Читать книгу: «Предел искушения», страница 4

– Извините, у вас свободно?

На Илью кокетливо смотрела девица, явно пребывающая в приподнятом настроении. Она говорила по-английски, но с характерным русским акцентом. Журналист уже хотел пригласить даму за свой столик, но вместо этого с его языка почему-то сорвалось:

– Извините, я жду… – Илья прервался, опасаясь выдать своим прононсом аналогичное происхождение.

– О, простите, мне показалось, что вы скучаете в одиночестве. Но если вы никого не дождётесь – присоединяйтесь к нам, – она указала в сторону стола, за которым сидели три девушки и двое мужчин лет тридцати. По ассортименту блюд и напитков, выставленных перед ними, было понятно, что компания пиршествует уже давно, и вероятно, подошло время восстановить паритет между полами.

– Благодарю за приглашение, – журналист вежливо кивнул.

Девушка, нисколько не смутившись, широко улыбнулась, довольно резко развернулась на каблуках и разочарованно развела руками, демонстрируя друзьям свою неудачу.

– Все мужики – козлы! – во всеуслышание изрекла она на чистом русском, не обращая внимания на остальных посетителей.

Компания весело расхохоталась.

Тем временем принесли ужин, и Илья принялся оценивать прелести местной кухни.

«И почему я отказался от приглашения? – рассуждал он сам с собой за неимением собеседника. – Неужели старею?».

После плотного ужина и нескольких порций горячительного, Илаев заметно повеселел. Журналист всё чаще бросал взоры в сторону пригласившей его девушки, которая теперь казалась ему куда привлекательнее, чем на первый взгляд. Но он не мог придумать благовидное объяснение своей несостоявшейся встречи. Выставлять же себя в роли одураченного кавалера было неловко. Пока журналист ломал голову, даму позвал на танец молодой человек, чему та несказанно обрадовалась.

Коря себя за излишнюю нерешительность, Илаев опустошил хрустальный графинчик, расплатился по счёту и, слегка удручённый своим одиночеством, покинул заведение. Оказавшись на набережной, он облокотился на декоративное ограждение, отделяющее променад от пляжной линии, и зажёг сигарету. Пока Илья стоял, раздумывая, куда податься дальше, он поймал себя на мысли, что не слишком расположен к веселью. Журналист подошёл к морю и в позе йога уселся на песке.

Морской прибой ласково накатывал на брег и, превращаясь в пушистую белую пену, медленно, с едва уловимым шипением возвращался обратно. Лунный свет отражался в водяной глади широкой дорожкой, сверкающей миллионами ярких искорок, и резко исчезал за линией горизонта во мраке неизвестности.

– Правда, красиво? – раздался за спиной знакомый голос.

Илья не отрывал глаз от ночного моря.

– Журналист, а я уж подумала, что ты надолго застрянешь в компании соотечественников.

Илаев обернулся. Она стояла на песке – босиком, в лёгком белом платье, держа в одной руке сумочку, а в другой босоножки. Ироничная улыбка, слегка волнистые волосы, собранные в хвост с кажущейся небрежностью, цепочка с медальоном на шее и золотой браслет на запястье. Она покачивала сумочкой, притопывала ножкой и смотрела на Илью. В лунном свете она выглядела великолепно. Илья сделал вывод, что она в любых обстоятельствах выглядит великолепно.

– Я ждал тебя, – Илаев встал и подошёл к Элеоноре.

– Ой, журналист, да ты романтик! – Элеонора расхохоталась. – Я хотела составить тебе компанию за ужином, но эта девица опередила меня.

– Я объяснил ей, что жду даму, – немного смущённо ответил Илья, а затем, подняв глаза, настороженно посмотрел на неё. – Так ты знала, что я буду в этом ресторане?

– Конечно, – спокойно ответила девушка, – ведь это я попросила вручить тебе рекламный проспект.

– А к чему такие сложности? – в недоумении воскликнул Илаев. – Ты что, работаешь в AIVD?

– Почему же не в КГБ или ЦРУ? – ван Голланд снова рассмеялась. – Журналист, я историк, а не агент. Но после смерти Косты даже историк сообразит, что тебя станут искать, да и меня заодно.

– Так он что, умер? – Илья почувствовал, как мурашки пробежали по коже.

– Внезапная остановка сердца, вызванная аллергической реакцией на цитрусовые, – Элеонора пристально посмотрела на Илаева.

– Да, но он не ел ничего такого, – Илья потёр рукой лоб, вспоминая блюда, заказанные Симиниди.

– Лимонный сок был добавлен в салат. Я звонила знакомому, у которого есть друзья в полиции. Он мне всё и разузнал, а ещё сказал, что для дачи показаний полиция ищет мужчину, который был с Костой в таверне, и его спутницу, ожидавшую у выхода на автомобиле «Ауди», – ван Голланд подняла голову, городясь своей осведомлённостью.

– Ну так нужно пойти в полицию и всё объяснить…

– Дело в том, что в салат никто из поваров не добавлял лимонный сок. Коста был завсегдатаем этой таверны, и весь персонал прекрасно знал про его аллергию. Поэтому официанты и повара считают, что это сделал ты, – Элеонора наклонилась к Илье и, понизив голос, добавила: – Ты не свидетель, журналист. Ты – подозреваемый.

10

В приморских курортных городах портовая набережная – традиционно самое оживлённое место. Так повелось издревле – с тех времён, когда грузового наземного и воздушного транспорта ещё не было, и торговля между государствами осуществлялась посредством морских сообщений. Корабли, гружённые товарами, причаливали к острову, собирая толпы окрестных жителей, и поскольку Крит географически располагался на пересечении морских путей в Азию, Африку и Европу, его города со временем снискали славу крупных культурных и торговых центров.

Ретимно не был исключением, хоть и не являлся главным городом острова. Сегодня в старый порт уже не заходят большие грузовые суда, но проложенными за тысячелетия тропами, туристы со всех уголков мира по-прежнему стекаются в сердце древнего городка, не позволяя ему остановиться, заставляя его стучать в такт времени.

На набережной сосредоточено несметное количество ресторанов, кафешек, маленьких магазинчиков и всяческих увеселительных заведений, манящих калейдоскопом огней, наперебой зазывающих отдыхающих на всех языках мира оценить именно их неповторимую атмосферу, исключительную кухню или эксклюзивную шоу-программу.

В гавани умиротворённо дремлют, пришвартовавшиеся на отдых рыболовецкие судёнышки и простые вёсельные лодки, элегантные моторные катера и прогулочные кораблики в пиратском стиле. Чинно стоят и роскошные белые яхты, чей внешний облик призван извещать о высоком статусе владельца, а внутреннее убранство надёжно скрыто от недостойных глаз, порождая слухи о немыслимом великолепии.

Слева от гавани расположился старинный замок, служащий когда-то морской крепостью, которая защищала город от вражеских посягательств. Его крепостные стены, возведённые из удивительно плотно притёртых друг к другу каменных блоков, увековечили высочайшее мастерство древних греческих зодчих, величаво возвышаясь над морем и уходя в его пучину у основания.

Побродив среди ярких огней, полюбовавшись звёздным небом, морскими яхтами-красавицами и видами старого города, Илья c Элеонорой остановились в одном из ресторанчиков в самом конце набережной.

– За наше чудесное знакомство! – торжественно провозгласил Илаев, подняв фужер с шампанским.

– Да, уж, – Элеонора, смотрела куда-то вдаль сквозь Илью, – действительно, чудесное.

Они сделали по глотку шампанского, и журналист, не выпуская фужера из руки, спросил:

– Наверное, жалеешь, что посадила меня в свою машину?

– Нисколько, – Элеонора замотала головой.

– Но ведь из-за меня ты…

Она не дала договорить:

– Не думай, что я страдаю благородством, – ван Голланд самоуверенно смотрела на Илью. – Сначала я просто растерялась, ну а теперь считаю, что ты непременно поможешь мне.

– Я?! – задал глупый вопрос Илаев, и чтобы оказаться в ещё более дурацком положении, указал на себя пальцем.

– Именно, – Элеонора была совершенно невозмутима. – Мне не меньше твоего работодателя необходимо найти книгу, и я знаю, что она на острове.

– Но почему ты считаешь, что я буду тебе помогать? – губы Ильи скривились в лёгкой ухмылке.

– Да потому что тебя направил Всеволод Реболаров, а он редко ошибается в выборе.

– Послушай! – Илаев собрался с мыслями. – Я плохо понимаю, что вы затеяли. И если бы ты меня посвятила в суть ситуации, было бы гораздо легче о чём-то рассуждать. Пока же я подумываю просто уехать в Россию, послав куда подальше весь этот исторический цирк.

– Ты не сможешь вот так взять и уехать.

Самонадеянное утверждение историка чуть было не вывело Илью из равновесия, но взяв себя в руки, он продолжил:

– И выбор меня в качестве сыщика, на мой взгляд, не совсем удачный. Я, как бы это тебе объяснить, с недавних пор не горю желанием спасать мир. Мне самому впору обратиться за помощью.

Элеонора немного удивлённо повела бровями.

– Если ты закончил меня разочаровывать, то я попробую ответить на часть твоих вопросов.

– Будь так любезна! – Илаев взглянул на неё и, смягчившись, добавил: – А вообще-то, я ехал в отпуск, и речь шла лишь о маленькой услуге шефу.

Девушка улыбнулась и накрыла своей ладонью покоящуюся на столе руку Ильи.

– Так вот оно что, – она сочувственно покачала головой. – Значит, ты просто хотел отдохнуть. Бедный журналист! Узнаю Всеволода Александровича. Этот тип обладает талантом незаметно втягивать людей в свои аферы.

Она легонько погладила руку Ильи.

– Если я тебя правильно понял, Реболаров знал, что поиски будут не из лёгких? – спросил Илаев.

– Конечно, – спокойно ответила Элеонора. – Разве можно легко получить то, что желает получить любой человек на планете? Видишь ли, и Всеволод Александрович, и я, и Коста, и многие другие уже очень давно пытаются завладеть этой рукописью. Естественно, каждый из нас преследует разные цели, но суть не в этом. То, что найденная книга принадлежит перу именно Авиценны, не вызвало сомнений ни у меня, ни у Косты. Загадочные обстоятельства её исчезновения на первый взгляд попахивают мистикой, но уверяю тебя, что это только иллюзия. Я точно знаю, кто и как выкрал книгу. Как и то, что в данный момент она находится на острове. Но Реболаров запретил мне в одиночку предпринимать попытки заполучить её. Он считает, что с тобой сделать это будет проще и надёжнее, и я с ним согласна. Ты на сто процентов подходишь для этой миссии. И даже если бы я не одобряла выбор шефа, я не стала бы перечить ему. Я знаю, чем эта история может для меня закончиться. А ведь я, несмотря на все мои стремления, всего лишь слабая женщина. Он не простит мне ещё одной ошибки – понимаешь, Илья?

– Что ты имеешь в виду? – Илаев убрал руку из-под ладони Элеоноры.

– Чтобы это понять, нужно хотя бы немного знать Реболарова. Могу сказать одно: он звонил мне перед твоим приездом – предупредить, что на остров прибудет человек по его поручению, – ван Голланд иронично фыркнула, выказывая недовольство явным недоверием со стороны Реболарова. – Он хочет, чтобы именно ты доставил книгу в Москву; более того он строго-настрого приказал следить, чтобы никто кроме тебя не смел прикасаться к ней. Я сначала подумала, что ты агент спецслужбы или кто-то в этом роде, но теперь вижу, что это не так. Но я уверена, что ты, как никто другой, должен быть заинтересован получить этот труд в руки. Прости, но я вчера навела о тебе кое-какие справки.

Элеонора сделала паузу, дав возможность Илье переварить услышанное, и продолжила:

– Посуди сам. Ты – известный журналист, ты обладаешь репутацией человека честного, не склонного к фальсификациям. Тебе можно доверять. У тебя есть необходимый опыт. Могу предположить, ты не попытаешься перепродать подороже то, что может принести тебе всемирную известность. Лично тебе книга ни к чему – она для тебя всего лишь старинная рукопись знаменитого философа, а вот сенсационное интервью, которое ты дашь на пресс-конференции в Москве, на сегодняшний день для тебя гораздо важнее. Ты честно выполнишь поручение, хочешь ты того или нет, и все останутся довольны. Так что, дорогой мой журналист, тебе эта рукопись нужна не меньше, чем твоему заказчику – у тебя свой интерес. И твою депрессию как рукой снимет, когда ты снова обретёшь известность и востребованность.

Илаев внимательно слушал Элеонору и понимал, что она права. Ему, как никогда, сейчас требовалось нечто новое, вдохновляющее, будоражащее воображение. Его действия снова должны были обрести смысл. Выйдя из кабинета Реболарова, журналист определённо воспрянул духом, и, возможно, именно участие в историческом открытии мирового масштаба, окончательно вернуло бы его в строй.

Он отдал должное проницательности Реболарова. Илья даже содрогнулся при мысли о том, насколько могущественным должен быть человек, умеющий манипулировать людьми, не принуждая их, а склоняя действовать в своих же интересах, сообразно внутренним потребностям каждого. Илья вспомнил, что подобный метод привлечения людей описывался в одной из книг Дейла Карнеги. «Тот, кто сможет это сделать, завоюет весь мир», – утверждал американский психолог.

Илаеву сделалось не по себе: в какой-то момент он почувствовал себя марионеткой. Но потом всё же рассудил, что марионеткой управляет невидимый кукловод, дёргая за ниточки и заставляя делать то, что нужно ему; в этой же ситуации выходило так, что интересы Ильи согласовывались с интересами Реболарова. То, что последний сумел это разглядеть, вероятно, было даже к лучшему. Но признаваться в том, что Элеонора оказалась очень близка к истине, журналисту не хотелось.

– Раз уж вы такие проницательные, может быть, тогда расскажешь мне, как я смогу вывезти книгу из страны? – осведомился он.

– Это не твоя забота, – Элеонора беспечно махнула рукой. – Поверь, я сталкивалась с задачами посложнее. В конце концов, у нас есть эксперты, которые ни за что на свете не подтвердят, что это именно рукопись Авиценны. Это тебе как вариант. Но даже если подлинность книги будет установлена, уверяю, что провезти её в Москву не составит труда, тем более что находка была обнаружена нашей группой, а раскопки велись с разрешения властей Греции. Ничего противозаконного мы не совершаем, а все бюрократические процедуры я беру на себя.

Илья ворошил в голове мысли, пытаясь разобраться, где же кроется подвох и есть ли он вообще.

– А какие цели преследуешь ты? – он вопрошающе посмотрел на собеседницу.

– Илья, в этом деле есть много важных для меня вещей. После обнародования открытия я приобрету значительный вес в научных кругах – со всеми вытекающими последствиями. И, конечно, гонорар, который выплатит наш общий знакомый. Ну и, естественно, человеческое стремление к вечной жизни, хотя если быть совсем откровенной, я не очень верю, что информация о ней действительно содержится в этой рукописи, – Элеонора посмотрела куда-то вдаль, задумалась и задала сама себе вопрос: – Почему людям так неохотно верится в лучшее?

– Тогда последнее: у кого сейчас книга? – спросил Илаев.

– Не торопись, журналист, потерпи до завтра. Кстати, ты не собираешься поухаживать за дамой? Мой бокал уже давно пуст, – лицо Элеоноры приняло капризное выражение.

Илья разлил шампанское по бокалам.

– Прости, увлёкся беседой, – он встрепенулся, словно отгоняя роившиеся в голове вопросы. Растерянный вид журналиста позабавил ван Голланд.

– Я прощаю твою оплошность. Но вообще, допрашивать голодную девушку как-то не по-мужски, – она надула губки и обиженно посмотрела на своего спутника.

Больше за столом деловые темы не поднимались. Элеонора шутила, смеялась, задавала Илье вопросы личного и даже слишком личного характера. Деловая женщина и серьёзный историк ван Голланд растворилась в южном вечере, и вместо неё снова появилась непосредственная и очаровательная девушка.

Теперь Элеонора всецело переключила внимание Ильи на себя, и, оставив попытки разобраться в запутанной истории с рукописью, он отвечал на её легкомысленные вопросы. Иногда они ставили журналиста в тупик, отчего Илаев немного нервничал, но волнение это было скорее приятным. Он смотрел на молодую женщину и мысленно благодарил судьбу за то, что она предоставила ему именно такую напарницу. Элеонора ван Голланд откровенно нравилась Илье – она была хороша собой, умна, с ней было легко. Журналисту казалось, что они знакомы много лет, только почему-то именно сегодня у него открылись глаза на всю привлекательность Элеоноры.

После ужина девушка предложила немного прогуляться. Они побродили по набережной. Элеонора держала Илью под руку, а временами, обхватив его предплечье, прижималась всем телом. Он касался щекой её волос, вдыхая тонкий аромат духов, чувствовал её тепло, повергающее в волнительный трепет, и возбуждающий прилив энергии напоминал Илаеву о его существе.

Элеонора оказалась превосходной собеседницей, умеющей легко и непринуждённо чередовать серьёзные, а иногда и философские темы, с болтовнёй о всяких пустяках, шуточками и почти детскими дурачествами. Даже сумасбродная идея искупаться в ночи была высказана ею так зажигательно, что у Ильи не возникло никаких сомнений в уместности этой затеи. Он только заметил, что не взял с собой плавки, на что Элеонора, приблизившись губами к его уху, тихим заговорщицким голосом поведала, что тоже не надела купальник.

На ночном пляже царила тишина, нарушаемая лишь шелестом морской пены, плавно и ритмично накатывающей на берег. Элеонора подошла к воде, скинула босоножки, зашла в море так, что краешек её платья намочила набежавшая волна и, повернувшись к журналисту, восторженно произнесла:

– Какое чудо! Вода теплее воздуха!

Не дожидаясь ответа Ильи, она изящно выскользнула из одежды и неторопливо, разведя руки в стороны, направилась в море. От неожиданности Илаев застыл на месте: испепеляющая страсть сковала его по рукам и ногам. Как заворожённый, он глядел на божественно-прекрасное обнажённое тело Элеоноры. Погрузившись по пояс в морскую пучину, девушка обернулась, словно почувствовав на себе его обжигающий взгляд.

– Эй, журналист! Не смотри так – голова закружится, – и с загадочной улыбкой, немного запрокинув голову, медленно двинулась дальше, лаская руками гребни волн.

Её реплика вывела Илью из оцепенения. Не отрывая глаз от Элеоноры, он сорвал с себя майку, джинсы, и вприпрыжку, с боевым кличем неандертальца, взрывая пеной обступающие его волны, бросился с головой в непроглядную морскую тьму. Элеонора рассмеялась, пытаясь уклониться от разлетающихся во все стороны брызг. Стихия несколько остудила бурные эмоции Ильи. Он вынырнул на поверхность, возвёл руки к звёздному небу, прокричал что-то невнятно и восхищённо, затем посмотрел на Элеонору, и они оба расхохотались как дети.

11

Столь впечатляющий вечер дал Илье повод надеяться на более близкое знакомство с Элеонорой. Он уже предвкушал не менее великолепную ночь в гостиничном номере, но девушка позволила лишь проводить себя до машины и чмокнуть в щёчку, отстранившись от более пылкого поцелуя.

– Не надо, Илья, – Элеонора застенчиво улыбнулась и нежно коснулась его лица. – Ты же меня совсем не знаешь. И я тебе не знаю. Не стоит торопить события.

Шаг за шагом, она медленно отступила назад, скользнула в автомобиль и, помахав рукой на прощание, пообещала скоро вернуться.

Илаев долго смотрел вслед ярких габаритных огней «Ауди», исчезнувших в неизвестности ночи. В глубине его души теплилась робкая надежда на возвращение Элеоноры. Но чуда не произошло. Не приехала она и на следующий день. Илья просидел в номере до позднего вечера и лишь ближе к полуночи позволил себе небольшой променад на свежем воздухе.

Элеонора заполнила собой всё умственное пространство Илаева, вытеснив тоскливые думы о бесцельности его существования, о загадочном исчезновении «Книги жизни» и неприятностях с полицией из-за смерти Косты. Из головы не выходила только случайная знакомая, которой удалось за один-единственный вечер так сильно околдовать его.

Бесцельно побродив по городу минут тридцать, журналист снова вернулся в отель и чтобы хоть как-то отвлечься от ожидания, включил телевизор. Российский новостной канал по-прежнему рапортовал о недавних событиях в выгодном для стороны вещания свете. Новости экономики сменились сводками международной жизни, и вдруг… Илья не поверил своим ушам.

«Сегодня на шестьдесят втором году жизни скоропостижно скончался видный деятель советской и российской науки, преподаватель Московского Государственного Университета, профессор истории и философии – Николай Павлович Кузнецов. Тело учёного было обнаружено в его рабочем кабинете. По предварительным данным, смерть наступила в результате острой сердечной недостаточности…» – диктор ещё что-то говорил, а у Илаева экран поплыл перед глазами.

Имя Николая Павловича Кузнецова фигурировало в списке, предоставленном Яковом Исааковичем. Он был одним из трёх экспертов, установивших подлинность книги, и вторым после Косты, покинувшим этот мир. Илья вышел на балкон.

«Выходит, смерть Косты действительно была неслучайна. Таких совпадений не бывает, – журналист потёр виски, сморщив лицо в попытке вспомнить нечто важное. – Нужно срочно позвонить последнему эксперту».

Он взял мобильный телефон, набрал номер третьего учёного: абонент находился вне зоны действия сети. Вопреки просьбе Элеоноры, Илья набрал и её номер, но он был заблокирован.

«Что же это происходит? – с ужасом подумал Илаев. – Куда же я вляпался?»

И вдруг журналиста кольнула мысль: Элеонора! Ведь если эти смерти не случайны, ей тоже грозит опасность. Илья ещё раз попытался дозвониться до ван Голланд. Металлический голос невозмутимо повторил: «Абонент временно недоступен».

– Надо что-то делать, – Илаев проговаривал мысли вслух, чтобы скорее найти правильное решение. – Реболаров! Нужно связаться с ним.

Журналист снова потянулся к телефону, но остановил себя.

– А что я ему скажу, да ещё во втором часу ночи? – Илья мысленно отнял два часа от местного времени. – Значит, в Москве начало двенадцатого. Нет, поздновато – он наверняка не станет со мной разговаривать. Сочтёт, что я окончательно спятил. Пожалуй, подожду до утра.

Илаев закурил.

– Мне стоит успокоиться и всё хорошенько взвесить, – рассуждал он вслух. – Если Кузнецова и Симиниди убили из-за того, что они подтвердили подлинность книги – значит, Элеонора и ещё один учёный в опасности. Для меня никакой угрозы нет – книги я не видел, а то, что просто сидел в таверне с Костой, ничего само по себе не значит. Тем более, помимо Элеоноры никто не знает, где я нахожусь. Но я, к сожалению, не знаю, где находится она. Предупредить я её не могу. Кто может? Всё-таки нужно звонить Реболарову. Он должен быть заинтересован в признании подлинности книги. И эти события ему совсем не на руку.

Илаев набрал номер Всеволода Александровича. Длинные гудки. Трубку никто не взял. Журналист повторил звонок. То же самое.

– Да что такое? – Илья беспомощно взмахнул руками и хлопнул себя по бёдрам.

Вариантов действий не оставалось. По своему опыту журналист знал, что в экстренных ситуациях велик риск поддаться инстинктам и эмоциям, которые в такие моменты берут верх над разумом. Важно обуздать их и дабы не натворить глупостей, сохранять спокойствие и самообладание. По этой причине Илаев всегда предпочитал брать паузу, но в этот раз угроза, нависшая над Элеонорой, медлить не позволяла.

Много раз Илья убеждался в том, что необдуманные действия, произведённые на пике эмоционального возбуждения, ни к чему хорошему не приводят, но так уж устроены люди, что порой бессильны справиться с обуревающими их страстями. Чтобы действовать разумно и хладнокровно, нужно пережить не одну и не две стрессовые ситуации – тогда восприимчивость к происходящему снижается в силу банальной привычки. Либо нужно быть бесстрастным по складу своему, что человеческим созданиям, за редким исключением, несвойственно, поскольку эмоции и страсти и есть движущие силы нашей жизни.

Человек может действовать благоразумно только тогда, когда чувствует себя в своей тарелке. Так, опытный воин, привыкший смотреть в глаза смерти и не сгибаться под натиском противника, в кровавой бойне принимает верное решение за долю секунды, но может почувствовать дрожь в коленках, если в мирной жизни, например, ему придётся толкать речь перед огромной аудиторией. Лицедей же, многократно выступающий перед зрителями и чувствующийся себя на сцене как рыба в воде, в свою очередь, непременно впадёт в панику и начисто лишится рассудка в условиях боя. Конечно, и воин, которому предстоит публичное выступление, и артист, оказавшийся в эпицентре сражения, могут научиться вести себя адекватно, если подобные ситуации будут регулярно повторяться, и если деятель искусства по природе своей – человек бесстрашный, а грозный боец испытывает тайную потребность в зрительском признании.

В тот момент Илаев в своей тарелке не находился. Он привык рисковать, ведя журналистские расследования, и бывало, что его жизни угрожали, но опасность потерять человека, небезразличного ему при невозможности что-то предпринять для его спасения, загоняла Илью в положение тягучей безысходности.

В дверь номера постучали. Илаев замер. Сердце бешено колотилось в его груди. Несколько секунд помедлив, журналист осторожно сделал несколько шагов.

– Кто? – спросил Илья, стараясь держаться от входной двери на безопасном расстоянии.

– Это я.

Илаев быстро щёлкнул входным замком. На пороге стояла Элеонора.

Любовь

В сознании Мелиора чувство любви к Создателю с каждым днём всё больше затмевалось желанием быть признанным и безмерной жаждой власти. Но всё чаще и чаще он спрашивал себя: «А что же будет дальше? Что будет, когда я стану безраздельно владеть душами этих безмозглых смертных? Буду ли я удовлетворён содеянным?» Кроме того, его волновал вопрос принципиального противостояния: «Станет ли Творец любить этих существ, когда они окончательно отрекутся от него, приняв меня как единственного правителя?» И Мелиору казалась, что ответ ему известен, и ответ этот его совершенно не устраивал.

В том, что смертные смогут забыть о Создателе, Мелиор не сомневался, считая это лишь делом времени. Он видел, как они постепенно отдаляются от идеалов Творца – точнее, стыдливо прячут эти идеалы глубоко в себе и всячески пытаются искоренить их, повинуясь выдуманным демоном идолам и идеям.

Мелиор научился успешно манипулировать их разумом, но никак не мог подчинить себе их волю. Время от времени каждый смертный – даже тот, кто, по его мнению, давно пренебрегал правилами Создателя, увязнув в искушениях, – был вынужден бороться с сомнением, возникающим вследствие подсознательной тяги к Творцу. И это расстраивало демона: он не хотел видеть сомнение в душах – он хотел всецело властвовать над ними. Но власть его никогда не доходила до абсолюта: смертные пытались балансировать между Мелиором и Творцом. Причём перевес всегда был на стороне Мелиора, а победа доставалась Создателю. Демон был уверен, что он просто допускает ошибку, и она заключается в недостаточно активных действиях с его стороны.

Иногда Мелиору было до тошноты обидно и непонятно, почему то, что обходится ему ценой стольких усилий, у Создателя получается само собой. Творец будто бы и не пытался склонить души на свою сторону. Он никого не уговаривал и, больше того, предоставлял каждому полную свободу выбора, однако смертные по собственной воле возвращались к нему, предав Мелиора. «Неужели моя ошибка кроется в отношении к происходящему?» – размышлял демон. И такое положение дел породило в нём ещё одно чувство – не менее странное, чем то, что зародилось вечность тому назад. Он стал испытывать страх. Нет, Мелиор не боялся исчезнуть в хаосе навсегда и больше никогда не вернуться в созданный Творцом мир любви и гармонии. Он боялся не успеть завершить начатое, хотя порой не знал, зачем ему это.

Противоречия раздирали Мелиора. Он любил Творца, и это мешало ему действовать. Но он хотел любой ценой осуществить задуманное и доказать своё превосходство, теперь находя в этом единственный смысл своего существования. Демон уже не понимал, как раньше он мог жить в мире и спокойствии. Ему казалось, что в те незапамятные времена он был в рабстве, из которого вырвался на свободу. Но как ни старался он освободиться от условностей Создателя, как ни старался вытравить из сердца всё, кроме желания быть первым и стремления к большему, он всегда сталкивался с внутренним противостоянием. Мелиора не покидало ноющее ощущение, что в любую минуту может произойти взрыв, и тогда мощная взрывная волна унесёт в никуда его планы и мысли. И Создателю стоило только захотеть этого, только он отчего-то не вмешивался.

Мелиор осознавал силу Любви и боялся, что под действием её дурмана когда-нибудь позабудет о своих мечтах. Он также знал, что и смертные не устоят перед этой безграничной мощью, презирающей аргументы извне и отрицающей доводы разума. Совершенно бесконтрольное чувство, которое Творец заложил в основу созданной им вселенной, было неподвластно искушениям, служащим для Мелиора главными инструментами манипулирования.

Любовь поставила его планы под серьёзную угрозу.

Но несмотря на непринятие этого чувства, он сам был жертвой любви, только в отличие от смертных, бежал прочь от неё. Любить – означало отказаться от намеченного пути, чего Мелиор допустить никак не мог. Его страх не устоять перед чувством к Создателю усугублялся страхом потерять контроль над разумом смертных. Мелиор боялся, что люди будут любить, а пытаться контролировать влюблённых столь же эффективно, как черпать воду решетом.

Мелиор был не в силах уничтожить любовь, ведь правила Творца распространялись на всю вселенную, а значит, и на его мир, являющийся неотъемлемой её частью. Демон не мог создавать, он мог лишь оперировать тем, что уже создано. И тогда он решил расщепить всеобъемлющее целостное чувство и перемешать в умах смертных любовь ко всему сущему с эгоизмом, тщеславием, ненавистью. И люди стали путаться.

Мир Мелиора зажил по иным законам. Они вроде бы не отличались от законов Создателя, но разобраться в их применении стало невозможно. Так, юноша, осознавший, что полюбившаяся ему девушка не отвечает взаимностью, мог возненавидеть её и причинить множество страданий и горя. Испытывая нежность к возлюбленной, желание заботиться о ней, юноша вместе с тем был одержим дикой ревностью и неукротимым чувством собственничества. Он ощущал жалость к себе, унижение из-за отказа и ненависть к тому, кого девушка ему предпочла. Противоречивые эмоции наваливались на беднягу, словно огромный снежный ком, гнёт которого невыносимо выдержать.

Влюблённый молодой человек, раздираемый изнутри противоречивыми чувствами и внемлющий постоянным нашептываниям Мелиора, постепенно склонялся к его ценностям. Запутавшийся юноша уже не мог смириться с тем, что у приглянувшейся ему особы, так же, как и у него самого, есть свобода выбора. Он не хотел, чтобы девушка была свободна – он хотел, чтобы она всецело принадлежала ему. В противном случае парня вообще не волновали её желания и интересы. И Мелиор был этому рад!