Читать книгу: «Каракурт», страница 2
Глава 2
Ольга, подъехав к дому, удачно припарковала машину прямо около подъезда. Поднялась на лифте на седьмой этаж и уже подходя к двери квартиры вдруг осознала, насколько она сегодня устала. Первые несколько дней на любой новой работе всегда изматывали, выкручивали психологические суставы и к вечеру усталость наваливалась медвежьей лапой, опускалась по артериям и неуклюже поднималась по венам чугунной, шумящей в сосудах, тяжестью в ноги. Ольга никак не могла привыкнуть к такому состоянию и на первую неделю притирки на новом месте всегда давала себе поблажку – не ходила по рабочим дням в её любимый фитнесс центр.
Её парень Миша был дома. Высокий, прекрасно сложённый современный Аполлон, с гордым властным профилем и хитрым прищуром весёлых глаз. Надёжный, как гора Эверест, и вместе с тем по-мужски сильный, властный. Он, и скучая дома в одиночестве, умудрялся элегантно выглядеть в простых домашних джинсах и футболке с коротким рукавом, выгодно подчёркивающей силу его рук. Услышав, как Ольга открывает дверь, Михаил встал с дивана и пошёл её встречать. Поцеловал в щёку, помог раздеться. Обняв за плечи, немного отодвинул её от себя и присматриваясь, сказал:
– Устала, любимая. У-у, укатали Сивку крутые горки. Совсем психи тебя доконали. Общение с психически нездоровыми людьми плохо сказывается на твоём здоровье, – шутя, заметил Михаил.
– Перестань, – апатично произнесла Ольга. – Они такие же люди, как мы. Им просто не повезло. Социальный сбой.
– А-а, ну тебе, конечно, виднее. Пошли, лучше поужинаем. Признаться я зверски проголодался, господин доктор.
Они прошли в большую светлую кухню, оборудованную по последнему слову техники. Естественные светло-коричневые тона придавали ей особую домашность. В углу стояла коричневая воздушная ваза, блестящая глазированной поверхностью, в ней стояли стебли с красивыми цветами экзотического заморского сухостоя. Когда Оля смотрела на эти растения, особенно зимой, когда за окном снег заметал сугробами хмурый город, её настроение после самых трудных рабочих будней улучшалось само-собой, на душе становилось тепло, она оттаивала. Немного южного тепла далёкого моря никогда не помешает. К тому же ваза была её подарком на годовщину их совместной жизни Мише. И необычный подарок ему на удивление понравился. Он с радостью его принял и помогал ей потом искать подходящий сухостой, планомерно объезжая с ней все московские цветочные базы.
– Ты что же, ждал меня? Голодал?
– Ольчик, я не могу есть дома без тебя, ты же знаешь. Без тебя мне кусок в горло не лезет.
Они оба в силу своей занятости редко утруждали себя готовкой. Обычно Михаил заказывал готовые блюда из многократно проверенного ресторана, благо материальное положение позволяло. Вот и сегодня на ужин из ресторана привезли телятину с овощами, запечённую в горшочке, салат из свежих овощей, капустную солянку с колбасными изделиями. И к этим нехитрым изыскам Михаил прикупил бутылочку испанского вина, щедро насыщенного чернильными танинами, приятно вяжущими, заставляющими быстрее бежать кровь, провинции Риоха. Отметить первый рабочий день на новом месте, так сказать.
Поев и выпив по бокалу вина, пара молодых здоровых людей, отправилась в спальню. По причине общей усталости интимные игрища по обоюдному согласию отложили на завтра. Михаил, полный нормальных желаний половозрелого мужчины, этого не показал, но в душе он расстроился. Ольга относительно редко радовала его своим вниманием, слишком она, особенно в последнее время, зациклилась на работе. Он принимал её полностью такой какой её сотворил бог, а сегодня уж точно были бы не уместны разборки на сексуальной почве. Поворочавшись, досадливо посопев в одну ноздрю, он заснул. Ольге удалось забыться только через час. Перенапряжённый событиями мозг никак не хотел выключаться. Её обваренное событиями закончившегося дня сознание противилось сну. В голову лезли разные мысли и образы, сбежавшие из клиники. Она занималась анализом и самокопанием. Прокрутив в голове по кругу всё произошедшие сегодня события несколько раз подряд, она, всё-таки, переступила черту, отделяющую явь от хмари сновидений.
Ей снился странный сон. В нём она шла по центральной многолюдной улице столичного мегаполиса. Прохожие, идущие ей на встречу, шарахались от неё и показывали пальцем. Она ощущала себя изгоем. И она никак не могла понять, почему на неё так смотрят. Проходя мимо зеркальной витрины универмага, Ольга увидела своё отражение и до смерти испугалась. На неё безумным взором обречённой на заклание зверушки смотрела лопоухая, совершенно лысая женщина с бугристой сизой кожей на голове. – "И это страшилище я?" – она не верила. – "Неужели можно настолько сильно измениться, потеряв все волосы?" – На её глазах голова начала покрываться шелухой розовых пятен, порождающих нестерпимый чесоточный зуд. Ольга зачесалась. Раздирая всё новые струпья в кровь, не обращая больше внимания на собравшуюся вокруг неё толпу, пытаясь ногтями добраться, доковырять до причины – источника заразы.
Очень скоро под ногти Ольги набился верхний слой отслоившегося эпидермиса, ручьями потекла жёлтая лимфа, вызывающая чувство непередаваемого омерзения. И когда она зацарапала по черепу, услышав склизкий скрежет, её выдернуло из тошной трясины кошмарного сна. Она лежала на спине и быстро-быстро дышала, словно пробежав стометровку на чемпионате мира. Подушка стала влажной от пота и затылок набух под мокрыми волосами желанием чесать-разрывать-вырывать. Михаил, отвернувшись к стене, мирно спал, дышал он равномерно и спокойно. Сегодня ему снились только хорошие сны. Ольга протянула руку и взяла лежавший на тумбочке рядом с кроватью телефон. Цифры складывались в привычные чёрточки, показывая четыре часа утра. В оставшиеся три часа до подъёма, она так и не сомкнула глаз.
Глава 3
– У нас в отделении содержатся всего 22 пациента. Все мужчины. Но мы можем принимать и женщин. Отделение разделено на две части, которые при необходимости могут друг от друга быть изолированы. В основном наши пациенты – это шизофреники, попавшие к нам на почве бытового насилия, однажды, зашедшего слишком далеко. Извращенцы, наркоманы. Вообще большинство наших гостей, так или иначе, на свободе пристрастились к запрещённой к свободной продаже фарме, – говорил Артур Дак, попутно вытаскивая пухлые папки историй болезней и выкладывая их на белую поверхность стола перед сидящей за ним Ольгой. – Вам будут интересны всего трое из них. Если бы вы пришли сюда на шесть месяцев раньше, могли познакомиться с интереснейшим субъектом – с маньяком по прозвищу "Сатана".
Разговор врачей происходил в тесной регистратуре. Здесь, под замком, защищённые дежурным постом старшей медицинской сестры хранились все карточки пациентов, содержащие кровавые описание течения их чудных болезней, написанные отвлечённым языком функционеров от "карающей" медицины. В карточках, помимо диагнозов и хода течения болезни, содержались списки всех лекарств в нужных дозировках и процедур, назначаемых больным в разное время. Довольно скучное чтиво, особенно учитывая совсем не аппетитные подробности, для непрофессионала.
Услышав про Сатану, Ольга, оторвавшись от хаотичного пролистывания какой-то истории, проявив должный интерес, спросила:
– Тот самый маньяк-колдун? Его ещё Королём в некоторых газетах называли.
– Угу. Вы хорошо подготовились, хорошо.
– А куда он делся?
– Да в общем-то никуда. Его перевели в другую клинику. Возвращаясь к доступным нам пациентам, могу, как уже говорил, выделить трех. Первый – Герман Шавыков, двадцать один год. Убил свою мать, топором вырубил две квартиры соседей. Тех, которые на свою беду, оказались дома. После задержания признался ещё в двух убийствах. Шизофрения, мания преследования, психоз навязчивых состояний. Приехавшим на место преступления полицейским он сказал, что ему приказал всех убить некий вселенский разум и добавил: «Они были не теми, за кого себя выдавали».
Ольга смотрела на маленькое фото на жёлтой обложке, переданной ей Даком карты. – "Никак не скажешь, что ему 21 год. Скорее все 30, а может и больше". – Лицо худое, собачье, с глубоко запавшими, горящими неизлечимым психозом глазами, снизу ограниченными большими лиловыми мешками. Морщинистые и припухлые, словно у боксёра, веки. Волосы жидкие, как будто облитые топлённым салом. Жуть.
– Второй, – продолжал Артур Дак, доставая новую больничную карту с полки, – Геннадий Страхов. Очень интересный тип, интересный. Ветеран, участник боевых действий, как он утверждает. В армии он служил точно, а вот воевал ли он на самом деле в горячей точке… такой информации у нас нет. Но на его теле есть отметены от пуль, так что он скорее всего говорит правду. Страхов, во всяком случае до болезни, обладал сильными экстрасенсорными способностями. У него посттравматический синдром, параноидальная шизофрения. Характерно, что надолго купировать его галлюцинации нам не удаётся даже с помощью психолептиков последнего поколения. Как вы знаете позитивные симптомы болезни убираются современными препаратами довольно легко, но не в его случае. Наверное, это связано с его талантом. Мозг реагирует на лекарства у всех по-разному, у него он блокирует их действие за счёт врождённых аномальных отклонений. В редкие периоды просветления Геннадий утверждает, что совершил более ста подтверждённых ликвидаций. Может быть, он и не классический маньяк, ну уж точно будет вам интересен.
Ольга всматривалась в фотокарточку, подспудно ожидая чего-то необычного. Например, того, что сорокалетний мужчина, отображённый на фото, подмигнёт ей или отвернётся, показав затылок. На худой конец, она ждала горящего взора, высеченного из камня лица с волевыми чертами. Но, увы, мужчина с сонным взглядом и двойным подбородком добродушного толстяка никак не походил на её представления о людях, обладающих божественным, или нет – скорее дьявольским даром сверхспособностей.
– И третий, имеющий к теме вашей работы непосредственное отношение – Каракурт.
– Простите?
– Вообще-то его зовут Роман Каримов. Известен он, как Каракурт – убийца детей. У него вот здесь, – заведующий показал на сгиб правой руки, – вытатуирован черный паучок с красным пятнышком на брюшке размером с булавочную головку. Самый что ни на есть серийный убийца. На его счету семь загубленных душ. Все, кроме одной жертвы, мальчики от восьми до тринадцати лет. Никакого сексуального насилия. Долгие пытки и смерть. Скорее всего его завораживал сам процесс мучений жертвы. Мерзкая тварь. К сожалению, есть проблема. На сегодня ему поставлен диагноз прогрессирующая деменция. – Заканчивая вводную лекцию, Дак передал ей последнюю пухлую папку карточки.
– Деменция? То есть слабоумие? – беря историю болезни в руки, задала вопрос удивлённая Ольга.
– Полицейские перестарались. Их можно понять, можно. – Дак любил повторять некоторые слова в предложении для усиления эффекта сказанного. Такая была у него привычка. Ольга ещё вчера заметила эту маленькую его странность. – При задержании они хорошо его обработали. В результате – черепно-мозговая травма, а на фоне застарелой наркомании на выходе мы получили в наше распоряжение почти что овощ. Плюс маниакально-депрессивный психоз. К сожалению, от него теперь мало толку, в смысле его исходной мотивации и прочего.
– А где фотография? – Ольга обратила внимание, что на обложке истории болезни отсутствовало запечатлённое на фотобумаге изображение пациента.
– Оля, знаете, тут такое дело. Каримов не получается на фото. Совсем не получается. Вместо лица проявляется мутная взвесь помех. Мы пробовали снимать его на видео и никаких проблем. Когда изображение движется его видно, а на фото – нет. Мистика. Знаю звучит дико, но факты упрямая вещь, знаете ли. Факты.
"Шутит он, что ли. В принципе, на психиатров это похоже. Правда, ситуация не подходящая, да и я давно вышла из студенческого возраста глупых розыгрышей".
– Артур вы серьёзно?
– Ладно-ладно, не берите в голову, – поспешил успокоить своего нового сотрудника доктор Дак, увидев, насколько она встревожена. – Можете ознакомиться с историями здесь. Отберите которые вам подходят. Если понадобятся карты, можете взять к себе в кабинет, только не забудьте их сначала зарегистрировать вынос в журнале у старшей сестры. Оставляю вас наедине с ними. – Артур указал на пять стопок карт, лежащих на столе. – Время пролетит незаметно, смотрите не пропустите обед, Ольга.
– Постараюсь, Артур.
– Если хотите, могу за вами попозже зайти.
– Пожалуй, не сегодня. Люблю работать в одиночестве, и чтобы меня ничто не отвлекало от работы. Простите. – Ольга, чтобы сгладить отказ, обворожительно улыбнулась.
Улыбнувшись в ответ, доктор Дак откланялся. Обед Ольга всё-таки пропустила: профессиональный интерес победил голод. Она с головой погрузилась в мир больных иллюзий, страшных описаний подробностей преступлений (чем больше таких подробностей врачу удавалось собрать, тем выше была вероятность обнаружения источника повреждения психики больного), откровений пациентов на сеансах психотерапии. В регистратуре в отдельном сейфе хранились копии всех аудио и видео записей, сделанных лечащими врачами на сеансах терапии. Оригиналы записей врачи оставляли у себя в кабинетах, так им легче было с ними работать. Также ещё копии записей любого сеанса находились в компьютере заведующего отделением и главврача.
К двум часам Ольга отобрала себе четырех пациентов. Она забрала к себе в кабинет их карты и записи их сеансов. Записей сеансов оказалось всего четыре. В клинике больше полагались на воздействие химических препаратов, чем на умения врача. Типичная ситуация. Работали по старинке.
В первую очередь Ольга искала так называемые метки дьявола – аномалии в строении мозга, безошибочно указывающие на предрасположенность человека к серийным насильственным действиям. Нашла она их у двух из четырёх отобранных ей пациентов. Герман Шавыков и Каракурт в мозгу имели изменённые характерным образом участки мозга. Лобные доли, – самые новейшие для человека в эволюционном плане, – оказались поражены. Височные области у них также были повреждены. И самое главное: на уровне глубоких структур желудочки мозга резко увеличены.
Лобные участки мозга отвечают за стратегию поведения и её устойчивость, выбираемую человеком. Височные доли отвечают за формирование личности, мораль, этику. В 3-м желудочке локализуются зоны ответственности за инстинктивные желания, прогностические функции, сознательную деятельность. И все эти важнейшие области у двух из четырёх пациентов сильно отличались от нормы.
У Германа в истории болезни значилась нездоровая тяга к огню. В детстве его несколько раз ловили за поджогами. У Каракурта сведенья о детских годах отсутствовали, но Ольга была уверена, что он тоже имел определённые отклонения в поведении, характерные для большинства маньяков. К таким отклонениям, помимо пиромании, относились издевательства над животными и недержание мочи. К карте Каримова чьи-то, если не любящие, то наверняка заботливые руки прикрепили копии многочисленных жалоб Каракурта на персонал больницы, на якобы существующее на кухне воровство продуктов, на то, что его колют простой водой, а лекарства продают налево и тому подобный бред. Написаны все жалобы были с характерными для слабоумных ошибками. Слога и буквы в отдельных словах переставлены, например, слово «доктора» он писал, как «доткора», а «не дали», у него выходило – «не длаи». Данные признаки указывали на характерное для состояние слабоумия расстройство, называемое афферентальной моторной афазией (чаще она проявлялась при разговоре, но бывало и при письме больного). Настораживало то, что жалоб на условия содержания и на злоупотребление персонала властью набиралось через-чур много, особенно много учитывая его слабоумие. Написаны жалобы были сухим однообразным языком с многочисленными орфографическими ошибками и создавалось впечатление, что автор забывал то, с чего начинал. Иногда он в своих посланиях «в никуда» повторялся, иногда не заканчивал, но он писал и писал много, а это мало походило на прогрессирующую деменцию.
"Хорошо бы его осмотреть. Маньяки часто страдают половым бессилием, недоразвитостью органов, отвечающих за нормальное сексуальное поведение. Может быть, именно из-за этого он не насиловал своих жертв перед убийством".
Пришло время непосредственного знакомства с отобранными ей пациентами предстоящих исследований. Она подошла к посту и спросила у старшей сестры Хрулёвой Василисы: где сейчас находятся Герман и Роман Каримов в данный момент.
– Герман взаперти в палате сидит. Наказан за вчерашнее буйство. Я ему утром укол аминазина поставила. Только не очень это ему помогает, организм привык. Каримов в комнате отдыха торчит, в песочек играет. Очень он это дело любит, чертит чего-то, камешки в коробке с песком выкладывает.
– А как я его узнаю?
– Не ошибётесь. Небольшого росточка мужчина, тихий, словно пришибленный, черноволосый, с прозрачными глазами.
– Номер палаты, где Герман сидит?
– 20.
– Ключи, будьте добры.
Василиса достала из тумбочки, стоящей под столом, ключ с пластмассовой биркой и наклеенной на её поверхность кусочком бумажки с номером, отдала его в руки к Ольге и предупредила:
– Держите, только возьмите с собой санитара, а лучше двух. Мало ли что. Он у нас непредсказуемый.
– Спасибо за совет. Учту, – надменно произнесла Ольга. В себе она была уверена и нисколечко не боялась обколотого нейролептиками психа Германа.
Она прошла к двадцатой палате и, прежде чем войти, заглянула в смотровое окошко. Герман лежал на койке, заложив руки за голову, смотрел в потолок. Его надбровные дуги в реальности оказались более выпуклыми, чем на фото. Ольга открыла замок, отодвинула неприятно скрипнувший несмазанным смешком засов и вошла в палату. Дверь она за собой оставила открытой. Палата, стены, потолок и пол, выкрашенные в белый цвет смотрелась по-нищенски убого. Не спасали палату и три горшка с комнатными растениями, стоящими на подоконниках. Растения в горшках, жалкие подобия своих диких собратий, искривившись в флористическом артрите, тянулись за солнцем. Через зарешёченные, по тюремному толстые корабельные стёкла света проникало достаточно для растительной жизни, но для человека здесь не хватало свежего воздуха. Весь воздух, прежде чем попасть внутрь клиники, поступал в систему вентиляции и очищался с помощью фильтров. Ольга сделала шаг, приметила стул и рядом с ним тумбочку. Остановившись, она посмотрела в безучастное лицо Германа, ничуть не изменившееся с её приходом (на визит к нему гостьи Германа никак не реагировал), и сказала:
– Добрый день, Герман. Меня зовут Ольга Гаврилова. – Оля отодвинула стул и присела рядом с кроватью пациента.
Он повернул к ней голову и скроил рожицу, похожую на детскую говнюшку. Увидев, что она смогла привлечь его внимание, Ольга обрадовалась и произнесла:
– Будем считать – знакомство состоялось. Я понимаю: вам здесь не нравится, если честно мне тоже. Невесёлое место. К счастью, его можно сделать гораздо приятнее.
Заинтересовавшись помимо воли, не столько словами Ольги, а скорее мягким дружелюбным тоном, так разительно отличающимся от обычного командного тона здешних врачей, Герман, криво улыбнувшись, произнёс:
– Как?
– Я пытаюсь помочь вам – вы помогаете мне. Хорошо?
– Знаю я вашу помощь, опять колоть будете.
– Никаких уколов, даю слово. Если вы, конечно, себя будете подобающим образом вести, Герман. Договорились?
– Угу. Что дальше?
– Прежде всего, я расскажу вам про себя. Какой я доктор. Мне 32 года, я предпочитаю с пациентами общаться, полностью им доверяя. Я ничего от них не требую, не заставляю ничего делать против воли. Если вам будет что-то надо, вы об этом меня спросите. Я готова к диалогу. Много не обещаю, но на то, что вы можете сами себе помочь, даю гарантию. Моя роль просто показать вам путь. Конечно, при условии, если вам оно надо.
– То, что мне действительно надо, так это избавить мир от демонических сущностей.
– Понимаю. Что вас заставляет думать, что они существуют?
– Что? Я с ними каждый день вижусь. Здесь в сумасшедшем доме их особенно много. Вы знаете мою историю?
– В общих чертах. Буду благодарна, если услышу её от вас. Всё как было на самом деле. Заранее верю всему, чтобы вы мне не рассказали.
Герман, соблазнённый добродушием и искренним интересом, проявленным к нему новой докторшей, не устоял. Приподнявшись, он сел на койке, опустил на пол ступни с невероятно длинными пальцами и начал рассказывать….
В тот вечер я окончательно убедился, что моя мать одна из них. Потом доктора пытались меня убедить, что я свихнулся, что болезнь водила моими руками и помыслами, но я-то знаю правду. До того вечера, такое тревожное чувство нарастающего страха и опасности, исходившей от человека, я испытывал всего два раза. Тогда это были совершенно чужие мне люди. Девушки в парке. Меня предупредили о их намереньях. Я благодарен голосам в моей голове. Вселенский разум научил меня жить!
Они, эти самые ведьмы, пытались следить за мной, хотели утащить под камень асфальта. Я не дал им этого сделать, расправился с ними первым. В случае с матерью всё было гораздо опаснее. Она умело маскировалась всю жизнь, подбиралась ко мне ближе, чтобы в один для неё прекрасный момент, смогла беспрепятственно заарканить мою душу… Я сидел на кухне за столом, а она варила пельмени. Стояла, повернувшись ко мне спиной. От алюминиевой кастрюльки валил пар, и она в нём плавала, как какое-нибудь грёбанное приведение. От неё исходили флюиды удушливой копоти. Мать расслабилась и дала увидеть себя такой, какой сделали её мерзкие хозяева. Мне выпал шанс. Главное было не дать ей обернуться, иначе бы я погиб. Об этом предупреждали голоса, вопящие, как сирены скорой помощи, в моём гудящем медном колоколом черепе.
Осторожно, так чтобы она меня не услышала, я выбрался из-за стола, встал на цыпочки, открыл дверцу антресоли и достал оттуда топор с длинной деревянной, тёмной от времени ручкой и покрытым пятнами рыжей перхоти ржавчины топорищем. Подкрался к той твари, что скрывалась под внешностью моей матери, и ударил её острым нижнем краем топора прямо по темени. ТЮК! В последний миг она что-то почувствовала и попыталась обернуться. Не тут-то было, как же! Я успел первый! Она упала и задёргалась. Хотела встать. Такого шанса я ей не дал. Удар следовали за ударом, пока в лежащей на кухне груди кровоточащего мяса не осталось ничего человеческого… Но на этом ничего не закончилось.
Я почувствовал, как за стенами, в соседних квартирах готовилась к прыжку моя смерть. Я заторопился и вышел на лестничную клетку. Так и есть, соседи, которые совсем не соседи, затихли. Суки, я вам покажу, вам меня так просто не забрать. Я позвонил в квартиру напротив. Дверь открылась почти сразу, что подтвердило мою догадку. Топор вошёл глубоко в лицо мужчине соседу, кажется, он скрывался под именем Валера. Он так и не успел ничего понять, не ожидал от меня, как от потенциальной жертвы, такой прыти, а зря. Расправившись с ним, я переступил его распростёртое свастикой тело и вошёл внутрь. Кроме него в квартире никого не оказалось. Я знал, что он здесь один, но на всякий случай проверил всё по второму разу. Только после этого я вернулся назад на лестничную площадку.
В другую соседнюю квартиру, через стену от моей, я названивал напрасно: её жители-перевёртыши, прочувствовав мой гнев, затаились. Но они были там, это я знал наверняка. Они могли между собой общаться на расстоянии. Но и я отступать не собирался. Голоса в моей голове давали дельные советы, подбадривали. Все они принадлежали моему единственному настоящему другу – вселенскому разуму. Дверь соседской квартиры – кусок устаревшего спрессованного дерева, тридцатилетней давности выделки. Вставив мокрое лезвие своего оружия в щель между косяком и самим полотном двери, я начал курочить её. Она поддавалась под моим напором, издавая звук выдираемого из бревна большого гвоздя. Кровь, набежавшая с топорища на рукоять, враждебно жужжала, пытаясь мне помешать.
Там в квартире завизжали женские голоса, но я различал в издаваемых ими высоких нотах глухое рычание потревоженных бесов. Ага, они поняли, что опоздали. Выломав дверь, я ворвался к ним в логово. Мне пришлось за ними – толстой дочкой и жирной свиньёй мамашей – гоняться по всей их трёхкомнатной норе. Как они на самом деле выглядели под масками жирной плоти, я молчу. Женщину хрюшку я зарубил в коридоре. Её ребёнка поросёнка перерубил напополам в спальне.
Из толстяков выходит намного больше крови, чем из худых. Вы об этом знали? Они превратили дом в чавкающее под моими ногами красное болото. Обои обогатились психоделическими узорами, зеленое смешалось с красным, каракатицы брызг расползлись по всем углам. Здесь мне делать было больше нечего. Я вышел наружу. Сел по-турецки на серые плитки пола на лестничной площадке, положил на колени топор и почувствовал, впервые с того раза, когда я уничтожил тех двух ведьм в парке, огромное облегчение. Нет, пожалуй, это облегчение намного сильнее меня расслабило, чем прежнее. Оно меня почти осчастливило. Жаль, это состояние продлилось не долго. Немного мешала моему триумфу соринка тревоги. Так, небольшое, но досадное недоразумение, постоянно растущее и требующее к себе внимания. Мой труд оказался не закончен, да и ликвидировал я их не безупречно. А ведь были и другие. Потом приехала полиция. Фабрики дешёвого жира успели позвонить в отделение. Правда это их не спасло…
– Герман, извините, а вы стихов не пишите?
– …Нет. А причём здесь…
– Извините ещё раз. Вы просто так художественно рассказываете. У вас талант. – Ольга решила польстить пациенту, чтобы ещё больше расслабить и вызывать к себе подсознательную симпатию.
– Да? – По посветлевшим глазам убийцы было видно, что предположение доктора о его творческих способностях ему польстило. Он вернулся из сотворённого им собственноручно ада обратно в палата и был готов к диалогу.
– Конечно. Я всегда говорю то, что думаю… Вы ни в чём не раскаиваетесь? – вдумчиво, спросила Ольга.
– Раскаиваюсь, что не всех успел уничтожить. Спасти мир от отродий дьявола. – Он понизил громкость голоса и будто по секрету добавил: – Скоро наступит конец света. Они уже здесь.
– То есть, вам здесь нравится?
– Что? – Герман злобно вытаращился на Ольгу. – Зря я вам, что ли, всё рассказывал. Вы такая же, как и все здешние доктора.
– Да я о другом. Если вы ни в чём не раскаиваетесь, вам должно здесь нравиться. – Герман встрепенулся и злобно оскалившись хотел что-то сказать, но Оля его прервала, заговорив скороговоркой. – Ваши поступки закономерно привели вас сюда. Ведь так? Если вам здесь нравится, то и разговаривать не о чем. А в том случае, если вы хотите покинуть клинику навсегда, то мы можем обсудить ваши дела, поступки, определяющие будущее любого человека. И ваши голоса не будут в этом помехой. Мне кажется, наоборот, если они хотят добра, они нам помогут. Подумайте об этом. Не торопитесь, а завтра вы мне скажите к каким выводам пришли. Хорошо?
Ольга встала и пошла к выходу. Герман ничего не ответил, лишь нахмурил брови и внимательно посмотрел ей вслед.
За дверьми палаты её поджидал Родион Шапошников, теперь уже бывший лечащий врач Германа. Он улыбнулся в роскошную бороду и произнёс:
– Он эти истории всем рассказывает. Не вы первая, не вы последняя.
По его словам она поняла, что Чёрный Викинг подслушивал. Она передёрнула плечами, выражая тем самым презрительное раздражение и холодно заметила:
– Это не важно. Наша главная задача помочь пациенту, а не играть с ним.
Улыбка Родиона растворилась в его бороде: новенькая умничала. Посмотрим на дальнейшее её поведение. Ольга развернулась и, не оглядываясь, пошла по коридору к следующему больному.
После Германа она заглянула в палату к Геннадию Страхову, но обнаружила его в невменяемом состоянии: он бредил, щедро обколотый нейролептиками и седативами. После первого визита она заходила к нему регулярно через день, но с тем же успехом. Прояснения сознания у пациента не наступало: редкий сон, пробуждение, бред, опять короткое забытьё. Круг замыкался и начинался вновь. Поделать здесь было нечего, оставалось ждать, когда организм сам преодолеет кризис, ну или применить граничащие с пытками инквизиции методы из проклятого прошлого психиатрии, например, такие, как ненавистная Ольге электросудорожная терапия. Против последнего метода-способа приведения в чувство больного Ольга активно возражала. Она жалела Страхова и нечего существенного не могла для него сделать. А он, несмотря на своё тяжёлое состояние, запомнил её посещения и в глубине души сохранил к Ольге подобие благодарности, о чём она до поры до времени и не догадывалась.
Следующим пациентом, с которым ей сегодня предстояло познакомиться, стал Роман Каримов. Он до сих пор торчал в комнате отдыха, возился там с песком. Ольга сразу определила, кто из пятерых больных, околачивающихся в игровой комнате Каракурт. Маленький человек, сидящей за низким пластмассовым столом спиной ко всем входящим, склонившийся над каким-то предметом, излучал необыкновенную энергию. Он невольно приковывал к себе внимание. Может быть, потому что сейчас он полностью сосредоточился на втором своём любимом занятии в жизни, первым, как известно, было убийство детей и перестал контролировать исходившие от него гипнотические призывы.
Каримов для мужика был низкорослым, но его широкий костяк тела говорил о затаившейся в нём невероятной силе. Широкие запястья, квадратные плечи и плотные, прямо какие-то дубовые ноги штангиста. Рацион больницы не располагал к активному наращиванию мускулатуры, быть в форме Каримову помогали исключительные природные данные. В его карте так и было записано, что Каримов обладает неимоверной, исключительной физической силой. Однако здесь, в психиатрической клинике, он вёл себя тихо. Выглядел этаким послушным тихоней. Многие серийные убийцы, оказываясь в изоляции от общества, поступали точно также. К тому же, покорность данного пациента усугублялась черепно-мозговой травмой, ставшей, по-видимому, значимым толчком к началу умственной деградации личности маньяка Каракурта.
Другие пациенты в комнате, больше походившие на серых зомби, Ольгу не интересовали, да и они сами никакого интереса к ней не проявляли, полностью сосредоточившись на нехитрых манипуляциях с примитивными атрибутами творческого процесса.
Ольга подошла к Каримову, к её объекту, и, ничуть не колеблясь, опустив ему на плечо, ладонь, спросила:
