Читать книгу: «Клошар», страница 2
7. Качели
– Дииим, ты что творишь-то? – отчитывала меня Ленка. – Ты же не напивался никогда, а теперь что, с новым другом в запой начнёшь уходить?
Я сидел за импровизированным столом в нашей комнатушке и молча ел борщ, желудком ощущая, как горячая еда принимает на себя излишки алкоголя, помогая мне потихоньку трезветь.
– Дима, а почему домой только утром пришёл? Я волновалась – где ты там, где? Райончик у нас небезопасный, чтобы по ночам шляться. Ну, Дима! Скажи уже что-нибудь! – взвилась Ленка, раздраженная тем, что я никак не реагирую на её слова.
– О чём говорить? Ну, напился, уснул у Сани, – вяло отозвался я.
– Да зачем ты вообще к нему пошёл?! Он с бабой живёт! Он же с бабой живёт?
– Да.
– Караганда! Ты чего попёрся к нему? Семья у него! И у тебя семья.
– Семья? Мы, что ли? – протянул я.
Ленка вспыхнула, её глаза моментально увлажнились:
– Гад, гад… Не нужен ты мне, не нужен!
Она заколотила своими тонкими руками по моей спине. Я отвернулся, принимая эту встряску, как нечто само собой разумеющееся.
– Лен, хватит, – я повернулся к ней, сгрёб в охапку и принялся успокаивать. Одной рукой я крепко её обнял, а другой стал гладить по голове. Ленка замолчала, но из её глаз одна за одной катились крупные слезинки.
– Гад… – всхлипнула она уже тихо. Потом уткнулась в моё плечо и беззвучно, сотрясаясь всем телом, зарыдала. Я приподнял её, переместил на кровать, стоящую в полуметре от стола, за которым мы сидели, и принялся раздевать. Она, не прекращая плакать, поцеловала меня в губы. Её поцелуй был солёным от слёз. Ленка судорожно вцепилась в мою рубашку и попыталась стащить её с меня через голову.
– Подожди, подожди, Лен, – зашептал я, но она в нетерпении так рванула за ворот, что пуговицы разлетелись по всей комнате. Я снял с неё майку, и Ленка всем телом прижалась ко мне.
– Дима, Дима. Дурень ты, дурень, – шептала она, целуя мое лицо.
Мы давно уже оба поняли, что единственный конструктивный разговор, который между нами возможен – это секс. Обычных слов никто из нас просто не слышал. Каждый говорил своё и слушал только себя. И лишь занимаясь сексом, мы ловили ощущения друг друга, были «здесь и сейчас». Сколько это могло продлиться? Наверное, вечность. Были бы мы счастливы эту вечность? Почему бы и нет? Для секса не важны интересы или культурные различия. Секс самодостаточен.
Я лежал и курил прямо в кровати, стряхивая пепел в банку из-под сгущёнки, стоящую на полу. Ленка обычно была против курения в доме, так как после двух-трёх сигарет наша гостинка превращалась в газовую камеру. Но в такие моменты она и сама была не против сделать пару затяжек. Хотя и клялась каждую неделю, что с понедельника уж точно бросит.
– Дим, – Ленка села в кровати, откинувшись на подушки, – а почему ты стал фотографом?
– Потому что это один из способов передать красоту, Лен, показать её людям. Через картинки транслировать то, что ты чувствуешь.
Ленка задумалась:
– Интересно, а если мне что-то не хочется много фотографировать, значит, я просто не вижу красоты?
– Понимаешь, фотография – это одно из направлений искусства, а цель искусства в том, чтобы передать переполняющее тебя чувство красоты. Аккумулировать твои внутренние переживания и выплеснуть их в окружающий мир. «Красота спасёт мир», помнишь? Так вот именно на этом в мире всё и держится: на красоте, истине и любви. Красота движет людьми, визуальная красота, красота слова, красота звука – неважно. Она наполняет жизнь смыслом, пробуждает любовь, открывает истину.
– Это так романтично, – Ленка улыбалась, глядя мне в глаза, – может быть, я не вижу красоты, но я люблю тебя за то, что ты видишь красоту во мне. На меня никогда так не смотрели. Я когда тебя встретила, сразу почувствовала себя как-то по-особенному. И всё потому, что ты на меня смотрел, как на проявление какой-то неведомой красоты. Это окрыляет, Дима, перед этим ни одна женщина не устоит, точно тебе говорю. А ещё ты умеешь говорить красиво, я очень люблю слушать, как ты что-то объясняешь.
– Слушать, Лен, ещё большее искусство, чем говорить, – усмехнулся я.
Ленка деланно насупилась:
– Да уж, кое-кто из нас точно слушать не умеет – вечно витаешь где-то в облаках. А теперь ещё и в парашютисты подался. «Леен, помолчи немного, а то диалога не получается», – передразнила она меня.
Мы рассмеялись. Я вылез из-под одеяла и натянул джинсы.
– Лен, у меня съёмка вечером, в «Подвальчике». Скляр, Александр…
Ленка сразу сникла:
– Ну вот… Никогда тебя нет дома. Ходишь где-то, снимаешь, общаешься со всеми, кроме меня. Хорошо же лежали.
– Прости милая, работа, нам нужно на что-то жить.
– Вот твоя вечная отмазка – работа, – Ленка демонстративно отвернулась к стенке.
– Лен, давай, часика через три вернусь, – я чмокнул её в затылок, накинул пальто и выскочил из дома.
А через полчаса в «Подвальчике», под пение Александра Ф. Скляра, ребята уже наливали мне чешское тёмное. Дело в том, что снимать самого Скляра по райдеру можно было только после его выступления. А пришёл я заранее, чтобы послушать, – мне же нужно будет к этим фоткам ещё и написать что-то. Так что, всё честно.
8. Томск
Прошло уже полтора года с моего трудоустройства в «Вестник». За это время я вжился в Томск так, как будто сам был коренным томичом. Все вокруг диву давались, насколько легко и быстро я стал для всех своим в доску. Своё внезапное возникновение в этом городе я объяснял фестивалем путешественников. И это превратилось в удобный шаблон для ответов, постоянно обрастающий всплывающими из глубин памяти подробностями. Ох уж эта память! Однако Индия так и оставалась для меня полусном-полуявью. Как далекая и непостижимая идея, которой я настолько проникся, что сам в неё поверил и убедил всех остальных в её реалистичности. Хорошо, что никому в голову не приходило попросить меня показать фотографии из Индии. Их просто не существовало. Я, фотограф, путешествовал по Индии и не привёз фотографий. Такого просто не могло быть, потому что не могло быть никогда. Или же в моём прошлом просто не было самой Индии. Когда эта мысль мне впервые пришла в голову, я неделю не вылезал из бара, уйдя в глухой запой и всё больше утверждаясь в истинности этой своей догадки. Но потом работа взяла своё, заполнив все ниши и пустоты в голове. И я решил: ну, не было Индии – так будет. Когда-нибудь – обязательно. У каждого должна быть мечта. А сейчас мне было интереснее проводить время на съёмках и различных мероприятиях, чем дома. Ленка от этого, вероятно, тихо страдала, просиживая день за днем в четырех стенах. Но поделать с этим ничего было нельзя. Она не любила подруг. Говорила, что прекрасно себя чувствует, общаясь лишь со мной в пределах дома. Плюс ко всему, мои выходные тоже были заняты. Я ездил прыгать с парашютом, а после прыжков, несмотря на все Ленкины протесты, мы с Саней традиционно квасили пивас в каком-нибудь из центральных баров. Саня разошёлся с Тасей и жил теперь в общаге. Вернее, это Тася от него ушла. Возможно, какая-то моя вина в этом тоже была. Но Саня твёрдо заявил, что рано или поздно этим всё равно бы закончилось. С тех пор у Сани появилось сразу несколько новых пристрастий. Как-то, на одной из общажных посиделок в ТУСУРе1, он познакомился с экстремалами из клуба «ТАКТ». Сходил с ними разок в горный поход и ожидаемо заразился клаймбингом и альпинизмом. Теперь Саня хотя бы раз в пару недель выезжал на восхождения. И все наши разговоры, в конечном итоге, сворачивали на горы, горы и снова горы. Горы, по мнению Сани, – это основа мироздания. А гора Белуха на Алтае – так вообще центр материальной вселенной. Как-то мы разговорились о Рерихах. Когда речь зашла об их житии в Индии, Саня меня пристыдил: «Как так? Ты там был и не заехал посмотреть дом Рерихов? Что ж ты за человек-то такой?!». Да я о Рерихах-то от него и узнал. Думал, это просто художник какой-то – Рерих. А их, оказывается, целое семейство: художников, мистиков и путешественников. Они создали своё учение и были связаны с масонами… Поначалу мне было немного тревожно за Саню: вдруг его затянет в это самое учение, как в секту, – «охмурили ксендзы душу Адама Козлевича». Но не тут-то было. Его больше всего интересовали горы, восхождения и риск. А остальные сведения были просто сопроводительной информацией к основному объекту его интереса. По выходным Саня всё так же работал парашютным инструктором в дропзоне Головино. Там он, благодаря своему обаянию и харизме, с пол-оборота вписывался в любую компанию. В будние дни у него работы не было, но Саня нашёл себе дело. Под видом студента он посещал лекции в томских университетах. И учился всему, чему только можно, – нужному и не очень. На вопрос: «Зачем тебе это?», Саня пожимал плечами: «Халява».
9. Алтай
Машина практически беззвучно неслась по ровной, слегка извилистой трассе. На горизонте дорога упиралась в огромный горный хребет, увенчанный белоснежными шапками. Я полулежал на заднем сиденье и, прислонившись лбом к стеклу, зачарованно наблюдал за разворачивающимися за окном фантастическими пейзажами.
Мы всё-таки поехали в Горный Алтай, причём на этот раз предложение исходило именно от Ленки, которую на эту поездку подбил Андрей – её давний знакомый. Он пообещал ей красивые виды, которыми можно любоваться, не выходя из машины. А также – комфортную ночёвку в отеле и вкусную еду в придорожных кофейнях. Не особо раздумывая, Ленка согласилась. Я не очень хорошо знал Андрея, но был согласен на всё заранее. Меня манили эти горы, да и просто тянуло вперёд – я жаждал чего-то нового. От тесной комнатушки мы с Ленкой оба, похоже, порядком подустали.
Чуйский тракт постепенно выпрямился, словно луч, и гигантский горный массив встал стеной прямо перед нами. Колоссальная оптическая иллюзия: вот он – только руку протянуть. А на самом деле до этих гор десятки километров.
– Северо-Чуйский хребет, – повернулся ко мне Андрей, – это лучшее, что я видел. А ты видел где-нибудь что-то подобное?
– Нет, Андрей, не видел, – отозвался я.
И это было честно. Я действительно не помнил, чтобы когда-то встречал подобную природную красоту.
Некоторое время мы ехали молча. Каждый был погружён в свои мысли, мы словно медитировали, глядя из машины на впечатляющую картинку за окном. Затем показались домики, и мы проехали через небольшое алтайское село.
– Это, похоже, Курай, – бросил через плечо Андрей, – ну что, бродяги, попьём чайку?
Он притормозил возле съезда, в нескольких километрах от села. Мы свернули с тракта и съехали на поляну.
– Да, да! – обрадовалась Ленка, которая уже, наверное, целый час сидела молча.
– От чая никогда не откажусь, – решил я поддержать компанию.
Вечерело. Оставив свою «Шкоду» возле трассы, мы нашли укромное место у густого подлеска, и раскинули принесённое с собой цветастое покрывало. Андрей достал небольшую газовую горелку, запалив фитиль, и поставил на неё мятый металлический чайник.
– Эх, хорошо! – воскликнула Ленка, стащила с ног тяжёлые ботинки и уселась на покрывало.
– Ребзя, а давайте здесь заночуем, – предложил Андрей, – посидим, коньячку накатим. А завтра – обратно. Дальше ведь только степь да монгольская граница. Мне, например, красот уже хватило.
– А давайте! – откликнулась Ленка.
– А кто-то кому-то отель обещал, – отреагировал я.
– Да ладно тебе, Дим, смотри как здесь классно! – воскликнула Ленка, обнимая меня за шею.
– Ну хорошо, что я, против что ли? Это ты же всегда против палаток была, – равнодушно пожал я плечами.
– А где ты видишь палатку? – вмешался Андрей. – Возле костра посидим, а потом в машине кресла разложим. Поспим чутка, а завтра – в обратный путь.
Так и решили. Ленка пошла к машине, забрать из багажника провизию. А мы с Андреем – в лесок за дровами.
Сухого валежника было совсем мало, и мы, собирая по веточке, ушли довольно далеко – метров на пятьсот от стоянки.
– Что-то дров тут не ахти как много, – заметил я.
– Да хватит пока, потом ещё сходим, – отозвался Андрей.
Мы вернулись и разложили наши дровишки горкой – как для пионерского костра. Солнце совсем закатилось куда-то за горы. Почти мгновенно на нас опустилась чёрная, как смоль, ночь. Мы развели костёр, укутались какими-то тряпками, принесёнными из машины, и вполне уютно расположились возле огня. Ленка поставила вариться макароны по-флотски, открыла банку с тушёнкой. Я разлил нам с Андреем по трети стакана «Столичной», а Ленке – специально для неё взятого армянского коньяку.
Выпив, Андрей оживился:
– Хорошо сидим. А главное – нас с дороги не видать.
– А что такого? – удивился я.
– Дык, алтайцы бешеные. Туристов грабят, могут и убить.
Он сказал это таким тоном, будто речь идёт о чём-то нормальном и естественном для здешних мест. Типа: тут вот земляника растёт, тут лось пасётся, а тут вот алтайцы туристов мочат. Ленка отодвинулась от огня и притихла, слившись с темнотой. Только пламя отражалось в её глазах.
– Да не бойтесь вы, я ж говорю – нас не видно. Просто рассказывают всякое… Да и не про эти места так-то рассказывают, а про Телецкое озеро и Улаганский район, – попытался разрядить обстановку Андрей.
– А что там, в этом районе? – из темноты подала голос Ленка.
– Алтайцы там совсем дикие, – продолжил Андрей, – когда трезвые, то ещё ничего. А как хоть тридцать грамм накатят, то сразу у них мозг выносит. Не умеет алтайский организм алкоголь перерабатывать. Отсутствует в нём какой-то фермент, отвечающий за расщепление спирта. А выпить, меж тем, организм этот очень даже любит. Убьёт за водку. К тому же местные считают себя полноправными хозяевами алтайской земли. И полагают, что пришлые должны за всё им платить. Просто платить, не задавая никаких вопросов. Монгольская кровь. Что тут поделаешь? С медведем легче договориться, чем с пьяным алтайцем.
Я чувствовал себя школьником в пионерском лагере, выслушивающим от сверстников страшные истории про чёрную комнату, жёлтое пятно и зелёных человечков. И никак не связывал эти рассказы с реальной жизнью. Ленка молча выпила ещё, разложила по мискам сварившиеся макароны и плотнее закуталась в байковое одеяло. Андрей, между тем, продолжал вещать. Похоже, его воодушевляли туристические байки с трагической развязкой:
– А вот ещё была история… Пьяный алтаец вошёл в школу и взял двух девчонок в заложницы. Потом заперся с ними в сарае и начал требовать, чтобы к нему вернулась жена, которая его накануне бросила. Бабу его не смогли найти – она ещё вечером уехала в другую деревню к матери. И тогда алтаец этот застрелил одну школьницу, а вторую ранил. Потом сам застрелился. Вот это любовь!
Не успев закончить свой рассказ, Андрей принялся за следующий:
– А вот ещё одна история. Пьяный алтаец увидел красивую машину и захотел покататься. Просто подошёл к тачке и убил всех, кто в ней был. А была там семья из Барнаула. Пара молодая с ребёнком. И ребёнка не пожалел, скотина.
– Андрюша, прекрати, – застонала Ленка, – меня сейчас стошнит.
– Лен, давай водочки, закрепим! – подсуетился Андрей.
– Нуу давай, нехристь, – согласилась она.
Меня эти байки особо не трогали. Андрей, откровенно говоря, производил впечатление пустозвона. Как Ленка умудрялась с ним дружить много лет – ума не приложу. Ну, это её друзья – я никогда не указывал ей, с кем водить дружбу, а с кем – нет. Слушая разговоры Ленки и Андрея, я, подогреваемый спиртным изнутри и теплом от костра снаружи, постепенно погружался в сладкую дрёму.
Очнулся я, когда уже светало. Костёр погас. Дрожа от холода, я снял ветровку и натянул под неё свитер. Потом надел шерстяные носки и зашнуровал берцы. Влажный холодный туман окутал всю низину. На стоянке никого не было. Я встал, заглянул в машину – тоже пусто. Только разложенные кресла да куча одеял. «Хм, они спали в машине, а меня не разбудили», – подумал я обиженно. На месте костра лежала кучка ещё тлеющих углей. В груди зашевелилось смутное беспокойство. Сразу вдруг вспомнились все эти ночные страшилки.
– Лееен, Андрюх! – позвал я негромко, вглядываясь в лес. Никто не откликнулся. Озираясь по сторонам, я пошёл по знакомой тропке. Туда, куда мы вечером ходили с Андреем за дровами.
– Леен! Леен…
Лес был тих и неподвижен. Густой, словно парное молоко, туман обволакивал деревья, рассеиваясь лишь там, где я проходил. Я шёл осторожно, стараясь, чтобы ветки не хрустели под подошвами трекинговых ботинок.
Вдруг, в сотне метров справа послышались приглушенные голоса. Я замер, прислушиваясь. Затем раздался сдавленный стон. Ступая с пятки на носок, почти бесшумно, я двинулся на звук, проклиная чёртов туман.
Нога ступила на что-то мягкое.
Чуть не упав от неожиданности, я резко отдёрнул ногу и отскочил в сторону. Прямо передо мной, на телогрейке, лежала Ленка. А на ней – Андрей. Ленкины бёдра были обнажены, свитер задран выше груди. Придавленная к земле грузным телом, она встретилась со мной взглядом. Мгновение она будто не верила своим глазам. Потом очнулась и принялась судорожно дёргаться, пытаясь выбраться из-под Андрея. Он же меня не видел и поэтому продолжал совершать энергичные поступательные движения тазом.
Я застыл, как в столбняке. Всё это было неожиданно. Чертовски неожиданно. И противно. А самое ужасное было то, что я совершенно не понимал, что мне делать в этой ситуации.
Шесть секунд тишины в полной невесомости.
Шесть, пять, четыре, три…
Я развернулся и, не разбирая дороги, зашагал прочь сквозь свинцовый туман.
10. Трасса
Наверное, когда человек умирает, это переносится куда легче, чем когда он тебя предаёт. В случае смерти он всё же остаётся с тобой. И даже будучи мёртвым, морально поддерживает, помогает и влияет на твои мысли. Предатель же, уходя, уносит с собой всё. Он опустошает. Он сеет сомнения. Он подрывает твоё доверие к миру. Хотя для тебя он тоже как бы умер. Так размышлял я, сидя на обочине трассы в нескольких километрах от Курая. Я специально пошёл по Чуйскому тракту не в направлении дома, а в сторону Монголии, чтобы случайно не пересечься с нашей машиной. Такая встреча сейчас меня бы добила. Хотелось просто уехать от этого места как можно дальше. Уже несколько часов я ждал хоть какой-нибудь транспорт. Но никаких машин не было. Так себе автостоп. Первый шок от случившегося начал проходить, но ревность душила так, что я готов был расплакаться. Было тошно. Что делать дальше, я понятия не имел. Наверное, они меня ищут. А может, и нет. В любом случае, я не вернусь – пусть катятся ко всем чертям. Вообще к Ленке не вернусь. Однако мне было больно думать о том, что я действительно никогда не смогу к ней вернуться. Просто не смогу. Моя гордость была уязвлена. Я не мог переступить через себя и начать всё сначала после того, как видел её длинные красивые ноги, обхватывающие задницу этого говнюка. Эта картинка стояла у меня перед глазами и делала ситуацию абсолютно безысходной. От одной лишь мысли о Ленке кровь моя вскипала. Как она могла так поступить?! А на Андрея я даже не злился – я его презирал. И ещё мне было очень жаль себя. Свою жизнь, которая вроде начала устаканиваться.
Устав ждать попутку, я не спеша двинулся вдоль трассы вперёд. Сначала неохотно, но потом вошёл в ритм, подгоняемый одним лишь желанием – уйти как можно дальше от возникшей в моей жизни проблемы. Избежать любого, даже малейшего шанса на встречу и какие-либо выяснения отношений. Меньше всего мне хотелось сейчас что-то выяснять, а тем более – выслушивать извинения. Из одежды на мне было то же, в чём я уснул у костра накануне ночью. Берцы, джинсы, свитер и ветровка с капюшоном. На шее болтался пластиковый бокс с паспортом, разрисованный Ленкой причудливыми узорами, увиденными ею в какой-то кришнаитской книге. Я никогда не таскал с собой документы, но со временем Саня незаметно приучил меня к этому. «Будь мобилен и независим от обстоятельств», – говорил он. На Саниных привычках и убеждениях явно сказывались горные походы. А мне он просто передавал этот опыт, словно младшему брату. Я снял свитер и обвязал его вокруг пояса. Без рюкзака идти было легко, но, когда солнце перекинулось на другую сторону и постепенно покатилось вниз, я почувствовал, как под ложечкой засосало от голода. Вдруг, на горизонте показалась стоящая на обочине легковая машина. Я напрягся. Приблизившись, я распознал в машине «Волгу». Она была чёрная – в Совке на таких ездили партработники. Подойдя ещё ближе, я увидел водителя. Это был молодой алтаец в телогрейке, с густыми сросшимися бровями. Он сидел на обочине рядом с машиной и курил папиросу.
– День добрый! По трассе не подкинете? – спросил я, подойдя к нему.
– Даров, братан, – отозвался алтаец, с ухмылкой глядя на меня, – подкинем, чо б нет. Сейчас только начальник мой придёт. Куда тебе?
– Да просто прямо, – я на секунду задумался, – до села.
– Мы в Кош-Агач, это уже недалеко.
– Отлично.
– Залазь на заднее.
Я открыл дверь и забрался в машину. Вскоре из подлеска появился второй алтаец – пожилой, с проседью в волосах.
– Ты кто? – бросил он мне.
– Да паренёк в Кош-Агач просит довезти, – ответил за меня водитель.
– Ладно, поехали, – махнул рукой пожилой и плюхнулся на переднее сиденье.
Мы с ветерком покатили по идеально ровному Чуйскому тракту.
– А не боишься тут один ходить? – спросил меня пожилой.
– Не-а, а что? – простодушно ответил я. – Слышал, что на Алтае опасно только в Улагане.
– А мы как раз с Улагана! – отреагировал молодой.
Они переглянулись и громко заржали:
– Улаганские мы черти, ха-ха-хах! Да…
Я тоже засмеялся, но выглядело это как-то вымученно.
Водитель посерьезнел:
– Не боись, скажешь Салкын – твой друг. Я Салкын из Кош-Агача. Да с тебя и взять-то неча…
– Вы же сказали, что из Улагана.
– А какая разница? Ты на Алтае!
Разогнавшись до максимальной скорости, машина практически беззвучно летела по ровной, будто и не российской, трассе. Мимо, словно в замедленной съёмке, проплывал кедровый лес, за которым проглядывал величественный горный пейзаж. Эта картинка как будто втягивала мой беспокойный мозг внутрь себя, усыпляла, успокаивая тревожные мысли.
Постепенно признаки леса за окном исчезли окончательно, и мы подъехали к небольшой автозаправочной станции.
– Приехали, братан, удачи тебе! – развернулся ко мне водитель.
– Спасибо, я тогда пойду.
– Бывай, – кивнул головой пожилой.
Я вышел из машины. Уже порядком стемнело, но всё же было понятно, что село находится посреди полупустынной Чуйской степи, по которой можно идти в любом направлении, словно по дороге. Возник вопрос: как же ночевать в этой, просматриваемой на много километров местности? Возле заправки стояло несколько грузовых фур, но света в кабинах не было. Я немного прошёлся по пустынному посёлку, подгоняемый лаем замёрзших собак. Потом решил, что если хочу отсюда уехать, лучше постоять возле заправки. А уехать с каждой минутой хотелось всё сильнее. В кабине одной из фур загорелся тусклый, словно из-под воды, жёлтый свет. Я подошел к машине и тихонько постучал по двери. Дверь тут же распахнулась. Из кабины повеяло теплом и копчёной колбасой.
– Чего надо? – проворчал высунувшийся наружу мужик.
– Подвезите, пожалуйста, в сторону цивилизации.
– Ты кто?
– Дима.
– Ладно, Дима, разберёмся. Погуляй немного, а я разберу в кабине.
Я отошел метров на тридцать. Подмораживало. Здесь было гораздо холодней, чем в Курае, и ощущения странные – будто ты на другой планете. Промёрзлая плотная поверхность без конца и края. Я подумал: что таит в себе эта окаменевшая земля? Быть может, мумии древних вождей, замурованные в своих саркофагах вместе со столовыми приборами из материалов внеземного происхождения?
Дверь кабины распахнулась:
– Залезай! – позвал водила.
Дважды просить не пришлось. Я мигом забрался внутрь, уселся и начал потирать руки, чтобы быстрей согреться.
В кабине оказалось довольно уютно и тепло – прям, как дома. Имелся даже телевизор. А задняя стенка была обита настоящим настенным ковром. На зеркале висела иконка с каким-то святым, а на бардачке – фотки с сисястыми тётками из глянцевого мужского журнала. Водитель был русский, с коротко подстриженными седыми волосами. Выглядел лет на пятьдесят – пятьдесят пять.
– Михаил, можно просто Миша, – протянул он мне руку, – голодный?
– Да есть немного…
Он вытащил из сумки свёрток с бутербродами и термос:
– Сейчас поедим. А что ты забыл в Кош Агаче?
– Ну, я здесь случайно оказался. Думаю, как теперь выбраться.
– Ладно, случайностей не бывает, давай рассказывай.
Пока мы пили чай с бутерами, я вкратце обрисовал ситуацию. Михаил вытаращил глаза и вдруг раскатисто заржал.
– Ну ты, братюня, даёшь! – похлопал он меня по плечу. – Хотел я тут заночевать, ну да ладно, довезу тебя до Ини. Стоять там буду, напарника ждать из Монголии, а ты утречком на чём-нибудь уедешь.
Допив чай, мы завелись, и не спеша попылили по ночной трассе.
– Куришь? – Михаил протянул мне пачку «L&M», – Вот я тебе что скажу, друг ты мой сердечный. Бабы никогда просто так не изменяют, в отличие от нас – мужиков. Они хотят семью. Всегда. Измена у бабы – это либо месть за то, что её мужик наплевательски к ней относится, либо она влюбилась в другого. Думаешь, она влюбилась в этого мудилу?
– Вряд ли…
– Ну вот и прикинь хер-то к носу!
– Всё так, Миша, но что теперь? – спросил я, затягиваясь сигаретой. От внезапного тепла, сытости и никотина я слегка поплыл. Стало вдруг хорошо и спокойно. Я уже всё решил. Вопрос, который я задал Мише, был чисто риторический.
– А я тебе скажу, – Михаил повернулся ко мне и сделал рубящий жест своей жилистой рукой, – нельзя вернуться в прошлое! Ты можешь, конечно, её простить, но будь готов – она изменит тебе снова, и ещё раз, и ещё. Со всеми подряд. А закончится знаешь чем? Она обвинит тебя во всех своих бедах. Потому что понимает, что ты согласишься и с этим. Будь мужиком, Дима, у тебя впереди куча баб! Просто забудь.
– Да, Миша, я тоже так думаю, но и мне нужна семья.
– Не с тем, кто тебя унижает, – отрезал Михаил, открыл окно и выкинул окурок. – Дима, я ещё, наверное, в Акташе постою, ты залазь на задник, поспи, утром разбужу, а то дорога у тебя долгая.
– Хорошо, спасибо! – поблагодарил я, скинул ботинки и залез на спальное место сзади. Михаил включил тихонько радио, и под шансонное «Вези меня извозчик, по гулкой мостовой» я провалился в глубокий сон.
Проснулся от яркого дневного света. Было уже утро, снаружи слышался гомон птиц и шум бурлящей где-то неподалёку воды. Михаил курил, держа в руке кружку с дымящимся чифирём. Тут же, на коробке передач, стояла маленькая газовая горелка.
Михаил заметил мою растрепанную голову, свесившуюся с лежака. – Проснулся, кент? А я тут встал возле Катуни, это село называют Иня или ещё Инегень.
– А когда Курай проезжали, не было «Шкоды» там нигде? Не встречалась по дороге?
– Нет, – недовольно взглянул на меня Михаил, – забудь, они просто уехали.
Тяжело вздохнув, я вылез на переднее сиденье и уставился на подвесной мост через реку.
– Ого, какой старый, а куда эта дорога?
Михаил кинул мне атлас дорог:
– Держи. Армейские карты старые. Изучай.
К моему удивлению, мостик в атласе нашёлся, хоть и не сразу. А за селом начиналась дорога, ведущая вдоль реки Катуни вглубь, к селу Тюнгур. Название это вызвало что-то сокровенное, мистическое из самых глубин подсознания. Я вспомнил разговоры с Саней о Рерихе и горе Белуха, которая как раз где-то возле Тюнгура. А может, и нет…
Михаил будто прочитал мои мысли:
– Правильно, не нужно тебе сейчас домой. Погуляй по горам, остынь, а там всё решишь. Так лучше будет.
– Ты серьёзно?
– Я серьёзен, как инфаркт. Что ты дома будешь делать? В себя приди. Погуляй пару дней. Вернёшься, когда окрепнешь.
– Да я же с пустыми руками.
– Но с руками же!
Михаил вытащил из кармана кошелёк, достал мятую купюру, а секунду подумав – ещё одну, и протянул их мне:
– На, вот, держи. Больше не дам, а это можешь не возвращать, – он похлопал меня по спине. – Давай парень, всяко бывает, дуй. Гуляй, пока молодой!
