Читать книгу: «Солдатский долг. Воспоминания генерала вермахта о войне на западе и востоке Европы. 1939–1945», страница 4

Милитаризм

Неоднократные требования Гитлера о подготовке к войне были энергично отвергнуты специалистами в военном деле – генералами, что навлекло на последних упреки в приверженности выжидательной тактике и в вялости, а также сомнения в том, что они заслуживают доверия. Ставка на силу, проповедуемая партией, всегда пугала армию, поэтому так никогда и не удалось преодолеть разногласия между диктатором, этим гением богемного типа, в чьей внешности не было ничего немецкого, который вдруг выскочил ниоткуда, подобно блуждающему огню, и армией с ее рыцарским прошлым и происхождением, уходящим в древнюю европейскую традицию. После роспуска партий, профсоюзов и общественных организаций армия, как и церкви, оставалась последней активной силой, сохранявшей свой собственный характер.

Еще можно было покончить с режимом, использовав такой мощный инструмент, как вермахт, еще не ослабленный приготовлениями к войне. Все думающие люди в армии, все высшее командование, практически весь народ, за исключением членов партии, то есть 90 % немцев, не желали войны. Всеобщее чувство облегчения, вызванное мирным разрешением Судетского кризиса, со всей очевидностью выразило это нежелание. Начало войны в 1939 году вызвало ужас. Это чувство несколько притупилось после быстрой победы над Польшей и короткой кампании против Франции. Однако и тогда многие круги сохраняли свой скептицизм, поскольку помнили опыт Первой мировой войны.

Я часто спрашивал себя, были ли мы настоящими милитаристами, и, по зрелом размышлении, пришел к следующему выводу.

Если кто-то готов пожертвовать собственными интересами ради других людей, если служба отечеству является для него самой высокой моральной ценностью, разве на основании этого можно называть его милитаристом? Разве не в этом заключается самый смысл жизни солдата, каким он на протяжении веков формировался в каждой стране Европы, где в любую минуту могла разразиться война? Эта солдатская жизнь не является милитаризмом, в противном случае наши сегодняшние обвинители сами оказались бы в положении обвиняемых. В нашей армии не было привилегий; она признавала только личную доблесть и придерживалась принципа поощрения в соответствии с компетентностью. Если это милитаризм, то мы должны гордиться тем, что нас величают милитаристами. Осуждение германской армии союзниками и, под их влиянием, иностранной, а также – увы! – и нашей прессой выглядит тем более удивительно, что осуждающие ее в то же самое время безмерно увеличивали собственные вооруженные силы как в численном, так и в техническом отношении.

Если армию нельзя обвинить в милитаризме на основании ее численности и технической оснащенности, то на каком основании это можно сделать? На основании того, что она одержала победу и должна внушать страх? Концепция милитаризма, как ее обычно понимают, означает, что в некоторых странах правит милитаристская клика, без перерыва продолжающая добиваться чрезмерных военных целей и открыто проводящая агрессивную политику. В этом смысле Гитлер и его окружение, бесспорно, являлись милитаристами! Но любому наблюдателю известно, что вермахт намеренно и систематически отказывался играть политическую роль. Не существовало правящей военной клики, была всемогущая клика, состоявшая из эсэсовцев и членов партии, окружавших Гитлера и Гиммлера. Армия для Гитлера была орудием и оставалась таковым вплоть до финальной катастрофы; она никогда не оказывала влияния на ход событий; во время войны ей приходилось сражаться, и, если генералы выдвигали свои возражения относительно политических и военных целей, их заставляли молчать. Все это хорошо известно во всем мире, однако, и за границей, и у нас, об этом постарались поскорее забыть.

Таким образом, было бы ошибкой отождествлять военных и милитаризм и осуждать первых, считая их заслуживающими наказания; но, главное, было бы смешно и нелепо делить их на «хороших милитаристов» (от унтер-офицера до капитана) и «плохих милитаристов» (офицеров Генерального штаба и генералов).

Было бы неправильно возлагать на вермахт коллективную вину за комплекс ошибок и чудовищных и позорных преступлений, совершенных гитлеровской политической и полицейской системой, тогда как было бы лучше в том, что касается армии, ограничиться осуждением наиболее неоспоримых эксцессов, установленных и осужденных самим вермахтом.

Это была роковая ошибка, поскольку многие немцы, искавшие правду и знавшие по собственному опыту жизнь и поведение солдата, никогда не смогли принять без тщательного изучения непропорционально огромные обвинения и необоснованные требования признания коллективной вины.

Наконец, лично мне невозможно понять оправдание неповиновения, когда подчиненный, получив приказ от своего начальника, якобы должен, прежде чем приступить к исполнению, изучить законность приказа; данное требование, доведенное до абсурда, привело бы к дезорганизации любой армии и любого государства, начиная с тех, кто сегодня пропагандируют эту идею только у нас, что очень показательно.

Мы далеки от того, чтобы оправдывать себя ссылками на ошибки других. Однако все это необходимо высказать, и сказать должен солдат, с юных лет носивший форму армии своей родины.

Поначалу в мире было мало протестов по поводу того, куда Гитлер направлял политику Германии. Хотя мнения разделились, опыт Третьего рейха продолжал вызывать интерес, и многочисленные визиты иностранных политических и государственных деятелей показывали, что с ним приходится считаться, поскольку игнорировать его было невозможно. Германская политика, целью которой было собрать, объединить и укрепить территории, расположенные в центре Европы, многим казалась правильным решением; точно так же и внутри нашей страны она встречала широкое одобрение. А режим тем временем спокойно создавал систему, предназначенную для подавления всякой свободы личности и свободы слова, так что в конце концов всякое организованное сопротивление стало чисто иллюзорным.

Глава 3. Война начинается

Первые шаги по формированию авиадесантного полка

16-й пехотный полк стал наследником 91-го пехотного полка, которым до войны 1914 года командовал Гинденбург; тогда, как и прежде, он формировался почти исключительно из уроженцев Ольденбурга, Шлезвиг-Гольштейна и Фрисландии. Он состоял из людей, относившихся к одному физическому типу: высоких, белокурых, голубоглазых, немного медлительных в мыслях и действиях, но обладающих ровным характером и представляющих собой самый спокойный элемент немецкого народа. Как солдаты такие люди отличаются поразительной стойкостью, и уже в Первую мировую войну, в самые тяжелые ее моменты, они проявляли особые спокойствие и уверенность.

Эти уникальные качества солдат и незаурядные личные качества того, кто командовал в свое время этим полком, побудили выбрать его для преобразования в единственный германский авиадесантный полк. На совещании в конце осени 1937 года этот проект был изложен командирам батальонов полка. Нас назвали «Летучей командой», и мы как честь приняли это прозвище, отличавшее нас от прочих пехотных полков.

В чем заключалась наша новая задача? Пехотинцы, которые во все времена сражались в тесном взаимодействии, так сказать, плечо к плечу со своими боевыми товарищами (артиллеристами и другими), должны были теперь перебрасываться на транспортных самолетах за линию фронта и действовать там самостоятельно, имея при себе лишь незначительное количество артиллерийских орудий и противотанковых средств. Новые приемы боевых действий создавались опытным путем на следовавших друг за другом маневрах, с участием авиации или без нее; они вырабатывались и улучшались до тех пор, пока мы наконец не овладели в совершенстве тактикой, которой впоследствии были обязаны своими успехами при десантировании. В их ходе нам приходилось не только преодолевать технические трудности, но и бороться с человеческими слабостями. Все эти тренировки, все эти с трудом разработанные основные принципы, все технические познания держались в секрете, и наш спокойный и молчаливый солдат показал себя на высоте. Наша корреспонденция подвергалась цензуре, но мы с радостью принимали эту меру, поскольку каждый знал, что от нее зависит наша безопасность; никто из наших солдат и офицеров ни разу не выболтал ни одного секрета. Маневры на местности проходили без инцидентов. Летчики, обеспечивавшие переброску, тоже должны были быть дисциплинированными и неболтливыми. Скоро между нами зародились приятельские отношения и то боевое товарищество, которое в конце концов перерастает в настоящую крепкую дружбу. Мы учили летчиков приемам наземного боя и очень скоро приобрели в них отважных и решительных товарищей, которые в случае необходимости сражались рядом с нашим пехотным полком.

Несмотря на доверие к командирам со стороны простых солдат, несмотря на чувство абсолютной уверенности, демонстрируемое нашими молодыми офицерами, потребовалось немало времени, прежде чем мы, предусмотрительные «старики», на которых в бою лег бы весь груз ответственности, почувствовали убежденность в том, что нашли решение этой военной проблемы. Это произошло только после того, как мы удостоверились в том, что вопрос доставки артиллерии и противотанкового вооружения успешно решен. Для успеха операции прежде всего требовалось выполнить одно условие: подготовка и разведка местности должны были выполняться с такой тщательностью, чтобы с этой стороны не могло возникнуть никаких непреодолимых трудностей.

В течение лета 1938 года полк достиг пика подготовки. Он во много раз превосходил остальную пехоту, что усилило среди служивших в нем чувство долга и личной ответственности. Мы полностью сознавали, что сделали все от нас зависящее для формирования авиадесантных частей. Нас учили высаживаться на аэродромы, на свекольные поля, на луга, всегда в расположении условного противника, обычно представленного настоящими солдатами. Так мы приучали наших людей отражать атаку с самого момента приземления; всегда предусматривались наиболее неблагоприятные условия, часто на месте посадки устанавливались учебные мины, чтобы приучить солдат к такой возможности. Мы многократно совершали групповые прыжки с парашютом, целью которых было приземлиться на относительно небольшом участке и сразу же атаковать неприятеля. Мы должны были быть уверены в том, что отработали все возможные ситуации, тщательно рассмотрели их с тактической точки зрения и разобрали до мельчайших деталей. В то время как остальные полки делились на три, давая рождение новым воинским частям, мы, в случае мобилизации, должны были вобрать в себя лучших бойцов из предыдущих призывов. Так и произошло, когда нас отправили в Силезию, откуда должен был начаться поход в Чехословакию.

Первой задачей, поставленной нам, было овладение городком Фриденталь в Судетской области. Нас перебросили в Силезию, и мы заняли позиции в окрестностях Заган – Зарау²³. Было организовано самое тщательное наблюдение. Мы впервые получили сведения о местности, которую должны были занять. Работали мы по снимкам аэрофотосъемки и частично по картам, использовавшимся чехословацким Генштабом. Для командира каждого самолета были нарисованы картосхемы, на которые нанесены боевые цели. Напряжение достигло крайнего предела, когда до нас дошли известия о заключении Мюнхенского соглашения. Я почувствовал облегчение при мысли о том, что мне не придется рисковать жизнями ставших мне родными моих солдат в атаке, в которой мы немедленно попали бы под огонь артиллерии, высадившись в какой-то сотне метров позади неприятельских долговременных укреплений, каковыми нам предстояло овладеть с тыла. При выполнении данного задания нас поджидало слишком много неизвестных факторов: характер местности, где должна была производиться высадка, возможная реакция противника – посчитает ли он, что мы прорвали его линию обороны, что будет делать его застигнутая врасплох ударом с тыла артиллерия, видя, что мы приближаемся к ее огневым позициям, как поведет себя мирное население.

Позднее наш батальон произвел мирную высадку во Фридентале и, как планировалось в случае войны, все было выполнено с большой четкостью. Командир авиагруппы, согласно приказу по бригаде, остался на базе. Каждый пилот имел нарисованную им самим картосхему, и все поставленные цели были достигнуты, как планировалось. Наша первая ошибка обнаружилась, когда во время посадки мы увидели посреди посадочной площадки небольшую канаву, окруженную деревьями. Однако, благодаря мастерству наших прекрасных летчиков, все закончилось благополучно. Атака на намеченный объект была проведена как на учениях. Господствующие над местностью высоты были немедленно заняты по соображениям безопасности. У нас возникло ощущение, что высадка действительно удалась. Самый сложный момент в операциях такого рода наступает сразу после приземления, то есть в следующие за ним два часа, когда противник предпринимает контратаки; однако благодаря принятым мерам мы должны были отразить их. Расширяя плацдарм, мы уже начали штурм артиллерийских позиций, и скоро небольшие группы, экипированные для боевых действий данного типа, бросились на ДОТы. В это же время главные силы германской армии и танковые части могли продолжать свое выдвижение из Силезии и успешно атаковать.

Следующие дни были снова посвящены разведке и маневрам. Мы проверяли соответствие наших карт реальному рельефу местности, выявляли «мертвые углы». К концу недели, посвященной постоянной и скрупулезной работе, мы вынуждены были признать, что, если бы с чешской стороны мы встретили мужественного противника, который, как у нас считалось, обладал отличной выучкой и высоким боевым духом, наша поддержка позволила бы главным силам армии, наступающим из Силезии, преодолеть линию сильных долговременных укреплений. Она, как мы узнали в тот момент, была построена по образцу линии Мажино. Мощные и надежные подземные сооружения занимали важнейшие в тактическом отношении позиции и чередовались с ДОТами. Эти ДОТы были поставлены так, что могли продолжать вести бой, оказавшись в изоляции, если бы нам удалось осуществить прорывы слева и справа от них. Большим недостатком этих мощных фортификационных сооружений, частично вырубленных в скалах, было малое количество артиллерийских и пулеметных башен, а также слабая связь с господствующими высотами, поскольку именно эти элементы обеспечивают устойчивость обороны. Имеющиеся башни были установлены так, что могли вести огонь по фронту, по флангам и даже в тыл. Основным недостатком этой фортификационной системы, как и линии Мажино, являлась ее малая глубина – укрепления были выстроены лишь в одну линию. В качестве части, получившей подготовку для выполнения специальных задач и предназначенной, как и парашютисты, для применения принципов вертикального охвата, мы приобрели здесь возможность во всех деталях изучить на местности охватывающие движения, которые должны завершаться окружением противника.

Для меня большой интерес представляли полные ненависти надписи, обнаруженные на стенах ДОТов. Они с поразительной ясностью раскрывали всю степень отчаяния чехословацкой армии, которая без малейшего сопротивления оставила позиции, считавшиеся практически неприступными. Я впервые четко осознал, жертвой какого внутреннего конфликта может стать армия, превратившаяся, помимо своей воли, в орудие политики, прекращения которой она желала. Оставлявшая Судетскую область чехословацкая армия была внутренне сломлена политикой своего собственного правительства.

Легкое овладение Судетской областью, безопасное вступление на чешскую территорию и последовавшая через полгода, в нарушение всех соглашений, внезапная оккупация 14 марта оставшейся территории Чехии (Словакия 13 марта по указанию из Германии провозгласила независимость, а Закарпатская Украина, входившая в состав Чехословакии, 14 марта была оккупирована Венгрией), которая 15 марта под названием «Протекторат Богемия и Моравия» была включена в состав рейха, не принесут счастья немецкому народу.

На меня сильнейшее впечатление произвела отставка генерал-полковника Бека, состоявшаяся буквально накануне чехословацкого кризиса; я рассматривал ее как предупреждение. Я не мог поверить, что чехословацкая армия, получившая гарантии России, сложит оружие, даже не попытавшись оказать сопротивление²⁴. На своем невысоком посту я работал в те дни больше, чем когда бы то ни было, занимаясь последними приготовлениями перед запланированной высадкой, и все-таки надеялся на то, что войны еще можно избежать, хотя был убежден в обратном. Старый солдат, уже участвовавший в Первой мировой войне, я не строил иллюзий относительно опасностей, которые таила высадка с воздуха. Я любил своих солдат, лично знал каждого; и я был счастлив тому, что дипломатам удалось избежать военного решения.

В те дни сильного напряжения и мобилизации армии политические вопросы для нас, военных, играли второстепенную роль, даже в том, что касалось обоснования нападения Гитлера на Чехословакию, хотя мы, старшие офицеры, часто обсуждали их, когда это позволяло время.

Это было лишь начало гитлеровских внезапных нападений, поскольку мы не могли рассматривать в качестве такового присоединение Австрии, судя по поведению ее населения при вступлении в страну наших войск. Через неделю после приезда Гитлера в Вену я использовал трехнедельный отпуск на то, чтобы изъездить страну во всех направлениях, и, к огромному своему удивлению, констатировал, что аннексия являлась выражением чаяний всей нации.

Присоединение Судетской области, позволившее избежать войны²⁵ и в конце концов получившее признание заграницы, не вызвало никаких возражений в армии, смотревшей на него как на восстановление справедливости.

Я говорю о происходившем исключительно как солдат, поскольку мы никогда не имели дела с руководством партии и министерством пропаганды и никогда не испытывали на себе их влияния. А теперь я спрашиваю, по каким причинам солдат мог тогда отказаться исполнять приказ. Как можно было сопротивляться, когда попал в шестеренки механизма политики, на которую дали согласие великие державы. Упрек в бездействии, который мы часто будем получать позднее, мне кажется абсолютно необоснованным.

Сначала полк был отведен в Силезию, а позднее вернулся в Ольденбург, где стоял гарнизоном. Наш солдат достиг в тот момент пика боеготовности. Он приобрел большой опыт; безупречностью своего поведения он завоевал сердца жителей сначала Силезии, а затем и Судет. Мы, командиры, гордились своими подчиненными.

Польша

Промежуток времени между чехословацкими событиями и вторжением в Польшу был проведен с пользой. Мы совершенствовали свою подготовку, стараясь сохранить свои подразделения в прекрасном состоянии. Другие полки 22-й дивизии тоже начали тренировки по высадке с самолетов. Само собой разумеется, мы часто отправляли своих солдат в увольнительные, чтобы дать им возможность расслабиться.

В августе 1939 года, когда основные силы дивизии стояли вдоль «Западного вала» («линии Зигфрида»), нас снова перебросили в Силезию, и мы были приведены в полную готовность, когда началось давление на Польшу. Еще раньше завершение операции на территории Мемеля²⁶ привело нас в хорошее настроение (кто может упрекнуть солдата, не разобравшегося в подоплеке игр политиков?), но тут 1 сентября 1939 года началась война.

На нас произвели сильное впечатление транслировавшиеся по радио отчаянные молитвы и службы в варшавских костелах. В наших долгих спорах мы проклинали политиков, в 1919 году потребовавших создания Польского коридора, отрезавшего Восточную Пруссию от рейха. Мы вспоминали заявления одного американского дипломата, который в ходе переговоров, предшествовавших подписанию Версальского договора, указывал, что этот коридор неизбежно станет причиной нового конфликта.

Вследствие нехватки современного вооружения храбрая польская армия вскоре была разбита и находилась на грани гибели уже через несколько дней, когда наступление русских нанесло «удар милосердия», прикончивший ее…²⁷

Ход боевых операций, казалось, не давал никаких случаев для использования авиадесантных частей, и наш полк уже думал, что ему не доведется принять участие в Польской кампании, как вдруг, утром 12 сентября, мы получили приказ выступать. Была поставлена задача: транспортные самолеты собираются на высоте 300 метров над слоем облаков, в трех километрах западнее аэродрома. Отправка подразделений заняла довольно много времени, поскольку я лично отдавал приказы каждому самолету, увозившему наши группы. Сначала мы летели в направлении Позена (Познани), затем повернули на юго-восток, к Лодзи. На фронте сложилась кризисная ситуация, и мы должны были заткнуть брешь, помешать прорыву поляков из окружения в направлении Лодзи и успокоить возбужденное население.

Без малейших помех со стороны противника мы приземлились за нашими позициями, на сжатом поле, уже удерживаемом германскими войсками, и, после короткой подготовки, заняли позиции между баварской и саксонской дивизиями, перед которыми стояла задача форсирования небольшой речки Бзура.

Задание было выполнено. Речь шла не о крупной операции; рассказывая об этих боях, я пытаюсь лишь подчеркнуть уровень подготовки и замечательный боевой дух наших людей. Мне пришлось отдать капитану моего батальона четкий приказ остановить, при необходимости даже силой, тормозить неудержимый порыв наших людей, которые, не заботясь о поддержке слева и справа, забыв об осторожности, атаковали без приказа и сделали много больше, чем от них требовали поставленные задачи. Чтобы сдержать на будущее подобный пыл, я после боя сделал длинный и обстоятельный доклад по данной теме. И тем не менее полк получил боевое крещение; приобретенная в мирное время подготовка показала свою эффективность. Мы понесли незначительные потери и одержали большую тактическую победу.

При этом не было никаких сомнений в том, что мы имели дело с уже крепко побитой, почти агонизирующей армией, отчаянно боровшейся за свое выживание.

Когда в ходе нашего продвижения вперед мы вышли к Висле, Польская кампания для нас закончилась, и нас вернули в расположение нашей дивизии.

22-я дивизия тогда дислоцировалась на «Западном валу», между городками Пирмазенс и Дан. Боев не было, но там мы впервые увидели страдания нашей родины от войны. Население территорий, расположенных вдоль «линии Зигфрида», быстро и совершенно бессмысленно эвакуировали, из-за чего людям пришлось бросить их имущество. Наше пребывание там продолжалось всего четыре недели. Нас снова отозвали и, похоже, намеревались использовать в новых высадках с воздуха в войне, которой, как мы надеялись, все еще можно было избежать.

Англия и Франция объявили войну Германии в самом начале Польской кампании, но боевые действия против Франции не начинались, и, по словам французских офицеров, их страна тоже желала сохранить мир. Все эти признаки позволяли нам надеяться на то, что между двумя народами не начнется вооруженная борьба. Наш полк был переброшен на аэродромы Хагенов и Людвигслуст в Мекленбурге. Часть пути мы проделали пешком вдоль Вайнштрассе (Пфальц) в момент сбора винограда, и население встречало нас с восторгом. Нас провожали от одного привала до другого, и всюду царило полное согласие между гражданскими и нашими солдатами.

Потом для нас возобновилась трудная боевая учеба авиадесантных частей. Мекленбургское население не выразило особой радости от прибытия нашего батальона на постой накануне Рождества, но скоро во мнении жителей произошла перемена, и я принял их депутацию, просившую меня оставить солдат у них на рождественский ужин. Офицеры были очень дружны с летчиками, которые часто бывали у нас в гостях. Чем дольше мы сотрудничали, тем сильнее становилось наше убеждение в том, что мы составляем две части одного целого.

Наших ушей достигли слухи о предстоящей войне с Францией, а среди них некоторые планы, ужасавшие нас, поскольку они с полной серьезностью предполагали внезапное нападение на остававшуюся нейтральной Бельгию. Мы слышали, будто один летчик заблудился в тумане и совершил вынужденную посадку на бельгийской территории, и при нем нашли планы штурма города Гент.

В середине марта мы прибыли в Вестфалию. Неужели начнется настоящая война? Неужели разум не возобладает? И никто не призовет Гитлера к порядку? Успехи, достигнутые до сих пор, были слишком легкими, и часто казалось, что судьба против нас, потому что лидеры враждебных государств отказываются от поисков любого соглашения, любого разумного решения проблемы.