Читать книгу: «СкинАрмия», страница 3

Глава 5

Домой Глеб шёл с головой, раздувшейся от невесомого чувства лёгкости. Мысли были отрывочны, оставались бушевать внутри лишь цветастые завихрения приятных эмоций. Как он пришёл к себе в квартиру он хорошенько не помнил. Очнулся сидя на кровати, раздетый до трусов и готовый отойти ко сну. Сразу уснуть у него не получилось, слишком насыщенным получилось его путешествия в партийную мечту. Когда он выключил свет, и щека коснулась подушки, мысли обрели реальность обросших мясом призраков. Закрыв глаза, Глеб начал размышлять.

«Значит, где-то есть люди, которым не безразлично происходящее со страной и на прямую их не касающееся. Я всегда думал, что скинхеды не организованная и во многом деструктивная сила. Да и в последнее время их почти не стало. Это в девяностые годы их было пруд пруди. Ан нет, я видно ошибался». – Глеб не знал, что, начиная с 2017 года, движение переживало ренессанс. Неожиданное возрождение. Не зная этого необъяснимого с точки зрения логики истории простого факта, он продолжал рассуждать дальше – «Наверное, большинство из них рассосалось по партийным норам и перестало смущать обывателя своим характерным, вызывающим видом или просто переоделись в цивильное. Всё, что я знаю о них, не очень-то вписывается в тезисы борьбы с вселенским злом. Да, они мочат тех из приезжих, кто не уважает наши обычаи и законы; не любят власть, особенно нервирует их полиция; придерживаются различных взглядов от красных, до нацистских и расистских; в дискуссии не вступают, а предпочитают сразу бить в морду. Не очень аппетитно, зато по-мужски, брутально.

Но в партии, помимо бритоголовых, участие в собрание принимала и другая весьма разношёрстная публика. Что их объединяет? Идеи? Навряд ли, слишком они разные. Личность вождя? Возможно. Такой человек может зажечь огонь желания борьбы в любом и побудить к противостоянию системе. Но как же меня всё-таки вштырило! Мистика! Обязательно пойду на следующее собрание, обязательно. Звонка моего будущего незнакомого и от этого ещё более таинственного руководителя, так называемого десятника, ждать не буду». – Одновременно с мыслями о партии на Глеба навалилось забытьё. Плоские картинки видений обрели объём, ожили и завертелись в хороводе выдуманных мозгом на основании впечатлений заканчивающегося дня образов.

Во вторник в институте Глеб был молчаливее обычного. Верный оруженосец Никита, вечно болтающий без умолку, и то заметил, что его товарищ угрюмее обычного. Они стояли возле аудитории, ждали начала лекции. Никита, как всегда, хомячил что-то мучное и в перерыве между откусыванием и бессмысленным бормотанием спросил:

– Ты чего такой смурый сегодня?

– Спал плохо.

– …Не похоже, у тебя вид цветущий. Ты что, проказник, посмел влюбиться?

– Да. В самую точку попал, – огрызнулся Глеб, ему сейчас не хотелось поддерживать пустые разговоры, и он хотел таким ответом разом обрубить все возможные расспросы, но просчитался. Раззадоренный таким откровенным признанием Никита вскричал: – «Ага, я так и знал!», – и снова затараторил:

– А как же твоя разлюбезная Оксана? Любовь на веки и навсегда.

– Какая любовь на веки? Что ты мелешь, я такого никогда не говорил.

– Не говорил, правда. Но ведь думал же. Признавайся, что я прав.

– Хватить молоть чушь. Никита, ты на себя посмотри. Разве только слюна с клыков не капает. Тебе чего, заняться не чем?

– Не скажи. Мой друг влюбился, а я это мимо ушей должен пропустить. Хоть намекни кто она?

– Звезда.

– Постой, какая звезда? Шутишь. А если серьёзно?

– Тебе никогда не говорили, что задавать столько вопросов подряд – неприлично?

– Нет. Как её хоть зовут? Я её знаю? Она из нашего института?

– Ты неисправим. Зовут её Елена Темникова. Понял, а теперь отвали, задрал.

– В смысле, певица из группы «Серебро».

– Да.

– А где ты с ней познакомился?

– В клубе одном. Ты о таком, поди, и не знаешь, – добавил Глеб на опережение, заранее ожидая следующий вопрос о названии клуба.

– Трындишь ты! Нечего меня разводить!

– Конечно. Нечего мне на уши наседать. Дай спокойно подумать.

– Думай, кто тебе мешает? – надувшись, обиженно произнёс Никита.

Пришёл преподаватель и студенты пошли за ним на лекцию. А Никита почти до конца учебного дня не разговаривал с Глебом, лишь на последней паре – семинаре, вновь обнаружил исключительную разговорчивость и охоту к общению.

Глеб всё то время, пока шли занятия, пока он ехал в метро, шёл от остановки домой, – думал о партии. Чтобы хоть как-то разгрузиться, он уже на подходе к своему подъезду достал мобильник и набрал Оксане. Он забыл, что она на него тоже дулась и позвонил первым, хотя раньше никогда этого не делал, и в других обстоятельствах дожидался бы её звонка сам. Услышав, что она взяла трубку, он сказал:

– Здравствуй.

– Привет, – вовсе не приветливо прозвучало в ответ.

– Оксана, пойдём в кино сходим, развеемся. Ты согласна?

– Нет, я на тебя обиделась.

Наступила пауза, в течение которой он вспомнил, как они расстались. Отступать было как-то неудобно, и он продолжил свой натиск.

– Вот там и помиримся. Пойдём, мне есть что интересненькое тебе рассказать, – выпалил он, не думая и не имея в виду похода в партию, который на самом деле он ни с кем не собирался обсуждать.

– Не знаю, Глебчик, не знаю, – растягивая слова, проговорила Оксана. Когда она злилась или была готова на поглумиться, всегда называла его «Глебчик».

Глеб, после её слов, так себе и представил, как она хитро прищуривает глаза и накручивает на палец прядь волос. Он замер, перестал уговаривать, а начал ждать, а чтобы не дёргаться – стал слушать, как бьётся сердце. Самец оказался прав, через минуту хитрая самка соизволила дать ему прощение, озвучив его вопросом:

– Что за фильм? Только учти – на ужасы твои, я не пойду.

– А что ещё стоит потраченных двух часов нашей юности? – С весёлым недоумением спросил Глеб, но, чтобы не перегибать палку, торопливо добавил: – Блокбастер. Последняя часть «Людей Х».

– Хм-м. Пойдёт, под мороженное, воздушную кукурузу и пиво.

Пошёл явный отжим. Спохватившись, что так просто открыла перед врагом свои ворота, крепость, хоть и с запозданием, пыталась содрать с захватчика выкуп. Глеб, не стал спорить, буркнул нечто неразборчивое, назначив время свидания на половину восьмого, а место рядом со входом в кинотеатр «Жемчужина». Глеб там ни разу сам не был и его, в какой-то степени, интересовало это заведение. Раньше он только проезжал мимо него на автобусе, когда ехал от метро в свой микрорайон, теперь же он имел шанс рассмотреть это «чудо» современной инженерной мысли. Кинотеатр открылся совсем недавно – новенький, с пылу с жару, винтажное архитектурное блюдо для современной публики.

Здание кинотеатра смотрелось как готовый к старту гигантский кальмар. Заострённая передняя часть, в середине которой, по обе стороны туловища здания, зияли два масштабных окна-глаза. Сам продолговатый корпус кинотеатра шёл под наклоном в сорок пять градусов, чуть ниже располагались ступени, ведущие к портику и входу, сделанному как будто из наполовину раскрытых раковин моллюска. Задняя же часть кинотеатра, его главная часть, где прятались семь кинозалов, своей архитектурной сумбурностью, многочисленными переплетениями каменных удлинённых труб, создавала впечатление клубка напряжённых щупалец кальмара, собранных в узел перед броском за добычей.

Оксану пришлось ждать. Это была ещё одна, хотя неосознанная, но всё же месть. На сеанс они опоздали: когда вошли в тёмный зал, фильм шёл уже десять минут. Хорошо ещё, что в будни и народу на сеанс набралось не так много, как на премьеру или в выходные. Они спешили: внутреннее убранство современного храма искусства Глеб осмотрел лишь мельком. Оно его мало того, что не впечатлило, оно его разочаровало. Ориентируясь на замечательный вид снаружи, он надеялся на нечто этакое и внутри. Однако, внутри всё это выглядело довольно стандартно и примитивно. У хозяев либо не хватило денег на эксклюзивный дизайн, либо отсутствовала элементарная фантазия. Всё – как везде. Кафе с красными диванчиками, уголок игровых автоматов, алюминиевые панели, встроенные светильники – всё серо-белое с пятнами бордового. Ничего выдающегося в стиле Пикассо, как ему зачем-то хотелось.

Своё расстройство он вынужденно залил пивом. Денег, как всегда, не было: хватило впритык лишь на билеты и пару пива. О закуске в виде воздушной кукурузы, а тем более – чипсов, не могло идти и речи: оставался вариант с боем добыть себе эту солёно-сладковатую чепуху, заодно поубивав продавцов (в основном ускоглазых) и бандитом-победителем схорониться в темноте кинозала. Короче, не важно. Уселись, стали смотреть, пиво скоро кончилось, зато либидо никуда не делось, оно не кончилось и не собиралось. Целиком фильм Глеб не запомнил, только отдельные кадры. Мягкие тёплые губы, нежные дающие ласку руки и страшное возбуждение. Вместо киносеанса – сеанс секс терапии. Глеба это больше, чем устраивало. Фильмы такого безмозглого пошиба, он терпеть не мог, молодое тело его девушки интересовало Глеба куда больше.

После грохочущего взрывами окончания американского кино, они с Оксаной под ручку вышли на улицу.

– Жарко, Глеб, – прислоняясь грудью к его бицепсу, томно проворковала Оксана. Жарко в осенний вечер не было. Волны концентрированного тепла рождались у неё глубоко внутри и кругами распространялись по организму, вызывая здоровый жар молодости. – Куда пойдём?

Глеб, развернув лицо Оксаны к себе, взял его в ладони и впился жадным поцелуем в её податливые губы. Насладившись моментом, он сказал:

– Надо отметить… Праздника хочу.

Глеб говорил о своём посещении партии, а Оксана подумала о их примирении, поэтому согласилась:

– Да, забыть вчера, не думать о завтра, жить только этим вечером… Пойдём ко мне?

Парочка влюблённых большинство своих интимных встреч проводила в квартире Оксаны. У неё и жилая площадь была побольше и её отец (мать её внезапно умерла, когда девочки было тринадцать лет) относился к встречам его дочери с Глебом с пониманием, а вот дома у Глеба его мать крайне щепетильно подходила к понятию «чести жилища», а попросту – жутко ревновала и не одобряла таких свиданий.

По пути молодые люди зашли в супермаркет и по настоятельным уговорам Глеба купили пару банок коктейлей. Вообще она не любила это быдло-пойло, но сегодня ей было без разницы. Он остановил свой выбор на лимонном «Хуче», а она выбрала очаковский «Махито». Оплатила покупки Оксана.

Употребили они коктейли на улице, остановившись, ради такого дела, в каштановом сквере рядом с домом Оксаны. Каждый глоток химического кайфа закусывали поцелуями. Если и было у Глеба желание рассказать о своём поступке Оксане, то оно рассосалось под воздействием вполне определённых чувств и он, забыв обо всём, по её же совету, наслаждался моментом.

Любовь в этот раз получилась особенно яркой и запоминающейся, как ни странно – не смазанной опьянением. Каждая деталь, каждый вздох, стон и поза, остались навсегда в памяти, как подарок исключительно сладкого вечера для них обоих и не для кого больше. Её отец был дома, но их не беспокоил, а они, закрывшись в её комнате, наслаждались друг другом допоздна. Глеб поставил рекорд – пять раз подряд и никакой после оргазмической депрессии.

Домой он, счастливый, довольный, уставший и ни капельки не пьяный, попал около часа ночи.

Глава 6

В партийных собраниях участие принимали представители разных слоёв общества и разных полов. Преобладали мужчины, девушек приходило совсем немного. Глеб заметил всего пятерых женщин. Особой красотой они не отличались, скорее они выделялись, даже в такой разномастной толпе, своим неоднозначным стилем одежды и макияжа. Только одна из них по-настоящему его заинтересовала. Подстриженная под каре, с расчётливо расчёсанными крашенными бордовыми волосами. Она сидела на небольшом возвышении, выходящем из самой стены, так как нормальных мест для всех желающих послушать сегодня вождя не хватило, и Глеб мог любоваться лишь её профилем почти всё время, за исключением тех моментов, когда она поворачивалась в зал и с кем-то перекидывалась парой фраз шёпотом, и тогда он мог наслаждаться её лицом анфас. Из-за того, что на её плечи была накинута кожаная куртка, под которой скрывалась белая блузка, её строгие правильные черты бледного лица напоминали лики праведных комсомолок с советских агитационных плакатов времён войны – «Не болтай! Кругом враги!». Косметикой она не пользовалась, но её губы призывно манили своим природным нежным светло-алым цветом.

Впрочем, Глеб только вначале отвлекался полюбоваться на комсомолку, потом он полностью переключился на речь, произносимую вождём. В ПРН на общих собраниях придерживались традиций. Эту сомнительную для новичка истину Глеб понял на втором сборище в офисе организации, проходившем в четверг. Собрание всегда открывалось с вступительной лекции вождя. А Мухин умел подбирать такие злободневные и вечные темы, что они держали в идеологическом тонусе большинство членов организации.

В этот раз вождь затронул подспудно довлеющую над всеми сидящими в зале людьми проблему, названную им – «Уровень агрессивности в обществе».

Лекция проходила свой экватор, и вождь представал перед своими людьми во всей совей харизматичной красе:

– И когда в силу предопределённого всей историей страны и заложенной изначально в её геном информацией о положении каждого представителя отдельного социума в обществе уровень агрессивности его членов неминуемого повышается, это даёт дополнительные возможности и дополнительные угрозы. Надо понимать, что агрессия – это обратная сторона страха и к ней тем охотнее прибегают, чем сильнее развит скрытый психоз в народе больном таким опасным расстройством. У так называемых цивилизованных народов запада вектор этой силы направлен вовне. Они постоянно боятся потерять лидерство, по этой самой же причине они и помешаны на тотальном контроле. Личность, живущая в таком обществе и вынужденная загонять чувства глубоко в подсознание, подавляется с самого рождения с помощью навязывания ей различных корпоративных ценностей на работе и извращённых правил поведения дома. Внешняя свобода и цепи духа внутри.

Всё хорошо, когда ты поступаешь так же, как и все, но если же ты осмеливаешься быть не похожим на окружающих тебя самовлюблённых обывателей, за пластиковыми улыбками скрывающими алчность и похоть, то ты неминуемо становишься для всех изгоем. Для них бытовая подлость, подставы на работе, стукачество, – обычное дело. Но всё это не даёт им спустить эмоциональный пар копящейся внутри камер души в полной мере.

Их политические лидеры умело манипулируют желанием разрушения, постоянно нападая на малых и слабых, всегда, я подчёркиваю – всегда, используя своё технологическое, стратегическое или экономическое превосходство. С равным соперником, сильным в принципах, умеющим защищаться от их лукавства, они теряются.

Договариваться с ними о чём-либо не имеет ни малейшего смысла, всё равно при изменении обстоятельств они отказываются от любых своих обещаний. Они боятся, поэтому они нападают. Деньги, сделки и насилие – вот их идеология. Казаться, а не быть, делать вид, а не являться. Всё подчиненно внешнему в ущерб внутреннему.

Цивилизация развивается, отрабатывает социальные системы, а изжевав их, выплёвывает. Запад сейчас упирается, мешает прогрессу. Они чувствуют угрозу их мироустройству, основополагающим камнем фундамента, которого является зелёный дьявол – доллар.

Угроза для западного устройства мирового порядка исходит от нас, и всегда исходила от нас: мы другие. Они требуют выгоду, а мы предлагаем помощь. Естественно, они агрессивны, и вынуждены нас изображать монстрами, а иначе их царство «либерального тоталитаризма» давно бы рухнуло. Война, в той или иной своей ипостаси, между нами, неизбежна. Кто её начнёт? Боюсь показаться нескромным, но думаю инициировать новое открытое противостояние должны мы. Белые начинают и выигрывают. – Подобная аллегория пришлась партийцам по душе. Они одобрительно заухали и затопали. Вождь получивший положительный заряд энергии понимания от аудитории, сделавшись ещё серьёзнее, продолжил. – Незримый Дух победит косную Материю. Это мы – славяне, представляем наиболее развитую формацию человеческого общества, формацию духовных ценностей, целей, и делимся ими с другими народами, а не только бережём для себя!

Камни горы всевластья под ногами наших врагов становятся скользкими, они неминуемо падут. Пришло наше время. Славяне просто обязаны действовать в таких обстоятельствах активно. И в этом лидерстве нет ничего постыдного, угнетающего интересы других народов. Будущее государство, как, впрочем, и все формации нашей страны, будет строиться на справедливом равноправии. Не угнетение и контроль, а коллективная поддержка и вера!

Страны запада во главе с США сегодня наши традиционные и внешние враги. Наша глобальная цель. Есть и меньшее зло, которое большинству из вас и понятнее и ближе. И действует на народ, раздражая его, потому что с этим многие русские люди сталкиваются повседневно. Уровень агрессивности приезжающих к нам мигрантов, необыкновенно высок: среди них много исламских экстремистов, распространяющих свои идеи в питательной среде их земляков как духовную чуму. Будем откровенны: русских такие ваххабиты не любят, к нашим женщинам относятся по-скотски. Они готовы работать у нас за другие деньги, и несознательный работодатель делает выбор в их сторону, так он экономит. Торгаш он и есть торгаш.

Национальная преступность – это серьёзная проблема и зря власти от неё отворачиваются. От неё никуда не денешься, с ней нужно и можно работать. Уровень агрессивности пришельцев зашкаливает. А социальная ступень развития их социума позволяет им эффективно действовать на улице. Преступники-мигранты быстро объединяются по национальному и родственному признаку, не чураются нападать всей толпой на одного. Действуют жестоко и крайне нагло. Остановить их сейчас на улице никто не может. – Эти слова Мухин произнёс задумчиво и как будто окинул аудиторию в поисках чего-то или кого-то. – Полиция действует с опозданием, и преступники успевают скрыться у себя в горах.

В конце хочу добавить: слишком высокий уровень агрессивности – это плохо. Это чувство, окрашенное в цвета розового тумана, мешает думать. Для нас главное быть не агрессивными, а умными, справедливыми, терпеливыми и сильными. Поэтому, мы готовы нанести удар первыми и в своё время мы нанесём его!

Закончил вождь с великим воодушевлением и наградой ему послужил взрыв спонтанных аплодисментов. Следующую часть собрания проводил секретарь московского отделения – Михаил Дьяков. Он предоставил подробный отчёт о вчерашнем пикете. Больше половины присутствующих здесь принимали в пикете активное участие. А остальные, те кто не смог присоединиться к товарищам у посольства, с любопытством слушали.

По окончании собрания Глеб решил воспользоваться ситуацией и подошёл к подставке, на которой стоял вождь и разговаривал с одним из своих верных спутников. Дождавшись паузы в разговоре, он вклинился со своим вопросом и спросил:

– Разрешите?

Мухин повернулся к нему, благожелательно посмотрел на Глеба и произнёс.

– Да.

– Вы знаете, когда вы рассказывали о ситуации с мигрантами, у меня было такое ощущение, что вы залезли ко мне в голову. Ситуация серьёзная и любой уважающий себя патриот не может ни задумываться – «Что же делать?». – Начав довольно робко, дальше Глеб начал раскручивать маховик слов и выплёвывать их со скоростью пулемёта. Он впервые за долгое время не таил своих мыслей от собеседника, сбрасывая напряжение, мучившее его до этого и приведшее сюда в партию. – У вас опыт, знание ситуации. Каким вы видите выход из такой, складывающейся негативно для нас ситуации?

Вождь, просверлив Глеба внимательным взглядом, внешней стороной правой ладони провёл по своей щеке и сам задал вопрос:

– Вы новенький?

– Это моё второе собрание.

– Ясно. Стране нужны ищущие, небезразличные к её судьбе люди. Мне представляется вы из таких. Кто у вас десятник?

– Мы ещё не успели с ним познакомиться.

– Ну ничего. Сегодня познакомитесь. Я скажу, чтобы вами скорее занялись. Вам будет не безынтересно пообщаться с нашими практиками, в частности с Буровым Сергеем. А сейчас, прошу меня извинить, дела. Надеюсь, мы с вами ещё ни один раз увидимся.

Прощаясь, вождь пожал ему руку. Рукопожатие оказалось по-мужски плотным (но не излишне сильным и резким), ладонь сухой, тёплой. При этом ритуальном действии вождь наклонился вперёд и без тени улыбки посмотрел прямо в глаза Глеба. Это означало, что он его запоминал. Сделав кивок головой, по-военному идеально выверенным шагом он удалился в сопровождении своего верного соратника к себе кабинет.

Глеб отдал дежурному, – на этот раз молодому толстяку в зелёном натовском свитере и с плохо вымытыми сальными волосами, – фотокарточку. Уходить он сразу не стал, а задержался в приёмной с целью немного потолкаться, пообтереться среди партийцев, послушать их разговоры, понаблюдать за их мимикой. Глеб походил среди них, а потом взял из лежащей на столе стопки газет «Сердце Севера» один экземпляр и сделал вид, что углубился в чтение. От подслушивания чужих разговоров его отвлёк подошедший к нему тощий, глазастый, круглоголовый, короткостриженый парень. Его губы, ярко красные, потрескавшиеся, несколько раз непроизвольно дернувшись, выдали:

– Ты Глеб Царёв?

– Да.

– Будем знакомы, – они пожали друг другу руки. Глебу его слабое, мокренькое и какое-то снисходительное рукопожатие не понравилось. – Я твой десятник Андрей Черновский. Живёшь в каком районе?

Глеб ответил.

– Типичный спальный уголок современной Москвы, – прокомментировал Андрей. – В пятницу вечером свободен?

– Да, в общем-то каких-то конкретных планов у меня нет.

– Отлично. Приходи сюда часикам к шести. Стартует акция по расклейке. Это и будет твоим первым заданием.

– То есть мне надо будет листовки клеить? – уточнил Глеб.

– А что, ты имеешь что-то против?

– Нет, просто уточнил.

– Ну и отлично. Не опаздывай, ждать тебя никто не станет.

– Конечно.

Черновский отвалил, а Царёв ещё немного постоял, закрывшись, словно щитом, партийной газетой, подзаряжаясь от наэлектризованной вождем атмосферы, сгустившейся во время собрания в зале и сейчас постепенно заполнившей весь офис. Глеб с нескрываемым удовольствием по третьему-четвёртому кругу осматривал офис и находившихся в нём людей. Он делал это так, как будущий рачительный хозяин любуются дорогим приобретением – домом, машиной, дорогим подарком самому себе любимому, словом, всем тем, что должно было остаться с тобой навсегда, или, по крайней мере, разделить со счастливым обладателем мечты самый важный отрезок его жизни.

Рядом со столом дежурного, ближе к окну, на раскладном столике лежали атрибуты партийной символики – учебная литература, сувениры. Всё пёстрое идеологическое богатство организации ПРН продавалось по весьма приемлемым ценам. Глеб подошёл к столику ещё раз. Он никак не решался выбрать себе что-либо конкретное из этой груды отличительных знаков любого уважающего себя партийца. Здесь были книги и сборники статей-речей Мухина – «Добиваясь силой!», «Победа любой ценой», «Призраки нового мира», «Убей его первым»; некоторые произведения русской и зарубежной классики, начиная от «Братьев Карамазовых» Достоевского, «Жизни Клима Самгина» Горького, «Тихого Дона» Шолохова и заканчивая «Белой Гвардией» Булгакова, «Трудно быть богом» Стругацких и «Заводного Апельсина» Бриджеса.

Из предметов с символикой взгляд Глеба автоматически выхватил сразу несколько самых ярких – футболки с партийным логотипом в виде стилизованной белой секиры внутри красного круга на чёрном фоне; флагом организации – чёрным полотнищем с белым вертикальным зигзагом, идущим от верхнего края к нижнему, смотрящемуся словно разлом в иную реальность, и в середине этого разлома висевшими в белой пустоте песочными часами (такой политический фетиш не стыдно было и на стену в комнате повесить); русского былинного богатыря, держащего в правой руке тяжёлую палицу, а в левой – сжимавшей за длинные лохмы иссини чёрных волос связку смуглолицых голов с раскосым монгольским разрезом глаз; солнце, сложенное из выкрашенных в чёрный цвет и покрытое лаком символических ног или топоров, нагло сияющих космической чёрной глубиной; мастерски вырезанный из звёздного неба силуэт тяжёлого танка с надписью под ним, такими же звёздными буквами, – «Легион Бессмертия».

Всё здорово, глаза разбегались, хотелось накупить, как тому жадному мужику из анекдота в аптеке, – сразу всего, да побольше. Но Глебу хотелось приобрести не обезличенный символ борьбы, противостояния, традиций, а что-то такое, в чём он мог увидеть реальный пример, образец, на который он мог равняться. Потому он остановил свой выбор на коллекции плакатов. На них изображался, помимо стандартного набора героев, взывающих к непримиримой борьбе до победного конца, ещё и сам вождь во всевозможных, нарисованных настоящим и видимо талантливым художником, видах. На одном он стоял на фоне серых скал в военном френче цвета хаки без погон (в прошлой жизни Мухин смог дослужиться в армии до звания полковника бронетанковых войск), а над ним тёмное небо ночи, обрызганное красными всполохами проснувшихся за горизонтом вулканов, багровело красным. На другом он стоял на берегу озера, до краев заполненного кровью, и наконец, на третьем – вождь, одетый в гражданский костюм, хорошо сочетающейся с его неизменной чёрной водолазкой, скромно сидел за письменным столом, и смотрел на Глеба своими усталыми, умными, всё понимающими глазами. На плакате отображалась только верхняя часть стола и туловища вождя. Его лицо располагалось довольно близко от невидимого препятствия, отделяющего наш мир от выдуманного неизвестным творцом, но наверняка реального для него, возможно, даже в большей степени, чем окружающий нас мира убогой повседневности. Немногие знали, с чем связано пристрастие Мухина к водолазкам, свитерам и рубашкам с высоким воротом. Секрет был прост: таким не хитрым образом вождь прятал ожоги на своём теле, доставшиеся ему в наследство от службы и полученные им во время одного скоротечного огневого боя в горячей точке, названия которой теперь никто теперь и не помнил. Тридцать процентов кожи сгорели в немилосердном жарком пламени, и полковнику пришлось перенести ни одну операцию по пересадке кожи. Но всё это осталось в прошлом, теперь у него была другая жизнь и другие заботы.

В стопке плакатов были и портреты, и фантазии на тему внутренних терзаний личности партийного руководителя, но Глеб остальные смотреть не стал, ему приглянулся, до нестерпимого желания купить, последний образец. Вытащив его и отодвинув от себя на метр, Царёв смотрел на него несколько секунд, после чего сделал два шага к дежурному и заплатил за него триста двадцать рублей – цену, которую он несомненно стоил.

С сожалением свернув плакат в трубочку, Глеб спросил дежурного: не найдётся ли у него резиночки и пока тот рылся в её поисках в нижних ящиках стола, перехватил благосклонный взгляд своего прямого партийного начальника – Андрея Черновского. От этого взгляда и всё понимающей улыбки ему почему-то стало стыдно; чтобы больше никто не обратил внимания на его краснеющее в смущении лицо, он, упаковав плакат, быстро ретировался из штаба.