. Насколько я понимаю, ваши предки получили баронство недавно? Интересуюсь не ради принижения заслуг благородного рода, а лишь потому, что знаю наперечет все старые фамилии Империи.
– Вы правы, Гвардеец, – поморщился капитан, и его красивое лицо обрело сходство с чертами хищной птицы. – Дворянство, а тем более баронство досталось нашей семье недавно. Во времена Разлома. Тилан Заклевский, мой прадед, служил простым лучником в Третьем спецподразделении Янтарной Дивизии, предписанной к Южной Армии. В Карбакийской Мясорубке Янтарная Дивизия держала паромную переправу на речке Корже. Командир и старшие офицеры были убиты. Воины запаниковали, но прадед взял на себя руководство и сумел навести порядок. Переправу, несмотря на яростные атаки солдат Шальной Девки, удалось удержать. Было выиграно время, и подоспевший Золотой Легион ударил в правый фланг Девкиной конницы, вынудив ее маршалов скомандовать отступление. Да что я рассказываю?! Вы ведь были в то время в Карбакии? Скажу лишь, что прошение о прадедовом дворянстве подал лично Командор Гвардии – великолепный Лидер. Император Людовико подписал указ. Так наша семья получила земельный надел в Верхнем Старполье, в те времена – сожженном. Дед и отец трусами не оказались и заслужили для Заклевских баронский герб. Я же, после стольких лет, проведенных в армии и на службе по охране порядка, увидел иной путь…
Барон замолчал, с вызовом глядя на старика в плаще-хамелеоне, хотя тот и не пытался оспаривать заслуги рода Заклевских.
Воспоминание о кровавом ужасе Карбакии вызвало сильнейший зуд в районе клейма. Охотник поскреб литеру и исподлобья глянул на Стеллиного внука. Юноша вздрогнул, однако взял себя в руки и представился, подражая тону старших товарищей:
– Карлес Чирроке, аспирант Арабайского Университета Медицинских Искусств, бакалавр хирургии.
Руки он не подал. Охотник не удивился. К вопросам чести бастарды, пусть даже и признанные, относились с повышенным вниманием. Хотя, в подобном поведении могло скрываться нечто иное.
– Счастлив знакомству, Карлес. Медицина – достойная уважения стезя. Даже для внука Черного Сокола…
– Вы хотели сказать, для шлюхиного сына?!
– Не хотел, – Охотник обругал себя за прямоту. – Если мои слова вас оскорбили – приношу извинения. Вашу бабушку я знаю с пеленок и всегда считал достойной женщиной, несмотря на ее специфический способ добывания монет. Скажу больше, будь судьба благосклоннее, я мог оказаться ее отцом…
Брови Карлеса Чирроке взлетели на середину лба.
– Что это значит, сударь?
– К моему глубочайшему сожалению уже ничего.
Карлес насупился. Шарманщик пил, остальные молчали, и Охотнику, несмотря на нелюбовь к риторическим упражнениям, пришлось солировать.
– Мастер Верра, милсдарь барон, доктор Чирроке. Я вижу, что попал в достойную компанию. Я бы снял пред вами шляпу, но, увы, предпочитаю не носить головные уборы…
– А вот я – ношу и с превеликим удовольствием снимаю! – расхохотался Шарманщик и проделал своим широкополым чудовищем сложную приветственную фигуру.
Собравшиеся не поддержали шутку. Барон Заклевский подергал острую бородку. Мастер Верра кашлянул. Карлес сидел напряженный и нахохлившийся, похожий на мокрого воробья.
– Как я уже сказал, – продолжил Охотник. – Знакомство с вами доставляет мне истинное удовольствие. Нам стоило встретиться в другое время и в менее напряженной обстановке. Однако, мы здесь. Наша гостеприимная хозяйка намекнула, что вы хотели о чем-то со мной побеседовать?
Заговорщики переглянулись.
– Не хочу тратить время на пустословие, скажу прямо, – начал Заклевский. – Мы предлагаем вам присоединиться к нашему… сообществу…
– Дижон хотел сказать, – поддержал соратника Валиант Верра. – Мы просим вас присоединиться к нашей борьбе.
Охотник покачал головой.
– Я бесспорно тронут оказанной честью, но сперва хотел бы узнать суть вашей… борьбы. Проникнуться идеей, если можно так выразиться.
Мастер Верра нахмурился.
– Стелла ничего вам не объяснила?
Охотник виновато улыбнулся.
– Кое-что, но, боюсь, этого недостаточно для принятия столь ответственного решения. Независимость, справедливость, свобода… Это просто слова, что отдают, в контексте происходящего, ароматом авантюризма и влекут за собой весомые неприятности. Проблемы даже, или беды. Больше конкретики, уважаемые. Мне нужны детали. Общая стратегия, тактические выкладки. Элементарный план действий, в конце концов. Из того, что мне пока известно, ваша затея – мероприятие безнадежное. А учитывая бурную деятельность Имперского Сыска и топот солдат Северной Армии – форменное самоубийство. Я незнаком с их командиром лично, но слухи рисуют герцога Леграно талантливым полководцем…
– Кровосос – талантливый полководец?! – взвился Карлес. – Да он просто мясник, бесчеловечный убийца! Скажите, сударь, какие сражения Рудольфо Мерри выиграл? Где проявил свой полководческий гений?
– Восстание корабельщиков в Восточной Усилии?
– Не стоит сравнивать битву с истреблением! – хмыкнул барон Заклевский. – В Усилии солдаты Кровососа убивали безоружных. В Усилии им противостояла неорганизованная толпа, не имеющая ни четкой цели, ни грамотного руководства…
– У вашего мероприятия имеется и то и другое? – перебил Охотник. – Чем ваше восстание отличается от усилийского бунта? Что вы способны противопоставить стальному кулаку Северной Армии? Если мне не изменяет память, в состав Северной входят и Серые меченосцы из полярного Рильска, и знаменитые Ниградские копейщики, и прославленная дивизия кирасиров – Дети Льда…
– В нашем распоряжении вся городская стража – Лунная и Солнечная, а это почти тысяча мечей, – начал перечислять Заклевский.
– За нас вольные граждане Арабая! – подхватил мастер-кузнец. – За нами жители Нурска и Экарта, Ирбита и Вердля, Хальмера и Байка…
– За нами каждый город и замок! – встрял Карлес. – За нами все население Улара! Мало?! За нами жители соседних провинций – Лории, Катара и герцогства Ливаро! За нас все те, кто стремится к свободе, кто желает сбросить с натруженных плеч гнет гиганта на гнилых ногах!
«Ты-то где натрудил свои плечи?!» – подумал Охотник, но смолчал.
Он почти видел энергию, срывающую с заговорщиков маски мнимого спокойствия. Почти видел рвущийся на волю хаос. Он с грустью понял, что оказался прав.
– Вдобавок к сказанному у нас есть Шарманщик, – подвел черту Валиант Верра.
– Воистину, как говорят обожаемые мною служители Творца, у них есть я! – со смехом подтвердил певец и запустил в стену очередную бутылку, едва не опрокинув последнее чудо изобретательской мысли.
– Я вас услышал, господа, – сказал Охотник тихо. – Но убежден, что лишь в последнем вы правы. Все помнят о Песенной Битве, я в том числе. Я видел, что сотворил концерт Шарма у берегов Ены. Я даже могу предположить, что чудо сработает повторно, уже в случае с уларскими повстанцами. Но в остальном – извольте! Вы говорите, с вами весь Улар, но даже в самом Арабае – сердце восстания я не увидел, не почувствовал того невидимого нерва, что живет в месте, готовом разгореться пламенем революции. Поверьте, я умею распознавать такие вещи. Но! Предположим, гипотетически и я мог ошибиться. Предположим, что вас поддерживает вся Провинция Улар. Предположим, что к моменту, когда Северная Армия встанет у стен Арабая, их будет ждать объединенное ополчение из Нурска, Ирбита, Вердля и прочих уларских городов. Ополчение, напичканное продуктами вашей идеологии, собранное и боеспособное, с грамотным командованием, знакомым с тактикой и стратегией ведения войны. Предположим даже, что оно, это добровольческое войско, нанесет поражение Северной. Думаю, о цене подобной победы упоминать не стоит? Но вот она случилась, эта грандиозная виктория, а дальше-то что? Ведь одно выигранное сражение – еще не победа в войне! Это начало пира, легкая закуска для некрепкого желудка! Что вы станете делать, когда на Улар, обескровленный боями с солдатами Рудольфо Мерри, обрушится вся мощь Тысячелетней Империи?! Когда наш законный Император Паоло Веселый самолично выступит во главе объединенного войска?!
Арабайцы, до того слушавшие его точно зачарованные, одновременно повскакивали и разразились бранью.
– Он не законный Император! – рычал Заклевский. – Хрустальный трон занят презренным бастардом! Плодом распутства и похоти!
– Паоло Веселый – ничтожество и байстрюк! – вторил барону юный Чирроке, уже позабывший о собственном происхождении.
К рассерженному хору присоединился Шарманщик, что клял почем зря не только Императора-бастарда, но и вороватого повара из трактира «Кабаний бок», а также некую Сильву по прозвищу Сосок, прошмандовку и курвину дочь.
Они еще долго кричали, а Охотник слушал, подперев кулаком подбородок, и пытался вспомнить, где и при каких обстоятельствах видел схожую картину. Память никак не желала отдавать секретов.
Валиант Верра первым взял себя в руки.
– Сударь Охотник, вы знакомы с бродящими по Империи слухами? О том, что Император Паоло вовсе не сын своего отца, а его настоящий родитель – придворный шут по кличке Дурабас? О том что и отец Веселого – Энцио Задиристый совсем никакой не Корво, а самый натуральный Фалль, плод греховного союза герцога Марко Фалля, Первого Советника во времена Энцио II Ученого и супруги Ученого – императрицы Жульеты, в девичестве Меагорн?!
– Помедленнее, мастер Верра, – выставил ладони Охотник. – Вы меня совсем запутали в ваших Императорах, законных и незаконных, в императорских прозвищах и плодах их преступных связей.
– Побоку клички и незаконных детей! – Валиант Верра вытер вспотевшую макушку. – Суть не в том, уважаемый Гвардеец, что последним правомочным Императором Гардана был известный вам Энцио II Ученый. Династия исчерпала себе! Кровосмешение и браки близких родственников привели к вырождению царственной фамилии! Коронованные ничтожества и полоумные властелины с каплей крови Корво-Копьеносца в жилах привели Гардан к пропасти! Империя разваливается на куски, гниет самым натуральным образом! Шайтан побери, она умирает! Система существующей власти вычерпана до донышка! Древняя аристократия набивает карманы и не знает, чем бы занять себе от скуки, а трудовой люд изнемогает под бременем поборов и повинностей! Он устал от несправедливости, Охотник! Устал от бесправия, от хамства титулованных ничтожеств, прости Дижон…
– Не извиняйся, Валиант, – барон Заклевский положил руку на плечо разошедшегося оружейника. – Империя – вымирающий реликт. Закостенелый и жадный дракон, посаженный в клетку ритуалов и условностей. Каждый гражданин и патриот должен понимать, что только благодаря комплексу радикальных мер можно сохранить национальный костяк…
Заклевский говорил, а Охотник слушал, и разговор нравился ему все меньше и меньше. Он вздохнул, скребанул клеймо.
– Я понял вас, уважаемые. Все, о чем говорилось здесь, не ново. За прожитые годы мне довелось насмотреться всякого. Еще большее выпало услышать, но одно дело – видеть и слышать, а другое – верить и знать правду. Случалось, что очевидное на первый взгляд явление на поверку оказывалось совершеннейшей противоположностью. Я зарекся доверять даже собственным глазам и считаю полнейшей глупостью смотреть на оболочку, но не заглядывать в суть. Факты и только факты – таков мой принцип. Причем факты правдивые, а не высосанные из пальца горсткой радикалов-одиночек! Кучкой униженных и оскорбленных, недовольных государственной политикой и подбивающих косвенные доказательства мнимых преступлений в рамки некой однополярной теории!
