Читать книгу: «Из дневников», страница 12

Как построено «Шестьдесят»

18 мая

В одной из вечерних «чаевых» бесед Ник(олай) Васильевич Матвеев сообщил, что в Майкопе году в 18–19 (всего вероятное, что осенью 18-го года, когда Красная Армия отступала через Белореченскую) белые наскочили на какую-то станицу, а может быть и на самый Майкоп, и, захватив там лазарет, всех раненых перерубили. Это и послужило темой. Работал недолго – за ночь, часам к 7 утра, кончил. Потом только исправлял стилистически да вставил кой-что о Кумаре и дал вторую, более симпатичную фигуру офицера – не годится их представлять круглым зверьем, без одного порядочного человека, это было бы и ошибочно и непростительно скверно в художественном отношении. Отнес в «Кр(асную) ниву». Оттуда Касаткин сообщил, что справиться можно через 2 недели. Долговато. Но надо мириться – имя Дм(итрия) Андр(еевича) еще не так-то известно. «Еще»… А потом? А потом, может быть, оно будет несколько и поторапливать ленивых редакторов – тогда легче пойдет и вся работа. Загрызла нужда в деньгах – большие сроки неудобны и в этом отношении. Десять червонцев ждут своего назначения неприкосновенно на летний отдых – это особая статья.

Литературные успехи

28 мая

1. Неделю назад приглашали принять на себя редактирование журнала «Кр(асный) перец» – отказался: я не сатируха и не юморуха. Условились на том, что стану туда писать.

2. «Рабочая Москва» просила давать фельетоны для подвалов.

3. «Военный вестник» обязал давать небольшие рассказы – два-три раза в месяц.

4. По заказу «Огонька» дал очерк «Чапаев», часть материала изъял из книги! Заказали «Ковтюха» и что смогу еще…

Литературные неудачи

6 июня

Не все с успехом – сегодня вот и неудача. Месяц или полтора назад отнес я в «Красную ниву» рассказ «Шестьдесят». Водили. Долго водили: «Через недельку придите… Через десять дней загляните…»

И ходил и спрашивал – надоело. Даже злую штучку дал одну в «Красный перец», смеюсь над «Нивой».

Порою звоню. Касаткин отвечает:

– Не пойдет.

– В чем дело? – любопытствую.

– Знаете ли, физиологии очень много: про мокриц там есть: «брюхатые, скользкие гадины…» и в этом роде… Так не годится.

– Представьте, – отвечаю, – а я именно это место считал особенно удачным.

– Да так нельзя, мягче надо, чтобы красота какая-нибудь…

– Что вы, что вы говорите, – ужаснулся я, – да разве тут может быть красота: в гнилом сарае валяются на соломе гниющие, раненые красноармейцы… Потом им под удар рубят головы…

– Ну, все-таки, знаете ли… Потом длинно немного, – как бы оправдывается он.

– Это другое дело.

– Затем – работали мало над вещью…

(«Вот уж тут, кум, ты прав, – думаю я про себя, – за ночь написал, а к вечеру другого дня переписали всей семейкой: обработки никакой. Голодно, тороплюсь деньги скорее добыть – тут ты, кум, прав!..»)

– Да, обрабатывал мало, – соглашаюсь.

Съездил и взял. На сердце нехорошо.

Зато в «Огонек» пошел «Чапаев».

26 июня

…Отдал ПУРу «Чапаева» сокращенного. Пролеткино хочет «Чапаева» на экран, просили дать сценарий. В Госиздате Мещеряков³⁹ просил написать несколько книжек из гражданской войны. «Вы, говорит, совершенно новый тип литературы создаете. У нас этого еще никогда не было. Пишите – у вас большое дарование». Это же говорил и Иорданский⁴⁰, там же. Я обещал.

А Мещеряков даже: «Вы, говорит, с нами работайте, с большим издательством вам и большой смысл связаться – и шире, и дороже, и имя себе создадите». Вот как! Превосходно. Говорил еще, чтобы я «Чапаева» в роман переделал…

«Мятеж» как начал работу

10 сентября

Я уж совсем надумал приступать писать большую работу – «Таманцы». И материал собрал достаточный, и поговорил с кем следует – записал все необходимое; заметки разные, наброски сделал; книжки сгруппировал, статьи, картины, картинки достал, альбомы… Словом – раз или два еще пересмотреть бы материал и можно было подумать. А подумать 10 дней – так вот походить, посидеть, полежать и подумать. И идучи на работу, и идучи с работы, и на сон, и ото сна – целые десяток дней. Основное придумал бы, а остальное само собою будет в работе. И голова уже кое-что сырьем приняла, начала перерабатывать. Помогло ей и сердце – в нем тоже кой-что зарисовывалось. И вдруг… Прихожу как-то в Истпарт:

– Материал прибыл из Туркестана…

Смотрю, и в самом деле крепко-накрепко завернуты в синюю бумагу десять объемистых томов: это «дело о Верненском мятеже в июне 1920 года…». Целый тюк – фунтов на 20 весом. Ничего себе! Содрогнулся: тяжело! А тут еще торопят:

– Задерживать не приказано, говорили, чтобы выслать как можно скорей, потому что дело в производстве…

Вот так раз. А потом новый удар:

– Работайте здесь… На дом брать нельзя – Истпарт на дом ничего не дает…

– Так вы же, говорю, до 4–5-ти работаете?

– Ну и что же?

– А то же, что я в 5 только стану с работы в учреждении освобождаться…

– Ну и что же?

– Так вы ведь после 5-ти весь Истпарт сургучными печатями запечатываете?

– Да… Ну и что же?

– Работать-то когда я стану, спрашиваю вас: до 5-ти я занят ежедневно, а с 5-ти у вас запечатано – и на дом взять нельзя.

– А это уж как хотите…

– Уверяю же вас, что материал выписывался специально для меня: Лепешинский 2–3 раза в Туркестан запрос посылал.

– Посылал, ну и что же?

– И вот, говорю, материал пришел. Я вам могу дать подписку и расписку, что возвращу целехоньким. Кроме того – опись составим подробную на каждый документ и во всем я вам распишусь…

– Нет, нельзя.

– Отсылайте тогда обратно, – говорю в злости. – Не стану я работать… Да и не могу – не даете.

Этак говорил с Р. и Ш.⁴¹. И ушел, в сердцах хватив дверьми. А потом раздумал, взвесил, переменил.

У меня, до приезда из Ессентуков Мещерякамбы⁴², то есть до поступления моего на работу, осталось 15 дней⁴³. Эти дни могу работать и по утрам. Надо ловить, не потерять ни часа. И кроме того, кто помешает из 10-ти томов один брать на дом? Кончу первый – возьму третий (второй читаю там), кончу третий – возьму пятый; стану день заниматься в Истпарте, а вечером – ночью дома.

Так и работаю все время: великолепно! Законы воистину на то и созданы, чтобы их обходили. Разбираюсь с уймой документов. Делаю пометки в тетради. Кончу через 5–7 дней первую читку. Потом вторая – только отмеченного, наиважнейшего материала, что отметил за первую читку. А мимо чего прошел молча – того уже не коснусь.

Как писать? Этот вопрос стал передо мною, как и тогда, когда зарождался «Чапаев». Не знаю. Право, не знаю. Повестью? Но там будет немало подлинников-документов. А ежели сухим языком ученого исследования – и не гожусь я для таких работ, да и неловко малость давать «историческое исследование» того события, в котором играл весьма видную роль. Очень опасаюсь, как бы не вышло бахвальства. А с другой стороны, не хочу и совсем замалчивать наши заслуги и затемнять правду наших дел. Полагаю, что чуть-чуть поможет здесь предисловие – в нем будет оговорка: «не хвалюсь, мол, а правду говорю – попробуйте доказать, что все это, рассказываемое мною, было не так…»

А поведу рассказ от первого лица, от себя… Занят только «Мятежом». Второпях окончил кое-как «Молодежь»⁴⁴ – не знаю даже, так ли назову.

Только «Мятеж», он один.

Иду в «Октябрь»⁴⁵

14 сентября

Давно ощущал потребность прикоснуться к организованной литературной братии. Вернее работа. И строже. Критически станешь подходить к себе – скорей выдрессируют, как надо и как не надо писать. И – круг близко знакомых литераторов. А то, по существу, нет никого.

Приходишь, бывало, в иную редакцию – чужак чужаком.

След(овательно), и в отношении быстроты помещения материала – удобно. А удобство этого рода – большое дело… Итак – в «Октябрь». Почему сюда? Платформа ближе, чем где-либо. Воспрещается сотрудничество в «Кр(асной) нови», «Ниве», «Огоньке»… Это крепко суживает поле литературной деятельности. Но с этим надо помириться. Думаю – правда, не разбираясь в вопросе серьезно, – думаю, что следовало бы не убегать от этих журналов, не предоставлять их чужой лаборатории, а, наоборот, завоевывать, в чем они еще не завоеваны, – и сделать своими.

Убежать от чего-либо – дело самое наилегчайшее. Для победы нужно не бегство, а завоевание. Полагаю, что этот вопрос в дальнейшем каким-то образом должен будет подняться во весь рост.

Иду в «Октябрь» с радостью и надеждами. И с опасением: не оказаться бы там малым из малых, одним из самых жалких пасынков литературного кружка. Эх, работать бы побольше над своими повестями и книжками – ей-ей, раз в 18 они были бы лучше. Некогда. И еще денег нет. Нужда грызет. А на хозяйственную работу идти неохота – с литературного пути не уйду, пока не сгонят обстоятельства.