Читать книгу: «Однажды это случится. Сборник рассказов, пьес, сказок», страница 2

ЛЕС

По 44 дороге, в третьем часу пополудни, мы ехали с Чарли в лес, чтобы снять напряжение после долгой рабочей недели. Погода стояла всё ещё тёплая, хоть и было уже 4 октября. Чарли то и дело высовывал свою морду в открытое окно, чтобы принюхаться. Но, я больше склоняюсь к мысли, что ему просто нравился поток лесного воздуха. Я сидел за рулём, и в эти минуты мне нравилось управлять своей машиной, которая рвалась вперёд, словно опьяненный свободой мустанг. Дорога была ровной, но местами извилистой. Над нами уже некоторое время возвышались большие зелёные деревья, чьи листья ещё не тронула осень. Я слушал шум ветра и мотора. Для меня эти звуки сейчас были гармоничнее любой симфонии. Прохладный воздух залетал в салон машины, и здорово бодрил. Именно в эти минуты я думал, как же хорошо, что всё так сложилось. Как здорово, что я жив. И мне радовала душу мысль, что я нахожусь именно здесь и сейчас. К тому же со мной был Чарли, который меня ещё ни разу не предал, в отличие от моей жены, с которой я только что развелся. Страшная стерва была. Не завидую я тому парню, который попадётся на её пути.

Но я постарался отогнать от себя дурные мысли разговором со своим приятелем.

– Чарли, – сказал я. – Что, никак не надышишься, да, дружище? Ну, ну, не смотри на меня так. Я же совсем не против. Ты помнишь, о чём мы договаривались? Нет? Ты уже всё забыл? Ещё бы. Ладно, слушай, ты в лесу никуда не убегаешь, и ни за кем не бегаешь, ясно? Разве что это будут какие-то люди. Но, я надеюсь, их сюда никакой чёрт не занесёт.

Чарли что-то гавкнул мне в ответ два раза, и я понял, что мы условились.

– Ну, хорошо, Чарли. Я вижу, ты умный парень. Я на тебя рассчитываю.

Минут через 10 я заметил небольшую полоску из опавших оранжевых листьев. Там я и решил остановиться. Машину пришлось немного подать на обочину, чтобы не так бросалась в глаза. Я собирался провести ночь в лесу. Так я хотел успокоить нервы. Хотел надышаться этим воздухом, от которого со временем голова идёт кругом. Да и Чарли полезно было сменить обстановку. Ему в квартире, должно быть, стало тесно ещё с тех пор, как он перестал быть щенком. А для такой породы собак нужен простор. Здесь свободы было в самый раз. Из багажника я достал походный рюкзак, поставил машину так, чтобы она не скатилась в овраг, и мы с Чарли пошли в самую чащу, туда, где воздух был самым свежим и самым лесным.

– Ну что, дружище, нравится здесь?

Чарли понимал то, что я ему говорю, в ответ он замахал хвостом и сделал свою собачью улыбку. Со временем он стал бежать впереди меня ярдов на 20, ему не терпелось изведать здесь каждый куст, и каждое дерево. Он нюхал землю, и о чём-то старательно задумывался, после чего бежал дальше, как ни в чём не бывало. Иногда он останавливался, и смотрел на меня, словно спрашивая, зачем я так медленно плетусь?

– Я всего лишь человек, Чарли, не забывай об этом!

Он решил остановиться, и подождать меня. Должно быть, ради нашей давней дружбы. Заботливый парень, ничего не скажешь.

Я дошёл до него, и почесал ему затылок. Он тут же рванул вперёд, и нашёл себе какую-то длинную палку, и стал таскаться с ней некоторое время. Изредка он поглядывал по сторонам, когда слышал какие-то звуки. По нему было видно, как ему не терпится взять след, и поймать здешнего зверька. Но он знал, что я этого не одобряю, и сдерживал свои эмоции, и возвращался назад каждый раз, когда удалялся слишком далеко, завидев что-то на дереве, или среди травы.

Но когда я заметил, что у Чарли недоумевающие глаза, я понял, что мы идём слишком долго, и пора остановиться, разбить палатку.

Я снял рюкзак, и почувствовал себя так, словно я оказался в невесомости. Я вдохнул полной грудью, и воздух был просто чудесен. Я сделал ещё один вдох, но уже не такой глубокий, и решил осмотреться, чтобы понять, удачное ли место я выбрал для ночлега.

Часы говорили, что наступил шестой час. Настала пора собирать для костра хворост. Ставить палатку лучше, когда рядом что-то трещит. Минут 20 ушло на то, чтобы оранжевое пламя вонзилось в лесные сумерки. Прохладный воздух не давал мне слишком медлить. Как только с костром было покончено, я достал палатку, и в скором времени она была натянута, я ещё с детства умел неплохо с ней справляться, так как часто ходил в походы. В 19:30 стало удивительно холодно и я залез внутрь, и включил светильник. Чарли вошёл за мной. Нельзя было оставлять его снаружи. К тому же Чарли вёл неплохие беседы. Во всяком случае, его глаза говорили о том, что он меня внимательно слушает.

Я достал охотничий нож, затем проверил револьвер, – патроны были на месте.

Лесные звуки в ночное время всегда особенны, сколько бы я их не слышал, а мурашки так и бегут по коже, ей богу. Что только не у слышишь в это время. Чарли был настороже, и его вид стал внушать тревогу.

– Эй, Чарли, здесь волков нет, – говорю. – Во всяком случае, я о таком не слышал. Ты меня слышишь, нет? Ну так вот, здесь их нет, ясно? Можешь не смотреть на меня такими большими глазами. Ты бы сейчас лучше послушал радио, верно? Радио лучше, чем мои сказки, ты это хочешь сказать? Ну, не знаю. Я мог бы с тобой поспорить, старина.

И тут Чарли навострил уши, – он явно что-то услышал. Он поднял голову, и стал внимательно прислушиваться к лесному затишью. Я тоже, затаив дыхание, стал слушать каждый звук. Через несколько секунд я различил, как хрустнула ветка. В промежутках между мелкими шорохами сова вела отсчёт, смысл которого знала только она. Постепенно на спине у Чарли шерсть встала дыбом, он явно был готов на кого-то напасть. Только на кого? Страх нас сковал и ожидание стало нашим третьим спутником. Я хотел, было, снова заговорить с ним, но понял, что любой звук может заглушить то, что творится снаружи, и можно что-то упустить.

В таком ожидании прошёл целый час. Я решил, что лучше оставить пистолет рядом, на случай, если им придётся внезапно воспользоваться. Целый час мы были готовы ко всему. Но затем усталость стала брать верх, глаза стали смыкаться.

– Ложись спать, пусть нас убьют во сне, Чарли.

Он взглянул на меня так, словно понял, о чём я говорю.

– Да нет же, я шучу, – решил я успокоить его.

Я лёг, и через несколько минут Чарли сделал то же самое. Затем он закрыл глаза и уснул. Но я всё ещё продолжал лежать и смотреть вверх, меня раздирали мысли. Они были страшнее любого животного. Но ожидание отняло у меня слишком много сил, и я уснул, словно не спал целую неделю.

Когда я открыл глаза, Чарли уже бодрствовал. Он лежал, осторожно прислушиваясь к тому, что находится за тканью палатки. Через минуту я встал и открыл её. Он первый вышел наружу, и резво всё оббежал. Он принюхивался к земле и посматривал то вверх, то куда-то вдаль. Я, постояв с минуту, решил, что здесь лучше не задерживаться слишком долго. Завтрак мог подождать. После сна, когда ты восстановил силы, инстинкт к самосохранению оживает, и становится, как новый. Иногда посматривая по сторонам, я собрал палатку, и подозвал Чарли к себе.

– Ну что, старина. Мы пережили эту ночь. Пойдём?

И мы отправились к машине, которая стояла на обочине. Кажется, её не тронули.

3 мая, 2018

МЕЧТА

Однажды я видел лицо. Я запомнил, так как оно мне понравилось. Это было идеальным лицом. Впрочем идеальным в ней было всё.

Улыбка почти не сходила с её лица. Она просто сияла, иначе не скажешь. Всё в ней говорило о надежде. Да, глядя на неё, каждый мог обзавестись такой нелепой штукой, как надежда. Надежда на что? Да на что угодно. На завтрашний солнечный день, на то, что наша футбольная команда победит у титулованного соперника. На то, что президент раскается, и скажет, что так больше не будет. Ты мог поверить во всё, что угодно глядя на неё, на её неповторимую искреннюю улыбку.

Она выбрала себе смешного паренька, у которого была предрасположенность к полноте, но кое-как ему это удавалось не то, что бы скрывать, просто он не выглядел уродом, и рядом с ним она была абсолютно счастлива.

Я вспоминал о ней по нескольку раз в год это точно. Мы были из разных городов, поэтому не встречал её на улице, (да, забыл сказать: они поженились), не видел, как она стареет. Когда видишь человека каждый день, изменений почти не заметно, но недавно, а если быть точным – вчера я снова увидел её. Не могу сказать, что я бы её не узнал, но это был совершенно не тот человек, о котором я помнил столько лет, чьё лицо стояло у меня перед глазами, когда я их закрывал, и думал о чём-то прекрасном.

Мне вдруг стало очень страшно – все её прелестные достоинства превратились в недостатки. Уже не было той сияющей улыбки. Вместо неё появилась какая-то не снимаемая маска печали и усталости. Как и водится, пропал вкус к одежде, она стала неприметной мышкой с потухшим взглядом, и осунувшимися плечами. Потом я увидел и её мужа. Теперь он не носил свои идиотские пёстрые одежды с подтяжками, бабочками, шляпами и брюками в клеточку, и бог ещё знает с чем. Теперь он был просто толстый мужчина с короткими волосами. Он, должно быть, по-прежнему вызывал у неё умиление. Должно быть, она каждый раз глядя на него, думала: «Ничего… Мы состарились вместе…", и мне стало их так жаль. Затем я посмотрел на своих друзей, большинство из которых превратились в приятелей и просто знакомых. С ними произошло то же самое. Они распухли, всё мещанство расцвело в них, как ромашки на диком поле, до куда не могла бы добраться газонокосилка. Я вспомнил молодых подруг, которые думали, что так всю жизнь и будут спать в обнимку, а теперь они даже не разговаривают. Таких подруг я видел достаточно много, и никто из них не мог поверить, что с ними произойдёт то же самое, все они думали, что будут вечно молоды, и правила их не касаются. Но печальнее всего то, что я вспомнил и о себе… вот только я не знаю, как я выгляжу со стороны… Боюсь и предположить.

Как выяснилось, об стекло можно поранить не только пальцы, или руки. Об него можно поранить даже глаза, взглянув в зеркало.

К тридцати годам ты не тот, каким привык себя видеть, и этот упрямый факт каждый раз, каждый чёртов раз будет тебя ранить до конца твоих дней, и к концу жизни твои глаза покроются таким количеством шрамов, что ты начнёшь плохо различать предметы. Но на самом деле, для тебя это станет счастьем, потому что отражающих поверхностей со временем становится слишком много…

18 апреля, 2018

ВЕЧНЫЙ СНЕГ

Сколько же дней шёл снег, никто вам и не скажет. Я тогда проснулся рано, очень рано. Мы собирались с отцом на охоту, но в тот день так и не смогли выйти из дому – никто не смог. Навалило столько снега, что дверь нельзя было открыть. На улице было очень холодно. Наверно, пар изо рта сразу в сосульки превращался. Отец растопил камин, и в доме стало теплее. Возле него всегда уютно сидеть. Особенно, если истории приятные. Только нам в тот вечер было не до историй. Тьма опустилась на город. Весь Флейстаун был, словно под чёрной мантией. Я тогда сказал:

– Пап, могу я позвонить Сэмюэлю?

– Сэмюэлю, говоришь? Думаешь, им сейчас до телефонных разговоров? Тьма за окном. Все наблюдают за этой тьмой. Никто не знает, что это. И всем страшно. Даже мне. Понимаешь, Майк, даже мне.

– А мне, кажется, в этом ничего страшного нет, пап.

– Я был бы очень рад, если бы ты был прав. Но мне кажется, что прав я. Мы должны быть начеку всё время. Понимаешь, Майк? Всё время. Никто не знает, что может случиться. Никто не знает, важна ли тишина. Я предполагаю, что важна. А ты, как думаешь, Майк, для нас важна тишина?

– Да, сэр. Важна.

– Вот это правильный ответ. Молодец, сынок. Так и надо отвечать своему отцу.

Не хотел я ему говорить то, что думаю на самом деле. Он бы меня просто прибил. Он тупой ублюдок. Любит, чтоб всегда всё было по-идиотски. Всегда всё по-идиотски. Как же я хочу вырасти и вмазать ему, как следует. Какой он герой с маленькими детьми так разговаривать. Сколько себя помню, всегда он был придурком. Только на улице он не такой крутой. Особенно, если парень вроде него ему попадётся. Равный. Чтоб силы были равные. Тогда он, как трус себя ведёт, только виду подавать не хочет. Я как-то заикнулся на этот счёт, так сразу получил так, что целую неделю боялся на него смотреть. А мне сейчас так нужен был голос Сэмюэла. Или хотя бы Бадди.

– Эй, Майк. Иди сюда. Давай вместе посмотрим бейсбол. Только не забудь принести мне банку пива! Слышал, Майк?

– Да, пап!

Спросил бы я у него, а как же тишина? «Тишина так важна». Ничерта она не важна, просто этот ублюдок любит запрещать мне то, что мне нужнее всего. У него хороший нюх к этому, хороший, ничего не скажешь.

– Спасибо, сынок за пиво. Садись рядом.

– А можно я пойду к себе в комнату?

– Нет. Ты будешь смотреть бейсбол. Понятно?

– Да, сэр.

– Вот и садись. Будешь мне пиво приносить, когда заканчиваться будет. Слышал меня?

– Да, сэр.

– А теперь тихо. Матч начался. Как же, чёрт возьми, я люблю эту игру. Жаль, что ты не пошёл в отца, сынок. Не знаю только в кого ты пошёл. Может, ты знаешь, а?

– Нет, сэр.

– Ты даже этого не знаешь. Я и не удивлён. Ладно, заткнись теперь.

И я заткнулся. Мне велено было заткнуться, и я заткнулся. Мне пришлось весь вечер смотреть с ним игры. Он включал один матч за другим. Он видел их уже сто раз, но, наверно, мозги его не могли их удержать в памяти, поэтому он брался за них снова, и всё, как в первый раз. Да, хорошо быть дебилом.

– Поставь банку на место, и дай мне новую.

Я принёс ему ещё одну банку, и он был уже чертовски пьян. Мне страшно было ему попадаться на глаза, я мог получить. Поэтому хотел, чтобы он побыстрее уснул. Когда он спит – это лучшее время в доме.

– Что?! Что ты сказал?

– Ничего, пап.

Он уже стал проваливаться в сон. Уже стал храпеть. Теперь телевизор мог работать на всю громкость, и это его не разбудило бы. Я бы хотел, чтобы вернулась моя мама. А ещё лучше, чтобы она забрала меня от него. Она обещала, что так и сделает. Но уже второй год я получаю только открытки и несколько долларов. Наверно, у неё просто больше нет. Чёрт, сейчас бы я мог позвонить Сэмюэлю, или Бобби, но мне уже не хотелось. Самому бы отправиться в постель. Так хочется, чтобы, когда я проснулся, ничего этого не было. Может быть, эта тьма вырвалась из его сердца? Мам, как ты думаешь, мам?

27 апреля, 2018

КТО ПРАВ

– Нет ли в тебе зла? – спросил меня как-то священник. Мне тогда было около семи лет, и я запомнил только его имя. Его звали Уильям. Имя, и вместе с ним тут же у меня в памяти всплывает белая полоска на его шее. Полоска Уильям – именно так он мне и представляется.

Я не знаю, почему он мне задал этот вопрос, может быть, я что-то натворил? Ничего не могу вспомнить. Разве что следующий день. Это был странный день. С самого утра он был дождливый, дул страшный ветер, выйти на улицу было просто невозможно. Я помню, как этот ветер швырял нам в окно какие-то щепки, сухую траву, и ещё всякую мелкую дрянь. Я тогда сидел как раз напротив окна, и наблюдал. Мне было интересно, как невидимая сила поднимает предметы с земли и может с ними что-то делать.

Я был просто заворожен. Но мама меня постоянно отгоняла от окна, боялась, как бы в меня чего не угодило. А я сидел, как завороженный и не мог пошевелиться. Потом погода стала со временем утихать, и мама успокоилась. Через час даже показалось солнце. Его лучи казались особенно яркими, мне сразу же захотелось выйти из дому. Но мама сказала, что лучше пока не выходить. Прошло ещё часа два, и приехал отец. Он ездил на ферму что-то разузнать насчёт молока. Были какие-то проблемы то ли с коровами, то ли с молоком, уже толком и не помню. Не могу сказать. Но когда он вернулся, я был особенно рад его возвращению, так как знал, что с ним меня мама точно отпустит.

Я проследил, как он вышел из машины, и направился к дому. Скрипнула дверь, и я обернулся к нему.

– Хьюи! – сказал он мне радостным голосом. Я подбежал к нему, и он меня поднял.

– Дорогой, ну что там?

– Всё в порядке. Джон сказал, что к пятнице всё будет готово.

– А насчёт коров?

– Насчёт коров ещё не знаю. Надо будет съездить ещё раз.

– Может быть, достаточно будет просто позвонить?

– Надеюсь на это.

Тогда мама поцеловала папу, и вернулась на кухню.

– Пап, а мы сможем погулять?

– Ты хочешь погулять?

– Да, пап. Очень хочу!

– А как же ужин?

– Ну пап!

– Хорошо. Я только скажу твоей маме, что мы отлучимся ненадолго.

И он отправился в кухню, где мама что-то готовила.

Через минуту он вернулся, и сказал:

– Всё в порядке, Хьюи. Я всё уладил, мы можем идти.

Я тут же побежал к двери, но отец меня окликнул.

– Хьюи, только тепло оденься!

Мне пришлось вернуться, и взять свою куртку.

Когда мы шли по Улице Красок, отец спросил меня:

– Как ты думаешь, в тебе много зла?

Я очень перепугался, и посмотрел на него. Он тоже повернул ко мне голову, и улыбнулся, будто ничего и не было. Но минут через двадцать стало уже холодать, и мы пошли обратно.

Когда я увидел наш двухэтажный дом, я тут же обрадовался, я очень хотел попробовать то, что приготовила нам мама.

Когда мы подошли к крыльцу, отец положил руку мне на плечо, и остановил меня. Он снова задал мне этот вопрос. Это меня испугало ещё больше, и я закрыл глаза.

Я их так крепко стиснул, что они аж заболели. А ещё я закрыл руками свои уши. Мне кажется, что через минуту я стал кричать. А потом, когда я открыл глаза, я почему-то стоял на самом краю обрыва. Мой отец висел на краю, – он держался за какую-то высокую траву, что вскоре вылезла с корнями. И с тех пор я постоянно задаю себе вопрос: «Много ли во мне зла?».

16 апреля, 2018

СОСЕДСТВО

Шторка была поддернута левей, чем надо. Солнце уже садилось. Но это не было чем-то красивым. Небо было затянуто тучами, и холодный серый цвет весь день заползал ему в душу. Шторка по-прежнему была не на своём месте, и он не мог отвести от неё глаз. Ему стоило сделать два шага, протянуть руку, и он убрал бы её в нужное положение. Но это было бессмысленно. Он знал, что уже ничто не может вернуть всё на круги своя. Уже никогда не будет так, как было.

Сразу за окном начиналась земля. Пыль скапливалась толстым слоем, и когда начинался дождь, он превращал всё в коричневую кашу. Сверчки, начиная с вечера, крутили свою волынку, и он по привычке начинал ждать, когда они проснутся. Ближе к вечеру они так и делали, и не было повода ему сокрушаться на этот счёт. Ночи были тёмные, звёзд почти не было видно. С большой уверенностью можно сказать – он просто знал, что они есть, но с ними что-то не так. Собака, живущая не так далеко, иногда давала о себе знать. Он знал, что её специально морили голодом, чтобы она была злой. Чтобы она лучше охраняла. Это животное – кости, обтянутые кожей – ещё могло двигаться и издавать звуки. Но между ними накапливалась тишина. Иногда она разрешалась грозой. И когда капли молотили в окно, ему казалось, что так лучше. Теперь он не один. Он игрался с светильником. Включая и выключая свет, он пытался понять, как ему лучше. Он мог делать так целых полчаса подряд. Иногда через день перегорала лампочка, и он ставил новую. Он сделал хорошие запасы лампочек, и всего у него было припасено вдоволь. Горючее, спички, продукты, соль – всё лежало на своих местах. Аккуратно, как он их положил в самом начале.

Иногда по утрам поздней осенью в дом доносились крики чаек. Он жил там, где они обитают. Если птицам предстояло зимовать в других краях, они пролетали над его домом. «Что же вы делаете» говорил он, когда выйдя из дому, он находил птичий помёт разбросанный по всей округе.

Он любил ночь. Но ночи становились холодные. Приходилось надевать всё больше одежды. Огонь в доме горел в этом году как никогда ярко. На столе иногда оставались крошки, он устал заставлять себя делать бессмысленную работу – всё равно никто ничего не увидит. Но желоба и водосток приходилось держать в исправности. Тут никто не поможет, если дом придёт в негодность. Все запасы денег он потратил на бывшую жену, поэтому делать ремонт было ему не по карману. Он её очень любил. Она тоже его любила, во всяком случае, так ему казалось. Это длилось три или четыре года, но как-то в один день всё оборвалось. Он почувствовал, что она больше ему не принадлежит.

Они расстались тихо, без скандалов. Он иногда вспоминал о ней, но это было не часто. Чаще он выходил из дому, чтобы прислониться спиной к закрытой двери, и смотреть вдаль.

Здесь мало людей, но если вы вздумаете сюда приехать, то вам предстоит сесть в поезд. За окном вы увидите высокую траву, и редкие деревья, где-то вдалеке переходящие в лес. Дорога сюда займёт часов четырнадцать. При себе надо иметь всё, что вам будет необходимо. Купить здесь это негде. Здесь нет ни аптек, ни магазинов, ни кафе. Зато есть небо, тишина, и вы со своими мыслями. Иногда они опаснее, чем всё остальное. Но здесь, всё же, красиво. Чтобы дойти сюда, вам предстоит после поезда идти часа два или три, прежде чем увидите небольшой городок среди пустынной местности, увитый цветами, и погрязший долгими годами в тоску и однообразие. Где-то вдалеке отсюда видны горы, не очень большие, и снега там нет. По утрам из-за левой горы (Гран) встаёт солнце, и лучи его падают на старые крыши старых домов. Почти все люди с этой округи живут здесь. Но он решил уйти дальше. Сюда он приходил только раз в одну-две недели, чтобы кое-что подкупить, из того, что здесь можно было найти – смотря, когда у него заканчивались запасы. Там, где он жил стояло поодаль друг от друга четыре дома. Все они были построены лет тридцать-сорок назад. Вряд ли много больше. Здесь до неба было далеко, будто на самом дне высохшего моря находилось это место. Небо чаще всего было чистым, изредка по нему тянулись тонкие облака.

Там, где были горы, там была и трава. Если припасть к земле ухом, можно было услышать, как она шумит. Здесь почти никто не жил. В полумили от дома находилась река. Воды в ней были всегда холодными, и он часто выходил на лодке рыбачить на несколько часов, пока руки не отяжелеют от усталости. Другой раз соседи заходили в гости. Что-то близкое видели они в глазах друг друга, хоть и не имели большую симпатию, но то, что их привело сюда, выдавало себя сразу.

Он пил чёрный кофе и смотрел в окно. Небо сегодня было чистым. Солнце покрыло собой всё. Он помнил про ту часть окна, которая его раздражала, хоть уже и не смотрел в её сторону, он думал, что сегодня вечером достанет сигареты и бутылку виски, сядет возле двери, и будет дышать чистым, беспамятным воздухом.

На следующий день к нему пришёл сосед. Он был с ружьём наперевес, так как собирался отправиться в лес, чтобы подстрелить что-нибудь себе на ужин.

– Утро доброе. Уже с бутылкой?

– Это чтоб быстрее проснуться.

– Ну-ну…

– Ты что, пришёл посмотреть, что я делаю с самого утра?

– Нет. Хотел спросить: идёшь ли ты со мной?

– Снова подстрелить кого-то вздумал?

– Да. Думаю сегодня хорошенько поужинать. Так ты со мной, нет?

– Погоди, только возьму ружьё и патроны.

Он зашёл в дом, достал из коробки два десятка патронов, сухих, как раз для охоты, надел тёплую куртку, и на плечо повесил старое ружьё. Он допил стоявший на столе, почти остывший кофе, сунул пачку сигарет в наружный карман куртки, оглядел всё, выключил свет и запер дверь.

Они вышли на ту дорогу, которая вела к горам, а затем дальше, в лес, солнце ещё не успело подняться высоко, многие в городах были ещё в постели, а тем, кто встал – казалось, что они ранние пташки. Воздух был сухой и ясный, идти быстро не было смысла. Утро только начиналось. Он потянулся за второй сигаретой, и остановился прикурить. Когда он обернулся, его сосед уже лежал на земле. Он подошёл к нему, положил руку на шею, там, где была артерия, и пощупал пульс.

– Чёрт бы вас побрал… – сказал он.

Вечером его сосед находился дома, за ним ухаживала жена, а Верджил ушёл за час до того, как потерявший сознание пришёл в себя. Вечером здесь находился и доктор.

На следующий день Верджил сидел за кухонным столом и обедал запечённой говядиной и бобами. Он то и дело посматривал в окна, где матовый свет разлился по всей земле и молочная дымка каким-то образом успокаивала, стоило лишь взглянуть в окно. Он ничего не ждал, он даже сам не знал, почему он это делает, должно быть, так происходит всегда, когда пустое любопытство овладевает человеком в минуты праздности. Там, куда он смотрел, ничего существенного не происходило. Лишь птицы светлыми пятнами проносились на юг, оставляя здесь самых неторопливых особей. Верджил сделал большой глоток, отодвинул металлическую чашку, и положил руки на стол вместе с локтями. Какая-то мысль появилась в его голове, – судя по его глубокому молчанию, это была значимая мысль. Внезапно он резко повернул голову в сторону, будто услышал какой-то шум, и прислушался. Но ничего не произошло, и он вернул голову в прежнее положение. Ход часов, висевших на кухонной стенке, стал нести совсем другой смысл. Он проверил всё, что находится в его карманах. Это были поиски не чего-то явного. Кажется, он просто боялся что-то упустить, или пытался что-то вспомнить. Не найдя ничего нового, и не обнаружив слишком важную ценность в тех предметах, которые были извлечены из карманов, он снова вернул руки на стол и задумался. Птиц уже не было видно, поэтому незаметно стало спокойнее.

Через секунду он услышал стук в дверь. Не став медлить, он покинул свой табурет, и направился к звуку.

– Доброе утро, Верджил.

– Доброе. Как там Джон?

– Ему лучше, он почти в порядке.

Это пришла Фэйт, жена Джона. Того, кто рухнул на землю днём ранее.

– Я могу как-то помочь?

– Он попросил, чтобы ты зашёл сегодня к нему, сможешь это сделать?

– Да, конечно. Хоть сейчас.

– Нет. Лучше вечером. Сейчас он ещё слабый. Ему лучше отдохнуть.

– Да, ты права. Тогда вечером я зайду. Стой, может, я могу ещё что-нибудь сделать?

– Нет. Нет, всё в порядке. Не беспокойся.

– Тогда до встречи.

Фэйт улыбнулась, и неспешно пошла к своему дому.

Верджил посмотрел на небо, птицы были видны где-то вдалеке, но их не было слышно.

Весь день Верджил ходил, как неприкаянный. Огрубевшие от работы руки в этот день не притрагивались ни к топору, ни к отвёртке, ни к тряпке для мытья посуды. Любому сразу становилось понятно, что его что-то гложет, то, что невозможно поймать, то, что ускользает прямо из-под носа. В четвёртом часу Верджил сел за стол с банкой консервов, и принялся обедать. Очерствевший хлеб был как раз кстати. В его голове пронеслась мысль: будь этот хлеб чуточку получше, – таким к которому он привык – он бы не выдержал…

Доев всё, он выбросил банку в мусорное ведро, выпил чай, и в седьмом часу надел пальто, затем посмотрел в своё зеркало, и, не найдя отражение чересчур привлекательным, захлопнул за собой дверь.

Птицы всё ещё продолжали лететь на юг. В свете луны были видны чёрные точки с подвижными линиями возле туловища – пожалуй, это были крылья. Ощущение, что небо было живым так долго уже начинало давить.

Верджил покинул участок своего дома, и через две минуты оказался возле Джона. В доме горел свет, и Верджил постучал в старую деревянную дверь, которая уже давно потемнела от дождей и ветра. Он постучал сильно, словно нуждался, чтобы его тут же впустили, но выражение его лица почему-то было абсолютно спокойным, глаза были холодными. Через несколько секунд возле двери послышался шорох, и дверь приоткрылась. Полоска света тут же упала ему на ноги. Он опустил глаза, и увидел, как внизу образовалась маленькая тень, её отбрасывали сапоги, – его большие и грязные сапоги NN размера.

– Здравствуй, Верджил. Проходи, не стой на холоде. Джон тебя уже ждёт. Кстати, ему уже лучше, не волнуйся.

Верджил вошёл в дом. В доме было тепло и уютно. В прихожей горел приглушённый свет. Он снял пальто, и направился дальше. Фэйт сказала, что Джон ждёт его в кабинете.

– Может, выпьешь чего-нибудь?

– Нет. Я стараюсь пить меньше, иначе я теряю контроль.

– Только прошу тебя, не говори с ним про рыбалку ладно? Даже, если он сам начнёт, смени тему.

– Рыбалка – это не моё любимое занятие.

Они подошли к кабинету. Дверь была плотно закрыта.

– Ну, я вас оставлю, – сказала Фэйт и тихо удалилась куда-то в темноту.

Верджил открыл дверь, и в полутёмном кабинете на диване увидел Джона. Он полулежал на старом кожаном диване. Его лицо выражало мучения. Но эти мучения с силой подавлялись.

– Входи, – тихо сказал Джон, и немного приподнялся

– Вхожу, вхожу, – Верджил закрыл за собой дверь.

– Тебе Фэйт ничего не предложила выпить?

– Я отказался. Не хочу мешать наш разговор с выпивкой.

– Ну, как знаешь. Садись, хватит стоять над душой.

Верджил сел на зелёное кресло, повёрнутое в сторону дивана.

– Ты бы, может, выпил чего?

– Я уже сказал Фэйт, что не хочу.

– Как там твоя нога, не беспокоит больше?

– Нет, всё отлично.

– Не надо было мне заходить за тобой вчера. Может, и обошлось бы. Что-то не тот я, каким был прежде.

Верджил ничего не ответил, Джон помолчал, и продолжил:

– Погода стала меняться, тебе не кажется?

– О чём ты хотел поговорить?

Джон будто осёкся и замолчал, лицо его стало серьёзным. Маска боли исчезла, только холодное лицо и сфокусированные глаза виднелись в темноте.

– О детях.

– Какие-то проблемы?

– Нет, пока всё в порядке. Сейчас каникулы и они у бабушки. Но скоро они должны вернуться. Ты не хотел бы отсюда уехать?

– Почему я должен отсюда уезжать?

– Я не хотел бы, чтоб ты с ними виделся. Тебе давно пора было это сделать. Сделай это, и всем будет спокойней.

– Ты хотел меня увидеть, чтобы сказать это?

– Да, больше мне добавить тебе нечего. В этом доме тебе не очень рады. Ты должен это понимать.

– Я это понимаю.

– Тогда наш разговор может быть окончен.

– Хорошо, Джон, я тебя понял.

Верджил встал, и, подойдя к двери, оглянулся. Джон всё ещё сидел на диване в той же позе.

– Счастливо, – сказал Верджил, и вышел.

Он встретил Фэйт почти у входной двери, как раз, когда надевал пальто. На теле Фэйт Верджил снова заметил синяки, они часто на ней появлялись с тех пор, как она его покинула. Фэйт подошла почти вплотную, и тихо заговорила с ним.

– Дорогой. Ты должен его понять. Он не хочет, чтобы дети росли и видели тебя. Он чувствует, что они начинают любить тебя больше.

– Наверно, это потому, что я их отец.

– Как бы там ни было, тебе лучше уехать.

Верджил ничего не ответил. Он тихо открыл дверь, и вышел. Снаружи было темно, холодно и дул сильный ветер. Он поднял голову, но птиц больше не было. Был только ветер.

26 февраля, 2019