Читать книгу: «Рассвет за фабрикой. Рассказы», страница 6

В сон

И снова вечер. Господи! Пустая земля, заброшенный пионерский лагерь. Людей нет, но повсюду бродят собаки. Палаты сыры, окна пусты и продуваются ветром. Холодный выщербленный камень стен. Восходит луна, и внезапно завывает сирена. Всё остаётся как прежде, но кто-то хватает меня за руку и, подвывая, тащит наружу. Мы не успеваем. Ползком добираемся до небольшой рощи за корпусами, таимся.

Собаки, что бесцельно бродили по улице, собираются вдруг в ряд и идут к нам. Мы ползём от них. С другой стороны спокойно подходит другая стая. Мы в кольце. Они стоят вокруг нас; ни рыка, ни движений лап. Наступает рассвет, и собаки отходят. На улицу выползают те, кто спасался от них. Шуршат в помойках, бьют стёкла. Господи, снова утро.

Мне ужасно надоели мои соседки по вагону, но мы, наконец, подъезжаем к посёлку. Покупаем вина и заходим за угол дома. Песчаные барханы покуда хватает глаз. Через два дня нет ни вина, ни воды, ни воспоминаний о поезде. Лишь солнце, склоны и город вдали.

Город так себе. Розовый, с аллеями и высокими красивыми домами. Но в кустах есть дыра. Я ныряю в неё.

Очень высокие деревья; небольшая роща, туман. Потрясающе чистое тёмное небо, красная листва. Можно подпрыгнуть и взлететь, но дышать толком нечем. Ни звука. Я умираю и просыпаюсь.

Осколок ребра

Сегодня утром он проснулся в темноте. Видимо, было ещё слишком рано… Он почувствовал себя счастливым как никогда и понял, что сегодня у него будет хорошее настроение. Было… Легко? Это было необычное ощущение, и оно ему понравилось, резким контрастом с прошедшими годами ударив в ясную как никогда прежде голову. Он вгляделся в темноту.

Что-то заставило его насторожиться… Он жил на первом этаже, окна которого закрывали от солнечного света густые ветви старых дубов. Но даже ночью в комнате никогда не было настолько темно, чтобы открытые глаза встретили ту же бесконечную тьму, которая стояла перед ними секунду назад. Лёгкая паника ослепшего человека и приглушённый плач неподалёку. Кто может плакать? Он попытался приподняться в постели.

И понял, что не может двинуть ни пальцем. Он закричал. Но не услышал и звука собственного голоса. В соседней комнате кто-то по-прежнему негромко всхлипывал. Столь знакомо.

«Это моя жена». Мысль была абсолютно спокойной и безмятежной, словно чужой… Внезапно всё показалось столь естественным… Необычная лёгкость в теле и лёгкий плач жены неподалёку. Это уже где-то когда-то было, но в этот раз что-то было неправильным. Он запаниковал.

…Ледопад минут и часов безумия, обрушивающихся сквозь мрачную пелену помутившегося сознания. Мягкий скрежет часовых стрелок, прорывающих чёрный экран. Всегда чёрный экран…

– Мне очень жаль…

– Спасибо. – Голоса рядом.

Мягкая вата облаков безумия растворилась и клочьями медленно поплыла мимо. «Я ослеп. И парализован.»

– Что со мной? – И слова умерли, не успев родиться…

Это было странным ощущением. Он был уверен, что сказал это, но из его неподвижных губ не вырвалось ни звука. Пелена снова стала заволакивать разум.

Мягкое мяукающее пение вокруг… Слащавый запах. Знакомый…

Холод внутри.

…Он понял, что умер, лишь на собственных похоронах. Вокруг его головы раздавался приглушённый плач… Чуть дальше голоса знакомых тихо переговаривались, обсуждая предстоящие поминки, место их проведения и состав участников. Кто-то негромко чихнул.

«Я мёртв. Это так и бывает?» Что-то было неправильным. «Это бессмысленно… Что дальше?» Он бы не удивился, увидев себя где-нибудь на облаке рядом с кучкой апостолов или в огромном ржавом котле, окружённый старыми, как мир, поварами. Он бы не удивился, исчезнув. Впрочем, это вполне естественно.

Было… холодно, но этот холод был добрым. Холоду не надо было бороться с сопротивляющейся ему плотью, потому что она уже давно стала его домом. Он чувствовал, как продолжают разлагаться клетки его столь недавно тёплого и послушного тела. Вокруг что-то стукнуло. Скрежет… Звуки стали тише. Он почти не различал теперь голосов тех, с кем ещё недавно разговаривал, кого видел… Сверху, сначала редко и гулко, потом всё быстрее и тише раздавались стуки.

Он лежал так уже очень долго… Всё, что осталось – ощущение разлагания, мягкие звуки равнодушных червей, пожирающих ставшую такой податливой плоть, и мысли. Много мыслей. Он молил всех богов, о которых когда-либо слышал, о том, чтобы просто исчезнуть. Он всю жизнь бежал от мыслей, закрывая их переплётами книг и стеклом телевизора, оглушая звуками музыки и смыслом сказанных другом слов. Теперь они остались с ним наедине… Лишь изредка он плакал червями. Когда они это позволяли.

…Через несколько лет, когда кем-то перегрызенный, от позвоночника отвалился череп, он смог поднять голову и подвигать ей.

Мысли, давно заменившие собой мир, уже не осознаваемые, медленной единственно существующей рекой текущие сквозь тонны земли, вскипели горным потоком, когда на них обратил внимание тот, кто давно утонул в их водах. «Значит… Я могу освободиться! Значит…» Тот, кто вновь ненадолго осознал себя, с радостью подумал о недолгих тысячелетиях, оставшихся ему здесь. «Просто когда я превращусь в землю. Недолго… Тогда я смогу отсюда уйти.» Безумные мысли снова накрыли его тёплой родной волной.

…«Только эта часть. Осколок ребра… Меня не пускает только правое третье ребро.»

Он давно мог двигаться, словно пришпиленное насекомое крутясь вокруг своего ребра, проносясь слепым взглядом сквозь пласты собственного праха. Иногда он, изгибаясь, просовывал голову сквозь остатки крышки гроба и застывал так. Он гулял.

Он сам себе обещал вернуться домой не позже десяти и сам себе желал приятного вечера. Но вечер всегда оказывался ночью, стоило ему только выйти из дома.

Однажды он пообещал себе починить как-нибудь входную дверь. Она совсем сгнила…

…Медленно вверх. Прощаясь с невидимыми знакомыми и пожимая руки несуществующим друзьям. Он обещал вернуться.

Очень медленно. Ведь так сложно и далеко, верно? Так долго?

Свет ударил в глаза, ослепив и разорвав грудь сталью крика. Ветер сбил с ног и оторвал кусок плоти. Впрочем…

Мысли исчезли и осталась лишь одна – образ места, где он будет.

Он снова здесь. Мир, где он сможет немного передохнуть, чтобы потом прожить ещё одну короткую вспышку. На этот раз он будет с ней осторожнее… Но разве это имеет значение?

Моя ночь

О, Мать! Позволь мне выйти отсюда, высекая искры из собственного тела, бьющегося в проёме двери. Верни мне чувства, верни разум. Ты есть, а я лишь лаю; но внутри, ты знаешь, среди пожухлых листьев и собачьего дерьма я жду, я алчу твоего ответа. Но нет его, пока я слеп и глух. Среди цветов и света, раскиданных по старому двору, я вынужден искать ответа среди людей как я, о том, зачем живу. Мерцающее небо. То тьма, то вспышка, но все вокруг слепы. Не оставляй меня, ты видишь ту же серую скалу, что погребёт меня.

Всё дальше. Растворяются в том, что ты знал, твои друзья, враги и демоны. Уже давно не видишь ни звезды, ни смысла, ни цели. Ты у врат бессмысленности.

– Скажи, ты всё ещё любишь свою жену?

– Конечно!

– Скажи, ты всё ещё любишь жизнь?

Ветвь ели ноябрьской ночью, тихая луна, нет. Мёртвые собаки кричат о своей судьбе, живые люди жгут мох. Ночь.

А на утро под беспощадными и добрыми лучами отца ты лижешь камень. Ты смотришь вдаль, но там прекрасная дымка. Ты ждёшь друга, но его пока нет.

– Где мы?

– Лежи.

– Ответь!

– Лежи.

И потом небо вспыхивает ярко и беспомощно. Мёртвые собаки следят за тобой сверху. Мёртвые собаки уходят, и ты остаёшься один.

Где есть бирюзовое небо и яркая, как мёд земля? Где есть падающие ветви и радующиеся волки на песке?

Есть холодная земля и тусклое небо. Есть боящиеся мыши в норах и мокрые лисы на опушке. Есть волки, жующие землю и скалящиеся на голые деревья.

Далёкий крик – Дмитрий Соломоныч! Что вы делаете этим вечером?

Деревья падают. Лисы убегают.

– Ничего. Рад буду с вами встретиться.

Душно. Ярко светит лампа. За стеклом лишь отражение нас. Я напиваюсь в говно и падаю мордой в пол. Птиц в комнате нет. До утра ещё далеко.

Расскажи мне сказку

– Я знал одну пару, они собирались пожениться. Это была весьма идиллическая картина… Казалось, не было в мире людей, более подходящих друг другу, чем они, не говоря уже о том, что каждый сам по себе метил в идеалы. И даже их недостатки, дополняя друг друга, бывало, оборачивались достоинствами. Их любви завидовали все окружающие. Они оба хотели детей, и собирались этим вплотную заняться сразу после свадьбы.

Но однажды ночью невесте приснился кошмар. Очевидно, вздрогнув пару раз, в кульминации она заехала коленом суженому в пах, да так неудачно, что сделала потенциального отца своих детей импотентом.

– Господи!

– Да… Это была трагедия. Врачи сказали, что ничего сделать не могут. Недели две все ходили в трауре, жених был мрачнее тучи, а невеста проливала ручьи слёз. Казалось, выхода не было, и их союз, столь прекрасный и светлый, будет навсегда омрачён этим уродливым обстоятельством. На третью неделю невеста, не в силах выдержать душевной боли, вышла замуж за другого. Судя по всему, столь драматических ночных кошмаров с ней больше не случалось, поскольку прожили они вместе полтора года. Но через полтора года её муж в порыве ревности проломил ей голову бутылкой.

– М-да… Ну а что жених-импотент?

– Жених-импотент стал женоненавистником и в конце концов спился. Примерно через год после смерти своей бывшей возлюбленной одним тихим летним вечером он заснул на железнодорожных рельсах по дороге домой и был переехан поездом.