Читать книгу: «Будни советского тыла. Жизнь и труд советских людей в годы Великой Отечественной Войны. 1941–1945», страница 2

Вообще, интересная была штука эти «пакты о ненападении». В полдень 17 сентября 1939 года товарищ Молотов фактически торжественно объявлял народу о том, что СССР нарушил советско-польский договор о ненападении от 25 января 1932 года, который действовал до конца 1945 года. Ну а менее чем через два года он же и тоже в полдень, только не столь торжественно, объявил, что нынче уже Третий рейх вероломно нарушил советско-германский пакт о ненападении от 23 августа 1939 года. Собственно, именно тогда и закончилось то самое всеобщее «веселье»…

Мир менялся на глазах

Прошел год. За это время с карты Европы фактически исчезло множество государств. Страны, еще не так давно смеявшиеся над Третьим рейхом и «Советами», подписывавшие всевозможные договора и пакты, попросту перестали существовать. Мощь Германии росла на глазах, по сути, у Гитлера остался всего один серьезный противник – Великобритания. Ну а на востоке Советский Союз только что пополнился несколькими новыми республиками. Старый мир рушился буквально на глазах, и происходившее порой напоминало сюжет какой-нибудь популярной фантастической повести вроде «Гиперболоид инженера Гарина» или «Война миров».

«Мир меняется», – говорил маг-предатель Саруман своему «шефу» – темному властелину Саурону – в культовом фильме «Властелин колец» по поводу разгоравшейся войны за Средиземье. Примерно так можно охарактеризовать события, происходившие осенью 1940 года. Советские газеты в это время чуть ли не ежедневно публиковали речи фюрера! «В настоящее время закончился первый этап войны, – сообщала заметка с недвусмысленным названием «Речь Гитлера». – Успехи в этом первом году были исключительными…» Остановившись затем на огромных территориальных успехах германской армии, Гитлер указал, что эти успехи еще возрастут в силу того, что Италия захватила в свои руки инициативу в Восточной Африке. Гитлер подверг резкой критике английскую военную пропаганду, которая каждое поражение Англии пыталась изобразить как успех и победу. Так, говорит Гитлер, бегство из Дюнкерка, которое англичане изображали как величайшую победу, является, с нашей точки зрения, позорнейшим поражением. То же самое, сказал он далее, английская пропаганда говорила и во время военных операций в Польше, Норвегии и, наконец, во Франции. Попутно газеты смаковали подробности начавшихся массированных налетов люфтваффе на Лондон и немецкие комментарии, что это лишь «возмездие» за британские бомбардировки мирных немецких городов. «Германское информационное бюро приводит сводку верховного командования германской армии. Налеты нашей авиации на особо важные объекты Лондона, начавшиеся в ночь на 7 сентября, продолжались более крупными силами днем и в ночь на 8 сентября, – сообщало ТАСС. – Эти налеты являются ответом за продолжившиеся в последнее время налеты английской авиации на жилые кварталы и другие невоенные цели Германии. Рейхсмаршал Геринг лично руководит всеми операциями из Северной Франции. Производя непрерывные налеты, германские самолеты сбросили на портовый и промышленный район Темзы более 1 млн различных бомб».

Не менее пафосными были сообщения ТАСС в последующие дни. «Величайшая битва за Лондон продолжается», – пишут сегодня все германские газеты. Печать подчеркивает, что усиление воздушных нападений на Лондон является новой фазой дальнейшего развития войны между Германией и Англией», – сообщало агентство 10 сентября. «…Англия сейчас переживает войну, которой она не знала в течение столетий, – рассказывала «Горьковская коммуна». – За последнюю неделю в Лондоне было зарегистрировано 1666 пожаров, 40 раз население Лондона было вынуждено скрываться в убежищах и находиться там иногда по 9 часов».

Примечательна также перепечатанная большинством советских газет заметка под названием «Перелет польских летчиков на сторону немцев»: «Во время воздушной атаки на Берлин один из английских самолетов, участвующих в налете, удалился в сторону и затем неожиданно стал связываться по радио с варшавским аэродромом, где он вскоре приземлился. Оказалось, что экипаж состоял из польских летчиков армии Сикорского, которые заявили, что они нарочно добились участия в налете на Берлин, чтобы вернуться на родину, и что они готовы сообщить немцам все военные сведения, им известные, об английской армии, если только их отпустят на свободу. Германские власти на это согласились». Подобные «сенсации» имели как бы двойное назначение. С одной стороны, показать, что со стороны британцев в войне участвует всякий «сброд», с другой, показать общественности, что даже в оккупированной немцами части Польши полякам живется не так уж плохо. И они бегут туда из пока еще свободной Англии!

Также характерно, что британские официальные сообщения тоже печатались во всех газетах, чтобы у читателей возникало ощущение некой объективности. Однако германские сводки и речи Гитлера всегда ставились первыми и приводились более подробно. Так что опровержения «оппонентов» выглядели не очень убедительно и порой даже смешно. Очевидно, что на сей счет все советские СМИ имели четкие и недвусмысленные инструкции, каким образом надо освещать события войны.

Среди прочего советские газеты напечатали и разговор фюрера с рейхсмаршалом Герингом: «В Англии заявили, что война будет продолжаться три года, что Англия уже сейчас делает ставку на трехлетнюю войну. Я сказал тогда рейхсмаршалу: «Геринг! Готовь все на 5 лет!» Мы действовали таким образом вовсе не потому, что я думаю, что война продолжится 5 лет. Однако, заявил Гитлер, что бы ни случилось, Англия будет разгромлена». Также газеты писали о том, что Германия неоднократно выступала с разными «мирными инициативами», однако теперь единственный выход – «устранение режима поджигателей войны». А этими поджигателями, естественно, был не он и его союзники, а Великобритания, Франция и Кº. В тот момент «пророчеству» Гитлера о том, что война продолжится 5 лет, никто конечно же не придал никакого значения. Как говорил голос за кадром в фильме «Семнадцать мгновений весны», народ тогда еще не знал того, что так оно и будет, как и того, что всего через год скрываться в убежищах будут уже жители Москвы, Ленинграда, Киева и других городов…

Ну а в тот момент страна все еще продолжала жить гигантоманскими планами. В центре Москвы на месте взорванного храма Христа Спасителя уже вовсю возводился огромный Дворец Советов, который, по замыслу архитекторов, должен был стать крупнейшим зданием всего мира. В Советском Союзе тех лет любые «мегапроекты» были в приоритете. В то время как большая часть населения ютилась в бараках, «засыпушках» и старых домах, отнятых у капиталистов, страна не щадила сил и средств на помпезные дворцы труда, циклопические здания управлений НУВД и высоченные памятники Ленину и Сталину.

Осень 1940 года не стала исключением. В прессе был опубликован проект, подготовленный группой инженеров-экономистов Академии наук во главе с инженером Комаровым. Согласно ему в СССР планировалось построить новую железнодорожную сеть, связывавшую производительные районы страны широтными и меридиональными магистралями «первостепенного значения». Этот план, конечно же, был невероятно грандиозным и, как и все подобные проекты тех лет, буквально поражал воображение обывателя! Одних только огромных паровозов требовались тысячи и тысячи. География и протяженность магистралей также поражала фантазию:

– Ленинград – Киров – Свердловск – Кузбасс;

– Индига (Ледовитый океан) – Сыктывкар – Киров – Котельнич – Горький – Донбасс;

– Москва – Арзамас – Свердловск – Кузбасс;

– Индига – Сыктывкар – Киров – Зеленый Дол (Казань) – Пенза – Донбасс – Сталинград;

– Горький – Пенза – Сталинград;

– Западная граница – Москва – Горький – Шемордан – Кузбасс.

Последний проект наиболее примечателен тем, что первая точка в духе времени была указана обтекаемо. Ибо тогда, в сентябре 1940 года, было неизвестно, где именно будет вскоре проходить эта «западная граница», которая всего за один год сместилась от Минска и Пскова к Бресту, Белостоку и берегу Балтийского моря. Может быть, в Варшаве или Берлине или на берегу Атлантического океана?!

Тем более понятие «государственная граница» в Европе в 1940 году вообще приобрело весьма условный, но уж точно не священный смысл. Помимо постоянных захватов и присоединений на население свалилась целая куча сообщений о всевозможных договорах и «третейских судах». 2 сентября было опубликовано решение о передаче части румынской Трансильвании в состав Венгрии. «Как отмечает венгерская печать, территория, отходящая к Венгрии, имеет большое хозяйственное значение, – сообщало ТАСС. – Венгрия получает 22 города. На отходящей к Венгрии территории лес занимает 1600 тыс. гектаров… Особо отмечается значение индустриального центра Клужа и местности вокруг Бая-Маре, где сильно развито горное дело, имеется крупная химическая фабрика, свинец, золото и т. д.». Румыны же происшедшим, понятное дело, остались недовольны: «Мы не можем поверить, что это правда: нам так трудно понять происшедшее, – приводило ТАСС слова румынского журналиста Лугошану. – Разрывая на два куска Трансильванию, делят не только землю государства, но вместе с ней хоронят и вековую румынскую историю и надвое рубят сердце народа-неудачника». Но, как говорится, было ваше – стало наше!

А уже 8 сентября все СМИ сообщили о новых территориальных изменениях в Европе. На сей раз речь шла о «добровольной передаче» Румынией Южной Добруджи в состав Болгарии. Эта «исконная» болгарская провинция вошла в состав Румынии после Первой мировой войны, а формальным поводом для претензий были массовые притеснения местного славянского населения. Понятно, что за двадцать лет там кое-что построили, а население разжилось кое-каким имуществом. Но не беда! На сей случай румыно-болгарский договор предусматривал компенсацию в размере 1 миллиарда лей за капиталовложения, произведенные на передаваемой территории, и за расходы румынского государства по обмену населения. А что до народа, то в течение трех месяцев был намечен обязательный обмен румынского населения Южной Добруджи на болгарское население Северной Добруджи. Кроме того, в отношении населения других районов обеих стран была предусмотрена добровольная эмиграция в течение года. В общем, полное торжество идей Гитлера о национальной идентичности! Все румыны пусть живут в Румынии, а болгары – в Болгарии. Ну а местные «фюреры» вроде адмирала Хорти и царя Бориса могли смело выступать перед радостным народом с речами о том, как они мирно и без кровопролития вернули на родину «исторические земли».

Сама «добровольная передача» территории выглядела так: 15 сентября в Добруджу прибыли представители гражданских властей и заняли административные и общественные учреждения, а уже в 09:00 20 сентября болгарские войска перешли границу и в течение 10 дней заняли всю территорию Южной Добруджи.

На этом фоне и присоединение Молдавии к СССР вовсе не выглядело какой-то там «агрессией», как это сейчас пытаются представить некоторые деятели. Напротив, вполне пристойное взятие под защиту братского народа и возвращение исконной земли. И вообще, чем мы хуже венгров и болгар?! Да и станция с открытым названием «Западная граница» в контексте времени также не выглядела намеком на некие территориальные захваты.

А что до широтных и меридиональных железнодорожных магистралей, то эти проекты планировалось осуществить уже «вскоре», точнее, в следующей – IV пятилетке (1943–1947).

Глава 2
Конец «дружбы народов»

«Отвратительная гадина напала из-за угла»

22 июня 1941 года. День, которого и ждали и не ждали. Это потом в советских фильмах и художественных произведениях весть о начале войны с нацистской Германией будет изображаться как «гром среди ясного неба», а в книгах про «мирное социалистическое строительство» появятся заголовки типа «Оборвалось внезапно». На самом деле, несмотря на неистовство сталинской пропагандистской машины, убеждавшей народ, что войны не будет и «все это слухи, распространяемые империалистами», люди за годы советской власти научились распознавать сигналы сверху и читать между строк. Если партия из всех труб трубит, что все хорошо, значит, где-то у нас провал и кризис. Если на каждом углу орут, что войны не будет, значит, запасай соль и спички.

О приближении войны знали и к ней готовились. Характерный пример, записи в личном дневнике профессора Николая Добротвора² – интереснейшем документе времен войны:

«19 июня. Четверг. Горький.

Отпуск приближается. Но как, куда ехать. События нарастают. Очень пахнет войной, можно сказать, разразится на днях. А так хочется отдохнуть. Устал чрезвычайно.

20 июня. Пятница.

Крутится, вертится жизнь. Нет сейчас в ней устойчивой точки. Завтра же могут быть такие изменения, которые все сломают, взорвут любовь, посеют ненависть, разрушат надежды, раздавят цветы радости. Все придет в оболочке неожиданностей. Это – не пессимизм, это констатация того, что есть… Газета «Правда» от 19.06.41 г. Передовая «Правды» названа «Летний отдых трудящихся». А будем ли мы отдыхать в этом году? Погода легла на летний курс. Тепло. Наконец-то».³

Излом, который произошел в жизни миллионов граждан нашей страны в тот трагический месяц, хорошо виден в строках газет. О событиях войны между нашими «германскими партнерами» и Англией рассказывалось в них как бы со стороны, словно о футбольных матчах. И нас это вроде бы не касалось. Горьковская область наслаждалась мирной жизнью. 13 июня было опубликовано знаменитое сообщение ТАСС, опровергающее слухи о скором начале войны. В нем, в частности, говорилось: «По данным СССР, Германия неуклонно соблюдает условия советско-германского пакта о ненападении, как и Советский Союз, ввиду чего, по мнению советских кругов, слухи о намерении Германии порвать Пакт и предпринять нападение на СССР лишены всякой почвы, а происходящая в последнее время переброска германских войск, освободившихся от операций на Балканах, в восточные и северо-восточные районы Германии связана, надо полагать, с другими мотивами, не имеющими касательства к советско-германским отношениям». Слово фашизм нигде не употреблялось, а Гитлер был чуть ли не другом советского народа.

Утром рокового дня горьковчане еще не подозревали о том, что их жизнь уже разделена невидимой нитью на до и после 22 июня. Телевидения тогда не было, радио, как обычно, транслировало песни о веселой жизни, а напечатанные ночью газеты сообщали лишь о вчерашних новостях. Так, «Ленинская смена» писала о сборе металлолома автозаводскими комсомольцами, работе юных археологов, а также отмечала 20-летие Марийской автономной ССР.

В полдень на площади Советской (ныне Минина) как раз финишировали участники мотоциклетного пробега. И вот здесь-то собравшиеся поприветствовать мотоциклистов жители города Горького и услышали радиообращение наркома иностранных дел Вячеслава Молотова о нападении Германии на нашу страну. Однако никакого шока у собравшихся это не вызвало, так как к сообщениям о тех или иных военных конфликтах с участием СССР за предшествующие годы уже привыкли. Наоборот, по свидетельству очевидцев, преобладало шапкозакидательское и оптимистическое настроение. К примеру, очевидец событий Семен Лозинский рассказывал: «Никакого трагического упадка в первые дни войны не было. Народ ходил по улицам и самоуверенно распевал похабные песни в духе «Не успеет Гитлер «переспать» с женой, как мы возьмем Берлин» и т. п. Все были уверены, что наша армия за считаные дни сметет немцев и победит».

Затем в течение дня уже главный диктор советского радио Юрий Левитан несколько раз повторил радиообращение Молотова. Правда, привычных по художественным фильмам слов «Началась Великая Отечественная война» там, естественно, не было, да и тон голоса был совсем другой. Дело в том, что передачи Левитана в годы войны реально никто не записывал, а их современное звучание было надиктовано им уже в 50-х годах…

На второй день войны все СМИ опубликовали первую сводку главного командования Красной армии: «С рассветом 22 июня 1941 года регулярные войска германской армии атаковали наши пограничные части на фронте от Балтийского до Черного моря и в течение первой половины дня сдерживались ими. Со второй половины дня германские войска встретились с передовыми частями полевых войск Красной армии. После ожесточенных боев противник был отбит с большими потерями. Только в Гродненском и Кристыпольском направлениях противнику удалось достичь незначительных тактических успехов и занять местечки Кальвария, Стоянув и Цехановец, первые два – в 15 км, а последнее – в 10 км от границы. Авиация противника атаковала ряд наших аэродромов и населенных пунктов, но всюду встречала решительный отпор наших истребителей и зенитной артиллерии, наносивших большие потери противнику». Эта же сводка звучала и по радио. Ее читал Левитан, и в дальнейшем именно от него страна узнавала о событиях на фронте.

Все жители страны на протяжении войны были уверены, что басистый диктор находится в Москве и лично общается со Сталиным. Однако это миф! В действительности радиосигнал шел не из столицы, а, наоборот, с востока. Уже осенью 1941 года Левитан в обстановке строжайшей секретности был эвакуирован в Свердловск (ныне Екатеринбург). Вести вещание из столицы к этому времени стало технически невозможно: все подмосковные радиовышки были демонтированы, поскольку являлись хорошими ориентирами для немецких бомбардировщиков. Сигнал из свердловской студии шел по кабелю на самый мощный в стране ретранслятор, расположенный на окраине Свердловска, у озера Шарташ. С марта 1943 года Юрий Левитан переехал в Куйбышев (Самара), и сводки о победоносном наступлении Красной армии передавались уже оттуда.

«Каждый советский человек ясно отдает себе отчет в том, за что он будет вести борьбу с отвратительной гадиной фашизма, нападающей разбойнически, из-за угла, на Советский Союз, – буйствовала газета «Ленинская смена», цитируя пламенные речи с многочисленных митингов. – Глубокое возмущение вызывает подлейшее нападение на нашу страну предателя и врага всех трудящихся, кровожадного фашистского пса – Гитлера… Мы готовы дать сокрушительный отпор бандитам. Благодаря постоянной заботе товарища Сталина Советский Союз превращен в неприступную крепость…

– На нас напали, – сказал плотник Верховский с трибуны. – Напали предательски, как только могут фашисты, эти кровавые свиньи. Ну что ж, они испытают силу советского народа».

Попутно публиковались патриотические рассказы о десятках добровольцев, которые (в отличие от нынешней молодежи) не ждали повестки из военкомата, а сами бежали туда с заявлениями:

«Они шли с разных концов города. Шли хорошо знакомыми улицами – с новыми домами, молодыми, принявшимися садами, осторожно обходили игравших на тротуарах детей. Хорош родной дом, хорошо высокое небо, под которым так легко дышится, хороша земля, по которой уверенно ступает нога. Встретились в дверях. Юноша уступил дорогу – дал пройти вперед человеку с седыми висками. К дежурному красноармейцу оба обратились с одним вопросом:

– Где нам видеть военного комиссара?

– Здесь, – ответил дежурный. – Только придется обождать. Военный комиссар занят – от добровольцев заявления принимает.

– Значит, не мы первые. Жаль.

Человек с седыми волосами сел на стул в некотором расстройстве.

– А я-то спешил… Вы, наверное, тоже по этому делу? – обратился он к сидящему рядом юноше, с которым встретился в дверях.

– По этому же самому, – охотно подтвердил юноша: он уже разглаживал на коленях заявление…

Они рассказали друг другу о себе с такой доверчивостью, которая устанавливается между людьми, объединенными одним делом, одними думами. Николай Николаевич в первую империалистическую войну провел несколько лет в окопах, получил тяжелое ранение, и ногу пришлось отнять.

– Вы, молодой человек, я замечаю, смотрите с сомнением на меня… С обоими ногами воевать, конечно, удобнее. У вас в этом отношении преимущества явные. Но у меня опыт. Нам бы вместе с вами, вот бы хорошо.

– Я танкист запаса. Старший механик танка. – Парень улыбнулся горделиво. – Умная машина. С такой машиной никакие преграды не страшны. Эх, уж и подавлю я фашистскую нечисть! Поганее фашиста нет на свете… Расстреливать в упор и гусеницами давить…

Юноша-комсомолец Владимир Гущин и уже немолодой человек, много испытавший в своей жизни Николай Николаевич Малиновский вошли в кабинет, зажимая в руках заявления, в которых настоятельно просили зачислить их в действующие части Красной армии… Много таких заявлений патриотов советской отчизны было подано вчера в военкомат Свердловского района».

В первые дни войны мало кто в СССР думал, что боевые действия вскоре примут столь драматичный для страны оборот. «И линкоры пойдут, и пехота пойдет!» – пелось в предвоенных песнях. На парадах и в киножурналах люди видели тучи самолетов, грозные стволы сотен орудий и лязгающие гусеницами многобашенные танки. Настроение народа опять же хорошо отражает дневник профессора Добротвора:

«22 июня. Воскресенье. 1-й день советс. – герм. войны.

Величайший исторический день! В 2 часа дня нарком иностранных дел и зам. Председателя СНК СССР т. Молотов выступил с сообщением… Когда я об этом узнал, то ничего не мог делать, мысль только о войне. Эту войну мы ждали. Она – не неожиданность. И все-таки как-то не верится, что уже война…

23 июня. Понедельник. 2-й день сов. – герм, войны.

…Опубликована наша первая военная сводка. На фронте от Балтийского до Черного моря мы сдержали натиск германских полчищ. Германские войска заняли 3 селения, углубившись на 10–15 км от границы. Мы сбили 65 немецких самолетов…

24 июня. Вторник. 3-й день войны.

Как во сне жизнь. Прямо не верится, что война. Да еще какая! Какой никогда не бывало в мире. Война за социализм, за отстаивание уже построенного социализма. Речь идет о существовании советской власти… У всех полная уверенность, что мы победим. Не можем не победить».⁴

Обилие эпитетов и фразеологизмов, обличающих фашизм, еще вчера бывший дружественным и в одночасье ставший «отвратительным» и «коварным», наводит на одну мысль. Все политические формулировки для прессы и матрицы для правильного освещения тех или иных событий утверждались на самом верху. Между тем война началась утром 22 июня. «На местах» о ней узнали ближе к обеду, а газеты сдавались в печать вечером. За столь короткий срок редакторы просто физически не могли получить соответствующие инструкции и успеть сверстать номера по новым стандартам. Поэтому складывается впечатление, что инструкции на случай ожидавшейся войны с Германией были подготовлены для СМИ заранее. В час «X» оставалось лишь вскрыть конверты, взять готовые формулировки, и вперед!

Это предположение лишний раз доказывает, что партийное начальство о предстоящей войне знало, причем Германия вовсе не обязательно должна была напасть «подло» и «внезапно». Ведь в любом случае война, к которой готовилась Красная армия, должна была начаться с коварных «провокаций на границе». Предполагалось, что «фашистюги» организуют какую-нибудь перестрелку, как за полтора года до этого финны, после чего наши непобедимые войска погонят врага на запад. Поэтому в первые недели конфликта никому и в голову не приходило называть начавшуюся войну «отечественной» и уж тем более «великой».