Читать книгу: «Нежеланная мечта. Том 1», страница 18

Глава 5. Европа.

1

Вот мы и приближались к Берлину. Мы стали отличными наездниками, которые свободно сидели в сёдлах и превосходно управляли своими животными. В большой степени кони сами способствовали нашему обучению.

На фоне заходящего солнца мы увидели рассевающийся перед нами город. Катя начала диалог:

– Вот мы и приехали в Берлин. Какие у нас планы? Они ведь наверняка должны быть грандиозными? Что-то несоизмеримо крупное. Может мы попробуем ограбить банк?

Это вызвало у меня насмешку.

– Глупышка. Это огромный город и соответственно здесь куда больше полиции и военных. Что-то крупное будет для нас явной погибелью. Так что просто возьмём пару ростовщиков, не больше.

– Но ты же невероятно хорош в ограблениях. И я стала чуть лучше, ты сам говорил. Под твоим руководством у нас может получиться ограбить банк.

– Для банка нужно больше людей и больше времени. Мы можем конечно сделать всё быстро и вдвоём, но унесём оттуда только очень скромную сумму. Я объясню тебе позже все эти нюансы.

Она согласилась со мной.

В берлине мы остановились на постоялом дворе. Город был непохожим на все предыдущие, из тех, которых я видел. Здесь было много каменных сооружений. Даже некоторые дороги были выложены из камня. Так же повсюду встречались замки и шикарные усадьбы. Но что мне больше всего понравилось в этом городе, так это размеренный темп его жизни. Он был конечно быстрее, чем в Бресте, Лодзе, Седльце, или Познани, но был и значительно медленней, чем в Варшаве, несмотря на то, что этот город был больше.

Больших планов на Берлин я не строил, лишь пара ростовщиков, покупка золота и отправление дальше. Главным фактором было то, что мой немецкий был ещё очень плох и мы не смогли бы проникнуть в общество.

Из-за дня в день мы наслаждались досугом, а я с каждым днём делал огромный прогресс в изучении языка, постепенно я стал понимать речь остальных людей и даже разбирал смысл сказанного ими, но всё равно каждый раз прибегал к полному Катиному переводу. Немецкий был быстрее английского, в этом заключалась главная сложность моего понимания. Люди здесь не старались разделять слова паузами, только предложения.

У нас появилась новая история. Катя стала Софией, дочкой известного русского дворянина и прусской графини из города Трир, и мы направлялись на родину её матери, в гости к бабушке и дедушке. Я же сын маленького графа. Меня звали Юрий. Моя родословная была не столь важна. Мы недавно поженились и отправились в свадебное путешествие. Здесь девушки, ездящие верхом, были нормой, так что София могла спокойно разгуливать в ездовой одежде по городу.

Несмотря на то, что мы не строили планов с высшим светом и просто развлекались, мы всё равно как-то оказались в компании радушных пруссов. К нам хорошо относились, мы много общались на тему взаимоотношений Российской империи и Пруссии. Я выступал в роли пацифиста, который не разделяет мнений о войне. Те, с кем мы общались были ярыми католиками и потому им нравилось моё отношение к войне. Мы даже начали посещать церковь по выходным. Я не большой фанат христианства, оно всегда вызывало у меня отвращение, потому что, прикрываясь именем бога, христиане пролили много крови с целью распространения и навязывания своей религии. Но католическая церковь мне понравилась. В ней было какое-то умиротворение и в то же время непринуждённая простая атмосфера. Да в ней было всё невероятно роскошно и дорого, в какой-то момент я подумывал об ограблении этого места, но потом я смотрел на людей, которые были так преданны этой религии и искали в ней очищения грехов, что желание грабить это место у меня пропало. К тому же церковь, в которой мы были, принимала в основном богатых людей, которые делали добровольные подношения. Никакой торговли за места в рай, никаких налогов и вымогательств. Даже меня осветил их главный и простил все грехи и сделал это с искренней добротой, хотя я нечего ему не дал. На исповедь я не решился. Я мог бы много чего сказать, я мог бы поведать обо всех своих грехах на немецком, но я не искал прощения и искупления, я не хотел этим ограничиваться, я хотел продолжать делать то, что делаю. И к тому же меня окутывал страх, страх того, что священник доложит обо всём полиции и меня арестуют. В фильмах и сериалах я часто такое видел, несмотря на таинство исповеди.

Мы совершили первое ограбление. Вынесли чуть меньше тысячи талеров. Это стало самым крупным кушем за всё время моего промысла. Бежать из города мы не собирались. Я обменял все наши оставшиеся рубли в банке на талеры и наконец-таки купил первый десятикилограммовый слиток золота на монетном дворе. Отдать за него пришлось тысячу талеров и все золотые рубли, что у меня были. Специально для перевозки новых побрякушек я приобрёл огромные сумки на седло с замками. Но Фаинд этому не обрадовался. Он был истинным рысаком, а не рабочей лошадкой, которая таскает тяжести. После кучи морковки, которой я его накормил он более-менее смерился, но всё равно оставался недовольным.

Театры, оперы, балеты, концерты, ужины, всё это у нас было. Правда платить приходилось самим. Наши друзья помогали с билетами, но не тратились на нас. На сколько я понял, это был немецкий менталитет.

Мы совершили второе ограбление. Унесли всего полтысячи. По сравнению с первым это было мало, но всё равно это было куда лучше, чем то, что я брал в Польше.

Мы оставались в обществе прусских богачей. Как бы они нам не были симпатичны, а они были куда лучше русских, мы всё равно начали строить планы по их ограблению. Немного о богатом обществе, в Пруссии нет рабов, как и официального рабства в принципе. Здесь были вольнонаёмные рабочие. И на этом фоне богачи выглядели лучше. Хоть они обращались с ними не лучшим образом, но зато они давали им множественные рабочие места, некоторые из которых казались для меня бессмысленными, например, зажигатель свечей. Они платили работникам жалование, кормили их на своих кухнях и даже предоставляли комнаты для жилья. Не у всех конечно были такие почести, только у лучших из работников, но всё же это было куда лучше, чем в 21 веке. Здесь не было какого-то жестокого цинизма и было больше человечности. К тому же богатые пруссы всегда оставались спокойными, медлительными, размеренными, вежливыми, внимательными. Они не позволяли себе повадок бедных людей, вроде громкого смеха, злоупотребления алкоголя, неподобающего поведения. В России же наоборот, дворяне вели себя куда раскованнее крестьян и лишь пытались казаться воспитанными. У пруссов же это было чем-то врождённым.

Мне начал нравиться этот стиль жизни и периодически я даже стал подумывать о том, чтобы остаться жить здесь навсегда, купить какой-нибудь завод, дворец, несколько ферм и радоваться жизни, но потом я быстро осознавал, что это слишком быстро мне наскучит. Я ещё молод для того, чтобы попуститься прелестям всей жизни настолько сильно, как эти богачи.

Мы задержались в Берлине ещё на неделю. План был прост, и мы могли в любой момент осуществить его, но мы хотели отдохнуть в этом спокойном и тихом мире без вечной спешки и суеты. Я кстати купил пару книг на немецком, и мы вместе с Катей читали их перед сном. Точнее я читал, а она переводила то, что я не знал. Но мой немецкий стал на удивление хорошим и периодически мне делали комплименты, что я говорю на нём не хуже пруссака, хотя во время комплимента я обычно забывал какие-нибудь формальности и просил перевода от Софии.

Я приобрёл ещё один золотой слиток, дабы уравновесить сумки. Так как золота у меня не осталось, то пришлось вывалить за него полторы тысячи. И у нас осталась всего одна сотня талеров. Но мы не огорчались, так как на следующий день отправились на дело.

Всё прошло очень хорошо, старый план. Сделали всё чисто и без жертв, только обмороки, крики, стоны и слёзы. После дела я полюбил Пруссов ещё больше. Эти люди реже пользовались расписками и потому у них было больше денег. Мы унесли чистую тысячу талеров. Вот правда с драгоценностями у них было туго, эти люди предпочитали скромность, так что надеяться можно было, что мы получим с драгоценностей не больше пары сотен.

2

Из Берлина мы отправились в Бранденбург. Мы двигались всю ночь малолюдными дорогами, адреналин на нас уже не действовал после ограблений. Мы как-то смерились с тем, что мы делали и это стало для нас всего лишь работой, не больше. Так что нас клонило ко сну, и мы были уставшими, и не особо реагировали на всё что происходило вокруг. Страха тоже уже не осталось, и мы не дёргались при приближении всадников, как это было раньше. Но к нам вдруг подъехали три всадника, они поравнялись с нами и окружили нас. Один был слева, за Катей, второй справа от меня и третий оставался сзади.

– Спроси, что им надо, – попросил я Катю по-русски.

Я насторожился. Она спросила, я понял, что они двигаются в ту же сторону, что и мы и хотят составить нам компанию, чтобы было не так скучно в дороге. Катя продублировала на русском всё тоже самое.

– Скажи им, что мы не хотим ехать в их компании и нам комфортней передвигаться вдвоём.

Я мог сказать всё это и сам, но почему-то они не вызывали у меня доверия, и я решил прикинуться, что не понимаю их. Они точно не были полицейскими, или военными, я уже знал, как те выглядят по Берлину. Эти были в гражданском, но одежда была походной, это значило, что они часто пребывают в дороге. Возможно даже чаще чем мы. Они сослались на то, что мы можем проехать вместе немного, пока их кони отдыхают в неспешной ходьбе, а потом они отправятся дальше в привычном темпе. Они поинтересовались из России ли мы. Похоже они осознавали, что я говорю на русском, хоть и не понимали моих слов. Тут я заметил на бедре мужчины, что был справа от меня, револьвер. Мне это понравилось.

– Что ты о них думаешь? – Спросил я у Кати.

– Они меня пугают. Похожи на вербовщиков.

– Это кто такие? – Я нечего не знал ни о каких вербовщиках.

– Во время войн, вербовщики хватают всех иностранцев, бедных людей и тех, у кого нет денег и продают их армии, чтобы те воевали.

Мне показалось это крайне странным. О Пруссии у меня изначально сложилось хорошее впечатление, а тут самое наивысшее из проявлений работорговли. Я не хотел в такое верить.

– Ты уверена?

– Не знаю. Но я иногда слышала о таких людях в Пруссии.

Мужик слева спросил Катю о чём мы говорим.

– Скажи ему, что мы действительно русские и спорим на тему того, чтобы продолжить с ними путь. Тебе эта перспектива нравится, мне нет.

Катя начала переводить мои слова, добавляя немного от себя, чтобы звучало убедительней. Потом тот мужчина сказал, что они не доставят нам никаких проблем и мы всего лишь проведём время за интересными разговорами, им интересна русская жизнь и как продвигаются военные действия в Крыму.

– Готовься.

– Оружие? – Катя уже стала понимать меня с полуслова и всегда знала, что и когда нужно делать.

– Заряжено?

– Нет.

– Значит просто прыгай с коня по моему приказу и удержи его на месте, постарайся не попасться на пулю того, кто позади. Если успеешь, то заряжай, – она кивнула головой в знак согласия. – Начали!

Я моментально вынул револьвер правой рукой из-за спины, взвёл иглу при помощи рта. Катя спрыгнула с коня. Вербовщики насторожились и потянулись за оружием. Я произвёл первый выстрел в того, кто был слева, он даже не успел дотронуться до револьвера, он упал на шею своего коня, но животное было привычно к такому и спокойно продолжало идти прямо в таком же темпе. Я быстро прокрутил барабан большим пальцев, он крутанулся через патрон, но заряжен был полностью, так что мне было нечего волноваться. Взвёл иглу зубами, вытянул руку влево и произвёл выстрел. Пистолет уже был в руке у жертвы, и он только направлял его в меня. Но моя пуля достигла его раньше, чем тот успел прикоснуться к курку, он упал на землю. Конь так же продолжал, спокойно идти вперёд, словно нечего не произошло. Третий вербовщик обогнал меня слева и ехал впереди. Он повернул своё тело и направил револьвер на меня, я уловил взглядом, как его палец нажимал на курок и резко одёрнул поводья на себя, Фаинд встал на дыбы, выстрел. Я падаю на землю с неготовым револьвером. Перед моими глазами пронеслась вся моя жизнь, начиная с того момента, когда я проснулся в 19 веке. Но лёжа на земле я быстро осознал, что не ранен. Прокрутил барабан большим пальцев, вновь через один патрон, мои руки тряслись от страха, я взвёл иглу левой рукой. Последний вербовщик удалялся вдоль по дороге, я попытался прицелиться и произвёл выстрел. Потом прозвучал выстрел с его стороны. Потом ещё один выстрел откуда-то из-за спины. Меня вновь охватил страх, в моей голове пронеслась мысль, что я не убил первого и сейчас он выстрелил мне в спину. Жизнь вновь пронеслась перед моими глазами. Но нет, боли не было. И тут я увидел, что Фаинд лежит прямо у моих ног. Он дёргался, пытался встать. Я нечего не понял, он никогда не лежал, всегда, когда я его видел, он был на ногах. Я вообще слышал, что кони не умеют лежать. Я уставился на него. Тут я почувствовал прикосновение чьей-то ладони на плече, обернулся, это была Катя.

– Я убила третьего, – спокойно сказала она.

Тут я понял, что это был за выстрел. Мне стало значительно проще. Я обошёл Фаинда и подошёл к его голове. Из его брюха вытекала кровь. Ещё и из шеи. Он жадно старался захватить воздух и встать, но нечего не получалось. Я понял, он уже мёртв. Это предсмертные страдания.

– Прости меня, дружище. Это я нагрузил тебя слишком большим весом, – я начал гладить его по морде. – Это я подставил тебя под пулю. Это из-за меня ты сейчас лежишь посреди этой дороги и истекаешь кровью. Ты всегда был моим самым лучшим другом. Ты меня постоянно выручал и помогал мне. Мы с тобой через столько дерьма прошли вместе, и ты никогда меня не подводил.

По моему лицу покатились слёзы. Я пытался разглядеть через них его морду и навсегда оставить его в своей памяти. Мой взор был устремлён прямо в его чёрные глаза, казалось, что и он сейчас плачет. И вот, заворожённый его взглядом, я вдруг услышал: «Ты тоже был для меня лучшим другом. Время, проведённое с тобой, было лучшим для меня. А сейчас сделай милость, прекрати мои мучения и не смей горевать, сукин ты сын!». Я впервые услышал голос этого животного, он был грубым и жестоким, но в нём было что-то доброе и приятное. Мне было трудно смириться с потерей, но я понял, что должен исполнить его последнюю волю. Я зарядил свой револьвер и произвёл выстрел прямо в голову Фаинда. Его глаза закрылись перед самым моим нажатием на курок и уже больше никогда не откроются. Я почувствовал, как уходит дух из лучшего существа во всём мире.

– Ты правильно сделал, – сказала Катя и обняла меня сзади.

– Знаю. Мне будет его не хватать. А теперь нужно скрыть свои следы и ехать дальше. Он не хотел, чтобы мы горевали.

Катя пошла обыскивать первого вербовщика, я третьего. Забрав у них всё ценное, мы оттащили их с дороги в кусты. Потом я вернулся ко второму. Тот был ещё жив, обессилен, но жив. Он пытался что-то сказать. Я достал револьвер, зарядил его. Меня переполняла ненависть к этим людям. Я хотел разорвать их на куски, хотел расчленить их и оставить на съедение коршунам и гиенам, но лишь сказал:

– Это тебе за Фаинда, мразь!

И выстрелил прямо в голову. Я обыскал и его, а потом тоже унёс в кусты. Катя в это время собрала всех коней вместе. Она сообщила, что было два коня и одна кобыла. Я сказал, что мы заберём их всех с собой. Мы перекинули свои сумки на свободных животных, сам я забрался на одного коня, поменяв ему седло на своё, и мы поехали дальше. Я хотел бы сжечь труп Фаинда, но ни время, ни место не позволяло, так что пришлось оставить его лежать там, в тени дерева, возле дороги, куда мы сумели его перетащить. А рядом с ним я положил морковь, которую он так любил.

У вербовщиков мы забрали несколько документов, 12 штук на разные имена, возраста и полы. Парочку мы оставили себе с Катей, остальное выкинули. Ещё у них было пятьсот талеров на всех, табак, много пороха и пуль, пара десятков патронов, один револьвер, такой же как у меня, и 6 пистолетов. Теперь не было сомнения в том, что это были вербовщики. Мне даже было как-то приятно из-за того, что я их убил. Нет, не из-за мести, а из-за того, что я отчистил мир от таких тварей, как они.

– Ты умница, тебе просто равных нет, – сказал я Кате, вспоминая как она убила третьего.

– У тебя проблемы со зрением, и ты всегда мажешь на длинные расстояния, – заявила она. Это было очень неожиданно с её стороны. Хотя это действительно было правдой. – А я просто сделала, что должна была.

– С каких пор ты стала такой дерзкой и грубой?

– Извини, я не хотела.

– Да нет, мне даже нравится. Только не переусердствуй, а то и в тебя могу пулю выпустить.

– Ты промажешь, как и всегда, – сказала она улыбаясь.

– Чертовка! – Проговорил я сквозь зубы.

– И я тоже люблю тебя, дорогой, – она сложила губки бантиком и отправила мне поцелуй.

Я никогда не говорил ей что люблю её, но она считала, что все мои оскорбления значат именно это. Я действительно произносил их с некой любовью. Я больше никогда не был зол на неё, она просто не давала повода. Были лишь такие моменты, когда она слегка задевала меня и я должен был что-то сказать ей. Но она же в свою очень всегда говорила, что любит меня. Мне это нравилось. В особенности то, как она это говорила. Мне ещё никто и никогда так нежно и ласково не говорил этих слов.

Мы с ней стали значительно ближе друг для друга. Мы были откровенны и говорили, не стесняясь, всё что думали. Она понравилась мне, когда была робкой и услужливой, но пленила же целиком, как только стала такой. Сильной, жизнерадостной, весёлой, слегка колкой, моментами злой и жестокой. К тому же такие выпады бывали у неё крайне редко, только во время дел, или после них. В остальное же время она всегда была той же самой скромной леди, что и в первый день нашего знакомства. Мне хотелось прямо сейчас скинуть её с коня и изнасиловать прямо здесь, на траве в этот момент, но я удержался.

Мы выехали на главную дорогу до Бранденбурга и вдруг Екатерина спросила:

– Сильно переживаешь из-за Фаинда? Я знаю, что вы были лучшими друзьями, наверное, это очень плохо, лишиться такого друга, особенно с которым вы провели так много времени.

И тут я задумался, а сколько же мы действительно провели с ним времени. На самом деле не так уж и много. Только одно лето. Я встретил его до приезда в Варшаву. Просто я как-то слишком сильно к нему привязался. Он стал моим первым настоящим другом в этом мире. Сначала я хотел менять коней в каждом городе и получать за это деньги, но вот я встретил его и что-то щёлкнуло во мне, из-за чего я не захотел с ним расставаться. Нет, это не из-за того, что он был сильным, точнее не только из-за этого. В нём было что-то близкое, что-то родственное. Это лето, проведённое с ним и с Катей, было лучшим летом за всю мою жизнь. Я ещё никогда не был так счастлив и не испытывал столько чувств разом. Было и плохое, и хорошее. Но с Фаиндом всегда было только хорошее и как бы я не старался вспомнить хоть что-то плохое с его стороны, такого не было. У него конечно же был характер, но очень мягкий. И даже когда ему что-то не нравилось, он всё равно всегда делал то, что хотел я. Говорят, что собаки верные друзья, но я бы с этим поспорил, этот конь был самым верным и в конце концов он спас мне жизнь, защитив от пули, а потом поймал и вторую, они предназначались мне. Я был ему благодарен в невероятной степени за всё, что у нас было.

– Ты, наверное, мне не поверишь, но Фаинд словно говорил со мной перед смертью, и он приказал мне не горевать, так что я и не горюю. Я лишь испытываю невероятную благодарность к нему за всё, что было.

– Ты сегодня напьёшься?

Эта девушка уже знала мои привычки лучше меня самого и как-то принимала их.

– Да, но не из-за горя, а из-за радости. Фаинд отправился в лучший мир, где я вновь встречусь с ним после смерти. И он не простит меня, если я достойно его не провожу.

– Я рада, – она улыбнулась.

Когда я пил из-за плохого настроение, то становился просто невыносимым и меня было трудно терпеть, но когда же я пил из-за хорошего настроение, то я был невероятно мил. И Катя это отлично знала.

3

Мы передвигались из одного крупного города в другой, Брандербург, Магдебург, Вольфсбург, Ганновер. В каждом городе у нас всё шло просто прекрасно. Мы стали менее осторожны и более уверены. Осень уже потихоньку подходила к концу. Наши сумки постепенно наполнялись талерами. Пруссия была куда богаче Польши, поэтому мы постоянно выносили крупные суммы. Мы настолько пренебрегали осторожностью и были поглощены азартом, что совершали по 4-5 ограблений в городе и даже не пытались сбегать оттуда пока нам не надоест. К ростовщикам и ужинам прибавились ещё и частные вечеринки, вроде концертов и домашних представлений, а также рестораны. Я решил слегка изменить наш маршрут, двигаться по северной Европе становилось с каждым днём всё холоднее и холоднее, и я хотел уже остановиться и отдохнуть где-нибудь несколько месяцев, возможно написать что-нибудь. Хоть мы и редко ночевали в палатке, но в ней стало очень холодно спать ночами. Заодно нужно было обменять все наши накопления на пару банковских бумажек, чтобы было проще передвигаться. Передвигались мы теперь на четырёх конях. Двое для нас и ещё двое для наших вещей. Так что мы решили отправиться в Лондон и провести там зиму.

После Ганновера был Вальсроде, затем Бремен, Бременхафер и потом портовый город Куксхафен. В порту наши сумки уже переполнялись от талеров. Мы отыскали там корабль, что согласился взять нас без документов в Лондон. С кораблём возникли сложности, и мы прождали нужный целых две недели, потому что нам было принципиально взять с собой Хэлифа, а капитаны не соглашались перевозить коня ни за какие деньги. Хэлиф стал для Кати таким же другом, как и для меня был Фаинд, поэтому мы не могли его бросить. Остальных же трёх коней мы продали сразу по приезду в город.

Наша история менялась не сильно, разве что, когда мы поехали в Вальсроде, то мы стали супружеской парой, которая путешествует и непременно хочет посетить Лондон. В основном у нас лишь менялись имена в каждом новом городе и родословные, но когда нам не хотелось их менять, то брали какие-нибудь старые.

Катя стала для меня кем-то вроде родной сестры. С ней было хорошо, интересно, уютно. Но полюбить её я не мог. Она стала таким же профессионалом в нашем деле, как и я. Даже чуть лучше. Однажды, когда мы грабили ресторан в Бремене, то я был в роли жертвы, а она в роли грубого наёмника. На публику это произвело огромное впечатление. Я пытался сопротивляться, когда она взяла меня в заложники, но она так сильно ударила меня кулаком, что разбила бровь и оставила огромный синяк на глазу. Потом она конечно же извинилась, но мне понравилось это. Когда нам требовалось попасть на вечеринку, на которую не пропускали с оружием, то Катя всегда проносила его под юбками платья. И когда я доставал его, то постоянно любовался её очаровательными ножками. И после дела у нас с ней был такой страстный секс, который и представить было нельзя.

На корабле я увлёкся игрой в покер с матросами. Они все были англичанами и знали эту игру. Плаванье продолжалось неделю, с одной остановкой в Ден-Хелдере и когда я попросился к ним в игру, то они были самоуверенными и рассчитывали, что получат кучу денег, которые смогут потратить на выпивку и шлюх в порту. Но вот только некоторые из матросов прибыли туда без рубашек, и они активно работали грузчиками, чтобы выкупить обратно свою одежду. После Ден-Хелфера никто больше в карты не играл, потому что ни у кого не было денег или они были не готовы расстаться с ними. Но меня их мелочь не радовала, я просто получал удовольствие от игры. Я даже сыграл однажды с капитаном и тот попросил меня взять расписку, но я согласился на пачку сигар, так у меня появился мой первый позолоченный портсигар. Капитан был обрадован такой щедростью, потому что проиграл мне 300 талеров, а сигары стоили всего сотню. Я постоянно был общительным и доброжелательным, много интересовался о путешествиях у всех на корабле, при чём говорил я на английском и как я осознал, то весьма неумело, из-за чего вызывал насмешки, так что злости и обиды ко мне никто не питал.

Кате было очень скучно пока я развлекался в мужской компании, а не с ней. Она даже начала меня слегка ревновать. Но она купила себе несколько книг и находила утешения в них. Кроме неё, дам на корабле не было, так как он был грузовым.

Мы причалили к британскому берегу ровно 1 декабря в небольшой портовый город Маргит. Мои должники радушно помогли нам сойти на берег и помогли отнести наши тяжёлые сумки в отель. Здесь уже начали появляться более знакомые мне английские названия.