Читать книгу: «Мастер третьего ранга», страница 9
Искупавшийся и переодевшийся прежде подмастерья Иван, должен был ждать с полотенцем и одеждой за дверью. Когда подмастерье, вытирая стекающую в глаза воду, открыл дверь и протянул руку, вместе с полотенцем он получил звонкий смешок.
Юра мигом разлепил глаза, и наткнулся на оценивающий взгляд, скользящий по его мокрому телу. Зеленоглазая бестия ему подмигнула, а парень в панике тут же захлопнул перед ее носом дверь.
– Эй, мастер, а одежду? – весело прощебетала она.
В узкую щель, приоткрывшейся двери высунулась, покрытая мурашками рука. В нее вместо одежды легла теплая мягкая ладонь. Рука замерла, затем ладонь развернулась, парень изобразил, знак нет, и снова выставил ладонь. Наконец, рука ощутила, ткань. Дверь снова захлопнулась.
– Я не мастер, – пробубнил спешно вытираясь Юра.
– А кто же? – прозвучало из–за двери.
– Подмастерье.
– Это как?
– Я будущий мастер, – гордо сказал парень, натягивая портки.
– Ладно, будущий, – хохотнула она. – Поспеши. Иначе начнем без тебя.
Послышались удаляющиеся шаги, и Юра облегченно вздохнул.
***
За окнами, сгущались сумерки, на столе появились свечи и масляная лампа. Юра, насытившись искоса поглядывал на Оксану, а та напротив, накручивая на пальчик, золотящийся в свете свечей локон, без стеснения пялилась на него, во все свои зеленые глаза.
Он нашел силы оторваться от ее смазливого личика и окинул взглядом всех собравшихся.
Федор, уже вдрызг напившись, клевал носом. Степан, отрешенно смотрел на мерцание свечей. А Иван…
А вот Иван не был похож сам на себя. Он сидел около Дарины, и травил ей какие–то байки, без конца сыпал комплиментами, и пылко смотрел в ее серые с черной окантовкой глаза. Она со снисходительностью улыбалась в ответ. На ее ярко алых губах, отражался блеск свечей. Дарина не отталкивала мастера, но и держала определенную дистанцию. А Иван вон из кожи лез, дабы ей понравиться. Кажется, и выпил немного, но вовсе мужик одурел. Глаза его лучились в тусклом свете, они горели желанием, и были обращены, то на ее губы, то Дарине в глаза.
Юра диву давался. Иван клеился к ней словно юный, пылкий пацан, а не серьезный мужчина.
Степан, как–то незаметно, тоже успел опьянеть, и теперь смотрел осоловелыми глазами в темное окно.
Юра, избегая смотреть на Оксану, набрал обглоданных костей, выбрался из–за стола и вышел во двор.
Гром, был необычайно спокоен, но почему–то не хотел выбираться из люльки. И подмастерье ссыпал кости ему туда. Прохладный вечерний ветерок, разметал едкий розовый запах.
Они снова забыли, про Фому. Он нахохлился и ухая, перетаптывался в своей переноске.
Юра открыл дверку. Фома вышел на сиденье мотоцикла, и смотрел на подмастерье во все глаза. Поскольку про него вечно забывали, то у Юры угостить его было нечем. Но филин не улетал. Парень погладил его грубые перышки, коснулся пальцем клюва, за что Фома тут же попытался его ухватить.
Филин встревожился, нахохлился, и выглянул за спину Юры. После чего вспорхнул, и улетел прочь. Юра оглянулся, но там не было никого.
В розовых кустах, превратившихся в шелестящие, темные пятна, пели сверчки. Светлячки выбрались на фундамент дома, и засветились, зелеными искорками. С раскинувшейся невдалеке реки слышалась многоголосная перекличка лягушек.
Но было как–то тревожно. Нет, его не пугал, опустошенный мором, поселок под боком. И возможные в нем призраки и перерожденные. Что он моровиков не видел. Видел, и этот был далеко не первым. Вокруг надежные стены. Сейчас они были в относительной безопасности. Но глодал сердце червь беспокойства.
Так он стоял, слушая звуки ночной природы, потеряв счет времени. На плечо легла чья–то рука. Юра вздрогнул и обернулся. Это была Оксана. Подмастерье так задумался, что не услышал, как она подошла. Так ведь и недолго без головы остаться.
– Чего грустный такой, подмастерье? – тихо спросила она.
– Да так, просто. Природу слушаю.
– Там все разошлись. Мы уже и вещи ваши постирали. А ты все тут торчишь. – Она влезла на сиденье мотоцикла, но тут же спрыгнула. – Фу, сырое. И так руки замерзли, – протянула она их Юре.
Он нерешительно взял ее ладони, которые действительно были влажными и холодными. Она, не выпуская рук парня, крутнулась, и прижалась спиной к его груди. И так ловко у нее получилось, что руки Юры, сомкнулись на ее животе. Парень перестал дышать. Сердце затрепетало.
– Ну что ты дрожишь как зайчик? Нерешительный такой, – игриво говорила она. – Просто крепче обними, так теплее. Я ведь тебя не жениться на себе заставляю.
– У Мастера одна семья, – выпалил неожиданно для себя Юра. – Это братство.
– Ну, ты же не мастер. Сам сказал. Да ладно–ладно не напрягайся. Я же шучу. – Оксана крепче сковала себя его руками. – Давай помолчим. Я тоже хочу слышать, то, что слышишь ты.
В тот момент, Юра не слышал ничего, кроме отдающего в висках, сердца, и словно впитывал исходящее от ее тела, необычное тепло. Она будто напитывала его энергией. Оксана легонько раскачивалась, и Юра раскачивался вместе с ней. Он вдыхал запах летних трав и душистого меда, что источали ее золотистые локоны. Ее манящая шея была так близко, что он чувствовал исходящее от нее тепло губами. Но он не решался ее поцеловать.
– Как хорошо! – сдавленным голоском сказала она, и будто всхлипнула. – Но пора. Пора в дом.
– Ты чего, Оксан? – Юра развернул ее к себе лицом, в отсветах из ближайшего окна, на ее щеках блеснули слезы. – Оксана, что случилось?
– Ничего–ничего, – смахнула она слезинку. – Пора отдыхать. – Оксана провела отогревшейся ладонью по его раненной щеке. – Холодно. Идем в дом.
Федор, со Степаном в усмерть пьяные, уже видели десятый сон, похрапывая на лавках, Оксана сразу–же поспешила куда–то исчезнуть. Юре, стало даже как–то неуютно и холодно, без нее.
Свечи были погашены. Стол убран. У печи развешенная, весела их мокрая одежда. На столе сиротливо помигивала масляная лампа. Юра взял огарок свечи, зажег, и, освещая себе путь, тихо пошел наверх, в выделенную хозяйкой комнату.
Он догадывался, что Ивана там не окажется. Так оно и было. Вторая кровать, которую должен был занимать мастер, была даже не разобрана. Парень хмыкнул, но укорять наставника не стал, сам ведь такой.
Он не стал разбирать кровать. В доме было не холодно. Юра достал подушку из–под покрывала, бросил ее поверх всего, и лег, заложив руки за голову. Пламя свечи исполняло свой медленный танец. В стекло на его свет, стучался крупный мотылек. Пора было спать. Но глаза не смыкались. Юра не находил себе покоя.
Скрипнула дверь.
– Ты не спишь? – послышался осторожный шепот.
– Нет, – так же шепотом ответил Юра.
– Можно войти?
– Конечно же.
Оксана тихо притворила за собой дверь. Она пыталась улыбаться, но в отблесках свечи в ее глазах плескалась грусть. Она присела на кровать рядом с Юрой и нежно провела по его раненой щеке.
– Ты хочешь, – нерешительно прошептала она. – Ты хочешь быть со мной?
– Ты ведь знаешь, что да, – ответил Юра. – Но ты… Ты такая хорошая. Я не хочу, чтобы это был просто… Просто секс. Ты мне очень нравишься. – Он улыбнулся. – Я не хочу остаться, в твоей памяти, как просто залетный подмастерье. Так что давай, не будем переходить черту.
Оксана с недоверием посмотрела на него. Но после в ее глазах прибавилось грусти.
– Ты такой милый, – с трепетом в голосе сказала она. – Ты не просто залетный. Ты мне нравишься. Ты такой необычный.
Юра поцеловал ее ладонь. Ее кожа, как и волосы, пахла летними цветами с нотками меда и была нежной словно шелк. Ему так не хотелось ее отпускать, так хотелось, чтобы она просто гладила его, покрытое шрамами и усеянное веснушками лицо.
Она склонилась к нему и неожиданно, неумело поцеловала его в губы. Его лицо полностью скрыла копна ее золотистых волос. Оксана целовала его снова и снова, и все страстнее, и уверенней. Юра не успел опомниться, как она уже взобралась на него.
Он почувствовал ее горячие губы на своей шее, ее горячий влажный язычок. Сердце рвалось из груди. Запах ее волос заполонил собою все пространство. Ее губы прикоснулись к его уху.
– Ты будешь первым, – очень тихо прошептала Оксана.
– Может не надо?
– Я хочу.
Она запустила руку под рубашку. Стала гладить его вздрагивающий от возбуждения живот, и когда ее рука достигла груди, дальнейшая история резко изменила курс.
Оксана с изменившимся лицом, взгромоздилась над ним, и стала спешно расстегивать верхние пуговки его рубашки. Но у нее не получилось, и она просто потянула за виднеющийся шнурок. В ее руке оказался оберег.
– Ты не под чарами, – едва не воскликнула она, и перешла на шепот. – Я, правда, тебе нравлюсь. – Ее лицо словно озарилось. – Ты друг Пращура!
– Да. Очень нравишься, – ответил, непонимающий что случилось Юра.
Она словно в безумстве расцеловала его удивленное лицо. И тут же положила ладонь ему на губы.
– Тихо, – зашептала она. – А теперь внимательно слушай. Я не человек. И я в плену. – Юра округлил глаза и дернулся, но она не дала привстать – Тихо говорю. Я не хочу тебе зла. Я лесавка. Хозяйка заключила меня в физическом обличье. Вот, видишь клеймо? – Оксана показала след от ожога на плече. Юра покачал головой. – Я вынуждена ей служить. Она как вы их называете… а, кукловод. – Парень едва не скинул ее с себя, но она его удержала. – Тихо говорю! Иначе нам конец. Федор со Степаном оборотни, а в подвале куча вооруженных костомах. Сейчас они окружают дом. Оберег не дал тебя одурманить, в отличье от твоего друга. Он полностью в ее власти. И сейчас, она медленно его осушает.
Юра переварил всю полученную информацию и осторожно убрал ее руку с губ.
– Иван еще жив?
– Да, она любит растягивать удовольствие.
– Что теперь делать? – спросил он не столько у Оксаны, сколько у себя.
– У тебя есть серебро и чистая медь?
– Есть, но только они в багажнике мотоцикла, правда уже в магазинах, что хорошо. Надо как–то за ними выбраться. Я вылезу в окно.
– Нет. Во дворе костомахи, а огневик ваш, приспан, поэтому не лает.
– Кто?
– Пес ваш. У меня еще осталось немного сил, я вихрем спущусь вниз, и возьму что надо. Скелеты на меня не реагируют. Ты только объясни, что такое магазин, серебро с медью, я и так почувствую.
Юра, достал из–под матраца пистолет, вынул магазин, и показал его Оксане. Она кивнула, спрыгнула с него, и тихонько подошла к двери.
Открыв ее, она обернулась маленьким вихрем и тут же исчезла. Через пару секунд, она возникла на том же месте. Юра даже удивиться толком не успел, как Оксана, протянула ему два магазина, с медью и с серебром.
– Сначала, убей хозяйку, а я пока присплю оборотней, меня хватит ненадолго, так что не тяни. Она в комнате в конце коридора. Спеши!
Оксана снова стала вихрем, и унеслась вниз.
Кукловод. Гроза мастеров. Как же он подмастерье, с ним, или с ней справится. Не думать. Не думать–действовать. Они читают мысли.
Юра сделал глубокий вдох, освободил, как мог голову от мыслей, и направился к нужной двери. И почти с разбега выбил ее ногой.
На кровати лежал полуголый, бледный Иван, который явно находился без чувств, а Дарина нависая над ним, вытягивала когтистыми лапами из его солнечного сплетения, тонкую, светящуюся нить.
Юра тут же в нее выстрелил, но она с визгом метнулась в сторону, и выстрел пропал даром. В подмастерье полетел табурет, от которого он едва успел увернуться, и когда вновь прицелился, то женский силуэт уже был в распахнутом окне. Он выпустил вслед несколько пуль. Раздался крик и глухой удар о землю.
Когда он подбежал к окну, то во дворе стояли остолбеневшие костомахи, а Дарина отползала в сторону калитки. Юра прицелился и хладнокровно выпустил ей в спину оставшиеся пули.
Хозяйка обмякла, тупо стоящие скелеты один за другим, с грохотом посыпались на землю. Но это еще был не конец.
Сменив магазин на серебро, Юра направился к двери, где ему на встречу уже несся, оскаленный, серый зверь.
Грохот выстрелов, звон дымящихся гильз и рев раненного зверя слились воедино. Зверь скулил и сучил лапами. Выстрел. Мозг оборотня расплескался по полу.
Подмастерье, со всех ног рванул вниз.
Оксана, лежала в углу у очага, и прикрывалась скалкой от нависшего над ней монстра. Оборотень остервенело грыз скалку и пытался вырвать ее из рук.
Юра с лестницы выстрелил ему в спину. Пуля рванула серую шкуру на холке и ушла в стену. Зверь взвыл и откатился в сторону. Подмастерье перепрыгнул через перила, и, только поднявшись сразу же выпустил остаток обоймы в морду рванувшегося к нему оборотня, буквально снеся серую голову с плеч.
Он подбежал к Оксане, и помог ей подняться. Она бросилась ему на шею, и плача стала расцеловывать. Он крепко ее обнял.
– Ну, все. Все кончилось. Теперь все будет хорошо. Я обещаю!
***
Такого похмелья мастер еще не знал. Все болело так, что он едва не завывал, а голова и вовсе упрямо отказывалась работать. Все, что ему втолковывали все утро, он смог усвоить только к обеду. А усвоив, обалдел.
– Лесавка говоришь, – прищурился он. – Так вы же старенькие, маленькие такие?
– Я родилась по вашим меркам совсем недавно. Мы, как и вы люди не все одинаковы. Кто старше, кто младше, – улыбнулась она. – Некоторые из нас родились до, как вы говорите «Великой Катастрофы», но и они выглядят ненамного старше меня.
– Это конечно жутко познавательно, но я так и не понял, как ты связалась с этой шайкой упырей?
– Вань, она ведь тебе уже раз пять это объясняла, – вмешался Юра. – Сестру она искала, которая любит влипать в неприятности.
– Ах да, – кривясь от боли потер мастер ноющий висок. – Прям как ты.
– А теперь, господин мастер, нам нужно пообщаться с вашим подмастерьем.
Оксана, которая была и не Оксана вовсе, а Осина, взяла парня за руку и не дожидаясь ответа буквально волоком потянула его наверх.
– Ну, пообщайтесь–пообщайтесь, – усмехнулся им в спины Иван. – Ох, моя голова. Вот позорище, – говорил он сам себе, потирая виски. – Если бы не Юрка, кранты были бы нам всем. Надо же, как пацана вокруг пальца обвели, нелюди.
***
За настежь открытым, окном, заливисто пели птицы. Со двора доносилось стрекотание кузнечиков. Ласковый, теплый ветерок, врываясь в открытое окно, гладил иссеченную шрамами спину парня, что обнимал и целовал в плечико, необычное лесное существо воплоти.
Существо ласковое и безумно красивое.
Они лежали на смятой кровати, совершенно нагие. Остывали юные, разгоряченные страстью тела. Юра был самым счастливым человеком на свете. То, что было у него в груди, он чувствовал в своей жизни только раз. Он смотрел в ее колдовские, необычайно зеленые глаза и гладил, золотистые волосы. Она тем временем тонким пальчиком считала веснушки на его лице.
Сейчас ему ничего на свете не нужно было кроме нее. Пусть хоть весь мир снова провалится в бездну. Плевать. Сейчас он обнимал целый мир. Свой мир.
Осина досчитала конопушки и ткнула пальчиком в его курносый нос. Он поцеловал ее ладошку, потом потянулся и коснулся ее сладких губ. Когда он снова взглянул в ее глаза, они были полны грусти. По щеке Осинки, стекла кристальная слеза и растворилась на подушке. Она положила руку ему на грудь, там, где пылко стучало юное сердце.
– Я люблю тебя, – тихонько сказала Осинка.
– И я тебя люблю, – ответил Юра, стирая новую набегающую слезинку, на ее щеке.
– Я люблю тебя, и от того в груди так больно. – Из ее глаз хлынул целый поток. – Отпусти меня, мой хороший!
– Никогда, – он прижал ее к себе и боялся отпустить, будто она растворится словно виденье. – Я брошу охоту. Я останусь с тобой. С тобой навсегда. Я поговорю с Иваном. Он хороший, он меня поймет.
– Ты погубишь и себя, и меня, – ответила Осинка, нежно целуя его щеку. – Я скоро увяну и исчезну, если не обрету свободу.
– Нет. Это не справедливо. Я не смогу без тебя.
Юра сел, свесив ноги с кровати. Его лицо посерело. Он больше не мог представить себя без нее. Он готов был расплакаться словно ребенок. Сердце сжалось и заныло. Она села рядом и обняла его за плечи.
– Юра, мне невыносимо больно существовать в физическом плане так долго. Я потеряла последние силы. Мой единственный, любимый. Освободи меня, прошу. Я наберусь сил, и не скоро, но смогу снова существовать в вашем, физическом мире. Мы увидимся. Я обещаю. Ведь ты мой первый и единственный, навсегда.
В руку парня лег неизвестно откуда возникший нож. Он отрешенно смотрел на слепящее солнечным светом лезвие. В горле стал удушающий ком. Глаза застелили слезы. Он выронил нож.
– Я не могу, – с трудом вымолвил он.
Осинка встала с кровати и опустилась перед ним на колени. Солнечный лучик скользнул по ее розовой коже и запутался, сотнями искорок в ее волосах. Ее печальные глаза смотрели на его веснушчатое лицо. Она подняла нож и снова вложила его парню в руку.
– Что я должен сделать? – сквозь сдавленное горло с трудом спросил он.
– Перечеркни клеймо, – ответила Осинка, подставив плечо с зарубцевавшимся ожогом. – Я люблю тебя! – шептала она, закрывая глаза, из которых снова хлынули слезы.
– Я люблю тебя, – всхлипнул Юра и рассек клеймо.
Фигура девушки сразу же обратилась листьями и травой, что рассыпались по всей комнате. Подул ласковый ветерок, донесший ее спасибо. Юра ощутил на груди ее прощальный поцелуй, и в этом месте, сквозь кожу проступил ряд древних рун. Но парень этого не заметил, он все сидел, сжимая в руке нож, и опустевшим взглядом, смотрел, как ветер шевелит листья на полу.
12. В тихом омуте.
До Солеварска оставался день пути, когда охотники налетели на очередную засаду. Ближе к столице, зараженных становилось все больше, и они оказывались все опаснее и предприимчивее. Рыбацкие деревни находились в осадном положении. Торговля была прекращена. Прекратились поставки соли из Солеварска. Караваны исчезали в пути. Рыбаки, живущие за счет продажи улова, несли убытки.
Загнанные в мешок Иван и Юра, с трудом прорвались сквозь обезумевших больных, которых в этих краях называли бешенными. Удалось это им благодаря Грому, который их уполовинил, хорошенько поджарив, и внезапно открывшейся у Юры способности.
Во время боя, когда их прижали к мотоциклу. Когда перезаряжать оружие, не было времени, и отбивались врукопашную из последних сил. Сразив очередного врага, парень замер, закрыл глаза, и вокруг мотоцикла внезапно поднялся вихрь.
Опавшая листва сорвалась со своих мест, за ней в воздух взмыли ветки, камни и мусор. Ураганный ветер сбивал бешенных с ног, кидал об деревья, будто тряпичные куклы, бил их камнями и ветками, засыпал мусором безумные глаза. А парень развел руки и словно в припадке закатил очи долу.
Ветер взвыл еще злее. Он ревел словно голодный зверь. Парень покраснел и покрылся крупными каплями пота.
Иван, с Громом прижались к мотоциклу, и оказались в безопасности внутри вихря. Ветреный барьер сметал любого, кто пытался к ним подойти. Псу было страшно. Огромный, черный огневик, скулил и жался к Ивану. Иван и сам едва опомнился от шока, когда понял, что этот вихрь творит его подмастерье, а опомнившись, спрятал нож, и осторожно подошел к парню, который истощал себя. И вот когда у Юры, ожидаемо, подкосились ноги, то наставник его подхватил и в бессознательном состоянии, усадил в люльку.
За потерявшим силу вихрем, сквозь оседающий мусор, показались разбросанные по небольшой поляне тела. Кого не убило, ползали и начинали приходить в себя. А главное ветер разметал кучу валежника, которой бешенные устроив засаду, преградили им путь.
Не теряя попусту времени, Иван завел мотоцикл, и с треском переехал остатки баррикады. Пес рванул вслед за ним. Они, наконец, вырвались из перелеска на открытое пространство, и мастер, зная, что пес их догонит, понесся к виднеющемуся вдалеке высокому забору из неотесанных бревен.
***
Древняя старушка водила дряблыми, руками, с узловатыми суставами, над грудью Юры, что лежал на кровати без сознания уже несколько часов. Ей будто что–то почудилось. Она остановила сухонькую длань в одной точке, и, сосредоточившись, закрыла выцветшие глаза.
– Обессилен парнишка твой. Словно досуха выпило что–то. Погоди–ка, – она расстегнула на нем рубаху. – Ох ты–ж, священные предки! – Воскликнула она, увидев ряд проступивших сквозь кожу древних рун.
– Что там? – встревожился Иван, подошел и впервые увидел у парня на груди прощальный подарок лесавки. – Что это, бабушка?
– Это милок, – она провела пальцем по рунам, и остановила его, у крайней, что едва была видна, – что–то древнее. Я, кажется, знаю, что.
– Это опасно? И что это за знаки вообще? – спросил мастер старую знахарку.
Бабушка не ответила. Она в задумчивости прошла по маленькой комнатке избушки, к столу. Сев за стол, она отдышалась и с хитрецой воззрилась на Ивана.
– Ну, – взмолился он. – Бабуля не томи!
– Экий ты прыткий, мастер. Сперва уговор. Ты поможешь мне, а уж после, я расскажу, что это, и как с этим быть. Дело одно есть. Да старая я, и ножки совсем не ходют, вот ты побудешь моими ножками, и глазками. Ну а заодно ручками, если придется.
– А тем временем Юрка коньки отбросит? Нет, бабушка, так не пойдет.
– Не отбросит. Я ручаюсь, – успокоила она и выжидающе посмотрела на Ивана.
– Слово даешь?
– Слово даю мастер.
– Я надеюсь, мне не придется скакать за тридевять земель, чтобы побить змия и принести яйцо?
– Прямо с губ снял Иван, – захохотала она. – И желательно левое. В нем силы больше, – прокряхтела старушка, смотря на ошалевшего мастера. – Да ты не пугайся. Шучу я. Но со змием придется разобраться. Только с зеленым. И тут, совсем рядышком.
– Корчму вашу спалить что ли? – хмыкнул он.
– Нет, зачем так радикально. За поджог домов у нас руки отрубают, а то и на кол могут посадить. Будь ты хоть мастер, хоть хам, хоть знатный какой, закон на всех один.
– Корчмарю морду набить? – предположил Иван.
– Да что ты злой такой? То спалить, то побить. Дай тебе волю и пьяниц всех перевешаешь.
– Тогда говори конкретнее бабуль.
– Да как тебе скажешь, коли ты перебиваешь без конца?
Иван сделал губы уточкой, мол, молчу–молчу.
– То–то–же. Пить, то пьют везде, и всюду пьяниц хватает. Но в селенье нашем беда иного рода. То один с ума сойдет, то другой, и давай вешаться, топиться, жен резать. Но ладно–бы, только пропойцы, дык даже те, кто пьет раз в год.
– Белая горячка, – не удержался мастер. – Это не ко мне.
– Да погоди ты. Вот неймеццо ж те. – Она пожевала губами, перевела дух, и продолжила. – Этих бедолаг, ко мне приводить стали. Ну, я глядь, а на них бесенята жиреют. И не простые те бесенята, а такие, что злобой, страхом, сумасшествием да смертью кормятся. Ну, я сперва подумала ларвы это, и давай снимать. А они не снимаются, и не рассеиваются. Ментальные паразиты, что–то среднее, меж стихийными, и духами хаоса. И главное кормятся не сами, а для кого–то силу копят. Будто пчелы нектар собирают, а после в улей несут. Так вот мастер, должен ты этот улей обнаружить, а с тем и матку ихнюю. Прихлопни матку Иван, а без нее и паразиты издохнут. Вот такое дельце.
– Да бабуль. Вот так задачку ты задала, – почесал он маковку. – Но я слабый медиум, экстрасенс из меня и того хуже. Третья степень мастерства. Сверх–тонкоматериальный план, я не увижу, даже если выжму все соки из запаса своего. Скорей голова взорвется.
– Ведьма я али нет? Я на время изменю твои способности. Перенаправлю потоки в как ты говоришь сверх–тонкоматериальный план. Только трудно тебе первое время будет. Ну, ничего, освоишься. Согласен?
– Согласен бабуль, – подошел он к старушке. – Вечно у всех какие–то условия. Пойди туда, принеси то, прихлопни этого… Нет бы, чтобы за просто так. Задаром.
– А ты не бухти, не бухти. Просто так милок, только мухи родятся. Вставай на колени, и давай сюды свою голову. А теперь терпи. Будет больно.
***
Иван сидел на крылечке маленькой избушки уже около часа, но привыкнуть к новому виденью мира все никак не мог. Если ранее в режиме иного взгляда, он мог видеть энергетические оболочки, которые называют аурами, то он их видеть перестал. Теперь его взгляд миновал ауры насквозь, и видел саму суть всех энергетических процессов, что собою скрывали эти оболочки.
Все вокруг, и живое, и не живое, было наполнено энергией. Она текла потоками сквозь все, смешивалась с другими потоками, где наполняя некую вещь, а где осушая. Весь мир пришел в движение. Даже повешенный на покосившийся плетень, глиняный горшок, и тот источал свою энергию, которой по разумению Ивана в неживом объекте, быть просто не должно.
Он видел мир сразу в двух измерениях. В общепринятом трехмерном, в котором все было словно полупрозрачным. И в тонкоматериальном, состоящем из эфира. И во всем бурлила, и плескалась разная энергетика.
Нет, мастер не стал видеть сквозь людей и вещи, его взгляд не стал рентгеновским. Он видел, что на самом деле происходит в оболочках, которые люди называют своими телами.
Внимание мастера привлек молодой парень, в котором стремительными реками и потоками плескалась энергия. Он видел, как эти реки растекаются по конечностям, устремляются к определенным точкам, и там выплескиваются ее избытки. И, похоже, это было, на коронарные выбросы солнечной энергии, что доводилось видеть в старых книгах, в библиотеке Обители.
Вот его золотистые потоки, исходящие от вихря в голове начали приобретать оранжевые оттенки. Парень затаив дыхание наблюдал за идущей на встречу симпатичной девушкой. Ее рыжая, пышная коса, обвила тонкое плечико, и покоилась огненным змеем между скрытыми белоснежным платьем холмиками острых, вздернутых грудей.
Девушка тоже вся струилась золотистым цветом, но заметив парня, ее бурный поток, устремившийся к солнечному сплетению, начал терять цвет, и уже вскоре стал напоминать холодную сталь. Лицо ее нахмурилось, а энергетические потоки, превратились в реки ртути.
Мастер ясно видел, что девушка избегала его внимания, но парень все же ее остановил.
Он вкрадчиво ей, о чем–то говорил, улыбался и поедал девушку глазами, а она выслушивала его с холодным видом. Но холоден был не только вид, серебрящиеся реки ее энергии принимали холодный синеватый цвет. А вот с парнем все было наоборот.
Потоки, исходящие от головы и устремляющиеся к солнечному сплетению, стали похожи на лавовый поток, что заполнив озером, район сердца, устремились вниз, и теперь в районе его паха, ширилось и росло, пульсирующее солнце.
Ох–о–хо. Иван всегда думал, что всему виной кровоток. А оказывается, не только кровь массово приливает к причинным местам, вызывая возбуждение, но и энергетика.
Коронарные выбросы огромной силы устремлялись к девушке, но бессильно разбивались, об ее ледяные реки, и рассеивались вокруг нее. Все его попытки были бесплодны. Она, наконец, нашла повод, и быстро попрощавшись, отправилась дальше по своим делам.
Парень нахмурился и все смотрел ей в след, а потоки лавы застывали и темнели. Медленно угасало то самое солнце. Парня окутал темный ореол, что сгущался вокруг него, будто грозовые тучи. Он бросил на удаляющуюся фигурку еще один взгляд, и отправился восвояси.
Ивану, свидетелю разыгравшейся пред ним сцены о несчастной любви, показалось, что теперь с новым виденьем, все более–менее ясно, и он отправился искать то, о чем говорила знахарка.
Раздалась трещотка пулеметной очереди. На помосте стоял плечистый молодец, и из–за прикрытия высокого забора, поливал свинцом неприятеля из шестиствольного пулемета, что приводился в действие, вращающейся ручкой. Эта машина чем–то напоминала огромную мясорубку, изрыгающую снопы искр и облака дыма. Рядом еще несколько человек, отстреливали, бешенных, из своих винтовок. И у всех, как у одного, энергетика перемежалась от оранжевого к красным цветам.
Значит, любовь и ненависть одного поля ягоды, а точней почти одинаковы на вид. Но если энергетика парня была похожа на лавовый поток, то у этих, напоминала багровые реки. Иван и это обстоятельство взял на заметку, и зашагал дальше, в направлении корчмы.
Так разглядывая людей, и примечая, насколько разнится их энергетика, мастер прошел по центральной улице селения, к реке, у которой находилась корчма.
Иван никогда не любил напиваться. Выпить, чтобы поднять настроение, либо помянуть знакомых, было нормой, но напиваться, он ненавидел. И уж точно не чувствовал ни малейшего сострадания к пьянчугам, кои потеряв человеческий облик, словно свиньи валялись в лужах и канавах, и давно растратив последние крохи совести клянчили монетку на опохмел.
Он остановился около пьяного до безобразия мужичка, что лежал на брусчатке у корчмы, в собственной блевоте, и неразборчиво ворчал сквозь храп. Ничего кроме отвращения к этому животному, мастер не испытывал, но с большим интересом рассматривал то, что угнездилось на нем.
На плешивой голове присосавшись к затылку, находилось нечто похожее на огромную лягушку или же тритона, с недоразвитыми лапками, и несоразмерно большой головой. Огромная пасть с толстыми губами целиком поглотила затылок и высасывала энергию из едва теплящегося источника. Как и говорила старуха, энергия эта уходила в раздутый и свисающий с боков живот, и там оседала.
Иван присел на корточки, чтобы поподробнее рассмотреть полупрозрачную ментальную пиявку. Никак, не реагируя на мастера, медленно, но верно, она продолжала, тянуть жизненную силу с пропойцы. Он с опаской провел рукой, которая ожидаемо, прошла сквозь паразита. Казалось, ничего не изменилось, но разбухшие округлые веки паразита открылись, и в Ивана вперился черный, ничего не выражающий, лягушачий взгляд.
Мороз пробежал по коже. Мастер встал и инстинктивно отшагнул от пьянчуги. Выпуклые глаза тут же закрылись. Пьяница пошевелился, поднял голову, и посмотрел на Ивана бессмысленным взглядом.
Бывалый мастер всякого повидал на своем веку, и противного, и откровенно мерзкого. Но не было ничего омерзительнее мутного и отупелого, рыбьего взгляда опустившегося алкоголика. Даже вылупленные глазища рыбоголова казались куда милее и осмысленнее, нежели эти глаза живого мертвеца.
Иван, поборол желание сплюнуть на это опустившееся существо. С перекошенным от брезгливости лицом, он направился к входу в корчму, над которой, на цепях покачивалась выцветшая вывеска «Тихий омут».
Лишь открыв дверь, и ступив в общий зал, он снова едва заметно скривил усеянное шрамами лицо.
В нос ударила дикая смесь кислого пива, конского пота, крепкого перегара, рыбы, жареного лука, чеснока и дрянного табака. В зале, густым туманом висел дым от папирос и самокруток. Свет тусклых электрических ламп, с трудом пробивался к столам, делая заведение, мрачным и угрюмым.
Рассмотрев, наконец, стойку с грузной фигурой корчмаря, Иван направился к ней, попутно рассматривая шумных, пьяных посетителей, и отмечая, что почти на каждом был паразит. Различия были лишь в размерах, и полноте утроб, ментальных пиявок.
