Читать книгу: «Обычное дело», страница 13
Глава 25
.
Вот благодать то! Как припекает. Гарика совсем разморило. Лежа на свежей, зеленой травке сухого пригорка, он блаженно щурился на солнышко. Шевелиться было лень, он растянулся на земле и замер, как ящерка на горячем, облитом солнцем камне. Растерев грязными пальцами несколько травинок, Гарик с наслаждением понюхал их. Птичье щебетание убаюкивало так, что он даже закемарил ненадолго. Проснулся Гарик, всем телом ощущая чужой взгляд. После многих лет жизни на улице у него выработалось просто звериное чутьё. Чуть приоткрыв правый глаз, он осторожно огляделся вокруг. Тощий облезлый петух, свесив на бок пожухлый гребень, внимательно рассматривал его, стоя поодаль.
Эва! Свежее мясо! Давненько он такого не едал. Немедленно засосало под ложечкой, рот заполнила слюна. Притворяясь все еще спящим, Гарик незаметно подсобрался и, резко крутанувшись на бок, выкинул правую руку по направлению к тонкой петушиной шейке. Однако и у петуха звериное чутьё оказалось не хуже. Ловко увернувшись от грязной пятерни, он отпрыгнул вверх и назад, умудрившись пребольно клюнуть Гарика в руку. Издав высокомерный клекот, петух развернулся и понесся вниз с холма по направлению к раскинувшейся внизу деревеньке, шустро вскидывая голенастые ноги и потряхивая жалкими остатками разноцветного хвоста. Гарик катился за ним, как неумолимая снежная лавина и пару раз почти схватил наглеца, но петух каким-то чудом умудрился вывернуться.
Охота продолжилась уже в деревне. Сидя в засаде за поленницей дров, Гарик терпеливо ждал, когда осторожный петух, ходивший кругами вокруг рассыпанного пшена, решится подойти поближе. Чуток терпения и изобретательности сделали свое дело. Вскоре тощая петушиная шейка была с хрустом свернута, голова с мятым гребнем безвольно повисла. Из пойманной птицы Гарик устроил целый пир. Он соорудил на улице очаг из нескольких кирпичей и развел огонь. Водрузив на кирпичи найденную в ближайшем доме кастрюлю, он скоренько, кое-как ощипал петуха и, порубив на части, бросил в воду. Проявив недюжинный кулинарный талант, Гарик добавил в кастрюлю соль, перец и лавровый лист. Не на шутку разыгравшееся урчание в животе он унимал консервированным горошком, лакая его прямо из банки. Но ни терпения, ни горошка не хватило. Обжигая пальцы, Гарик принялся ножом вытаскивать из варева куски мяса и пожирать их полусырыми, обгладывая до блеска кости и урча, словно зверь. Петух оказался жилист и жёсток. Но, набив брюхо мясом и вылакав бульон, Гарик был совершенно счастлив, как гиена, нашедшая дохлого слона. Он уснул там же, у костра, в блаженной сытости и абсолютном покое.
Заходящий на посадку самолет Гарик увидел, когда обдавал тугой струёй смородиновый куст. Запрокинув голову и открыв от удивления рот, он намочил ботинки и едва не упал. Застегивая на ходу ширинку, Гарик почесал за самолетом напрямки через поле, придерживая двумя руками спадающие штаны и перепрыгивая через кучи старой соломы.
До военного аэродрома, куда сел самолет, оказалось километров пять. Он находился на окраине военного городка. Аэродром и военная часть рядом были окружены массивным бетонным забором. Запыхавшийся Гарик долго шел вдоль нее, ища место, где можно просочиться внутрь. Путь ему указал шмыгнувший под запертые железные ворота котяра. Недолго думая, Гарик лег на спину и не без труда тоже протиснулся под ними. На другой стороне его ждал пинок в живот, приказание встать и дуло автомата, направленное в лицо. Первым порывом Гарика было слинять, ввинтившись в какую-нибудь неприметную щель, но суровые лица двух молодых ребят с автоматами не оставляли такой возможности. Он изрядно приуныл, примирительно поднял руки и заискивающе улыбнулся, всем своим видом показывая отсутствие сопротивления и полную свою неопасность. Не опуская рук, Гарик послушно побрел туда, куда его подталкивали солдаты. Надо же было так глупо попасться! От этих парней с автоматами добра не жди. И зачем он кинулся в погоню за этим самолетом, словно гончая за лисой? Надо было идти своей дорогой. Но, как ни странно, Гарик соскучился по человеческому обществу и все чаще вспоминал тех приятных людей, у которых гостил несколько дней. Там к нему отнеслись уважительно, не били. Как брошенная собака он, виляя хвостом, инстинктивно тянулся к приласкавшей его однажды руке. Может стоило бы вернуться и пожить с ними некоторое время? А эти парни с оружием как пить дать накостыляют ему. Вот только почему у них такие испуганные лица?
Гарика отконвоировали в какое-то административное здание, битком набитое людьми, в основном военными. Сразу несколько человек бросились к Гарику, но словно споткнулись в паре шагов от него, наткнувшись на невидимую стену из вони. После памятной помывки, устроенной ему Михаилом, Гарик водными процедурами себя не обременял, а потому вонял резко и оглушительно, как дикий кабан.
«Давайте на улице поговорим,» – обратился один из них к Гарику и приоткрыл дверь. – «Ребята, опустите оружие.»
Гарик с облегчением юркнул наружу, отсюда сбежать будет проще. Мужик вышел за ним. Он был на голову выше щуплого бомжа, широкоплеч, светловолос, продольные морщинки озабоченно пересекали его лоб. За годы бомжевания Гарик стал неплохим психологом, поэтому быстро определил для себя, что этот бить не будет. Сергей и не собирался. За два часа, прошедшие с момента приземления они, разбившись на группы, успели осмотреть аэропорт, военную часть и частично военный городок. Людей найти не удалось, по крайней мере живых. А от количества найденных человеческих останков всем было не по себе. Ларионов надеялся, что этот опустившийся тип прольет свет на произошедшую здесь катастрофу.
«Здорово, тебя как зовут?» – поколебавшись немного протянул он руку Гарику. – «Ты живешь здесь, в военном городке?»
Гарик недоверчиво смерил его взглядом. С ним давно никто не здоровался за руку. А светловолосый продолжал сыпать вопросами: «Что случилось с людьми? Отчего они погибли? И когда это произошло? Кроме Вас есть еще выжившие?»
Гарик аж руками замахал, подожди мол, не части, и, собравшись с мыслями, выдал на редкость связный текст (по своему разумению): «Так померли все в прошлом году, тепло еще было, в сентябре что ли или в августе. Тута живых я не видел, а в других местах есть понемногу.»
«Отчего умерли? Болели? Какие симптомы? Где вы видели выживших?» – теперь вопросами его засыпали двое: светловолосый и присоединившийся к ним грузный кавказец. На пару они потихоньку вытягивали из дырявой Гариковой головы крупицы информации, пока не сложилась более-менее связная картина. Тот аж вспотел от непривычных умственных усилий. По мере прояснения ситуации морщин на лбу Сергея становилось все больше.
Сергей, Давид Вагифович – главный врач военного госпиталя, еще 86 добровольцев и четыре члена экипажа прибыли на материк, чтобы выяснить сложившуюся ситуацию и подготовить условия для эвакуации всего населения острова. Полковник Матвиенко формулировал задачи по -военному четко и жестко. Была середина апреля. На острове – глубокая зима, темнота и метели; здесь – первая свежая травка, щебетание птиц и набухшие почки, готовые вот-вот взорваться и окутать деревья зеленой дымкой. После долгих размышлений пунктом назначения был выбран крупный военный аэродром близ большого областного центра в черноземной полосе России. Здесь были условия для технического обслуживания и заправки трех имеющихся у островитян самолетов и экипаж уже занимался этим, готовясь вылететь обратно. По существующей договоренности прибытие второго борта ожидалось не раньше, чем через неделю и то, если погода позволит. За это время требовалось разобраться в ситуации, подготовить места для размещения людей и обеспечить продовольствием.
«Давайте, Сережа, покурим, да поразмышляем,» – сказал Давид Вагифович, грузно опустившись на лавочку. С высоты своих прожитых шестидесяти шести лет он позволял себе иногда покровительственные нотки в разговоре, но в целом мужиком был дельным и серьезным. Потому и значился руководителем их экспедиции. Гарика пока решили не отпускать, надеясь вытянуть из него еще какую-нибудь полезную информацию.
«Колени вот болят, не могут уже носить мои сто килограммов,» – посетовал, затянувшись Давид. Ларионов молча ждал продолжения. – «Значит так, Сережа. Судя по симптомам и, главное, скорости распространения, похоже мы имеем дело с вирусом, передающимся воздушно-капельным путем, со страшной убойной силой. Летальный исход более чем в 99 % случаев. Не думаю, что он естественного происхождения. Но выжившие есть. Знать бы болели они и выздоровели или вовсе не заболевали? В последнем случае дело скорее всего в генетике. Иммунитет передается по наследству потому, что среди выживших есть кровные родственники. Времени прошло много. Как это ни прискорбно звучит, надеюсь все, кто заболел мертвы. В противном случае нам угрожает смертельная опасность.»
«Как думаете, останки заразны?»
«Не думаю, но наверняка сказать нельзя. Ну что, Сережа, как будем действовать?»
«Думаю, надо искать вариант размещения в сельской местности, что бы рядом был какой-нибудь колхоз. Отремонтируем технику, вспашем поля, посевной материал наверняка найдем в закромах, разобьем огороды,» – не торопясь рассуждал Сергей.
«Да, зеленушечки свеженькой то ох как хочется,» – мечтательно протянул Давид Вагифович. Рацион на острове хотя и был сытным, но разнообразим не баловал. Свежие овощи, фрукты и зелень ограничивались лишь скромным «борщевым» набором, да и тот был на исходе.
«Давайте-ка, Сережа, поищем в поселке школу. Здание должно быть достаточно большим и кухня там наверняка есть. Надеюсь, во время болезни дети в школу не ходили, и мы не найдем там останков. В конце концов, во время чрезвычайных ситуаций недаром пострадавших всегда в школах размещают. Это как раз наш случай,» – закончил разговор Давид.
На том и порешили. Людей разделили на группы. Одна из них отправилась искать и осматривать здание школы, вторая была направлена на поиски продовольствия, третья должна была в кратчайшие сроки подготовить транспорт для поисков подходящего места для поселения. Давид Вагифович, как единственный медик, проводил ревизию в местной санчасти.
Местная школа оказалась совсем небольшой и, если не считать годового слоя пыли, сияла свеженьким косметическим ремонтом, сделанным, вероятно, к прошлому первому сентября. В кабинетах еще стояли вазы с мумиями цветов. Школа действительно оказалась абсолютно пустой, и за обустройство временного пристанища можно было приняться немедленно. Из 92 прилетевших человек женщин было всего десять. В том числе Наташа, проявившая поистине ослиное упрямство. Как только стало известно о готовящейся экспедиции, она категорически заявила, что летит вместе с Ларионовым. Никакие разумные доводы об опасности этого предприятия, да еще в ее положении, на девушку не действовали. Набив мозоль на языке уговорами, Сергей в конце концов махнул на нее рукой. Оставалась надежда, что полковник Матвиенко запретит ей лететь, учитывая беременность. Наташа, насупив брови, решительно отправилась к нему сама. Вопреки ожиданиям, полковник, старательно отводя глаза от выпяченного Наташиного живота, как-то сразу стушевался и спорить с ней не стал. Ларионову ничего не оставалось, кроме как смириться.
Все еще сердитая на него Наташа старательно елозила мокрой тряпкой по столам в школьной столовой, умудряясь при этом выглядеть не менее гордой и неприступной, чем авианосец Адмирал Кузнецов. Приобняв ее сзади за расплывшуюся талию, Сергей поцеловал девушку в шею: «Наташа, все хорошо?» И погладил живот. «Хорошо, убери свои лапы,» – фыркнула Наташа и демонстративно удалилась, подхватив ведро с грязной водой. Перепады ее настроения приводили Сергея в ступор. Он совершенно терялся от резких переходов от смеха и нежности к слезам и отчаянию и втайне мечтал о том, чтобы все это скорее кончилось, и Наташа снова стала нормальной.
Про Гарика в суматохе все забыли. До позднего вечера он просидел, запертый в какой-то подсобке. Покормить его не удосужились, а потому брюхо совсем подвело от голода. От воспоминаний о съеденном вчера петухе мучительно сосало под ложечкой. Гарик был голоден и уже поэтому мрачен и зол. Пришедший за ним вечером солдатик был один и без оружия. Гарик утек от него, боднув бедолагу головой в живот. Солдатик охнул, согнулся пополам и, упав на землю, зашелся надсадным кашлем.
Сделав свое черное дело, Гарик, перепрыгивая кучи мусора и вихляя на бегу, как заяц под прицелом, уносился прочь, быстро затерявшись в темноте.
Глава 26.
Он умирал. Давид понял это еще сутки назад. Они все умирают. Почти. Задыхаясь и выкашливая легкие, Давид пробирался по школьному коридору, держась за стену. Сильнейшее головокружение заставило его опуститься на пол. Переждав несколько минут, он отправился дальше на четвереньках. Надо во что бы то ни стало добраться до него и сказать… Силы оставили его и Давид замер на полу, повалившись на бок.
Наташа задыхалась, лежа на мате в школьном спортзале. Эта агония продолжалась безумно долго. У Сергея сердце разрывалось, хотелось выть, орать, биться головой о стену, убить кого-нибудь. Но все, что он мог сделать – сидеть рядом с умирающей Наташей, держать ее за руку, вытирать пот со лба и говорить какие-то ненужные успокаивающие глупости. Едва ли она их слышала. На чудо Сергей не надеялся, многие были уже мертвы.
Давид Вагифович пытался бороться с болезнью, раздавал таблетки, делал уколы. Эффекта не было. Когда Ларионов видел его последний раз несколько часов назад, тот, едва держась на ногах, пытался попасть иглой шприца в чью-то вену. Внезапно Сергей понял, что Наташа затихла. Ее посеревшее лицо с открытым ртом и выпученными глазами было неузнаваемо обезображено болезнью и смертью. Он долго пытался нащупать пульс. Наташа была мертва. А Ларионов чувствовал только облегчение. Слава Богу! Ей больше не больно, она не страдает. Наконец то все закончилось. Какое-то время Ларионов безмолвно сидел рядом, уткнувшись лицом в колени. Потом прикрыл Наташино лицо своей курткой и пошатываясь пошел прочь.
Школа неумолимо превращалась в кладбище. Повсюду были агонизирующие или уже блаженно затихшие люди. Давид лежал в коридоре и на первый взгляд казался мертвым. Однако хриплое дыхание еще вырывалось из его груди. Сергей присел рядом и похлопал врача по ввалившейся небритой щеке:
«Давид, слышишь меня, Давид?
Мучительный приступ лающего кашля сотрясал тело Давида несколько минут. Тяжело дыша, он с трудом сфокусировал взгляд на Ларионове и, изо всех сил вцепившись в его руку, прерывисто заговорил:
«Дурак я, Сережа, старый дурак. Не понял сразу. Не подумал. Это бомж нас заразил, Сережа. Он носитель вируса, но сам не болен. И ты, Сережа. Ты – носитель. Ты убьешь всех наших, кто прилетит.»
Ошеломленный Ларионов потрясенно уставился на старого врача. Ему это и в голову не приходило. Не считая смертельной усталости после почти двух суток, проведенных на ногах, он чувствовал себя хорошо: ни кашля, ни удушья. Собравшись с силами Давид продолжил:
«Спаси их, Сережа. Предупреди обо всем, а сам уходи. Уходи, прошу тебя. Там Сусанночка и Русланчик. Предупреди…»
Речь становилась все более бессвязной, силы оставили его. В последние минуты жизни старый врач думал только о единственной любимой дочери и внуке, остававшихся на острове. Отупевший от переживаний Ларионов вышел на улицу и сел на ступени крыльца. Придя в себя через несколько часов, Сергей так и не понял, как он умудрился отключиться и уснуть. В школе царила тишина. Ларионов добросовестно прошел по кабинетам и коридорам, проверяя пульс у всех без исключения. Для того, чтобы осуществить задуманное, следовало сначала убедиться, что все мертвы. Он долго стоял рядом с телом Наташи, но так и не смог заставить себя откинуть куртку и последний раз взглянуть в ее лицо. Оно и так стояло перед глазами: посиневшая кожа, выпученные глаза, оскаленный рот. Неужели он навсегда запомнит ее именно такой?
Ларионов решительно открутил крышку канистры и полил Наташино тело бензином. Затем снова обошел всю школу, методично поливая тела бензином. Остановившись на лестнице, он зашвырнул в дверной проем канистру и бросил зажигалку в бензиновую лужицу. Огоньки весело побежали по бензиновым дорожкам в разные стороны, запрыгнули на колышущиеся от сквозняка шторы, шустрыми змейками расползлись по деревянным стендам с объявлениями и стенгазетами, попробовали на зуб деревянную обрешетку радиаторов отопления, лизнули новенькие двери и, наконец, бодро затрещали всем и сразу. Получаса Сергею хватило убедиться, что здание школы полыхает неугасимо, как вечный огонь на День Победы. Он затоптал ногой окурок, поднялся и зашагал прочь. Дел предстояло много.
Двое суток Ларионов мотался по округе, подбирая подходящее место для поселения. Большая пригородная деревня, раскинувшаяся километрах в двух от широкой реки, вполне подошла. Шоссе делило населенный пункт надвое. С одной стороны дороги располагалась непосредственно деревня, довольно зажиточная, судя по двухэтажным кирпичным домам за непроницаемыми мощными заборами. С другой стороны – новенький коттеджный поселок с яркими, аккуратными, будто игрушечными домиками, перемежающимися детскими площадками и хоккейными коробками. Деревню предстояло очистить от человеческих останков, а вот коттеджный поселок был почти чист. Большинство домов не были заселены, похоже, с продажами возникли проблемы. Ларионов собрал в одно место останки шести человек, обнаруженных в поселке и сжег их. Теперь здесь можно было устроиться на первое время, пока не будет зачищена деревня. В сторону реки от деревни раскинулись широкие заливные луга, а в противоположную – обрабатываемые поля.
Ларионов старался измотать себя до изнеможения, чтобы ни о чем не думать и ничего не чувствовать. Он внимательно осмотрел всю сельскохозяйственную технику, складские и производственные помещения, поля, луга и составил план действий. Сергей сделал запас семян овощей для огородов, сельскохозяйственного инвентаря, мотоблоков, бензина и многого другого, помародерствовав в специализированных магазинах. В аэропорту он сложил запас продовольствия и медикаментов на первое время и припарковал в рядок все приведенные в порядок и заправленные машины. Но каждый раз, когда усталость заставляла его смежить веки, перед глазами вставало обезображенное Наташино лицо, со стекавшей из уголка рта струйкой слюны. Ларионов тут же подскакивал, как Ванька-встанька и принимался что-нибудь делать, лишь бы изгнать этот образ из своей головы.
Трое суток он мотался, как механический веник, пытаясь объять необъятное. Оставалось сделать только одно. Сергей потратил два часа, подробно описывая на бумаге все произошедшее, информацию о вирусе и рекомендации на будущее. Последние шесть часов он провел, валяясь в кузове грузовичка и бездумно глядя в небо. Временами усталость давала о себе знать, и он впадал в тревожное забытье, судорожно открывая глаза каждый раз, когда Наташино лицо всплывало в памяти. Проводив глазами заходящий на посадку долгожданный самолет, Сергей развернул машину и поехал куда глаза глядят.
Лето и зиму Ларионов прожил бирюком в небольшом городке километрах в пятидесяти от поселения островитян. Он окопался в частном доме, как медведь в берлоге, ему было все равно где жить, что есть, о чем думать. Только бы не о Наташе. Сергей совсем одичал и опустился, перестав бриться, мыться, следить за собой. Он поедал консервы ножом прямо из банки, когда был голоден, топил камин обломками мебели, когда замерзал. Одиночество его не тяготило. Привык.
Но с началом весны проснулась и жажда жизни. Вернувшееся беспокойство и нетерпение заставило его без сожаления сняться с насиженного места и податься в свободное плавание.
Глава 27.
«Товарищ полковник, Николай Петрович!» – заспешил вслед вышедшему из машины Матвиенко отец Владимир, подобрав рясу и перепрыгивая через весенние лужи. Полковник аж зубами заскрежетал от досады. Этот правдоискатель надоел ему хуже горькой редьки. Психотерапевт доморощенный. Куда угодно без мыла влезет.
«Слушаю Вас, отец Владимир,» – повернулся он к преследователю с невозмутимым лицом. Весь накопленный пыл и воодушевление отца Владимира немедленно разбились о его ледяную вежливость, как волна о волнорез. Тем не менее он продолжил:
«Николай Петрович, люди в поселке обеспокоены строительством, которое Вы затеяли и некоторыми из ваших приказов.»
«О чем идет речь, поясните, святой отец?» – педантично осведомился Матвиенко. Он явно не собирался облегчать задачу отцу Владимиру.
«Вы знаете. О приказе стрелять на поражение в случае, если к поселению приблизится чужак. Возможно стоило бы обсудить это с людьми и найти какое-то совместное решение,» – примирительным тоном продолжал отец Владимир.
«Святой отец, приказы обсуждению не подлежат, только исполнению. Все мои решения приняты с целью обеспечения нашей безопасности. Напоминаю Вам, что на мне лежит ответственность за жизни 2,5 тысяч человек.»
«Полковник, она лежит на всех нас. Мы вместе должны принимать решения. И это не только моя точка зрения. А стрелять без предупреждения в невиновных людей недопустимо. Николай Петрович,» – неожиданно сбавив напор и сменив тон продолжил он. – «Не хотите просто поговорить? Мне кажется, Вам это нужно.»
«Вам кажется, отец Владимир. Простите, я должен идти. Дел много.»
Разговор снова предсказуемо окончился ничем, как уже случалось ранее несколько раз. Достучаться до Николая Петровича никак не удавалось. Уже много месяцев с того момента, как они перебрались на материк, полковник был на грани, как натянутая струна. Казалось, тронь его пальцем, и случится ядерный взрыв. Титаническими усилиями Матвиенко удавалось держать себя в руках. Спасала работа и лежащий на нем груз ответственности. Дисциплинировала. А этот святоша так и норовил поковыряться в свежей ране. Боль потери уже немного утихла. Осталась бессильная ярость. Она клокотала и бушевала внутри, не находя выхода. Ведь он сам позволил Наташе лететь первым бортом. Умом он понимал, что ее смерть, как и всех прочих, – несчастный случай и винить в этом некого. Но он лишился единственной радости в жизни и не мог с этим смириться. Отец Владимир видел, что с полковником творится неладное, но понять причин его ожесточения не мог. Он несколько раз пытался пробиться через броню Николая Петровича. Но с таким же успехом можно было пытаться колоть грецкие орехи зубочисткой.
Жизнь в поселке была организована по-военному четко и рационально. Только что строем по улицам не ходили. В критической ситуации военная дисциплина была кстати, она не позволяла людям поддаться панике, давая ощущение стабильности. Однако жизнь постепенно налаживалась, а полковник продолжал закручивать гайки, не замечая или не обращая внимания на недовольство части населения, в основном, гражданского. Единоличное решение Матвиенко окружить поселок и большую часть используемых земель вокруг него непроницаемым забором со смотровыми вышками, на которых будут нести круглосуточное дежурство военнослужащие, чтобы не допустить приближение к поселку выживших после эпидемии (а, следовательно, заразных и смертельно опасных) и вовсе вызвало ропот среди населения. Отец Владимир тоже поддерживал эти протестные настроения и пытался в который уже раз донести их до полковника.
К великой радости отца Владимира в деревне оказалась церковь. Совсем небольшая, но яркая и нарядная, как хохломская игрушка потому, что отреставрирована была недавно и выкрашена в бело-синих тонах. Вполне закономерно, что во времена великих потрясений число прихожан значительно увеличивается. Люди пытаются осмыслить происходящее и примириться с ним, найти утешение и ответы на животрепещущие вопросы. Паства отца Владимира постепенно возросла до нескольких десятков человек по будням и нескольких сотен по праздникам. Это воодушевляло его необыкновенно. Пытаясь объять необъятное, отец Владимир старался уделить внимание всем, кто жаждал утешения или разговора по душам. И порой чувствовал себя совершенно опустошенным, словно сдувшийся воздушный шарик, но счастливым.
В деревне была небольшая школа и старенький фельдшерско-акушерский пункт, а также два магазина и придорожная кафешка. На этом блага цивилизации заканчивались. В общем и целом, Сергей выбрал удачное место для поселения. Руководствуясь его записями, прибывающие с каждым рейсом островитяне оперативно распахивали поля и засаживали огороды, чтобы не упустить благоприятное для посадки время. Параллельно зачищали деревню от останков умерших, устроив братские могилы подальше от поселения. Прилетевший последним рейсом полковник Матвиенко застал уже дружные зеленые всходы на полях и свежую редиску, выросшую в теплицах.
Особой изюминкой деревни была цепочка небольших заросших озер, тянущаяся вдоль реки на расстоянии нескольких километров друг от друга. Помимо диких уток, цапель и другой птицы, гнездившейся там, одно из них оказалось излюбленным местом водопоя разномастного стада лошадей. К большому изумлению людей две лошадки оказались мохнатыми пони – совсем ручными и с покладистым нравом. Людей они не опасались и позволяли себя гладить, охотно беря угощение прямо из рук. Лошадки моментально стали детскими любимцами и к озерцу гуськом потянулись дети с гостинцами для них. Скорее всего, в прошлой жизни лошадки катали детей в парках по выходным.
Через несколько дней вечером на огонек к полковнику Матвиенко забежала Вероника. Энергия из девушки, как всегда, била ключом и, казалось, заполняла все вокруг. Проведенная на острове полярная ночь, вопреки ожиданиям полковника, ничуть ее не изменила. От ее активности у Матвиенко немедленно начинала болеть голова.
«Здравствуйте, Николай Петрович,» – затараторила девушка с порога. – «Я хотела бы с Вами поговорить. Можно войти?»
Вероника была одной из тех городских девушек с активной жизненной позицией, которые все свободное время посвящают модному ныне волонтёрству и борьбе с социальной несправедливостью: убирают мусор в заповедных местах, выгуливают собак в приютах для животных, высаживают деревья на месте лесных пожаров, кормят бездомных, проверяют товары в магазинах на предмет «просрочки», ищут пропавших в лесах грибников и т.п. В общем, «моя хата с краю» – это не про нее. После вымирания большей части человечества дел у нее поубавилось. Такие мелочи, как изготовление кормушек для птиц, никоим образом не давали ей проявить себя. Вероника заскучала. И вот этот торнадо чистой энергии налетел на полковника Матвиенко. В отличии от отца Владимира, она не обращала внимания на его холодность и деликатности не проявляла. Уверенная в своей правоте Вероника шла напролом, как танк.
Не дожидаясь формального приглашения, возмутительница спокойствия вошла в маленькую прихожую, сняла мокрые сапоги, потоптавшись на скрипучих деревянных полах, пригладила растрепавшиеся волосы и прошествовала в комнату. Николаю Петровичу ничего не оставалось, как пойти следом. Вероника бодро вывалила на полковника заранее заготовленную речь о невозможности жить окруженными забором, как в концлагере. А уж убийство невинных людей и вовсе чудовищная идея. Ведь можно решить проблему цивилизованно, например, установить на всех дорогах таблички с просьбой не подходить ближе.
За все это время Матвиенко не проронил ни слова, внимательно глядя на девушку. Впрочем, ответа она и не требовала. Под этим пристальным взглядом запал у Вероники иссякал и к окончанию тирады она неожиданно для себя оробела. Вдруг в голову пришла мысль, что они с этим суровым мужиком здесь наедине. Холодок пробежал по спине, и девушка невольно поежилась под его изучающим взглядом. Засмущавшись, Вероника отвела глаза и с притворным интересом начала осматривать аскетичную обстановку. Молчание затянулось.
Николай Петрович жил один в маленьком деревянном домике из двух комнат, где до него доживала свой век одинокая старушка, почившая на той самой старинной железной кровати, в которую и уперся теперь взгляд девушки. Перехватив его, полковник развеселился, а Вероника окончательно смутилась.
«Я пойду,» – пискнула она с какой-то просительной интонацией.
«Конечно, я обдумаю Ваше предложение, Вероника Сергеевна,» – едва сохраняя серьезность уверил ее Николай Петрович.
Когда раскрасневшаяся девушка пулей вылетела из его дома, он расхохотался. Впервые после возвращения на материк. Оказывается, и на эту активистку есть управа. А ведь она очень даже хорошенькая, когда не напускает на себя этот менторский тон. И так забавно краснеет.
Над словами Вероники действительно стоило подумать. И она, и отец Владимир выражают мнение довольно большой части населения, которая пока проявляет свое недовольство лишь на кухонных посиделках. Однако недооценивать ее не стоило. Сам виноват. Нельзя было прекращать практику импровизированных совещаний с людьми, имеющими авторитет среди населения.
Тем временем весна надвигалась неумолимо, как грозовая туча. Придорожные сугробы поникли, скособочились и растеклись ручейками во все стороны. Земля всплакнула лужицами талой воды и глубоко вздохнула полной грудью. В кристально прозрачном воздухе поднимались вверх испарения, искажая окружающий мир, как кривое зеркало. И, наконец, разлилась река. Вода вплотную подобралась к возвышенности, на которой стояла деревня, залив сараи и огороды в низинах вокруг нее. Матвиенко частенько сидел на сухом пригорке позади огорода, примыкавшего к его дому, и любовался закатом. Огромное пространство, залитое водой, ограничивалось шоссе на высокой насыпи с одной стороны и совершенно ничем с другой. Лишь вереница поникших прибрежных ив виднелась в паре километров впереди, обозначая обычное русло реки.
Созерцательное настроение полковника было нарушено повизгиванием и возней на крыше одного из полузатопленных сараев внизу. Средних размеров тощая собака, суетясь и радостно поскуливая, бегала в нетерпении по крыше сарая, скрутив колечком облезлый хвост. Волновалась она не напрасно. Рваными рывками к сараю продвигалась лодка, в которой стояла Вероника. Неумело тыча шестом по дну, она медленно двигалась, стараясь не промахнуться мимо цели. Все ясно, рванула спасать собаку. Полковник аж застонал от досады. Глупая девчонка! Неужели нельзя было попросить о помощи кого-нибудь, кто хоть с лодкой управляться умеет. Конечно нет. Сама полезла.
Тем временем лодка благополучно ткнулась в стену сарая. Но глупая собака вместо того, чтобы немедленно в нее прыгнуть, отбежала на другую сторону крыши, недоверчиво глядя на спасительницу. Вероника и так, и этак пыталась подманить пугливую псину, но та не шла на контакт. В конце концов девушка выбралась на крышу, сняла куртку и, растянув ее двумя руками на манер рыболовной сети, стала подталкивать собаку к лодке. Матвиенко напряженно вглядывался в ее маневры. Предприятие увенчалось успехом. Вот только за то время, пока Вероника ловила собаку, лодка успела отчалить и дрейфовала на расстоянии около метра от сарая. Собака с легкостью перемахнула это расстояние. Девушке было сложнее. Помедлив пару минут, она сделала два шага назад для разбега, оттолкнулась, прыгнула и, стукнувшись ногами о нос лодки, шумно свалилась в воду.
