Читать книгу: «Взрослая сказка о 90-х в двух вариантах», страница 2

«Двое»

От мужского лица. Болит. Опять по заведённому сценарию с понедельника на пятницу. Голова уже пухнет. По дому у неё бегает братишка младший, белобрысый. И вот чем кончилась защита милейшего создания от криков и шлепков, за пролитую тушь на покрашенный и высохший только-только подоконник.

– Так, ага, явное предпочтение блондинок! О, джентльмены! Это твоя защита неспроста. Вымажу горшок Белобрысика изнутри гудроном, подарю на день рожденья и снаружи красным подпись «цилиндр». И сердечко! – Тряпка посудная чуть не повредила глаз.

– Дичь какая! – Нашёл какие-то слова в ответ. Тут же, не сходя с места, были перечислены все известные миру женщины, окрашенные и рождённые со светлыми волосами. Их дурные привычки, капризы и скрытые недостатки. Моя улыбка снисхождения спустила лавину новых эмоций. Она вновь подыскивала мне жену среди круга общих знакомых.

 
О взаимной любви
 
 
Всё дело, я тебе объясню, только в этом.
Я хочу с тобой жарким летом убивать комаров.
Потому что уже готов
Делить этот грех с тобой.
Всё дело, я тебе объясню, только в снеге,
Только в его очень быстром беге,
Я хочу переждать этот символ смерти
Вместе с тобой.
 

 
Всё дело, я тебе объясню, если можно:
Вечной радости быть не может.
И если плакать ты любишь одна,
Спрячусь я рядом.
И холодна будет твоя щека
Радостно губ моих ждать.
Всё это стоит того,
Чтобы тебя прощать.
 

Часть 2

«24-ая квартира»

На работу утром поднималась почти вся семья. А девочка с косичками вставала в школу. Шесть дней в неделю кроме воскресенья. После работы маму носило по магазинам, папа был на работе. Мама с недоверием встречала его вечером привычной фразой: «ты всегда так говоришь». Девочка Катя в это время делала уроки. Застать их всех вместе в однокомнатной квартире можно было с 21.00 до 6.00. Такие ответы нашла она на анкету в школе. Что любит папа? Смотреть новости, а мама бегает с кухни в зал или ванную, моет посуду.

Двойки, полученные накануне выходного дня, карались строго. А те, что обнаруживались с понедельника по среду, почему-то нет. Школьный дневник жил в двух режимах: или он прятался от всех в книгах или диване, или танцевал перед лицом папы, украшенный красным росчерком учительницы.

Папа и мама считали себя монархистами. Мама придерживалась больше партии консерваторов, или тетчеристов. Но когда Катенька перешла в третий класс произошла революция. И родители, как и все порядочные люди вокруг, стали анархистами. В семье наметился политический раскол. Перевешивала партия родителей, но всего на один голос (учитывалось в любом исходе). Катя знала, что как ни называй страну и государственный строй, а всегда есть главное место. И его по идее смены режима может занять любой гражданин. А значит, она вправе мечтать о титуле императрицы.

«Двое»

Поцелуев, кажется, не будет сегодня, даже не обнялись на прощанье. Голова гудит, разрывает как зенитную установку. Мигрень, что ли? Кто-то из-за неё стрелялся, идиот. А таблетку в аптеке не пойду покупать, так и сказать что ли девушке за стеклом: «Она меня достала, дайте лекарство»? Новости после полуночи смотрел, «Плейбой» смотрел, опять выпуск новостей. Поэтому и сон, наверное, такой с заскоками и причудами. А все теперь немного того стали, хотя свою пользу хорошо секут.

Телевизор надо меньше смотреть. Меньше глаза портишь – больше по радио услышишь, меньше по радио услышишь – из книг больше вычитаешь, без книг – у людей узнаешь ещё подробнее с опорой на жизненный опыт. Разумные доводы, но силы воли нипочём не хватит.

ПАРАЛЛЕЛЬ

В более интегрированной среде нет места подобным суевериям, их убивает ирония; но в отгороженных клочках земли они глубоко пускают корни и произрастают.

(Клиффорд Саймак «Круг замкнулся»).

Однажды вообще сон был. Картонные огромные фигуры на экране. Маски-шоу, аналитик и целитель. Диктор, в костюме дикой расцветки читает текст новостей. А рядом в окошке силуэты мелькают, такие узнаваемые, кого в профиль вся республика сходу назовёт, а кого по прикрытой лысине даже.

«Наследник»

ПАРАЛЛЕЛЬ

Законный наследник или наследник закона?

(Мысли в голове автора).

Короля звали теперь Варфоломей Васильевич. В этом статусе он выпил и закусил остатками и, зевая, побрёл вдоль коридора прихожей. Пощупал декоративные шторы до пола с лицом иностранного поэта Маяковски, батик, сделаны на заказ. Ноги в красных детских тапочках в форме собаки запутались в них. Походкой алкоголика он из них выпутался, глядя под ноги, и неожиданно ткнул носом в подбородок человека с оружием.

– Вам дальше не полагается. – Сдержав стон, предупредил тот.

– А-а-а! Я понял всё! – Сделав пируэт, он сел на пол. В каждой руке как у клоуна торчала мягкая меховая обувь. – Я всё разобрал. Тапки внизу очень толстые. А я так и не подрос – приземистый толстячок, не так ли?

– Вам нельзя выходить, у каждой двери есть такие как я. – Оружие парень убрал за спину.

– А такие особы, как я? У каждой?

– Не могу вам так сразу ответить. Но приказ мне дали – не выпускать.

Беспартийный поплыл на четвереньках к другим дверям, освободил руки, запустив тапки в лицо поэта. Поплавал так, протирая отвисший живот, и утомился, уснул рядом с телевизором.

Вернувшийся южанин, фамилия которого была Ачтояахренелчтолишвили, проорал:

– Так! – На лице Маяковски остался пыльный отпечаток.

– Я его задержал при попытке к бегству, господин.

– Молодец, Бакс, вольно. – Иронично ответил он. Прошествовал к креслу в темноте. Сидя выключил телевизор, стереосистему, компьютер. Встал, врубил выключатель. Приказным тоном произнёс.

– Встать, пожалуйста, хрен придорожный. – Варфоломей с хитрецой открыл левый глаз, но не шевельнул больше никаким членом. – Ну что захмелел, скотина, за мой счёт, так?

– Я заплачу.

– Не надо. – Ачтояахренелчтолишвили обернулся, продолжая говорить в лицо Бакса. – У меня их хватает. Кадров квалифицированных мало. Культовых. Отработай, и найдём тему для разговора. – Васильич хлопнул по набитым карманам.

– Почему? Здесь валюта.

– А я патриот, по-ял? Иначе мыслить будешь тут, а жрать и греться в мечтах, так что выбирай.

– Тогда я согласен на переговоры.

– Вот и сиди. – Хозяин нажал кнопку проигрывателя компакт-дисков с записью Шопена. Потом он полил камин каплями из бутылок со столика и поджёг в нём наугад вытащенный с полки том собрания сочинений великого зарубежного графомана всех времён и народов В. И. Ленина. И ушёл, широко шагая в соседнюю комнату.

Крепился бывший король несколько дней. Подбородком он ложился на дверную цепочку и провожал глазами выходившую группу. Каждый из них что-то откусывал на ходу. Дверь защёлкивалась на замок.

– Я бы сейчас министра иностранных дел после пресс-конференции съел бы с перцем и кетчупом.

– Я бы тебя гвоздём в макушку угостил, если бы не приказ.

– Холоп!

– Не обзывайся. А то по шее получишь.

– Сил нет, а то задушил бы этими руками.

– То-то и оно.

На седьмой день, ни мало не похудевший (но оголодавший) гражданин Беспартийный вышел на дело, тщательно загримированный.

«Двое»

Продолжение кошмарного сна. Яркое пятно на воображаемом экране, состоящее из красных взрывов в обрамлении чёрных дымов. Крики и визг, очень похожие на те, что за окном. Кулуары жирных ёмких представителей нищего населения уступают этому зрелищу.

Война предоставляет уникальную возможность дорого продать своё тело. Странная выходит сделка. Ты ломаешь конечности, шею и пробиваешь голову кого-либо, объявленного врагом страны. И тебе тоже. Нового комплекта костей и мышц и мозгов не выдадут. Морально ты вроде бы обогащаешься приобщением к величию державы, отправляясь воевать за него на чужую землю. То есть ни за что, из страха перед властью и преклонения перед древним культом бога войны.

Кто это так любит рядиться в тогу исповедника, доспехи рыцаря чести, юбки домохозяек, свитер «рядового человека», резиновые сапоги колхозника перед публикой? Правильно, как бы они могли говорить прямо и от себя. «Я, человек, окончивший финансово-менеджерские курсы, занимавший такие-то руководящие посты, по протекции такого-то, представитель блока такой-то партии». В качестве дополнительной информации поимённый список его избирателей. Нет, заседания и без того нудные. Лучше пусть председатель Думы оглашает это всё, пока он идёт до микрофона полчаса.

Вы спросите, каким образом перед заседанием собрать информацию. А толпа личных помощников, а компьютеры, а личный увесистый опыт. Без такого многолетнего стажа в моей республике нельзя претендовать на командную должность.

Время – река, несёт с собой не только хорошее. Всем известно, как за десятки лет в чердаках и дачах, в куче сваленного хлама заводится моль.

 
«Война»
Как моль является в ночи слепая тень оглохшей кошки.
Кончай терзать себя, кричи, увидев сверху тени рожки.
Когда ещё не веришь смерти,
На небе солнце – так должно быть!
В тени кустов таятся черти,
ты «красишь» грифелем свой ноготь.
 

 
Восторг приходит к гордецу, что он под плётками исторг.
По искажённому лицу струится ядовитый пот.
А рядом тень ослепшей твари,
её на клочья изодрали, вчера ещё не зашивали,
И потому сочли погибшей.
Но я так думаю, едва ли затихнет стон её осипший.
Ослепшая она найдёт, оглохшая на зов придёт.
Как моль невидимо сгрызает и никогда не умирает.
 

 
И будет некого винить, когда явится тень от кошки.
Но крикнуть надо, не забыть, увидев сверху тени – рожки.
 

«Мятежник»

Маленький, переносной, но очень хорошо показывающий телевизор занял весь досуг Колинза, и Николаич очень ему завидовал. Седьмой день, половину срока отбывания, узник решил отпраздновать. Заказал принести (и пронесли) бутылку шампанского и закуску, какая будет. В подарок старику ошейник для кота начальника. Повеселились. Вечером дневальный занёс дополнительное одеяло. «Видимо, кто из новоприехавших уголовников отправился в ад» – подумал Колинз, не предполагая благодарности в сердце тюремщика.

Ночью снился универмаг. Отдел шапок и шляп. Знакомые министры и премьеры отталкивали друг друга и мерили разные фасоны головных уборов на его голову. Особенно весело было, когда от чрезмерных стараний пиджачных помощников шея выкрутилась вон, как будто была сделана из пластилина.

Он проснулся взбудораженным и сильно лохматым. Долго умывался и чистил зубы. После чего сел на кровать, пульнул подушку в стену напротив, свернул одеяло в тугой рулет, а из простыни смастерил огромного зайца. Топчан придвинул поближе к печке-буржуйке, устроившись с максимальным комфортом, начал водить ручкой по листам бумаги. Но всё прервалось бренчанием двери. Камеру заполнила собой компания из девяти человек.

– Мы правозащитная организация, и мы считаем, что вас, гражданин Канибута, держат здесь без оснований. И напрасно вас держат в новом корпусе с уголовным уклоном, это противозаконно. – Полная женщина, состояние волос которой, сильно напоминало голову узника, говорила громко и уверенно. Смущаясь своего вида, гражданин оделся и успел взять в руку расчёску.

– Не беспокойтесь. – Остановила его порыв юная подкрашенная умело девушка с причёской каре. Рука его дрогнула и даже провести по волосам не смогла.

– Да, – Согласилась первая, обращаясь к девушке. А потом повторила её слова в его лицо. – Не беспокойтесь

– Прошу садится. – Втроём они поместились на рулете с воздушной прослойкой из одеяла. Остались стоять семеро мило улыбавшихся незнакомых ребят. Один из них выделялся прыщавым лицом, а худенькая безвкусно накрашенная барышня подмигиванием.

– В чём вас обвиняют? – Вежливая девушка навострила хорошенькую ручку. Долго они беседовали, со стенографией и репортажной съемкой. После их ухода бородатый мальчик попросил у стражника таблетку от головной боли.

На девятый день, особо не напрягая воображение, Колинз все свои угольные припасы потратил на изображение своего идеала женской красоты в прозрачной чёрной накидке в полный рост.

«Двое»

Он писал ей поэмы, сочинял стихи, читал чужие, но как последний дурак, только во сне. А в яви ему и писать-то не нравилось. Почерк был бисерный и грамота только со словарём. Кошмар, увиденный накануне, пустой, вызванный переживаниями, без сомнения. Но он мешал сидеть спокойно на одном месте и лишал вообще покоя. Хотя он и не шёл никуда. И не заходил к ней. Но она сама явилась.

– Ты не заболел? – В её голосе он услышал раскаянье.

«Двадцать четвёртая квартира»

– Нет, не понимаю я этого! – Папа выключил телевизор и лёг на кровать. – Какие же они демократические, если вот мы с тобой, нормальные, работающие граждане, не можем стать даже кандидатами?

– Остроумничаешь? Ну и глупо! – В ответ сказала жена.

– Хотя, впрочем, это же пока не президентские выборы. – Продолжил папа думать вслух.

– Хорошо прошли выборы в Ленинграде, за один голос давали двадцать пять рублей! – Процитировала новости Мама.

– Папа, а президент это самый главный в республике, да? – Прозвучал звонкий голос из детской кровати.

– Что, Катенька? Спи, правильно говоришь, правильно. – В остром политическом диалоге наступила пауза. Она намекала на часто слышимую девочкой фразу: «Дай ребёнку поспать». Тихим шёпотом они продолжили.

– А на работе говорили, что главарь у оппозиции в тюрьме сидит. Катя, спи – завтра в школу! Они ведь что пропагандируют: нужна победа демократического выбора. Так что сын Тани из 15-той квартиры скоро загремит в армию.

– Ну, это скажем, верно. – Согласился Папа.

– А будущего президента. Хм-хм! Ка-атя! Кандидатов пока скрывают вплоть до искоренения устаревшего духа монархизма.

– Мам, ты щас сказала что? Мазохизма?

– Катенька, милая, спи! Полпервого уже, слышишь, нет.

– Дочка, одобряю. Люди должны первым делом научиться уважать себя.

– Прекрати учить её глупостям.

– Папа не дурак, он – интеллигентный.

Мама сказала утром очень строгим голосом: Катя, после школы – немедленно домой. Никаких кружков, никаких внеклассных и факультативов – сразу домой. На улице много алкоголиков и всяких таких. Папе она тоже приказала: «Не подходи к митингующим, пусть сами разбираются. Подошёл – так в драки не ввязывайся. Увидишь на лестнице милиционера Орлова – поздоровайся, сосед всё-таки». Папа обещал слушаться.

Девочка с косичками пришла из школы со словами:

– Мама, я всё равно буду самая главная.

– Императрицей? В бархате и парче на всём готовом, служанки нужны? Найди-ка своего будущего муженька, где он теперь скитается. – Съехидничала в ответ та.

– Я буду женой разведчика, дипломата или консула, или советника по важным вопросам или банкира. Мне объяснили в школе, монархия не подлежит восстановлению.

– Хорошо, доченька, только расти большая.

«Двое»

– Да, – Покашлял ради достоверности. – Небольшая ангина. – Сколько она ни врала и не сочиняла, но отличать ложь от правды не разучилась.

– Пошли, вставай, у Нинки вечеринка! – С того момента кто-то крутанул шар земной с невиданным усилием. Сотворив под ногами огромную карусель. Опубликованная, изданная, вышедшая под град людской зависти любовь распустилась как домашний цветок. Вопреки крушению семьи, дали развод друг другу её родители.

Блеск глаз, широкая улыбка с острыми краями, «прикиды» и «фенечки», белые туфли вот на такой платформе. Нелепый внешний вид вызывал у него восторг. По улицам они стали ходить в обнимку. Смеялись до того, что были рези и колики в животе. В телевизоре показывали фильмы, где пары оставались на чашечку кофе вдвоём. А этого они ещё не пробовали. Она разговаривала с ним особым тоном, срываясь на фальцет. Головные боли и ссоры прекратились.

«Наследник»

– Милиция, атас, ребята.

– Да нужен ты кому, Варфоломей Васильич. – Похлопали его по спине люди Ачтояахренелчтолишвили.

– Тихо, ребята, в таком возрасте человек тюрьмы не выдержит. – Бывший первый джентльмен дрожал при мысли о том, как он и эта гоп-компания сядут в чёрный автомобиль BMW и покатят за город. И там будут перестреливаться с конкурентами чёрного рынка. Блестящая как концертный рояль и хищная как акула, машина двигалась сзади на малой скорости. Несмотря на внешний вид, она была сопровождающим человека лоцманом.

Предводитель отряда держался поодаль от всех. Плечи его опустились, а ноги шагали широко. Сигарету он вынимал из пачки в нагрудном кармане внутри пальто, сам чиркал зажигалкой, и делал это как-то в своей манере.

ПАРАЛЛЕЛЬ

Обедневший Король, он не станет богатым лакеем.

(Передача по телевизору «Музыка, музыка…»)

Впрочем, на дефицит средств он в данный момент не жаловался и свечей в церкви ставил больше за помин души. Нагнувшись к спущенному стеклу шофёра, он пустил дымок в сторону солнца. Тихо, с расстановкой дал указание: «В три как договаривались. Деньги – будут». Автомобиль резко сорвался с места.

– Куда пойдём, мужики? – Спросил он, вручая неполную пачку одному из членов отряда.

– Налево. – Ответил один с жидкой желтоватой бородкой.

– Налево, куда все сточные воды стекаются. Пусть мазурики сворачивают. – Зло сплюнул Ачтояахренелчтолишвили.

– Вперёд! – Предложил молодой парень чуть старше двадцати лет. На его лице выделялись крупные подвижные губы.

– Впереди ждёт смерть. Все там будем.

– Что, опять в заведение, в гостях у Тамары? – Обладатель бороды скривился, как будто его угнетал моральный дух коллектива.

– Ха-ха-ха! – Главарь радовался один. Он указывал пальцем на дорожный указатель с единственным направлением.

– Как всегда по пятницам. – Сделал заказ от имени всех Ачтояахренелчтолишвили, продолжая смеяться сквозь деланный кашель.

Варфоломей Васильевич старался не смотреть по сторонам, хотел надвинуть кепку глубже, но дрожали пальцы. Он ел, ел, ел, запивал соком, отодвигал одну тарелку, пододвигал новую, и снова неудержимо поглощал пищу.

– Да, нет. Лично? Нет. Проект, да поплавай ты со своим проектом в бассейне Саддама. Лично? Да полетай ты с ним в открытом космосе. Ага, всё, разговор окончен.

– Что это за блюдо? Периодически справлялся Бывший первый джентльмен у двоих соседей по столику. У подошедшего официанта он взял ещё с подноса мороженое.

– С орехами. – Пролепетал он.

– Ну, что? – Тоном опытного конферансье спросил Ачтояахренелчтолишвили. Ответа не предполагалось. Потом сел ближе к сцене с танцовщицами, обняв спинку стула. Его глаза пристально следили за одной из них. Через некоторое время он оглянулся на новичка. Перед ним стояло ещё на полтора часа страха и еды. Поэтому он спокойно вышел в вестибюль, и оттуда в служебный вход.

– Пошли, мой хороший. – Ласково сказал Ачтояахренелчтолишвили, когда тот вычистил последнюю мисочку. – Пойдём, одни мы с тобой остались. – Промесив снежную кашу две остановки, они в обнимку вернулись на квартиру с коврами.

Сотрудничество с представителями криминальных структур пока складывалось хорошо.

«Двое»

Она увидела у него вечером на книжной полке книгу «Энциклопедия для мужчин», Москва, 1992 год. Утром, пока он спал, открыла полистать.

«Вопрос о поле и любви имеет центральное значение для всего нашего религиозно-философского и религиозно-общественного миросозерцания». На-на-на. Ещё вот тоже цитата: «…обо всём слишком интимном не принято говорить; раскрыть свою душу, обнаружить в ней то, чем она живёт, считается неприличным, почти скандальным». Этот день запомнится мне надолго. Страсть лучшее средство от скуки и одиночества. Май, ещё холодно, но скоро лето. Под простынёй я замёрзла и поставила чайник, а он пусть лежит. Кефир он не любит. А завтрак в постель, наверное, будет ждать. Творог, сметана и сахар лучше. Присела на кровать, покрылся мурашками и открыл глаза. Я вздрогнула и стала мять смесь в тарелке.

– Дай.

– Ну, на. Гадость? Не ври, вкусно и питательно.

Ложка холодная как лёд. Он терпел.

«Мятежник»

В два часа пополудни у топчана было поставлено ведро, полное извести. А тремя часами раньше, камеру нового корпуса посетили два господина респектабельного вида. Под костюмами они носили рубашки, обувь дорогая, зарубежная. Начинающий художник-самоучка связал их визит с портретом алкаша с бородавкой, венца творенья. Может быть, они потом где-то тиснут статью, что заключённые на пятнадцать суток, такие как Ныч, напрасно проводят время, а могли бы творить на пользу республики.

В бумагах из их кейса он разобрал только кое-что. Множество незнакомых значков, специальных сокращений, плохое самочувствие. В низу одного из листов померещилась неотличимая до последней палочки подпись Канибута Н. С. Но вопрос задать побоялся. Они завели разговор с Николаем Сергеевичем о временах учёбы в институте. Узник окончил консерваторию, но спорить не стал, он стеснялся говорить правду и всем рассказывал про театральный институт. Также они вели беседу о безработице, о злоключениях беспризорников, падении нравов, кино, поп-музыке и так далее.

Все трое увлечённо спорили. О Югославии речь не шла, здесь не было смежных позиций. Дверь сопроводила их уход отборным звоном и звяканьем. Николаич привёл на поводке повзрослевшего пятнистого кота по кличке Владик.

– Вискас ему не впрок. – Пожалился стражник. – Как таскал рыбу на кухне, так и в том же духе. Тебе начальство личное распоряжение передало, чтобы ты ни под каким видом стену над кроватью не белил, понял?

– Ага! – Отозвался Ныч. – Китикэт тоже понос даёт?

– Тоже, бедный ты мой. Ну, идём, я тебе яичков сварю. – Кот как будто понял и рванул к выходу.

– Ойх! – Бородатый мальчик, никак не больше десяти лет на вид, взял в руки кисть, окунув её в извёстку. Устал, лёг, не помня во сколько, не раздеваясь. Всю ночь живое тело дышало рядом и щекотало нос.

– Выгнал кота, ваше беспородие, нахлебником обозвал и тюремной крысой.

– Злой, злой. – Усмехнулся тот, намыливая вторую половину стены.

– Мало сказать, недобрый. Он ещё и зажиточный.

– Старый, что ли? Зажился?

– Да ну, тебя. Дочка у него, правда, уже взрослая. Длинноногая девица с пунцовыми губами.

– Марципановая принцесса? – Колинз подмигнул Владику, который раскинулся на одеяле начальник тюрьмы на озере.

– Да, не очень-то. Не сказал бы. Ну, как сейчас модно.

– И откуда же ты, дед про моду узнал?

– Телевизор твой слушаю, вот.