Читать книгу: «Аполлинарий и другие…», страница 5
– Вася, не плавь мне мозг! – потерял терпение участковый. – Я сейчас сам зайду!
Василий почесал небритую щеку. Нехотя повернулся.
– Мужики, выходим! – мрачно буркнул он.
Один за другим на крыльцо вышли все участники драки, а если точнее, то группового избиения.
– Макар, Степаныч, Поликарп, Василий, Семен. – перечислял участковый. – Пять человек. Пять мудаков, которые избивали одного. Вы у меня все сядете. Ясно?!
– Сергеич! – крикнул Акимыч. Он трепал своего верного Джека по лохматой голове. Берта и Аполлинарий сидели на сложенных бревнах, внимательно наблюдая за происходящим.
– Слушаю тебя, Петр Акимович! – не сводя глаз с селян, выкрикнул участковый. – Я думаю, тебе есть что сказать.
– Никто меня не бил, Сергеич! Просто новогодние шутки, вышли, потолкались немного. В шутку. Я поскользнулся и упал. Вот и все.
Джек хлопнул лапой по морде. Берта с удивлением глянула на электрика. Аполлинарий зевнул – ему было параллельно.
Леонид Сергеевич в раздражении повернулся к электрику.
– Ты меня совсем за дурака держишь? Сидишь с распухшей рожей, вокруг кровь. К тому же, есть свидетель. Сейчас едем ко мне, пишешь заявление.
Он повернулся к мужикам.
– А вы – тоже ко мне. Пешочком. Там я вас всех выслушаю, кто бил, за что и кто первый начал. И не дай бог, кто-то до меня не дойдет! Вы меня знаете!
– Не-е-е, Сергеич, – твердо сказал Акимыч вставая на ноги. – Никуда я не поеду и писать ничего не буду. А что твои свидетели против моего слова? Ты уж прости.
– Ты утверждаешь, что драки не было? – вздохнул участковый. – Допустим, ты упал, а свидетели что-то путают. А вот откуда у Васьки такая слива?
– Так это… Сергеич. Я тоже упал! – Васька осторожно потрогал распухший нос. – Мужики подтвердят.
Мужики загудели. Понеслось вразнобой:
– Упал.
– Скользко, вот и навернулся!
– Сам видел, упал так, что аж сердце у меня чуть не выскочило от жалости-и-и-и!
– Не врет, Сергеич! Упал он.
– А ну, заткнулись все!!!! Сборище дебилов!!! – заорал участковый. Плюнул и пошел к мотоциклу. – Не думайте, гаврики, что так легко отделались! Я за вами теперь буду присматривать!
Все с облегчением проводили взглядами грохочущий мотоцикл. Едва он скрылся из виду, бросились к Акимычу.
– Акимыч, прости! – причитал Васька. – Бес попутал. Городские эти со своей музыкой, тут ты не в строчку… одно на другое навалилось, водка еще эта… Прости, Акимыч!
И понеслось со всех сторон заискивающее и виноватое:
– Петя, пойдем выпьем мировую! Ты молодец!
– Акимыч, ты – мужик! Я всегда знал, что Акимыч – мужик!
– Акимыч! Прости нас! Мы же всегда ладили, а тут что-то переклинило!
Акимыч улыбался разбитыми губами, отмахивался.
– Ребята! – вдруг заорал Макар. – Я понял, Петр Акимыч нас всех спас!
Мужики затихли. Повернулись к нему.
– Макар, ты придурок? – нахмурился Поликарпыч. – Мы и так всё поняли.
– Ты сам придурок! – обиделся Макар. – Он нас еще раньше спас, когда не дал машину сжечь! Вы представляете, что бы было, если бы он не вмешался? Да мы бы все дружно присели за убийство!
В круглых глазах Макара появился ужас от обрисованной им же перспективы. Он вдруг сел на снег и заплакал, размазывая слезы и сопли по рябому лицу. Мужики оторопело смотрели на односельчанина, чесали затылки.
Макар вдруг вскочил и ударился лбом в стену. Потом еще раз. И еще. Удары сопровождались плачем.
– Белка, что ли? – обеспокоенно переглянулись мужики.
– Макар, ты чего? – спросил шокированный электрик.
– Я, Акимыч, буду себя так наказывать, пока ты лично мне не скажешь, что меня прощаешь!
Бум!
– Допился! – растерянно пробормотал пенсионер Степаныч.
Бум!
– Макар, ты дебил?! Ты мне весь клуб разломаешь! – взвизгнул Васька.
Бум-бум!
– Макар, завязывай! – с жалостью попросил Поликарп.
Бум!
Семен не выдержал, повернулся к оторопевшему Акимычу.
– Да прости ты его, Акимыч! И нас заодно!
Бум-бум-бум!
Акимыч подошел к Макару и прижал его к себе. Тот уткнулся в его тужурку и горько зарыдал.
– Ну-ну, успокойся. Я тебя прощаю, – хлопал его по спине электрик. – Я. Тебя. Прощаю.
Посмотрел на затихших понурых односельчан.
– И вас, мужики, я тоже прощаю!
А вокруг была звенящая тишина ночного села, прерываемая лишь всхлипами Макара да виноватым кряхтением мужиков. Акимыч посмотрел на дорогу, на которой медленно растворялись в ночной мгле трое: прихрамывающий Джек, переваливающийся Аполлинарий и грациозно вышагивающая Берта.
Акимыч вручил плачущего Макара Ваське.
– Ладно, мужики, пойду я.
– Акимыч! А как же водка?! – удивленно спросил Степаныч. – Новый год, все-таки!
– Не, мужики, я домой. К жене.
Он выбежал на дорогу, крикнул вдогонку удаляющейся троице:
– Ребята, подождите, я с вами!
***
С раннего утра Акимыч возился в сарае, что-то там делал, работая ножовкой по металлу и напильником. Алена, выглядывая в окно, прислушивалась к звукам во дворе. Трезвый муж ее немного беспокоил и даже пугал.
Через два часа он, усталый и счастливый, вышел из сарая, что-то пряча за спиной.
– Джек!
Пес подскочил к нему, виляя хвостом. Электрик ласково потрепал по холке.
– Джек, долго думал, что тебе подарить… В общем, это тебе!
Он торжественно показал собаке звезду, выпиленную из куска медной пластины. Звезда была ровной, гладкой, тщательно отшлифованной. Все пять лучей заканчивались не острыми краями, а маленькими круглыми клепками. В сердцевине – выбитая надпись «Sheriff».
– Носи, дружище! – Акимыч приделал счастливому псу звезду на ошейник. – Заслужил!
***
– Аполлинарий! Зацени! – пес гордо показал звезду, сверкающую на ошейнике.
Кот почесал ухо.
– И чё?
– Как это чё?! – возмутился Джек. – Это звезда шерифа, неуч!
– Это я понял! – огрызнулся кот. – А что ты будешь с ней дальше делать?
– Носить, – растерялся пес. – Ну и соответствовать, конечно. А ты будешь моим помощником. Зарекомендовал себя. Хвалю!
Похоже, Берта была права: у бобика скоро чердак снесет от собственного величия.
– Джек, может лучше в прятки поиграем, а? – разозлился кот. – Сделай так, чтобы я тебя с твоей звездой очень долго искал!
Он с трудом пролез в дыру в заборе и, переваливаясь, пошел домой. Джек побежал следом, дружески пихая в бок.
– Аполлинарий, дружище! Ну, ты что, обиделся?!
– Что вы, господин шериф, как можно?!
– Да ладно тебе, я пошутил! Зато у тебя семья есть, Аполлинарий! А я – один.
– О, да! Одинокий шериф Джек! Звучит?!
– А что, в этом что-то есть! Звучит!
Люди с улыбкой смотрели на эту странную парочку, идущую по заснеженной дороге, беззлобно пихающую друг друга, словно закадычные друзья. Каких только чудес не бывает на этом свете, вроде простом и понятном, и, между тем, таком загадочном и непознанном…
Старый Новый год
– Надо!
– Мне – не надо!
– Берта тоже так считает!
– Откуда ты знаешь?! Может, я ей и таким нравлюсь!
Челси, сидя на крыше сарая, с интересом слушала диалог Аполлинария и Джека. Белоснежная, она бы почти сливалась со снегом, если бы не розовая лента на шее.
– А тебе? Тебе-то самому как? Такой вес таскать?! – напирал пес. – Скоро лапы кривыми станут.
– Ну, если только совсем чуть-чуть, – засомневался кот. – Граммов триста максимум.
Джек оскалился в усмешке.
– Не льсти себе! Каких еще триста граммов?! Три кило! И это минимум!
Челси подошла к краю крыши. Мелодично промурлыкала:
– Привет, мальчики! Я тут случайно подслушала разговор. Согласна с Джеком: Аполлинарий, без обид, но вес тебе надо скинуть!
Кот недружелюбно посмотрел снизу вверх на самую, в его понимании, меркантильную кошку в мире. И самую красивую. Ну, после Берты, разумеется…
– Разберемся! – отмахнулся он, досадуя на этот нездоровый интерес вокруг его веса.
– Челси! – обрадовался Джек. – Дело говоришь!
Кошечка кокетливо выгнула спинку: мерси боку!
– Может, чего подскажешь? – спросил пес. – Вон ты какая худая!
– Как говорила Майя Плисецкая: не жрать! – Челси в усмешке показала мелкие зубки.
– Как?! Совсем?! – ужаснулся кот. – Не-не-не! Я на такую авантюру не подписывался!
На его широкой морде было столько трагизма, что Джек затрясся от смеха.
– Ну, к чему такие крайности? – кошечка спрыгнула с крыши. Обошла кота, внимательно рассматривая.
– Диета не помешает, конечно. И двигаться побольше. Если хочешь, я могла бы заняться тобой.
Джек приложил лапу к широкой груди.
– Челси! Я тебя очень прошу: займись!
– Джек! А давно ты стал за меня решать?! – возмутился Аполлинарий.
– Ты мне не безразличен, Аполлинарий! – с чувством ответил пес. – Ты мой друг!
Кот скривился: все-таки любит он манипулировать! С-с-с-собака!
– И когда начнем? – тоскливо мяукнул он. – Давайте после праздников?
– Нет уж! Начнем сейчас и с малого, – Челси ткнула лапой в направлении фонарного столба со скворечником, в метрах пятистах. – Твоя задача – добежать до него, но не с бешенными глазами, а спокойно, неторопливо. Носом вдыхаешь, пастью выдыхаешь. Ритм спокойный. Туда и обратно – в одном темпе. Понял?
Аполлинарий тоскливо посмотрел на далекий столб и кивнул.
– Отлично! А мы тебя здесь подождем.
Кот, переваливаясь, потрусил по дороге, дыша носом, выдыхая пастью. Пять маленьких, в серую полоску, комочков пролезли сквозь забор и наперегонки кинулись за ним: быстрые, резвые, смешные.
– Батя, а ты куда бежишь? – хулиганистый Клим первым поравнялся с отцом. – Можно мне с тобой?
– Не куда, а зачем! – выдохнул Аполлинарий.
– А зачем? – словно эхо повторил котенок.
– Похудеть хочу! – важно ответил кот.
– Похудеть?! – умненькая Агнесса резво отталкивалась лапками. – Так это тебе долго придется бегать! Жиры так быстро не сгорают!
– Спасибо, дочь! Ты умеешь поддержать папку! – фыркнул на выдохе Аполлинарий.
– А какой смысл? – Майк скорчил озадаченную физиономию. – Ты же не конь – бесплатно бегать!
– А тебе лишь бы с выгодой! – передразнила брата Самара. – Пап, я на твоей стороне! О, спорт, ты – мир!
Пьер просто молчал, быстро перебирая лапками. Он вообще был немногословным котенком, предпочитая роль наблюдателя.
Добежав до столба, Аполлинарий повернул обратно. Котята, словно привязанные, кинулись за ним. Через десять минут он растянулся на снегу перед Джеком и Челси. Котята резво кружили рядом, ничуть не устав – молодость!
– И что это ты тут разлегся? – прорычал Джек.
– А потому что я устал! – прошипел кот, тяжело дыша.
Челси с жалостью смотрела на его вздымающиеся бока.
– Ладно. Завтра продолжим! – она потрепала Самару по голове. – Чао, мальчики и девочки!
– Челси, это несерьезно! Нагрузка нужна! Нагрузка! – возмутился Джек ей вдогонку. Махнул лапой, повернулся к лежащему Аполлинарию.
– И тебе не стыдно? На тебя детки смотрят, какой ты им пример подаешь, папаша?!
Аполлинарий лишь прерывисто дышал, вывалив язык.
Маленький Майк нетерпеливо подергал Джека за хвост.
– Чего тебе, Майк? – повернулся к нему пес.
– Дядя Джек, – поморщился котенок. – Мне больше нравится, когда меня называют Мойшей.
– И кто тебя так назвал? – удивился пес.
– Соломон Петрович Шниперсон! – гордо ответил котенок и добавил уважительно. – Хозяин лесопилки. Богатый и о-о-очень умный!
– Ну, хорошо, Мойша, – усмехнулся пес. – Чего хотел?
Котенок ткнул лапкой в звезду на ошейнике.
– Меняемся?
Джек ошарашенно замер. Непонимающе повращал глазами.
– Таки шо? – деловито спросил котенок. – Или продайте. Ваша цена?
– Майк. Или как там тебя? Мойша. Она бесценна! – назидательно проворчал пес, в шоке от такого немыслимого кощунства.
– Дядя Джек, в этом мире все продается и покупается! – цинично фыркнул котенок. – Назовите таки цену, а я подумаю. И не жлобствуйте, она даже не золотая.
Аполлинарий, лежа на снегу, мысленно благодарил своего предприимчивого сыночка за то, что тот отвлек внимание Джека. Можно и отдышаться спокойно, без этих нравоучений.
– Нет! – рявкнул пес. Отвернулся, на всякий случай потрогал лапой звезду – на месте ли?
– Дядя Джек, шо вы трясетесь как мышь на привозе? – котенок снисходительно усмехнулся. – Я таки готов дать вам нормальную цену. Скажем, имеются два хороших валенка 36-го размера. Есть конфеты, но они вам без надобности.
– Так мне и валенки ни к чему! – взвыл пес.
Мойша возмущенно зыркнул своими желтыми глазищами.
– Вы таки норовите набить цену?! Ну, хорошо! Новый подгузник, батарейка пальчиковая, рыболовный крючок, зарядка для Самсунга. Так-так… еще есть две упаковки виагры, просроченная и непросроченная. Непросроченная – дороже.
– Зачем мне это все?! – Джека затрясло.
– Выменяете на что-нибудь! – Мойша развел лапками. – Мне кажется, хорошая цена для одной маленькой звезды. Дядя Джек, не делайте мне нервы – соглашайтесь!
Джек попятился. Развернулся.
– А вы куда?! – Мойша подозрительно прищурился. – Мы же не договорили?! Ну, хорошо, еще дам туристическую карту Вьетнама! Дядя Джек, не убегайте!
Джек быстро перебирал лапами. Бежал, глухо рыча и не оглядываясь.
***
Акимыч и Ежевичкин стояли у забора и курили крепкий самосад.
– Вы, стало быть, погостить приехали? – Акимыч затянулся.
– Да, после старого Нового года обратно в город. – Ежевичкин выпустил густой терпкий дым.
– Оставайтесь. Дом здесь купите. Живите.
– Не получится, – засмеялся моряк. – Капа – человек сугубо городской, да и я тоже. Вот приехать на время, отдохнуть – это да!
Акимыч понимающе закивал: сельская жизнь – она не для каждого! Также, как и городская – не любому сельскому подойдет. Вот предложи ему, Акимычу, в город переехать – да он тысячу раз подумает! Подумает и откажется. Жить в городе, в бетонных коробках, толкаться на улицах и тосковать в пробках – это не для него, привыкшего к раздолью и свежему воздуху.
Он собрался уже всерьез порассуждать о преимуществах сельской вольготной жизни против городской, как вдруг к ним подъехала белая Веста. Из пассажирского окна высунулось длинноносое лицо молодой женщины.
– Дядя Петя, здравствуйте! – звонко поприветствовала она.
Акимыч сдержанно кивнул, без особой радости.
– И тебе не хворать, Галя. К родителям?
– Ага! Погостить! – помахала, и машина поехала дальше, в конец улицы.
Акимыч покачал головой.
– Кто это? – спросил Егор.
– Галя Вобла, – неохотно ответил он.
– Вобла?
– Ну, сейчас уже не Вобла, наверное. Замуж вышла. Там такая история была. Жил у нас тут Илья…
***
– Да ладно! – Ежевичкин смотрел с недоверием.
– Серьезно, Саныч! – Акимыч аж оскорбился. – Так и говорит, мол, заколачивай меня, Акимыч, в доме. Моченьки, говорит, больше нету – нормальной жизнью жить хочу!
– А дальше?
– Заколотил я его. На дверь во-о-о-от такенный замок повесил. В общем, три дня Ильюшка чертей гонял, уж и плакал, и угрожал, чего только не вытворял. Ломало его – без слез и не взглянешь!
– Жестоко как-то.
– А что делать? Сам захотел. А потом, значит, в ступор впал, я аж перепугался, думал, помер. Оклемался, болезный.
Акимыч аж лоб вытер, вспомнив до мельчайших подробностей давно прошедшие события.
– А сейчас он где?
– Так это, женили мы его! – расплылся в улыбке электрик. – На Аленкиной сестре! Дом заколотил, сам к ней перебрался. Дите состряпал. Живет.
– Молодец, – похвалил Ежевичкин. – Сила воли у человека.
– Ну, справедливости ради, там и моя заслуга имеется, – скромно сказал Акимыч. – А так, да, сила воли. Ну и женщина ему попалась такая.
Он сжал кулак и потряс перед улыбающимся моряком.
– Ух! У нее не сильно-то забалуешь! – засмеялся электрик. – А я, признаться, в ту затею и не верил до конца. Да и никто не верил. Всем селом на нем крест поставили. Так и звали: непутевый.
Акимыч заметно погрустнел. Видно воспоминания были действительно не из приятных.
– Так, а Галя Вобла здесь при чем? – спросил Ежевичкин.
– Так из-за нее все и началось! – оживился Акимыч. – Они ж тут любовь крутили, Илья не пил тогда. Прямо надышаться не могли друг на друга. А потом она в город уехала на медсестру учиться, встретила там то ли профессора, то ли студента, ну и бортанула его, Илью, значит! А он, стало быть, на этой почве прибухивать стал, да по-черной. Спивался уже. Чудил – мама, не горюй! Даже раз утопиться хотел, участковый спас.
Оба дымили крепким табаком и сочувствующе молчали. Что тут скажешь? Жизнь…
***
Джек эмоционально размахивал лапами, рассказывая. Берта внимательно слушала.
– Весь день меня кошмарил, маленький засранец! Иду, он из-под амбара выскакивает: отдай звезду, звезду отдай! И шмыг обратно под амбар. Во дворе сижу, никого не трогаю, мирно обедаю – снова вылетает как чертик из табакерки: отдай звезду, звезду отдай! И ухмыляется еще нагло так. Развел какую-то паниковщину! Это как понимать, Берта?! Я ему что, мальчик?! Нагло пользуется тем, что он – ваш сын! Другого бы я точно выловил и насовал люлей в панамку!
– Аполлинарию говорил? – спросила Берта.
– А то! – Джек аж всхлипнул от обиды. – Сказал, что поговорит с ним, я и успокоился. А днем патрулирую по маршруту своему обычному, от реки до лесопилки, так везде на снегу звезды нарисованы, а вокруг них – следы маленьких лап! Догадайся, чьи? Во-во! Я к Аполлинарию – спрашиваю, говорил с сыном? Он так смотрит на меня, как будто в первый раз видит, и спрашивает, о чем? А я смотрю на него и понимаю, что он либо забыл, либо забил! Зная толстяка, полагаю, что второе!
Джек замолчал, раздувая ноздри от возмущения. Берта виновато водила лапой по снегу.
– Что скажешь? – Джек ждал от родительницы если не извинений, то хоть каких-то вразумительных объяснений. А еще – обещаний, что маленький Мойша сиречь Майк наконец-то оставит его в покое и не будет более покушаться на самое дорогое, что у него есть – звезду шерифа. Она ему тоже не с потолка упала – он ее заработал, буквально выгрыз зубами, рискуя здоровьем. А тут нарисовался ушлый котенок, племя младое, непуганое, – дай ему, видите ли!
– Понять не могу, откуда это в Майке? – задумчиво спросила Берта. – Ни у меня, ни у Аполлинария такой страсти к купи-продай и прочим «кручу-верчу» нет.
– А что тут думать? – пробурчал Джек. – Это влияние Шниперсона.
***
Электронные цифры упорно показывали неизменные 10 килограммов. Аполлинарий вздохнул, слез с весов. Подошел к миске, окунул морду в сметану и блаженно заурчал.
– Странная у тебя какая-то диета, – Берта оторвалась от окна.
– А вдруг война, а я не жрамши! – не отрываясь, проурчал кот.
– Хотела поговорить с тобой насчет Майка. Я тут разговаривала с Джеком…
– Да знаю я! – недовольно перебил кот. – Забыл я с Майком поговорить. Где он, кстати?
– Убежал сразу после обеда.
– Вот и чудненько! – кот повеселел. – Разговор откладывается.
– Я за баней нашла его тайник. Чего там только нет! Хочешь глянуть?
Аполлинарий нехотя оторвался от миски. Вдвоем выскочили на улицу, подошли к задней стене бани. Берта отодвинула кусок хрустящей парниковой пленки.
– Ёпта! – вырвалось у Аполлинария. – Это что за помойка?!
***
Для своих семидесяти пяти лет Соломон Петрович Шниперсон выглядел бодрячком. Блестящие глаза на изрезанном морщинами лице смотрели с подростковой живостью.
– И я таки могу вам верить, молодые люди? – спросил он сидящих перед ним Галю и ее мужа.
– Соломон Петрович, не волнуйтесь! – натянуто улыбнулась Галя. – Мы отдадим. Пешком тоже неохота ходить.
Старый еврей рассмеялся, показывая ровные фарфоровые зубы.
– А вы хорошо хотите. Сумма немаленькая, мне нужны гарантии. Я не в том возрасте, чтобы ловить вас по всему городу и хотеть обратно то, что мне полагается.
Он положил перед растерянными молодыми лист бумаги и ручку.
– Делайте расписку и сразу же получите наличман. С паспортными данными, шо бы все по-взрослому. И я вас умоляю, не забудьте указать мои 10 процентов.
– Соломон Петрович! – возмутилась Галя. – Мы же не чужие люди! Соседи, все-таки! Мы же вам машину оставили!
– Да это грабеж! – поддержал жену Артур, узкоплечий очкарик с умным лицом. – Мы все вам выплатим в срок, через три месяца! Мы оставляем вам в залог машину, и расписку напишем, разумеется, но почему еще проценты? С таким же успехом мы могли бы обратиться в любой банк!
– Шо вы мне начинаете? – прищурился еврей. – Если вас что-то не устраивает, то вы можете сделать свою походку в направлении двери. Кто держит? Идите в банк и крутите пуговицы там.
Артур расстроенно посмотрел на жену. Вытащил паспорт, придвинул к себе лист бумаги. Сопя, принялся писать расписку под диктовку Шниперсона. Еврей диктовал монотонно, со знанием деталей. Через десять минут, внимательно прочитав и сверив паспортные данные, он забрал со стола ПТС и автомобильный ключ, затем положил перед гостями полмиллиона рублей в тугих пачках.
– Берите деньги и ни в чем себе не отказывайте, молодые люди. И не забудьте, последний автобус в город уходит в двадцать один с копейками.
Проводив заемщиков, Шниперсон улыбнулся, глянул на стоящую под окнами новенькую «Весту». Подхватил на руки хорошенького котенка, до сей поры сидящего на диване и внимательно наблюдающего за происходящим. Ласково погладил по голове.
– Такие дела, Мойша. Набирайся уму или тебя обманет любой поц. Никогда не живи по совести или закону, живи по ситуации.
***
Котенок сжался под пристальным взглядом матери.
– Майк. В моей жизни был такой период, когда я воровала. Это было, да. И мне очень стыдно, и всегда будет! Но я никогда не брала вещи. И я никогда не брала последнее. Я воровала только еду, для того, чтобы выжить. А тебе чего не хватает, а? Ты живешь в теплом доме, ешь от пуза, тебе Мила даже игрушки купила! Зачем тебе это все?!
Берта показала на кучу всякого разнокалиберного добра, разной ценности, полезности и назначения: от велосипедного насоса до цветастой подушки. Был даже торшер с лампочкой!
– Я не украл, мама! – оправдывался котенок. – Я все честно выменял!
– Да? – строго смотрела Берта. – И что на что ты выменял, позволь спросить.
Майк ткнул лапкой в наручные часы с разбитым стеклом, лежащие на байковом одеяле.
– Ну вот, например, часики выменял у Бореньки на пачку печенья.
– Боренька? Это кто?
– Соседский хомячок.
– Ладно. Тогда где взял пачку печенья?
– Выменял на две пачки чипсов со вкусом краба.
– А чипсы откуда?
– Выменял на колесо от роликов.
– А…
– Тоже выменял!
Берта покачала красивой головой. В желтых глазах были усталость, стыд и гнев одновременно.
– Ладно, а это откуда? – она ткнула в ленту квадратных упаковок презервативов, обвитую вокруг трубки от пылесоса.
– Это у какого-то человеческого дяденьки из кармана выпало! А я подобрал! Но это еще не значит, что я украл! – котенок подскочил от возмущения.
Берта посмотрела на Аполлинария. Тот слушал сына, лениво почесывая шею, и тянул свою толстую морду в улыбке. Под ее гневным взглядом улыбка медленно стала сужаться. После некоторых усилий Аполлинарию удалось натянуть серьезное выражение.
– Не хочешь ничего сказать сыну? – Берта смотрела на него в упор.
– Майк! – строго начал Аполлинарий и, подумав, добавил. – Сын, ты не прав!
Котенок расстроенно смотрел себе под лапы, прижав ушки.
– Это все? – Берта покачала головой.
Кот кивнул: а что, мало?
– Значит так, дорогой мой, – терпение у кошки иссякло. – Сейчас ты поговоришь с сыном насчет Джека. Это раз! А потом вы оба уберете отсюда весь этот хлам. Куда вы его денете, кому – мне не интересно. Но чтобы к вечеру здесь было чисто. Это два! И… в общем, я все сказала. Это три!
Берта развернулась и гордо пошла в дом, оставляя Аполлинария и Майка. Те смотрели на кучу честно выменянного барахла и чесали лбы. Синхронно и растерянно.
– Пап, часики-то можно оставить, а?
– Часики? Ну, оставь. Только маме не показывай.
– Я все слышу! – донеслось из форточки.
– Не, сынок, часики ни в коем случае нельзя оставлять…
***
Байковое одеяло лежало посреди улицы. На нем – вповалку всякий хлам. Через пять минут вокруг собралась приличная толпа селян.
– Эт чё?
– Дедушка Мороз, тормоз этакий, подарочки принес на старый Новый год!
– Да какие подарочки? Это же мои часы! Боренька, хомячок мой, с ними постоянно играл. Что они здесь делают?
– Да что часы?! Вот что тут торшер делает, который у меня в гараже стоял? Забираю!
– Никитишна, глянь, подушка твоя али как?
– Ой, батюшки, а я-то думаю, куда она делась? Уже и на кота своего грешила, думала он, стервец, утащил!
– Чей насос? Если ничейный, то я заберу!
– Ща, разбежался, Кирька! Это мой насос! Он хоть и нерабочий, но мой! Отдай!
– Ого, а карта Вьетнама-то откуда здесь? Генька, твоя же?
– Ага! Я на ней колбасу режу, уж больно бумага хорошая, плотная.
– А это гондоны, что ли?
– О-о-о! Я заберу. Мне пригодятся.
– На кой они тебе, Анютка?
– Не ваше дело, баба Нюра! Говорю же, пригодятся!
Через полчаса не было ни одеяла, ни торшера, ни часов – вообще ничего не осталось. Лишь только вытоптанный снег да окурки.
Толстый кот и маленький котенок спрыгнули с забора. Медленно потрусили по дороге.
– Майк, а с чего все началось? Какой первоначальный капитал был?
– С коробка спичек, папа.
– Красава!
***
В кромешной темноте недобрым желтым светом полыхали глаза. Вертикальные зрачки испепеляли, парализуя волю и нагоняя животный ужас. Воздух вдруг стал плотным и сырым, сковав все тело. В уши ударило оглушительное шипение.
– Собачка-а-а! Отдай по-хорошему-у-у!
Сверкнул длинный с зазубринами коготь. Свист рассекаемого воздуха, и кожаный ошейник упал, звякнув застежкой. Снова взмах, и на когте уже сверкала звезда шерифа, отражая свет кошачьих зрачков.
– Ха-ха-ха! – громогласный смех, почти человеческий, разорвал ночную тишину.
– Это моё! – просипел пес, силясь пошевелить лапами. – Я шериф!
– Не, Джек, ты уже не шериф! – глаза постепенно таяли в ночи, смех становился тише.
Джек собрал всю волю и стал отчаянно биться, напрягая мускулы и разрывая ударами мощных лап липкую пелену. Сиплый стон постепенно набирал силу, переходя в протяжный волчий вой.
– Джек! Джек, твою мать! Ты ох..ел?!
Джек открыл глаза и тут же зажмурился от яркого света фонаря, бьющего прямо в морду. Луч переместился на стены утепленной будки. Толстый обивочный войлок свисал клочьями, кое-где виднелись выломанные наружу доски. Из разодранного одеяла, постеленного на полу будки, торчали куски ваты.
– Эк ты, брат, тут все разломал, – голос Акимыча был не столько злым, сколько напуганным.
– Что с ним?! – послышался обеспокоенный голос Алены. – Может заболел?
– Кошмары, наверное, – с сомнением предположил электрик.
– А что, собакам снятся кошмары?
– Хрен знает!
Ладонь потрепала по холке, успокаивая.
– Ну, ты даешь, Джек. Похлеще волка выл.
***
– Глаза красные, – кот внимательно смотрел на Джека. Добавил с заботой. – Запор?
Джек отвернул морду. Прорычал глухо.
– Аполлинарий, ты в принципе такой мудак?
– Не понял? Я просто поинтересовался, у тебя запор? Могу попросить Майка, он тебе таблетки достанет. Он что угодно достанет – проверено!
Это было последней каплей. Джек взорвался. Замолотил широкими лапами по дороге, взметая снег.
– О да! Да! Твой Майк что угодно и кого угодно достанет!!! Проверено!!! Я не буду ничего говорить про твоего драгоценного сыночка – он еще мелкий, и спрос с него невелик! Но я с удовольствием все выскажу тебе! И про тебя! Можно?
– Валяй.
Аполлинарий видел Джека всяким, но пребывающим в такой истерике – впервые. Счел за благо молчать и просто дать ему возможность выпустить пар.
А Джека понесло. Причем, начал откуда-то совсем издалека, копнув в глубину веков, вспомнив древних египтян, которые, по его авторитетному мнению, были не в себе, раз возводили котов в ранг священных животных, хоронили чуть ли не в отдельных гробницах и делали статуи с кошачьими головами. Видя, что сей факт Аполлинария весьма порадовал, он поспешил вернуться в настоящее время и обрушил праведный гнев на него, как на отца совершенно неуправляемого и фантастически наглого отпрыска.
– Если бы он даже был с козлиной головой и копытами, я бы все равно понял, что он – твой сын! Без всяких там экспертиз ДНК! Он перенял у тебя все хреновое, что можно было! Эта твоя глумливая манера разговаривать, этот твой бесконечный цинизм, этот твой… этот твой…
Джек от возмущения аж слова не мог подобрать, тряся лапой и глядя в небо.
– Махровый эгоцентризм, – услужливо подсказал Аполлинарий.
– Во-во! Спасибо! – обрадовался пес. – Эгоцентризм! И именно махровый! Эти твои пох..изм, наглость, лень, эгоцентризм, цинизм…
Пес уже начал повторяться, и Аполлинарий решил, что пора сворачивать лавочку.
– Все сказал? – лениво спросил он.
– Нет, не все! – рявкнул пес. – Вот взять Берту, да? Она же совсем другая! Как так получилось, что вы вместе – для меня до сих пор загадка! Вы же разные! Абсолютно! Мудак ты, Аполлинарий!!! Понял?!
– Нет, не понял.
– Что ты не понял?!
– Я не понял, глаза-то чё красные?
Джек обессиленно лег прямо на дорогу, накрыл лапами морду и протяжно завыл.
***
– Мое вам почтение! – Шниперсон снял шапку, галантно склонил голову. Поцеловал руку Глафиры Аркадьевны.
– Соломон Петрович, проходите! Давно не виделись. Как у вас дела?
– Не хочу вас расстраивать, но у меня все хорошо! – белозубо рассмеялся гость.
– Мы чай пьем, будем рады, если составите нам компанию. Праздник, все-таки. – хозяйка показала в сторону накрытого стола, за которым сидела маленькая старушка, поглаживающая кошку.
Еврей отмахнулся.
– У меня до вас интересный разговор. Настолько интересный, что вы будете бежать за мной и уговаривать повторить.
– И какой?
– У меня интерес за котенка Мойшу. Я старый одинокий еврей…
– Нет, такого котенка у нас нет, – перебила, качая головой хозяйка. – Возможно, вы имеете в виду Майка?
Еврей добродушно рассмеялся.
– Дорогая Глаша, не сыпьте соль на сахар. Такое имя может носить только шлимазл. Вы спросите его, и если ему нравится это имя, я пойду и умру посреди полного здоровья! Котенок – брульянт высочайшей огранки, ему нет цены, поэтому я заберу его бесплатно.
Хозяйка растерянно смотрела на гостя. Гость невозмутимо смотрел на хозяйку. Берта, до сей поры блаженствующая на коленях бабы Капы, спрыгнула, подошла к хозяйке и села у ее ног. Большие желтые глаза хищно прищурились, длинные когти воткнулись в половик.
– Соломон Петрович, при всем уважении, но нет. – решительно ответила Глафира.
С морщинистого лица еврея слетела слащавая улыбка. Взгляд карих глаз мгновенно стал сухим и жестким.
– Шо вы хочете? Денег? Хорошо, их есть у меня. Тысячу? Две?
– Да не в деньгах дело! – воскликнула Глафира Аркадьева.
– Мне таки не понятно ваших слов…
– Уважаемый! – перебила баба Капа, выходя из-за стола. – Вам же популярно объяснили. Какое слово из сказанного вам не понятно?
– Прошу пардона, вы таки кто? – прищурился Шниперсон.
– Капитолина Алексеевна меня зовут, – взгляд голубых глаз отдавал холодом арктического льда.
– Будто мне интересно за ваше имя! – пренебрежительно отмахнулся Шниперсон. – Шо вы мне тут истерику мастырите? Сидите на попе ровно и следите за давлением. В вашем возрасте – это единственная радость…
